Глава 16

Все посторонние мысли вылетели из головы, как только «ханомаг», в котором я двигался, добрался до каменного двухэтажного здания, стоящего метрах в ста пятидесяти от дома, которое обстреляло наше штурмовое орудие. Оттуда выбежал немец в полной полевой амуниции, в каске и начал махать руками, по-видимому, призывая остановиться. Я сидел в «ханомаге», двигающемся сразу за штурмовым орудием, и мы остановились как раз напротив этого немца. Я распахнул дверь и, не выбираясь из кабины, крикнул:

– Где командир? Немедленно доложить, что здесь происходит?

Немец был ошарашен, что в кабине бронетранспортёра увидел штандартенфюрера, да так, что даже не смог ничего произнести, а что-то мямля, указал рукой вдоль улицы по направлению к центру. Ему на помощь пришёл второй немец, выскочивший из дома. Это уже был фельдфебель и, по-видимому, человек бывалый. По крайней мере, его не лишила дара речи эсэсовская форма, и он, став по стойке смирно, довольно браво, с баварским акцентом, проорал:

– Герр штандартенфюрер, первый взвод второй роты третьего батальона 9-го гренадерского полка ведёт бой с прорвавшимися русскими. Командир батальона капитан Герман Йордан находится в настоящий момент в штабе, который дислоцируется в городской ратуше. Она расположена в полутора километрах от этого места в центре города. Туда ведёт вот эта дорога.

Немец кивком головы указал направление движения, после чего замер, поедая меня взглядом. Ясно было, что он ждёт слов эсэсовского полковника. Хотелось плюнуть на него и ехать дальше захватывать штаб батальона. По прежней реальности я знал, что такой снобизм по отношению младшего по чину, в общем-то, не вызовет у немцев подозрения. Но потом подумал, что всё-таки я изображаю из себя эсэсовца – элиту национал-социалистов, а слово социалист обозначает товарищеское отношение к своему собрату. А этот фельдфебель вполне может быть членом нацистской партии. Поэтому к чёрту снобизм и собственное состояние души – прояви уважение и заинтересованность положением дел у него в подразделении. И я под воздействием этой мысли спросил:

– Фельдфебель, как вы здесь – держитесь? Много ли русских атакует ваш взвод? Хватает ли боеприпасов? Если нет, то можете мне дать заявку, я посодействую, чтобы их срочно доставили.

Немец так же браво, как только что докладывал, ответил:

– Спасибо, господин штандартенфюрер, в моём взводе всего достаточно. Нас атакует не меньше роты русских, но действуют они бездарно. Мы уже их несколько десятков положили. Наши потери – один раненый. Если к ним не прибудет артиллерия и танки, то мы их тут до второго пришествия держать будем.

– Хорошо, фельдфебель, ваш взвод действует отлично, я отмечу это в своём докладе. Как, кстати, вас зовут?

– Вальтер Шульце, командир взвода второй роты 9-го гренадерского полка.

– Всё, считайте, что ваша фамилия будет известна командиру 7-го армейского корпуса, генералу артиллерии Вильгельму Фармбахеру.

В то время когда я словами гладил по головке фельдфебеля, в голове шла напряжённая работа. Получалось, что весь мой первоначальный план по взятию города был невообразимой чушью. Если в этом батальоне все взводы подобны этому, то уничтожение командира и штаба батальона ничего не решало. Командиры взводов, подобные Шульце, не запаникуют, а будут продолжать выполнять приказы, полученные ранее. В идеале, для взятия города нужно, чтобы их командир батальона своим приказом вывел все подразделения и построил немцев на площади, чтобы моим пулемётчикам было удобнее их расстреливать. Бред несомненный! Но так этого хотелось, что мозги буквально скрипели, пытаясь придумать, как всё-таки решить эту задачу. И наконец, мелькнул лучик надежды решить эту, казалось бы, тупиковую задачу. Чтобы не упустить его, я начал сразу же действовать по возникшему в голове новому плану. Он возник так быстро, что беседующий со мной фельдфебель не заметил ни малейшей заминки в моём разговоре.

