Глава двадцать девятая. Выбор Ираэля
– Итак, Хедж подвел меня, ну да чего и ждать от таких слуг, – проговорил Ораннис. Голос его, резкий и всепроникающий, тем не менее звучал не громче шепота. – Хедж сгинул – как должно сгинуть всему живому, пока безмолвие не окружит меня вечным покоем посреди пылевого моря. Ныне же явились новые Семеро, и всем им не терпится вновь запереть Оранниса в металле глубоко под землей. Но смогут ли Семеро, чья кровь настолько размыта, чья сила так уменьшилась, возобладать над Разрушителем, последним и могущественнейшим из Девяти?
Ораннис умолк. На мгновение повисла жуткая гробовая тишина. А затем Разрушитель произнес два слова, от которых, словно от звонкой пощечины, содрогнулись все те, кто стоял в кругу.
– Думаю, нет.
Слова эти прозвучали так властно, что никто не мог ни пошевелиться, ни заговорить. Лираэль нужно было произнести сковывающее заклинание, но в горле у нее внезапно пересохло, а руки и ноги словно налились неизбывной тяжестью. Девушка отчаянно боролась против обездвижившей ее силы, и подмогой ей стали боль, пронзающая руку, и потрясение, которое она испытала при виде умирающего Ника, и страшная картина разрушений.
Язык ее чуть шевельнулся, девушка отыскала во рту малую толику влаги. А Ораннис уже тянулся к кольцу Семерых, огненные щупальца уже норовили обвиться вокруг безумцев, дерзнувших сразиться с Разрушителем.
– Я выступаю против тебя как Астараэль, – прохрипела Лираэль, вычерчивая знак Хартии острием меча. Сияющий символ повис в воздухе, и огненные щупальца чуть отпрянули.
Этого хватило, чтобы освободить остальных и начать сковывающее заклинание. Сабриэль вычертила мечом новый знак и воскликнула:
– Я выступаю против тебя как Саранет!
Голос ее прозвучал звучно и уверенно, вселяя надежду в остальных.
– Я выступаю против тебя как Бельгаэр, – промолвил Сэм. Голос его набирал силу, в нем звенел гнев. Принц думал об умирающем Нике, вспоминая его бескровное лицо и последний наказ: «Попытайся все исправить». Он быстро нарисовал свой знак Хартии и прямо-таки швырнул его в воздух.
– Я выступаю против тебя как Дайрим, – гордо произнесла Эллимир, словно вызывая Врага на дуэль. Свой знак она начертила неспешно и аккуратно, точно рисовала на песке.
– Как встарь, так и ныне, – промолвила Шкодливая Псина. – Я – Кибет, и я выступаю против тебя.
В отличие от всех прочих, чертить знак Хартии Псина не стала. Все ее тело пошло рябью, бурая песья шкура сменилась переливчатой радугой знаков. Они непрестанно двигались, образуя странные узоры и сочетания цветов и форм. Один из таких символов подплыл к самому песьему носу. Псина легонько дунула на него, знак отлетел чуть вперед и повис в воздухе.
– Мы вдвоем выступаем против тебя как Мозраэль, – пропели Санар и Риэлле. Сцепив руки, они вместе широкими штрихами нарисовали свой знак.
– Я – Торриган, по прозвищу Оселок, и выступаю против тебя как Ранна, – объявил Оселок, и голос его прозвучал под стать королю. Он нарисовал свой знак, символ полыхнул огнем, и Оселок первым прозвонил в колоколец. Клэйры добавили к напеву Ранны голос Мозраэля, Псина размеренно залаяла, Эллимир качнула Дайримом, Сэм встряхнул Бельгаэром, а в руках Сабриэль гулко и низко зазвучал Саранет, перекрывая все прочие звуки.
