Глава 16

Девица разворачивается на каблуках и бодро удаляется. Просто уходит, словно две минуты назад не напала на нас из засады и не пыталась меня убить. Она ожидает, что мы последуем за ней, полагая, что нам придется так поступить, если мы хотим добраться до Гидеона, пока у нас ноги не отвалились. И мы таки идем за ней, но с опаской. Такое поведение, вдобавок к атаке, вероятно, характеризует ее как смелую или минимум дерзкую. Не так ли выразился бы Гидеон?

– Вы промахнулись всего на две улицы, – говорит она. – Но в этих местах две улицы – большая разница. – Она указывает рукой направо, и мы вместе поворачиваем. – Настоящие приличные дома – это сюда.

Таращусь ей в спину. Из-под клетчатой кепки по спине змеится туго заплетенная блондинистая коса. В том, как девушка шагает, не обращая внимания на нас у себя за спиной, чувствуется уверенность. Там на тротуаре, в свете фонаря, она не извинилась. И не выказала ни тени смущения. Ни по поводу нападения на нас, на даже по поводу проигрыша.

– Ты кто такая? – спрашиваю я.

– Гидеон послал меня забрать вас от метро. – Так себе ответ. Половинчатый. Это и я мог бы сказать.

– Моя мать сообщила ему, что мы едем.

Она пожимает плечами:

– Может быть. А может, и нет. Не важно. Гидеон все равно бы узнал. Он умеет узнавать практически все. Тебе так не кажется?

– Почему ты на нас напала? – спрашивает Томас. Вопрос с трудом пробивается сквозь стиснутые зубы. И он продолжает посылать мне пронзительные взгляды. Он считает, нам не стоит ей доверять. А я ей и не доверяю. Я просто иду за ней, потому что мы заблудились.

Она смеется – звук переливчатый и девчоночий, но не писклявый.

– Я не собиралась. Но потом ты принялся размахивать ножом, чисто Крокодил Данди. Не смогла удержаться от небольшой драчки. – Озорная улыбка вполоборота. – Хотела посмотреть, из чего сделан убийца привидений.

Как ни смешно, отчасти мне хочется объясниться: мол, у меня джетлаг и спал я от силы час. Но не за чем заморачиваться и производить впечатление. Я молчу. Это просто была реакция на ее самодовольную улыбку.

Улица, на которой мы находимся теперь, кажется более знакомой, чем остальные. Идем мимо домов с кирпичными оградами и низкими чугунными калитками, аккуратно подстриженными живыми изгородями и припаркованными на подъездных дорожках дорогими машинами. Из-за задернутых штор просачивается белый и желтый свет, а фундаменты утопают в клумбах, лепестки цветов еще не закрылись на ночь.

– Вот и пришли, – говорит она, останавливаясь так резко, что я едва не врезаюсь ей в спину. Судя по изгибу щеки, она сделала это умышленно. Девица быстро истощает остатки моего терпения. Но когда она улыбается мне, приходится усилием воли опускать уголки губ. Она отпирает калитку и распахивает ее в преувеличенном жесте гостеприимства. На секунду задерживаюсь – только чтобы отметить, что дом Гидеона остался почти прежним, а может, и вовсе не изменился. Затем девица оббегает нас, чтобы первой добраться до двери. Она открывает ее и входит без стука.

Втискиваемся к Гидеону в прихожую, шумя при этом так, что и бегемот покраснел бы. Наши чемоданы бьются о стены, а деревянный пол скрипит под ботинками. Впереди, сквозь узкий коридор, кухня. Мельком замечаю исходящий паром чайник на плите. Гидеон ждал нас. Его голос доносится до меня прежде, чем я вижу его лицо.

– Наконец отыскала их, дорогая? Я уже собирался звонить в Хитроу и уточнять насчет рейса.

– Они слега заплутали, – отвечает девушка. – Но вот они, в целости и сохранности.

«И это не твоя заслуга», – думаю я, но из-за угла выходит Гидеон, и вид его во плоти впервые лет за десять вышибает меня напрочь.

– Тезей Кассио Лоувуд.

– Гидеон.

– Тебе не следовало приезжать.

Сглатываю. Накопленные годы ни в малейшей степени не убавили ни суровости в его голосе, ни твердости в его осанке.

– Откуда ты узнал, что я еду? – спрашиваю.

