Глава 24. Майор Петергоф сожалеет
Майор Гемприх-Петергоф пребывал в радужном расположении духа. Наконец-то начальство по достоинству оценило его старания. Вчера вечером он прибыл из Берлина, где адмирал Канарис вручил ему «Рыцарский крест с Дубовыми листьями» за успешное проведение операций особой важности в тылу русских. Не последнюю роль в этой награде сыграла операция «Барин». Настоящий шедевр разведывательного дела! Сталин говорит: «Кадры решают все!» Это тот самый случай, когда с ним можно согласиться безоговорочно. Не будь в его распоряжении такого человека, как Аверьянов, оказавшийся прирожденным разведчиком, такой награды он бы не удостоился.
Представление к награждению на «Рыцарский крест с Дубовыми листьями» рассматривает всегда лично фюрер, причем с большой тщательностью. Из двенадцати кандидатов он отобрал только двоих: кроме него был еще летчик люфтваффе, майор Ганц Берк, сбивший шестьдесят один самолет. Так что он оказался в весьма представительной компании.
После награждения адмирал Канарис, взяв майора под локоток, отвел его в сторону и сказал, что имеет на него серьезные виды и в ближайшее время ему придется сменить место службы.
Гемприх-Петергоф долго думал над этими словами. Неужели Берлин? Почему бы и нет? Он вполне созрел для серьезных дел, например разрабатывать операции, способные повлиять на ход сражений. Не так много людей получили «Рыцарский крест с Дубовыми листьями» из рук самого фюрера. А тот, кто получил такую награду, пользуется уважением среди сослуживцев. Он заслужил ее по праву.
В Псков майор прибыл в хорошем расположении духа и поймал себя на том, что бросает взгляд на золотые дубовые листья, закрепленные под крестом. Приняв поздравления от сослуживцев, он прошел в свой кабинет и, сняв парадный мундир, повесил его в шкаф. За время его отсутствия накопилось немало корреспонденции, требующей немедленного ответа; документов, ожидающих подписи, дел, которые следовало решать незамедлительно. Оставалось засучить рукава и впрягаться в работу.
Коротко постучавшись, в кабинет вошел Голощекин и доложил:
– Получена радиограмма от Филина.
– Что в ней? – нервно спросил Гемприх-Петергоф, догадавшись по тону Голощекина, что произошло нечто неприятное.
– Филин сообщил, что когда они меняли место расположения радиоэфира, то, выходя из леса, натолкнулись на случайный патруль. Серьезно ранен Лиходеев!
Полученное известие взволновало майора. Всегда спокойный, сдержанный даже в минуты наивысшего напряжения, он выругался:
– Проклятье! В самое неподходящее время… И это тогда, когда, казалось бы, все самое сложное осталось позади.
Русская контрразведка не успокоится, будет искать агентов до тех самых пор, пока не отловит. Они умеют работать, когда того требует ситуация. Не исключено, что в это самое время силами НКВД уже оцеплен район, где произошла перестрелка. Почти девять месяцев группа работала без каких-то происшествий, выполняла важнейшие поручения, которые высоко ценились Генеральным штабом, и тут такой досадный промах! Именно такие случайные ситуации губят карьеру самых подготовленных агентов.
Вытянувшись у порога, Голощекин терпеливо дожидался ответа. Майор поднялся из-за стола, прошелся по комнате, вслушиваясь в скрип яловых сапог. Развернувшись у самого окна, тяжелым взглядом смерил застывшего Голощекина. Тот втянул голову в плечи, стараясь хоть как-то уменьшиться в размерах, всерьез опасаясь, чтобы гнев начальства не обрушился на его покорную голову.
– Передайте Филину, что майор Петергоф очень сожалеет о случившемся, но ситуация не смертельная, ее можно исправить. Пускай прорываются в город. Спросите, насколько серьезно ранен Лиходеев, можем предоставить свою помощь, вплоть до эвакуации раненого.
– Есть, господин майор! – тотчас отозвался Голощекин и с облегчением выскочил из кабинета.
Передав радиосообщение, Михаил поставил рацию на прием. Время затянулось, но ответа почему-то не было.
– Что-нибудь есть? – прервал тишину Волостнов, не выдержав молчания.
– Пока ничего, Лев Федорович.
– Может, они что-то почувствовали и решили прервать связь? Как ты думаешь? Ты ведь лучше всех знаешь этого Петергофа.