Последней за колоколец взялась Лираэль, и скорбный напев Астараэли влился в кольцо звуков и магии, окружившее Оранниса. Обычно плакальщица ввергала в Смерть всех, кто ее слышал. Но здесь, соединившись с шестью другими голосами, ее мелодия пробуждала неутолимое страдание. Вместе колокола и Псина запели песнь, что воплотила в себе гораздо большее, нежели звук или силу. То была песнь земли, и луны, и звезд, и моря, и неба, Жизни и Смерти, и всего, что было и будет. То была песнь Хартии, песнь, что сковала Оранниса в стародавние времена, песнь, что пыталась сковать Разрушителя снова.
А колокольцы все звенели и звенели, эхом отзываясь во всем существе Лираэль. Она вобрала в себя их силу, точно губка, что более уже не в силах впитать. Девушка чувствовала эту песнь внутри себя и внутри других, неиссякаемый источник заполнил их до края и неизбежно выплеснулся наружу.
Он выплеснулся и перетек в начертанный девушкой знак; знак разгорелся, раздался вширь, превратился в нить света, соединился со следующим знаком и со следующим, и так вокруг сферы Оранниса замкнулось лучезарное кольцо, сияющая лента, подобная орбите темной и грозной планеты.
Лираэль договорила сковывающее заклинание до конца. Слова слетали с ее губ неукротимым потоком силы. А пока звучало заклинание, кольцо полыхало все ярче, и вот оно начало стягиваться, оттесняя огненные щупальца. Языки пламени, извиваясь, отступали, уползали обратно в сферу тьмы, которая и была Ораннисом.
Лираэль шагнула вперед, и все Семеро поступили так же, смыкая кольцо позади магического светозарного обруча. Они сделали еще один шаг и еще, кольцо заклинания стягивалось все теснее, сжимая саму сферу. Повсюду ликующе трезвонили колокольцы, песий лай задавал ритм, которому, не задумываясь, следовали звонари. В груди Лираэль нарастало бесконечное чувство облегчения и торжества; умерял его лишь ужас перед лежащим на плече мечом. Очень скоро девушка взмахнет этим клинком – и скоро, слишком скоро снова пройдет сквозь Девятые Врата, на этот раз навсегда.
И тут кольцо заклинания замерло. Колокольцы сбились с ритма; звонари словно споткнулись на ходу. Лираэль отшатнулась, ощутив ответный удар силы, как будто натолкнулась вдруг на нежданную стену.
– Нет, – произнес Ораннис. Голос его звучал невозмутимо и бесстрастно.
При этих словах Оранниса кольцо заклинания задрожало и снова принялось расширяться – это стремительно растущая сфера оттесняла его назад. Вновь высунулись огненные щупальца – еще более многочисленные, чем прежде.
Колокольцы все еще звенели, но звонарям пришлось отступить. На их лицах отражалась вся гамма чувств – от мрачного отчаяния до обреченной решимости. Магическое кольцо померкло и разомкнулось: растущая сила Оранниса истончила его до предела.
– Слишком долго томился я в своем металлическом гробу, – изрек Ораннис. – Слишком долго терпел я обиду от пресмыкающейся жизни. Я – Разрушитель, и все будет разрушено!
При этих последних словах взметнулись языки пламени и объяли магическое кольцо тысячей крошечных пальцев темного огня. Пальцы принялись дергать и выкручивать обруч туда и сюда, спеша сломать его и уничтожить.
Лираэль наблюдала за происходящим словно со стороны. Все пропало. Они сделали все, что могли, они все перепробовали. Других средств нет. Она видела, как в Начале был скован Ораннис. Тогда Семеро одержали победу. А здесь и сейчас – проиграли. Лираэль сознавала, что в этом героическом начинании неминуемо погибнет, и смирилась с неизбежностью, почитая свою смерть справедливой платой за победу над Ораннисом и за спасение всего, что она любила и знала.
А теперь они все просто-напросто умрут первыми из великого множества всех прочих, и останется только Ораннис – думать злобную думу в мире золы и пепла в компании одних лишь мертвых.
В этот миг беспросветного отчаяния раздался голос Сэма. Рядом с ним вдруг ярко вспыхнул слепящий свет – и белый огонь взметнулся ввысь, обретая смутно человеческие очертания.