– Оттуда же, откуда знаю всё, – отвечает он. – У меня повсюду шпионы. Разве ты не замечал, как движутся глаза на портретах у тебя в доме?

Не знаю, улыбаться или нет. Вроде шутка, а на шутку не похоже. Я не был здесь больше десяти лет, и кажется, меня отсюда вышвырнут.

– Гм, я Томас Сабин, – говорит Томас. Молодец.

Гидеон стоит в кухне всего пару секунд, а потом британские манеры берут верх. Он подходит пожать руку.

– Этот опасный, – говорит девушка из кухни, скрестив руки на груди.

Теперь, при лучшем освещении, я вижу, что она примерно наших лет или чуть моложе. Глаза у нее темно-зеленые и зоркие.

– Думала, он мне сердце взорвет. По-моему, ты говорил, они не водятся с черными магами.

– Я не черный маг, и вообще. – Томас краснеет, но хотя бы с ноги на ногу не переминается.

Наконец Гидеон снова смотрит на меня, и я невольно опускаю взгляд. Наконец, спустя, по ощущениям, несколько часов, он устало вздыхает и обнимает меня. Физической силы возраст у него тоже не отнял. Но так странно, что моя голова выше его плеча, а не утыкается ему в живот. И грустно, не знаю почему. Может, потому, что прошло столько времени.

Когда он отпускает меня, глаза его светятся любовью, и даже твердо сжатые челюсти не могут это скрыть. Хотя и пытаются.

– Ты совершенно не изменился, – говорит он. – Только вытянулся немного. Тебе придется извинить Джесси. – Полуобернувшись, он жестом велит ей подойти. – Она склонна использовать кулаки раньше, чем голову. – Гидеон протягивает руку, и она легко проскальзывает в его объятия. – Поскольку, полагаю, она была слишком груба, чтобы сделать это самой, я ее представлю. Тезей, это Джестин Риордан. Моя племянница.

Брякаю единственное, что приходит на ум:

– Я и не знал, что у тебя есть племянница.

– Мы не были близки, – пожимает плечиками Джестин. – До последнего времени.

Гидеон улыбается ей, но эта улыбка напоминает ледоруб. Она вроде настоящая – и в то же время нет, и у меня мелькает мысль, что эта Джестин Гидеону вовсе не племянница, но подружка или вроде того. Но это неправильно. Меня от этого даже подташнивает.

– Мы покинем тебя на минутку, дорогая, хорошо? Уверен, Томасу и Тезею надо передохнуть.

Джестин кивает и улыбается, не разжимая губ. Взгляд ее, веселый и оценивающий, задерживается на мне. На что она смотрит? Любой выглядит паршиво после межконтинентального перелета. Она уходит не попрощавшись, и Томас очень громко произносит ей вслед «Спокойной ночи» и закатывает глаза. Кто бы она ни была, она успешно отметилась в его черном списке.

– И это все? – спрашиваю я. – Разве ты не собираешься расспросить меня, почему я здесь?

– Я знаю, почему ты здесь, – мрачно отвечает Гидеон. – Можешь поспать в гостевой комнате. А утром ты отправишься домой.

– Нечего сказать, радушный прием, – ворчит Томас, после того как мы взволокли чемоданы на второй этаж в гостевую комнату, и я прячу улыбку. Когда он не в духе, интонации у него точь-в-точь морврановские. – Я даже не знал, что у него племянница есть.

– Я тоже не знал.

– Ну, она-то просто солнышко и лапушка.

Он ставит свой чемодан в ногах кровати. Как ни странно, комната обставлена будто специально для нас – две одинаковые кровати вместо одной двуспальной, как можно было бы ожидать от комнаты для гостей. Да, но Гидеон таки знал, что мы приезжаем. Томас откидывает стеганое одеяло и садится на кровать, скидывая обувь.

– А что это было – ну то, что она со мной делала? – спрашиваю я.

– Некая разновидность проклятия. Не знаю. Такое не часто увидишь.

– Оно бы меня убило?

Ему хочется сказать «да», но он честен даже в раздраженном состоянии.

– Если б она остановилась, вырубив тебя, то нет, – говорит он наконец. – Но кто знает, стала бы она останавливаться?