– Уверен, что он ничего не подозревает. Но Петергоф не из тех людей, кто принимает скоропалительные решения. Нужно подождать. Ага, передают… – Михаил принялся быстро записывать на листке бумаги знаки. Когда сообщение было принято, открыл блокнот с кодами, расшифровал текст и протянул майору: – Возьмите, Лев Федорович.
Прочитав радиосообщение, Волостнов довольно заулыбался, все шло по плану.
– Напиши вот что… «Петергофу. Слышали подъезжающие к лесу автомобили. Похоже, что отряды НКВД решили прочесать район. Нас выручает выпавший снег. Идем проселочной дорогой, через которую можно выбраться из леса. Эту местность я знаю хорошо. Рассчитываем проскочить через оцепление и затаиться где-нибудь подальше, там, где нас не будут искать. Просим выслать продовольствие, теплую зимнюю одежду, батареи для рации, документы, медикаменты и спирт. Будем ждать самолет завтра в тридцать четвертом квадрате. На месте выброски будут гореть три костра. Ждем вашего ответа. Маз».
Михаил зашифровал радиограмму и взялся за ключ радиопередачи. Отправив последний радиосигнал, откинулся на спинку стула:
– Написал, что жду ответа.
Пододвинув стул, Гемприх-Петергоф сел рядом с Голощекиным, пытливо вслушивавшимся в эфир.
– Что там? – в нетерпении спросил он, закурив очередную папиросу.
– Пока ничего, господин майор, нужно время, чтобы обдумать ответ и зашифровать написанное.
Карьера майора Гемприх-Петергофа стремительно шла в гору, вызывая некоторую зависть у сослуживцев. Но из своего успеха он не делал секрета: нужно любить свое дело и работать до ломоты в суставах, вот тогда и появятся результаты. А еще майор считал себя прирожденным разведчиком, вряд ли он сумел бы добиться в другой области большего.
– Позывные!.. Филин вышел на связь! – едва не выкрикнул Голощекин. Подняв карандаш, он принялся бегло записывать на листке бумаги. Расшифровав радиограмму, протянул ее Гемприх-Петергофу: – Возьмите, господин майор.
Прочитав написанное, тот выругался:
– Проклятье! Что-то я совсем перестал понимать Филина. Почему он не хочет возвращаться в Вологду? Там ему будет куда безопаснее, чем в лесу.
– Может, там начались облавы? – предположил обер-лейтенант.
– О каких облавах ты говоришь! – вскинулся Гемприх-Петергоф. – В Вологде не может быть никаких облав! Город не прифронтовой. Это глубокий тыл!
– Филин находится на связи, что ему передать, господин майор?
– Передай ему вот что… Пусть немедленно выходит из леса и возвращается в город. Это приказ! Записал?
– Так точно, господин майор!
– В ближайшее время мы вышлем им все, что они запрашивают: теплую одежду, батареи, спирт, продовольствие, документы. Сообщи им, что вместе с грузом прибудет и курьер. Пусть укажут место встречи и свои приметы, по которым он сможет их опознать… И добавь… Ждем на связи завтра утром с восьми до десяти утра. Надеюсь, что на следующей связи они порадуют меня хорошими новостями.
Михаилу не спалось: полночи пролежал с открытыми глазами, наблюдая за тем, как тихо, напоминая ребенка, посапывала рядом Маруся. Поднявшись, он подошел к колыбели сына, поплотнее укутал его одеялом и вернулся в кровать. Сон так и не шел, и, едва дождавшись утра, Михаил стал одеваться.
– Ты уже уходишь? – спросила Маруся, приподнимаясь.
– Ухожу… У меня много работы.
– Ты никогда не говоришь, чем занимаешься.
– Расскажу, – пообещал Аверьянов, – и теперь уже скоро.
Поцеловав Марусю, он вышел в студеную осень.
С серого неба хлопьями валил снег, нагнетая уныние. Подняв воротник, Михаил быстрым шагом направился к зданию НКВД. Несмотря на ранний час, рабочий день был в разгаре: во всех окнах горел свет, сотрудники уже находились на своих рабочих местах. Аверьянов прошел в отдел связи.
– А мы тебя ждем, – произнес присутствующий в комнате капитан Елисеев. – Приступай к работе!
Аверьянов привычно надел наушники, настроил радиоприемник на передачу и принялся вслушиваться в эфир. Тишина. Небольшие эфирные помехи не в счет. Вселенная затаилась, чего-то ожидая.