Первой задачей этого нового плана была связь со штурмующим город полком. Но радиоэфир был недоступен, оставался единственный вариант – направить к подполковнику Ломакину делегата связи с указаниями, что тому делать для ликвидации гарнизона города. А чтобы направить делегата связи, нужно было вызвать какого-нибудь командира, да того же лейтенанта Костина и по-русски дать ему указание. Пусть даже и не вызывать, а самому подойти к «ханомагу», где он находился. А делать это в присутствии фельдфебеля никак нельзя – значит, нужно того куда-нибудь отослать. И я неожиданно для немца спросил:

– Фельдфебель, у вас есть связь со штабом батальона?

Тот озадаченно на меня глянул и сказал:

– Связь есть, городские телефонные линии действуют!

Я тут же воскликнул:

– Это хорошо! Идите и немедленно свяжитесь с командиром батальона. Доложите, что к вам вышла особая группа штаба специальных операций, под командованием штандартенфюрера СС Отто Лонге. Пусть он срочно начинает готовить штаб к эвакуации – все текущие бумаги сжечь, секретные положить в сейф и загрузить на автомобиль. Когда я доберусь до штаба, всё должно быть готово к эвакуации. Понятно, фельдфебель?

– Так точно, герр штандартенфюрер! А что, разве мы будем отступать? Допустим в город прорвавшиеся орды обезумевших недочеловеков? Да мы этих взбесившихся свиней одними пулемётами задавим, а если учитывать и вашу бронетехнику, то горы воняющих трупов обеспечены.

– Тут, конечно, вы правы, Вальтер, покрошить мы их покрошим, но могут погибнуть и настоящие арийцы. А это нам нужно? Тем более, по данным командования, из Белостокского котла сюда летит целая туча этой саранчи. Ну, покрошим мы тут несколько тысяч русских свиней, а дальше что? Они разбегутся, как тараканы, и потом лови их по всей территории генерал-губернаторства. Нет, нам это не надо! Умные люди и настоящие арийцы из штаба армий «Центр» хотят заманить их в этот город и прихлопнуть одним ударом. А чтобы не гибли немецкие солдаты, будут использованы газы. Понял, Вальтер, не жизни арийцев, а газы. По данным разведки, у русских совсем нет противогазов, эти идиоты их выкинули и используют их пеналы для переноски всякой чуши, вроде шнапса и сигарет, ну и ещё их любимой закуски, сала и солёных огурцов. Мало их травили в первую войну, вот нам и придётся продолжить миссию наших отцов и дедов. Кстати, фельдфебель, надеюсь, твои солдаты не выкинули противогазы?

– Никак нет, герр штандартенфюрер, у нас всё по уставу. Полный орднунг унд дисциплинен!

– Это правильно, держите противогазы под рукой! Ладно, фельдфебель, идите, связывайтесь с командиром батальона, а я пока отправлю нарочного с докладом, что в городе пока много немцев. Русские ещё в него не вошли и рано начинать операцию «Енот». По закону подлости придётся гонять «ханомаг». У вас тут какое-то заколдованное место – радиоэфир так засорён, что невозможна связь даже между «ханомагами» своего же подразделения. Приходится останавливаться и лично отдавать приказы подчиненным. Кошмар! Так что вам повезло, что функционирует городская телефонная связь.

Я специально нёс этот бред, будучи уверен, что когда фельдфебель свяжется с командиром батальона, то обязательно скажет о планируемом капкане для русских с применением отравляющих газов. Конечно, это смешно, что с таким мелким чином поделились такой секретной информацией, но в боевой обстановке чего не бывает? И у больших начальников язык становится, что помело, особенно если они сами только что побывали под огнём. Этот Вальтер Шульце, видать, опытный вояка, и наверняка командир батальона прислушается к его словам, и они, несмотря на абсурдность, отложатся у него в мозгу. А тут появлюсь я в довольно редкой для передовых подразделений эсэсовской форме целого штандартенфюрера, да ещё во главе моторизованного подразделения. Вывод у любого полевого командира будет однозначен – обстановка экстраординарная и намечается какая-то крупная операция. И чёрт его знает, может быть, руководство задумало применение газов, чтобы уничтожить этих недочеловеков. И тогда появление крупного чина СС в заштатном городе генерал-губернаторства вполне понятен. И его приказы тоже понятны. Вот такая была моя мотивация всех этих разговоров с фельдфебелем. Это была подготовка для взятия под контроль командира немецкого батальона. Чтобы он без всякой проверки принял меня как представителя высшего руководства. И выполнил приказ – свернуть все опорные пункты батальона в городе и отступить в обговорённое со штандартенфюрером место.