– Моггет, ты свободен! – прокричал Сэм, высоко поднимая красный ошейник. – Выбирай сам – и не ошибись!
Белое пламя рвалось все выше. Огненный призрак отвернулся от Сэма к Сабриэль и навис над нею, словно изготовившись куснуть. Сабриэль стоически подняла взгляд, и призрак замешкался. Затем он перетек к Лираэль, и девушка ощутила исходящие от него жар и возмущение его собственной Свободной магии от соприкосновения с удушливым воздействием Оранниса.
– Моггет, пожалуйста, – прошептала Лираэль, так тихо, что никто ее не услышал бы.
Но белый призрак услышал. Он замер и обернулся к Ораннису. Слепящий смерч принял обличье куда более похожее на человека, вот только кожа его сияла ярче пылающей звезды.
– Я – Ираэль, – возвестил призрак, простер руку и послал в надломленное магическое кольцо росчерк серебристого пламени. В голосе его потрескивала сила. – Я тоже выступаю против тебя.
Кольцо заклинания опять окрепло; все непроизвольно сделали шаг вперед. Магический круг снова безостановочно сжимался. По мере того как он стягивался все туже, языки пламени гасли и сфера темнела. И вот уже она засияла серебристым блеском – именно таковы были серебряные полушария, столь долго сковывавшие Оранниса.
Лираэль сделала еще шаг, не отрывая взгляда от стремительно сокращающейся сферы. Девушка смутно сознавала, что в руке ее все еще звенит Астараэль, и едва замечала, что теперь запел и Ираэль – голос его вплетался в общую мелодию, перекрывая и хор колокольцев, и песий лай.
Сфера уменьшилась еще больше, по ее поверхности побежали серебряные прожилки; так пролитая в воду ртуть медленно закручивается спиралью. Лираэль знала: как только сфера сделается серебряной целиком, необходимо нанести удар – за те несколько мгновений, когда Ораннис окажется полностью скован. А сковать его предстоит не Семерым, но Восьмерым, поняла девушка, ведь Моггет – Ираэль – не кто иной, как Восьмой светоч, который и сам долго пробыл в плену у Семерых.
Трезвонили колокольцы, пел Ираэль, лаял Кибет, скорбела Астараэль. Серебряный блеск разливался все шире, Лираэль шагнула ближе и занесла оружие, созданное для нее Сэмом из меча, и крови, и духа Семерых, заключенного в ветряной флейте.
Ораннис заговорил вновь, на сей раз с язвительной горечью.
– Но почему, Ираэль? – вопросил он. Последнее темное пятно исчезло под наплывом серебра, и сияющая металлическая сфера медленно опустилась на землю. – Почему?
Ответ Ираэля донесся словно издалека, слова капля по капле просачивались в сознание девушки, а она, вскинув меч еще выше и выгнувшись назад, изготовилась нанести могучий удар, способный разрубить сферу надвое.
– Жизнь, – отозвался Ираэль; он и сам не знал, насколько он Моггет по сути своей. – Рыбонька, птички, теплое солнышко и тенистые деревья, полевые мышки среди пшеницы, в прохладном свете луны. Это все…
Дальше Лираэль уже не слушала. Призвав на помощь всю свою храбрость, она нанесла удар.
Меч со свистом обрушился на серебряный металл. Звук этот заглушил все прочее, клинок рассек сферу, сине-белые искры фонтанами взметнулись в пепельное небо.
Взрезая металл, меч плавился, и алый огонь потек по руке Лираэль. Девушка закричала от боли, но клинка не выпустила, вложив в удар всю свою силу и весь свой гнев. Она ощущала Оранниса в огне и в жаре. Враг пытался отомстить ей напоследок, напитывая ее своей разрушительной силой, и силе этой предстояло испепелить девушку дотла.
Лираэль вскрикнула снова – пламя объяло рукоять, и кисть девушки превратилась в сплошной сгусток боли. Но она по-прежнему не сдавалась: дело необходимо было довести до конца.