Неожиданно в комнату вошел майор Волостнов и, положив на стол лист бумаги, сказал:
– Только что утвердили проект текста радиосообщения. Можешь зашифровать и передать. Сколько минут до связи?
– Пятнадцать.
– Успеешь?
– Вполне.
Михаил прочитал текст:
«Петергофу. Возвращаемся в город. Ждем вашего курьера в среду и в пятницу на почте станции Крутушка с 12.00 до 14.00. Я буду одет в синий бушлат. В правой руке буду держать черную сумку. При встрече он должен сказать пароль: «Майор Петергоф передает небольшой пакет». Очень надеемся, что курьер прибудет в ближайшую среду. Маз».
Зашифровав текст, Аверьянов тотчас отстучал радиосообщение. Настроив рацию на прием, стал ждать ответа. Уже через несколько минут услышал позывные. Радиосообщение было коротким:
«Мазу. Курьер прибудет завтра. Если у вас есть возможность, встречайте его в тридцать четвертом квадрате в 24.00. Желательно на месте десантирования зажечь три больших костра. Если вам не удастся выйти на место, то ждите курьера на почте станции Крутушка в обговоренное время. Приметы курьера: светловолосый, возраст 35 лет, немного выше среднего роста, крепкого сложения, глаза серые, слегка курносый. Будет одет в белый тулуп. Петергоф».
– Тридцать четвертый квадрат – это Кубено-Озерский район, – в задумчивости проговорил Волостнов. – Там смешанный лес, а в полукилометре – небольшое озеро.
– Точно так, товарищ майор. Может, запалим костры для самолета?
– Не будем рисковать, пусть подумают, что Аверьянов с группой подойти не сумел. В его ситуации это непросто. Это может быть проверкой. Руководить операцией будешь ты, капитан.
– Есть, товарищ майор! – с готовностью отозвался Елисеев.
– У нас осталось не так много времени… Силами НКВД следует перекрыть все дороги, переулки, подступы к лесу. На месте приземления курьера оставь взвод. Как только приземлится, не давайте ему отдышаться, сразу устроить жесткий допрос, сантименты здесь неуместны, чтобы он понял, куда именно попал и что церемониться здесь с ним никто не намерен.
– Есть, учинить допрос!
– Выезжайте! Но так, чтобы все по-тихому.
В Кубено-Озерском районе подходящих мест для десантирования было немного – всего-то три. Наиболее пригодное пряталось в глубине леса, где проплешиной проступала большая поляна – ее взяли в два плотных кольца, поодаль – еще одно оцепление, на расстоянии визуального контакта.
Два других места – куцые деревушки из полутора десятков домов, расположенных поближе к Позоровскому сельсовету, – решили вниманием не обделять: бо́льшая часть сотрудников НКВД, переодевшись под местных жителей, контролировали предполагаемые районы десантирования и дороги. А на дальних подступах, уже не таясь, установили машины с бойцами, на больших дорогах – пункты КПП.
Так что курьеру не проскочить.
Ожидания не обманули: самолет появился именно в том месте, где его поджидали. Прилетел как бы из неоткуда. Шум приглушенных двигателей был услышан в тот самый момент, когда самолет подлетал к поляне. Проверяясь, он пошел на второй круг. На двух парашютах был выброшен груз. Первый тюк опустился точно в центр поляны. Второй, столь же объемный, на самом краю. Затем показался третий парашют, а под куполом в черноте неба обозначились очертания человека. По мере приближения к земле силуэт становился все более различим, обрастал деталями.
– Приготовиться! – проговорил Елисеев, посматривая на диверсанта из-за дерева.
Взвод автоматчиков, сосредоточившись вокруг поляны, дожидался команды. Коснувшись земли, диверсант завалился на бок, и купол парашюта, сдувшийся и смятый, накрыл темной тканью невысокие кусты и толстый ковер из опавших листьев.
– Взять гада! – скомандовал капитан и, вытащив пистолет из кобуры, первым устремился к месту падения курьера.
Диверсант успел отстегнуть стропы, попытался подняться.
– Лежать!! – крикнул подскочивший к нему Елисеев.
Диверсант запоздало потянулся к кобуре и тотчас ударом кулака в челюсть был сбит на землю. Охнув, завалился на бок.
– Поднять гада! – распорядился капитан, потирая ушибленные пальцы.