А такое место в моей голове уже было. Не зря же я прорабатывал с Пителиным вопрос организации засады рвущимся нас уничтожить резервным частям немцев. А местность, на которой планируется устроить огненный мешок, имеет, пожалуй, определяющее значение. Тогда, пользуясь картами, мы с Борисом Михайловичем нашли несколько таких мест. Потом и Пителин, да и я тоже, говорили с поляками, бывавших в Мазовецком воеводстве и много раз проезжавших те места, где мы прорабатывали планы устройства немцам огненного Армагеддона. Из всех мест самым оптимальным было то, которое мы определили сами, пользуясь картами. Но в процессе общения с польскими союзниками у меня отложилось в голове ещё одно очень перспективное место для организации огненного мешка. Его минусом было только то, что оно было на юго-западе от Острув-Мазовецка – на расстоянии семи километров от города, недалеко от моста через реку Буг. Но как бы это место ни подходило для организации огненного мешка, пришлось про него забыть, так как согласно нашим предположениям немецкие резервы могут быть переброшены только с юго-востока.

Для планов той операции лощина перед мостом через реку Буг умерла, а вот для организации мешка для ушедших из города немцев она очень даже подходила. Вот я и решил использовать это место для организации капкана батальону капитана Йордана. Для этого, как только фельдфебель скрылся в доме, я выбрался из кабины «ханомага» и подошёл к бронетранспортёру, в котором находился лейтенант Костин. Моя инструкция продолжалась до выхода фельдфебеля из дома. Как только он показался, я быстро закончил и направился к своему «ханомагу». Уже открыв дверь в кабину, спросил у фельдфебеля:

– Ну как, командира батальона вызвали в штаб?

– Он там с самого начала нападения русских! Я его предупредил о вашем прорыве, и теперь он с нетерпением ожидает последние указания от командования. Уже давно не было радиосвязи, как со штабом нашего полка, так и со службами дивизии и корпуса. Радиосвязь барахлит, так же как у ваших «ханомагов».

– Хорошо, фельдфебель, не буду долго мучить ожиданием вашего капитана. Прощайте, Вальтер, и ещё раз повторяю – проверьте наличие и состояние противогазов у ваших подчиненных.

После этих слов я забрался на командирское место в бронетранспортёре, приказал сержанту Силину трогаться, и мы, объехав штурмовое орудие, не очень быстро двинулись к центру города. Теперь наш «ханомаг», занимал головное положение в колонне, а штурмовое орудие начало движение последним. Всё шло по разработанному ещё до этого рейда плану. Сейчас, в окружении немцев, самой проблемной частью колонны была хвостовая. Так что всё шло, как я намечал, кроме одного, число бронетранспортёров в колонне уменьшилось на один. «Ханомаг» лейтенанта Костина отправился обратно – передавать мои приказы подполковнику Ломакину.

А приказы были просты, их я написал на листке тетради. Срочно автотранспортом перебросить недавно подошедшую маршевую роту, оставшийся в резерве взвод автоматчиков, миномётную батарею и станковые пулемёты, сведенные в пулемётный взвод, в место организации засады на выходящих из города немцев. Место организации засады лощина в полутора километрах от моста через реку Буг, на шоссе Острув-Мазовецка – Варшава. Ответственный за операцию подполковник Ломакин, непосредственное командование на месте осуществляет лейтенант Костин. На словах я рассказал лейтенанту Костину, как мыслю этот пулемётно-миномётный мешок. Написал и распоряжение начальнику противовоздушной обороны эшелонов, которые стояли вблизи города, в ожидании приказа на разгрузку гаубичных полков. В этом распоряжении приказал для выполнения особого задания временно передать в распоряжение лейтенанта Костина взвод счетверённых пулемётов «Максим». Я знал, что они уже сняты с платформ и переустановлены в кузовах ЗИСов. А значит, ковыряться с ними не нужно, и они могут даже быстрее оказаться на позициях, чем рота автоматчиков и миномётная батарея, а эффективность работы этих зенитных систем по пехоте была колоссальна. Главное было их разгрузить и замаскировать в кустах, чтобы вышедшие из города немцы их сразу не заметили. Но пулемётчики ребята опытные, а кустарник, росший метрах в ста пятидесяти от дороги, был довольно густой. И они должны успеть замаскироваться до подхода немецкой колонны. Вот какие я успел сделать дела, пока фельдфебель беседовал с командиром своего батальона.