Она бы остановилась. Судя по тому, как она нас пугала, как наносила удары – все это было просто тренировкой, просто проверкой. Это читалось в ее тоне и в том, как она признала поражение. Проигрыш ее развеселил.

– Ответы мы получим утром, – говорю я, откидывая свое одеяло.

– Просто мне это не нравится. И я не чувствую себя в безопасности в этом доме. Мне, похоже, вообще не удастся заснуть. Может, нам стоит спать по очереди.

– Томас, никто здесь не причинит нам вреда, – говорю я, стягивая туфли и забираясь в постель. – Кроме того, я уверен: что бы она ни сделала – ты бы ее остановил. Кстати, где ты выучил то заклинание?

Он пожимает плечами в подушку:

– Морвран учил меня и черному искусству. – Рот его сжимается в твердую линию. – Но мне не нравится прибегать к нему. Потом злишься и от самого себя мерзко. – Он обвиняюще смотрит на меня. – А вот у нее, похоже, никаких проблем с этим нет.

– Давай поговорим об этом утром, Томас, – предлагаю я.

Он еще некоторое время ворчит, но, несмотря на разговоры об отсутствии чувства безопасности, начинает храпеть через полминуты после того, как гаснет свет. Я бесшумно сую атам под подушку и пытаюсь сделать то же самое.

Когда я утром спускаюсь на кухню, там уже шуршит Джестин. Она стоит спиной ко мне, моя посуду, и не оборачивается, хотя чувствует мое присутствие. Кепки на ней сегодня нет, и примерно два фута темно-золотых волос спадают по спине. Красные прядки вплетены в них словно ленты.

– Сделать тебе что-нибудь на завтрак? – спрашивает она.

– Нет, спасибо.

В корзинке на столе есть круассаны. Беру один и отрываю уголок.

– Масло нужно? – спрашивает она и оборачивается.

На нижней челюсти красуется большой темный синяк. Моя работа. Я помню, как поставил его, заставив ее согнуться пополам. Когда это происходило, я не знал, кто она такая. А теперь синяк смотрит на меня словно обвинитель. Но с чего мне чувствовать себя виноватым? Она напала на меня и получила по заслугам.

Она идет к буфету и достает блюдце и нож для масла, затем ставит масленку на стол и ныряет в холодильник за вареньем.

– Сожалею насчет лица, – говорю я, расплывчато указывая на синяк.

Она улыбается:

– Не-а, не сожалеешь. Не больше чем я насчет выдавливания воздуха из твоих легких. Мне надо было тебя испытать. И откровенно говоря, не так уж ты меня впечатлил.

– Я был только что с самолета.

– Отговорки, отмазки. – Она прислоняется к разделочному столу и продевает палец в петлю на поясе джинсов. – Истории про тебя я слышала с тех пор, как достаточно подросла, чтобы слушать. Тезей Кассио, великий охотник за привидениями. Тезей Кассио, носитель оружия. А стоило мне тебя встретить – я отпинала тебя в переулке. – Она улыбается. – Но, полагаю, будь я мертва, это была бы другая история.

– Кто рассказывал тебе эти байки? – спрашиваю я.

– Орден Бидах Дуба, – говорит она, и глаза ее вспыхивают зеленым. – Разумеется, из всех нынешних его членов самые классные сказки у Гидеона.

Она отрывает кусочек круассана и сует за щеку словно белка. Орден Бидах Дуба. Всего несколько дней назад я и не слыхал о нем. И вот он снова всплывает, и на сей раз название произнесено правильно. Стараюсь, чтоб голос не дребезжал.

– Чего орден? – переспрашиваю я и тянусь за маслом. – Бьидяк Дьюба?

Она ухмыляется:

– Прикалываешься над моим акцентом?

– Есть немного.

– А может, просто придуриваешься?

– И это тоже.

Выдавать слишком много было бы ошибкой. Особенно учитывая, что главный мой секрет в том, что я не знаю ничегошеньки.

Джестин поворачивается обратно к раковине и сует руки в воду, домывая последние тарелки.

– Гидеон вышел купить чего-нибудь к обеду. Он хотел вернуться до твоего пробуждения. – Она спускает воду из раковины и вытирает руки полотенцем. – Слушай, извини, что напугала твоего приятеля. Честно говоря, я не думала, что сумею одурачить тебя. – Она пожимает плечами. – Гидеон правильно говорит: я всегда сначала пускаю в ход кулаки.