Автоматчики подхватили под руки диверсанта, поставили перед капитаном. Выдержки диверсанту не занимать, взгляд угрюмый, твердый. Ломать его нужно прямо сейчас, пока не пришел в себя, потом будет труднее. Размахнувшись, Елисеев ударил его рукоятью в подбородок и, глядя в разбитое лицо, снова выкрикнул:
– Кто ты?! Назови свою фамилию, имя! Ну?! Если не хочешь, чтобы мы пристрелили тебя прямо сейчас!
– Геннадий Новак, – выдавил из себя диверсант.
– Зачем ты здесь?
– Я – курьер, должен передать груз агенту.
– Кто он такой?
– Я с ним незнаком. Знаю его лишь по фотографии.
– Какой он из себя? Как выглядит?
– Ему около тридцати лет, среднего роста, во время встречи он будет одет в синий бушлат. В правой руке будет держать черную сумку.
– Как его зовут?
– Я не знаю.
– Что ты ему должен сказать при встрече?
– Майор Петергоф передает небольшой пакет.
Из рассеченного рта на воротник шинели стекали капли крови. Губы диверсанта кривились от боли.
– Что будет в этой посылке?
– Не знаю… Думаю, какие-то вещи, документы…
– Когда ты уходишь обратно?
– После того как передам, сразу еду в район Лодейного поля, а там по коридору ухожу на другую сторону.
– Время перехода?
– С двух до четырех ночи меня будут ждать.
– Грузите его, – скомандовал Елисеев, – поговорим в Управлении! Пообстоятельнее!
Курьер подробно рассказал об «Абверкоманде-104», поведав и о перестановках в руководстве. Поделился также слухами – поговаривали, что майора Гемприх-Петергофа в ближайшее время ожидает повышение, подтверждение тому – недавнее награждение орденом «Рыцарский крест с Дубовыми листьями».
За начальника «Абверкоманды-104» оставалось только порадоваться.
Плененного курьера Михаил Аверьянов не признал: не встречались, не пересекались по каким-то служебным делам, фамилию его тоже не слышал. Псковскую диверсионную школу тот окончил уже после заброски Аверьянова на Вологодчину.
Детально, как того требовали обстоятельства, Новак рассказал о всех преподавателях школы, давая им подробные и точные личностные характеристики. Рассказал обо всех выпускниках диверсионной школы, с которыми проходил обучение. Информация подошла вовремя, так что у контрразведки имелись все шансы отловить диверсантов на территории Советского Союза еще до того, как они начнут действовать. В последнее время интерес к «Абверкоманде-104» сместился в сторону Волховского фронта. Судя по количеству агентуры, заброшенной на советскую сторону, там назревало нечто серьезное.
Аверьянов, с некоторых пор считавший квартиру Маруси своим домом, вернулся усталым, напряженным. Волновала неопределенность собственной судьбы, заглядывать далеко в будущее не хотелось, неблагодарное это дело. Хотелось жить сегодняшним днем, наслаждаться близостью с любимой женщиной, радоваться подрастающему сыну. Очень хотелось увидеть, каким он станет через год, через пять лет, а если повезет, так и через двадцать. Но все это потом. Важно было выжить сейчас.
Притянув к себе Марусю, он произнес:
– Может получиться так, что через некоторое время я уйду.
– Надолго? – встревоженно спросила Маруся.
– Не знаю, – честно ответил Михаил.
– На два дня?
– Думаю, что побольше, – печально улыбнулся он.
– На неделю? – едва ли не в ужасе спросила Маруся.
– Не знаю, Маруся, это не от меня зависит.
– Я тебя уже один раз потеряла и не хочу терять снова. Если с тобой что-нибудь случится, я этого просто не перенесу.
– Все будет хорошо, ты только не волнуйся. Если мне придется задержаться… с вами все будет в порядке. Ты только должна верить, что я вернусь. Знай, я всегда буду о вас помнить, каждую минуту, каждую секунду, я буду делать все возможное, чтобы у нас все было хорошо.
– Ты меня пугаешь, – произнесла Маруся, прижавшись к Михаилу. – Очень боюсь, что ты однажды уйдешь и больше никогда не вернешься.
– Здесь ты не права, милая, я всегда возвращаюсь к тебе и к нашим сыновьям, – погладил ее по голове Михаил и тихо добавил: – Даже из могилы. У меня там в сумке макароны, тушенка, хлеб… Приготовь что-нибудь.
– Конечно, – встрепенулась Маруся, – чего это я все о себе, ты ведь проголодался.