Наверное, поэтому, когда «ханомаг» тронулся, я почувствовал какое-то успокоение, хотя боевая машина забиралась всё глубже в змеиное гнездо фашистов. А ещё я злорадствовал, когда представлял, как пули зенитных пулемётных установок рвут этих зелёных жаб. А то ишь, как упивался фельдфебель, когда рассказывал, сколько русских неопытных пацанов положил его пулемётчик. Так пусть в свой последний миг он ощутит ту боль, которую чувствовали мои ребята. Весь гренадерский батальон в этом виноват, и пусть все эти самодовольные арийцы сдохнут под градом наших пуль.

Наверное, мой настрой сказался на поведении и языке Гёте, с которым я начал обращаться, как какой-нибудь портовый грузчик в Гамбурге, когда, выбравшись из бронетранспортёра, остановившегося напротив городской ратуши, увидел целый комитет по встрече штандартенфюрера. Я сразу же начал кричать и ругаться, обвиняя гауптмана Германа Йордана в невыполнении приказа. Немцы, а их было трое, пришибленные потоком площадной ругани, стояли по стойке смирно и молчали. Наконец, когда мой словарный запас немецких ругательств истощился, и я замолчал, один из них со знаками различия капитана как-то виновато произнёс:

– Господин штандартенфюрер, но мы не получали никаких приказов об отступлении. Наоборот, в последнем радиосеансе связи со штабом полка моему батальону было приказано – любой ценой отстоять город и не допустить прохода русских эшелонов в сторону Варшавы.

На этот раз взрыв немецких ругательств был недолгим и не столь красочным. И сводился он только к одному – какой их командир полка раздолбай, почему он не связался с батальоном после получения приказа из штаба группы армий «Центр». Спустив таким образом пар, я уже спокойно произнёс:

– Ладно, но благодарите Бога за то, что фон Бок не очень доверяет современной связи. Привык генерал-фельдмаршал перестраховываться в важных решениях. Вот и мою особую группу направил в этот город, чтобы убедиться, что русские уже вошли в Острув-Мазовецка и можно давать отмашку на их уничтожение.

Посчитав, что достаточно нагнал ужаса на немецких офицеров своей руганью и упоминанием о решении, принятом командующим группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалом Теодором фон Боком, я заявил:

– Капитан Йордан, немедленно отдайте приказ о сворачивании обороны города и отходу батальона в район моста через реку Буг на шоссе Острув-Мазовецка – Варшава. Задача – не допустить захват русскими моста. А они (которые выживут) наверняка кинутся туда после бомбардировки города химическими снарядами и бомбами.

– Я, конечно, понимаю, господин штандартенфюрер, но у меня нет приказа на отход из города от моего непосредственного начальника.

Слова капитана опять пробудили вулкан неприличных словосочетаний, исторгаемых моей лужёной глоткой. После пары минут забористой брани, которую подцепил от герра Крюгера ещё в прежней моей реальности, я всё ещё злым скрипучим голосом спросил:

– Так что вы ещё здесь стоите? Быстро к рации и вызывайте своего полкового командира! Я в городе ещё полчаса, а затем со своими ребятами сваливаю из этой клоаки. Хотел прикрыть бронетехникой ваш отход, но вы сами выбираете свою судьбу, а мне что-то неохота дышать ипритом.

Капитан, по-видимому, ожидал от меня нечто подобное, вроде ругани и угроз, но не того, что штандартенфюрер плюнет на всё и бросит целый батальон на произвол судьбы. В эти мгновения он, наверное, и поверил информации, полученной от фельдфебеля, что готовится газовая атака по вошедшим в город русским. Так как следующие его слова можно было признать как готовность подчиняться моим распоряжениям. Он, несколько заикаясь, произнёс:

– Как полчаса? Батальон за это время не успеет подготовиться к маршу! К тому же по-любому нужно попытаться по рации связаться с командованием полка. Последний раз нам удалось связаться со штабом полка, только когда произошло первое боестолкновение с прорвавшимися из Белостокского котла русскими. Вот тогда я и получил приказ удерживать город. Но после этого обстановка могла, конечно, измениться, и я не в курсе последних распоряжений командования. Как нарочно, радиоэфир плотно забит помехами, а проводную связь русские нарушили, когда захватили станцию. Ударили они неожиданно с использованием тяжёлых танков, и мы не смогли ничего им противопоставить. Вернуть станцию силами батальона невозможно, требуются подкрепления.