Меч прорезал сферу насквозь, и половины распались. Даже зная, что спастись не удастся, Лираэль попыталась разжать пальцы. Но Ораннис не отпускал своей жертвы, его еще связывал воедино тонкий мост – ее меч, остатки лезвия между полушариями. И мост этот сулил девушке гибель.
– Псина! – непроизвольно крикнула Лираэль, сама не зная, что такое говорит; боль и страх ослепляли девушку, заставляя ее позабыть о решимости просто взять и умереть. Снова и снова пыталась она разжать пальцы, но они вплавились в металл, и Ораннис растекался в ее крови, дабы поглотить и испепелить Лираэль своим огнем.
И тут собачьи клыки внезапно сомкнулись на запястье девушки. Лираэль почувствовала новую боль, но – боль очищающую, острую и внезапную. Оранниса не стало, как не стало и огня, грозившего уничтожить девушку. Только спустя мгновение Лираэль осознала: Псина откусила ей кисть.
Все то, что осталось от мстительной силы Оранниса, обратилось на Шкодливую Псину. Алый огонь расцвел вокруг нее. Собака выплюнула кисть, зашвырнув ее между полушариями, где та и осталась лежать, извиваясь и корчась подобно кошмарному пауку, созданному из почерневшей, обугленной плоти.
Гигантский сгусток пламени выплеснулся и захлестнул Псину; Лираэль отшатнулась назад, брови ей выжгло жаром. И вот, с протяжным воплем несбывшейся надежды, полушария разлетелись в разные стороны. Одно, едва не задев Лираэль, пронеслось мимо и рухнуло в залив, куда уже возвращалось море. Второе пролетело совсем рядом с Сабриэль и приземлилось у нее за спиной, взметнув пыль и пепел.
– Скован и расколот, – прошептала Лираэль, глядя на запястье и не веря своим глазам. Она все еще ощущала свою руку, хотя на ее месте остались лишь обожженная культя да обгорелый рукав.
Девушку затрясло; глаза застлали слезы, и Лираэль безудержно расплакалась. Не зная, что еще ей остается, она слепо побрела вперед, выкликая Псину.
– Да здесь я, здесь, – тихонько откликнулась Псина. Она лежала на боку в золе, там, где еще недавно громоздилась сфера. Заслышав голос хозяйки, собака вильнула хвостом – самым кончиком, не больше, и с земли не встала.
Лираэль опустилась на колени рядом с нею. На первый взгляд Псина вроде бы не пострадала, но девушка заметила, что морда ее словно припорошена белым инеем, а кожа на шее обвисла, как будто собака мгновенно состарилась. Псина с трудом приподняла голову и лизнула хозяйку в щеку.
– Что ж, хозяюшка, дело сделано, – прошептала она, снова роняя голову. – А теперь мне придется тебя покинуть.
– Нет! – зарыдала Лираэль. Она крепко обняла собаку своей искалеченной рукой и прижалась щекой к песьему носу. – Это я, я должна была погибнуть! Я тебя не отпущу! Я люблю тебя, Псинушка!
– Будут еще и собаки, и друзья, и любовь, – прошептала Псина. – Ты нашла свою семью, и обрела свое наследие, и заняла высокое положение в мире. Я тоже тебя люблю, но мое время здесь, с тобой, истекло. Прощай, Лираэль!
И Псина исчезла. На земле осталась лежать маленькая статуэтка собаки из мыльного камня.
Позади девушки послышался голос Ираэля, затем Сабриэль, и коротко звякнул Бельгаэр, освобождая Моггета от тысячелетнего рабства, – и до чего же странно было слышать эту одну-единственную ноту после дружного хора всех колокольцев. Но звук этот раздавался издалека, откуда-то из иного места и иного времени.
Спустя мгновение девушку отыскал Сэм. Она лежала в золе, свернувшись в комочек, изувеченной рукой прижимая к себе статуэтку собаки. А в здоровой руке она держала Астараэль, скорбящую, крепко стиснув пальцами язычок, чтобы тот ненароком не звякнул.