Киваю, но Томасу таких извинений будет мало.

– Кто учил тебя магии? – спрашиваю. – Орден?

– Ага. И родители.

– А кто учил тебя драться?

Она вскидывает подбородок:

– Меня и учить-то не требовалось. У некоторых врожденный дар, знаешь ли.

Неспокойно у меня на душе из-за этой девицы, тянет в разные стороны. Одна сторона говорит, что это Гидеонова племянница и уже по этой причине ей можно доверять. Другая с первого взгляда уверена, что племянница она там или нет, а Гидеон ей не указ. Никто ей не указ. У нее своя программа действий на каждом дюйме тела прописана.

На втором этаже ходит Томас. Доносится скрип шагов и шум воды из ванной. Находиться здесь так странно. Почти как внетелесный опыт или сон наяву. Большинство вещей в точности такие, какими я их помню, вплоть до расстановки мебели. Но некоторые вызывающе иные. Например, присутствие Джестин. Она двигается по кухне, прибирается, вытирает столы тряпкой. Она здесь дома, она член семьи Гидеона. Не знаю почему, но это ощущение принадлежности заставляет меня тосковать по отцу так, как я не скучал по нему уже много лет.

Открывается входная дверь, и через пару секунд через кухню тяжелой поступью проходит Гидеон. Джестин забирает у него магазинный пакет и начинает его разгружать.

– Тезей, – говорит Гидеон, оборачиваясь, – как спалось?

– Отлично, – вежливо вру я.

Несмотря на джетлаг и общее изнеможение, в воздухе висело слишком сильное напряжение. Я лежал без сна, пока не перестал чувствовать время, прислушиваясь к негромкому посапыванию Томаса. Когда сон все же пришел, он был неглубок и пронизан ощущением угрозы.

Гидеон разглядывает меня. Он по-прежнему выглядит очень молодо. В смысле он выглядит старым, но не сильно старше, чем десять лет назад, а это в моем представлении значит молодо. Рукава серой рубашки закатаны до локтя, брюки цвета хаки сидят безупречно. Вид стильный с оттенком лихости, эдакий Индиана Джонс пенсионного возраста. И жаль, что я собираюсь обвинять его во лжи и предательском членстве в некоем тайном обществе.

– Полагаю, нам следует побеседовать, – говорит он и жестом приглашает меня покинуть кухню.

Мы заходим в кабинет, Гидеон плотно закрывает за нами двери, и я втягиваю носом воздух. Говорят, самые прочные воспоминания завязаны на запахи. Охотно верю. Отчетливый запах мозг не забывает никогда, а аромат у древних томов в кожаных переплетах, населяющих эту комнату, самый что ни на есть отчетливый. Обегаю взглядом полки, встроенные в стену и плотно забитые не только оккультной литературой, но также экземплярами классики: там и тут среди стопок выделяются «Алиса в Стране чудес», и «Повесть о двух городах», и «Анна Каренина». Старая стремянка на колесиках тоже на месте, дремлет в углу и только и ждет, чтобы кто-нибудь на ней прокатился. Или использовал по назначению.

Оборачиваюсь с широченной улыбкой на лице, снова чувствуя себя четырехлетним, но ощущение это стремительно тускнеет, когда я вижу, как низко сдвинуты по носу Гидеоновы очки. Это будет один из тех разговоров, в которых вслух произносятся необратимые вещи, и я с удивлением обнаруживаю, что пока этого не хочу. Как бы славно было воскресить старые добрые времена, слушать старые Гидеоновы истории про папу и ходить с ним гулять. Эх, хорошо бы!

– Ты знал, что я приезжаю, – говорю я. – Ты знаешь, почему я здесь?

– Полагаю, большая часть паранормального мира знает, почему ты здесь. Поиски ты вел не деликатнее слона в посудной лавке. – Он делает паузу и поправляет очки. – Но это не до конца отвечает на вопрос. Думаю, ты можешь сказать, что я знаю, какую цель ты преследуешь. Но знаю неточно.

– Я здесь, чтобы попросить тебя о помощи.

Он коротко улыбается:

– И какого же рода помощь, по-твоему, я мог бы тебе оказать?

– Такого, что позволит нам с Томасом открыть дверь на ту сторону.

Гидеон бросает быстрый взгляд на двери.