– Можете передо мной не оправдываться, мне на эту станцию начихать! Да, думаю, что и вашему командованию будет глубоко плевать, что вы сдали часть города, конечно, если дальше всё пойдёт по плану – русские залезут в приготовленную ловушку и их прихлопнут. А вот не допустить распространение этой заразы дальше – это сейчас самое главное. И ваш батальон, создав узел обороны у моста через реку Буг, будет этому очень способствовать. Не скрою, я в этом заинтересован, ведь после проверки, все ли немцы покинули город, моему подразделению приказано обеспечить, чтобы уцелевшие после химической бомбардировки русские не смогли ускользнуть, воспользовавшись мостом через Буг. А вы сами понимаете, что эта задача для пехотного подразделения, а не для моторизованной спецгруппы.

Капитан Йордан понимающе кивнул головой и начал приглашать пройти в здание, чтобы там, пока его начальник штаба будет связываться с полком, пропустить по рюмке отличного французского коньяка. Пока он расписывал все достоинства этого французского трофея, я настороженно глядел вслед покинувшему нас гитлеровцу. Наверное, это и был начальник штаба, направлявшийся в радиоузел. Теперь наступал самый опасный момент, если немцам удастся связаться со штабом (а кто знает, как поведёт себя этот загадочный радиоэфир), то весь мой иезуитский замысел накрывается медным тазом. Я подумал: «Пожалуй, я один здесь не справлюсь, ведь как только ушедший немец появится и крикнет, что с полком он связался, нужно будет гасить и его, и капитана Йордана, и стоящего рядом немецкого офицера, и прохаживающего невдалеке часового, вооружённого автоматом. Да, пора вызывать Шерхана».

А между тем капитан Йордан стал сильно настойчив с предложением пропустить по рюмашке коньяку. Достал, можно сказать, со своим трофеем. Я и так был как натянутая струна, а тут ещё надоедливые предложения. Нервы не выдержали, и я опять сорвался на крик, обозвав Йордана идиотом, который не понимает ответственности перед нацией. Скорее всего, я повёл себя как истинный ариец, эсэсовец, штандартенфюрер. Так как он воспринял мой срыв вполне спокойно, хотя и начал оправдываться, приводя примеры героических действий его батальона в периоды французской и польской кампаний. Я его послушал несколько минут, а потом заявил:

– Понял я, капитан, что ваш батальон героический, вот сейчас и покажете выучку ваших подчиненных. Время у нас ограничено, и нужно как можно быстрее занимать позиции у моста через Буг. Наблюдать, как быстро будет собираться ваш штаб, я поручу своему человеку – штурмшарфюреру СС Шерхану. Если ваши писаря будут копаться, он будет подгонять их пинками!

Не обращая внимания на пытающегося что-то сказать капитана, я повернулся к бронетранспортёру и крикнул:

– Шерхан, немедленно ко мне!

Естественно, Наиль не понимал немецкой речи, но слово Шерхан звучало в обоих языках одинаково. А мой боевой брат был предупреждён, что если прозвучит его позывной, даже вперемешку с немецкими словами, он должен быстро оказаться рядом со мной и быть готовым к силовым действиям. Он и оказался, и это заняло всего несколько секунд. Как горилла, он выпрыгнул из бронеотсека «ханомага» и в несколько прыжков оказался возле меня. Его фигура и особенно физиономия оказали нужное впечатление на Йордана. Тот притих, как-то сжался и наверняка поверил, что этот вышибала действительно будет гонять пинками штабных писарей. Я, повернувшись к Наилю, по-немецки приказал:

– Штурмшарфюрер, если я буду занят другими вопросами, то вам ставится задача проконтролировать, чтобы штаб этого батальона был готов к передислокации через полчаса.

Шерхан, конечно, не понял из моего приказа ни слова. Но не зря я его дрессировал, поэтому он тут же, выпучив глаза, гаркнул:

– Яволь!

И застыл по стойке смирно. Если бы его в этот момент заснять на фотоплёнку, то он олицетворял бы своей фигурой всю грозную мощь Ваффен-СС. Я посчитал, что нужный эффект достигнут и повернулся так, чтобы видеть входную дверь в ратушу. И сделал это своевременно, так как оттуда уже выходил начальник штаба батальона. Я не стал выхватывать пистолет из заблаговременно расстегнутой кобуры, так как по понурому виду немца можно было догадаться, что связаться с полком тому не удалось. Это подтвердилось через несколько секунд, когда он подошёл к нам. Нисколько не удивившись присутствию ещё одного эсэсовца, он, обращаясь к Йордану, доложил:

– Господин капитан, связь с полком, так же как и со штабом дивизии, установить не удалось. Помехи в радиоэфире жуткие, из динамика слышны только писк, треск и вой.

Капитан, впрочем, как и его два сослуживца, вопрошающе посмотрел на меня. А я в этот момент подумал: «Ну что же, всё идёт наилучшим образом. Клиент окончательно спёкся и требует подсказки. Теперь твой выход, Юрок, – бенефис начинается!» Вот я и начал свой бенефис, заявив:

– Ну что, господа, теперь к делу! Капитан, я жду, что ваш батальон покажет, на что он способен. В течение часа-полутора первые колонны начнут отход из города. Прикрывать их марш будут мои бронетранспортёры. Для этого, капитан, вы на карте города укажете точки, огонь из которых будет сдерживать русских, на то время, которое вам понадобится добраться до моста через реку Буг. Перед мостом вас встретит бронетранспортёр с моими людьми. Вы к нему не приближайтесь у гауптшарфюрера Мольтке приказ – никого из города не допускать к «ханомагу» ближе чем на двести метров. Я же не знал, какая обстановка в городе и что здесь держит оборону против русских целый батальон. Боевой дозор рассчитан на то, чтобы не допустить к мосту неорганизованные группы, в ряды которых могли проникнуть русские диверсанты, способные взорвать этот стратегический объект. А мои подчинённые люди дисциплинированные и буквально понимают приказы. Приказано – вышедших из Острув-Мазовецка тормозить для дальнейшей проверки на подходе к мосту, вот Мольтке и будет всех, невзирая на лица и звания, останавливать. Так что, капитан, метров за двести от стоящего на дороге «ханомага» делайте батальону привал и ждите моего приезда.

Капитан несколько растерянно спросил:

– А когда же мы будем оборудовать опорный пункт перед мостом? Ведь там нет предмостных укреплений, нет ни окопов, ни блиндажей!

– Да не волнуйтесь вы так, капитан! Во-первых, я долго в городе находиться не буду. Проконтролирую, как обустроились мои люди, и двину следом, а во-вторых, для прикрытия вашей задницы выделю батальону на время марша штурмовое орудие. Оно будет двигаться позади и в случае преследования вас русскими мобильными группами сможет их остановить и дать возможность батальону спокойно добраться до места.

На этом все обсуждения закончились, и капитан начал действовать. Так как он зашёл в штаб, я не мог контролировать его распоряжения, но явно происходила деятельность по подготовке штаба к эвакуации – солдаты начали выносить коробки с бумагами. Часть из них оставляли у проезжей части, а в основном несли к костровищу, устроенному в центре площади перед ратушей, возле какого-то памятника польскому деятелю. Дальнейшего процесса сбора немецкого штаба я не увидел, так как занялся расстановкой бронетранспортёров по периметру немецкой обороны. Они, по достигнутой с командованием батальона договорённости, должны были обеспечить бескровный отход и располагаться в согласованных с немецким штабом местах. Йордан пытался навязать мне своего представителя, чтобы тот указал места, где нужно разместить бронетранспортёры. Но я, как истинный представитель фашистской элиты, надулся как индюк, послал его к чёрту и заявил, что Ваффен-СС само знает, где размещать собственные бронетранспортёры. Это только обычные части вермахта могли сбить с оборонительных рубежей русские варвары, а настоящих арийцев, служащих великому Рейху в войсках Ваффен-СС, дикарям не удалось бы сдвинуть ни на йоту с удерживаемых ими позиций.