– Я уже говорил тебе, Тезей, – осторожно произносит он, – что это невозможно. Что тебе надо отпустить девушку.

– Я не могу ее отпустить. Порез, полученный Анной после первого ритуала в ее доме, каким-то образом привязал ее к атаму. Она постоянно прорывается с той стороны. Просто скажи мне, как ее вытащить, и все вернется в норму. – Или хотя бы станет как было.

– Ты когда-нибудь слушаешь, что я тебе говорю?! – рявкает он. – С чего ты вообще взял, что я знаю, как делаются такие вещи?

– Я не думаю, что ты знаешь.

Лезу в задний карман и вытаскиваю фотографию ордена. Она кажется нереальной, даже когда я держу ее в собственной ладони. Не верится, что Гидеон мог всю дорогу участвовать в чем-то подобном и никогда об этом не рассказывать.

– Думаю, они знают.

Он смотрит на фотографию, но не пытается взять ее в руки. Вообще ничего не пытается. Я ожидал иной реакции. Вспышки гнева или хотя бы попытки отыграть назад. Вместо этого он делает глубокий вдох, снимает очки и трет переносицу большим и указательным пальцами.

– Кто это такие? – спрашиваю я, когда меня уже тошнит от его молчания.

– Это, – печально говорит он, – члены ордена Бидах Дуба.

– Создатели атама, – уточняю я.

Гидеон надевает очки обратно и устало садится за письменный стол:

– Да. Создатели атама.

Так я и думал. И все-таки не верится.

– Почему ты мне не рассказывал? – спрашиваю. – За все эти годы?

– Твой отец запрещал. Он порвал с орденом еще до твоего рождения. Когда у него проснулась совесть. Когда он начал решать, каких призраков убивать, а каких пощадить. – На миг в голосе Гидеона вспыхивает огонь. Но затем он гаснет, и передо мной просто побежденный старик. – Орден Бидах Дуба считает, что атам не имеет цели. Этот инструмент нельзя использовать по своему усмотрению. В их глазах вы с отцом его испортили.

Отец испортил атам? Какая неимоверная чушь! Атам и его цель вели меня всю жизнь. И стоили моему отцу его собственной. В кои-то веки проклятая железяка может послужить моим целям. Он обязан мне. Нам обязан.

– Я вижу, что творится у тебя в голове, Тезей. Может, не так хорошо, как твой ясновидящий друг там наверху, но вижу. Мои слова не поколебали твоей решимости. Ничего из сказанного до тебя не доходит. Орден создал атам, чтобы отсылать прочь мертвых. Теперь ты хочешь использовать его, чтобы вытащить мертвую девушку обратно в мир живых. Даже если способ сделать это существует, они скорее уничтожат нож, чем позволят такому случиться.

– Я должен это сделать. Я не могу оставить ее страдать там, не попытавшись. – С трудом сглатываю и стискиваю зубы. – Я люблю ее.

– Она мертва.

– Для меня это значит не то, что для других людей.

Лицо его вдруг теряет всякое выражение, и это пугает. Вид у него такой, словно он смотрит в глаза расстрельной команде.

– Когда ты был здесь в последний раз, ты бы такой маленький, – говорит он. – Единственное, что занимало тебя тогда, это разрешит ли мама съесть две порции яблочного пирога. – Взгляд его плывет к стремянке в углу. Он видит меня там, хохочущего, когда он толкает ее вдоль полок.

– Гидеон. Я уже не ребенок. Обращайся со мной так, как обращался бы с моим отцом. – Зря я это сказал, он морщится, словно я его ударил.

– Сейчас я не могу этого сделать, – говорит он, не столько мне, сколько себе самому. Он машет рукой, отпуская меня, и горбится, устраиваясь в кресле. Мне отчасти хочется дать ему отдохнуть, но Аннин вопль у меня в ушах не смолкает.

– У меня нет на это времени, – говорю я, но он закрывает глаза. – Она ждет меня.

– Она в аду, Тезей. Время там не имеет значения – долго ли, коротко ли. Боль и страх постоянны, и не важно, сколько часов или минут ей придется тебя ждать.

– Гидеон…

– Дай передохнуть, – говорит он. – Что бы я ни сказал, роли не играет. Разве ты не понимаешь? Не я послал тебе эту фотографию. Это орден. Ты нужен им здесь.