Таким образом, поставив на нужное место командира батальона, я всё-таки с кислым видом взял карту-схему, на которой были отмечены места расположения блокпостов и узлов обороны немцев. Йордан, конечно, не подал вида, но чувствовалось, что моё высокомерие оскорбило этого ветерана вермахта. Я этого и добивался, любви и уважительного отношения от этого гитлеровца мне было не нужно, достаточно было того, что он выполнял поставленные мной задачи. А «ханомаги» я разместил с таким расчётом, что в случае срыва моего сценария они реально смогли бы помочь ребятам Ломакина уничтожить немецкие опорные пункты. У ратуши оставил штурмовое орудие, на всякий случай посадив туда знатока немецкого языка политрука Глушкевича. После размещения очередного «ханомага» на позиции я обычно общался с командирами немецких опорных пунктов, и они говорили все как один, что в последние два часа активность русских резко снизилась. Каждый из этих ветеранов был уверен, что это означает скорый подход русских резервов. А значит, ещё до вечера можно ожидать мощный удар, и скорее всего с танковой поддержкой. Эти немцы, можно сказать, были счастливы, что командование отдало приказ на отход.

Вернувшись к ратуше, я застал финальную часть формирования немецкой колонны. Она получалась смешанной, там были и несколько автомобилей, загруженных боеприпасами, тяжёлым вооружением, штабными бумагами и ещё какими-то тюками, был и гужевой транспорт. Слава богу, не было бронетехники, а то как бы наша пулемётно-миномётная засада с ней справилась? Капитан Йордан тоже был на площади, окружённый несколькими офицерами, из которых я узнал только начальника его штаба. Я подошёл к немцам, во-первых, конечно, попрощаться, а во-вторых, у меня возникла мысль попробовать удержать здесь начальника штаба немецкого батальона. На остальных немцев мне было наплевать – пусть идут в ад, а вот начальник штаба многое может поведать командарму. Очень был нужен свежий «язык», и грех было не воспользоваться таким случаем, когда можно получить его на блюдечке с голубой каёмочкой.

Выполнять свою задумку я начал хитро. Сначала отметил хорошую управляемость батальоном, заявив:

– Ну что же, капитан, вам удалось меня приятно удивить. Сборы к передислокации батальон провёл чётко и без эксцессов, и это несмотря на боевую обстановку. Я думаю, фон Бок это учтёт в своих кадровых решениях. В своей докладной записке генерал-фельдмаршалу я отмечу ваш батальон и чёткие действия его командира. Кстати, капитан, если у вас в батальоне такая слаженность, то вы вполне можете часа два обойтись без своего начальника штаба. Так как он хорошо знает обстановку и может предугадать действия русских, то мне сейчас такой опытный человек весьма бы пригодился. Мало ли что могут предпринять эти безумные русские.

Капитан на секунду задумался, прорабатывая в мозгу плюсы такого согласия, а потом, решив, что для дальнейшего отчёта будет весьма нелишним участие офицера батальона в группе прикрытия, осуществляемого силами Ваффен-СС, и произнёс:

– Да, господин штандартенфюрер, вермахт всегда готов оказать услугу своим товарищам из Ваффен-СС. Капитан резерва Пульман, думаю, действительно будет полезен в операции прикрытия, осуществляемой вашим подразделением.

После этих слов командир немецкого батальона начал давать инструкции своему начальнику штаба. Затем, кивнув мне, направился к своему маленькому вездеходу, капитан запаса Пульман встал рядом со мной, а остальные офицеры чуть ли не бегом бросились к своим подразделениям. Вскоре вся эта масса техники, конных повозок, пеших гитлеровцев пришла в движение. На площади оставались в неподвижности только я, капитан запаса Пульман, мои ребята, наряженные эсэсовцами, и чуть в отдалении «ханомаг» с сидящим в бронеотсеке Якутом и пулемётчиками, напряжённо следящими, как немцы уходят. Не знаю, что чувствовал капитан запаса Пульман, наблюдая за тем, как уходит из города его батальон, а у меня, после того как в хвост немецкой колонны пристроился управляемое дядей Ваней штурмовое орудие, на сердце возникло торжество от столь удачно проведённой операции.