Глава 25

– Если мы разобъемся, можно я тебя съем? – спросил Оливер.

Была суббота. Самолет “Намбульских авиалиний” задержался всего на пять в половиной часов. Салон ходил ходуном, наполнившись разнообразными нехарактерными для исправного мотора звуками, а гул и визг в ушах, который, по заверениям стюардессы, должен был пройти вскоре после взлета, никак не проходил. Впрочем, это никого не удивляло.

На видеоэкранах загорелось изображение нашего самолета, но тут же исчезло, после чего на экране вспыхнула белая линия и появился роскошный спортсмен на водных лыжах. Темные волосы развевались по ветру. Он помахал в камеру и улыбнулся. Камера отодвинулась, и оказалось, что спортсмен двигался мимо глиняных хижин на берегу грязной реки, в самом центре Эль-Дамана. Сейчас он балансировал на одной ноге. Позади виднелись едва различимые гребешки сытых крокодилов. Я была зачарована этим зрелищем: Намбула как курорт для плейбоев. Но уже через минуту лыжника постигла судьба самолета – он тоже исчез, и на его месте опять вспыхнула белая линия. Следующий кадр изображал закат в пустыне, играла арабская музыка, на горизонте вырисовывался силуэт кочевника на верблюде и горы Сидры. При виде гор меня охватила неописуемая радость. Я украдкой покосилась на Кейт Форчун, узнать, разделяет ли она мой восторг. По-видимому, нет. На лице Кейт застыло выражение глубокого шока, которое не проходило с той самой минуты, как она вошла в самолет и обнаружила, что сидит рядом со сморщенным человечком в очень грязной джеллабе, на коленях у которого лежали завернутые в газету яйца. Через подлокотник она затеяла с ним изощренную психологическую игру: демонстративно коснувшись персиковой габардиновой ткани своего рукава, она отодвинула ее подальше от его некогда белого хлопкового рукава и многозначительно посмотрела ему прямо в лицо. Он взглянул на нее, на свой рукав и снова на нее – в недоумении. Все еще глядя на Кейт, он засунул руку в складки джеллабы, вытащил пучок листьев и сунул их в рот.

– Извините.

Джулиан был зажат между двумя намбульскими женщинами в два раза толще него. Они были закутаны в сильно пахнущие мускусом цветные одеяния новобрачных.

– Извините. – Джулиан пытался привлечь внимание стюардессы, но та лишь скучающе взглянула на него и не двинулась с места.

Рот у сморщенного старичка в джеллабе стал кроваво-красного цвета, из него торчали ошметки листьев. Он поднес руку к губам, засунул в рот большой и указательный палец и вынул комочек сжеванных листьев. Затем с ласковой улыбкой протянул комочек Кейт. В какой-то момент мне показалось, что на ее лице впервые промелькнула искренняя улыбка.

– Извините.

Джулиан пытался протиснуться между двумя невестами, но его необъятный живот застрял. Захлебываясь в жировых складках, он наконец выбрался и направился к стюардессе, которая, как и все пассажиры, подозрительно следила за ним.

– Извините, можно перейти в салон первого класса? – осторожно спросил Джулиан.

– Нет первый класс, – нарочито громко ответила стюардесса.

– Шшш. Я знаю, что есть, вижу через занавеску, – сказал Джулиан, нервно оглядывая салон.

– Нет первый класс.

– Миссис Карар у стойки регистрации сказала, что мы сможем перейти в салон первого класса после взлета, – процедил Джулиан сквозь зубы.

– Вы садиться.

– Мы с телевидения. – Джулиан скорчил непонятную рожу. – Я большой человек. Первый класс.

– Где ваш билет?

Джулиан порылся в карманах. На пол выпала пачка двадцатидолларовых банкнот. Худенький человечек в коричневом кримпленовом пиджаке с дыркой на локте наклонился и протянул Джулиану купюры.

– Спасибо. Дерьмо!

Наконец он отыскал билет и показал его стюардессе.

– Телевидение. Собираем деньги для беженцев. – Джулиан потер голодный живот. – Первый класс?

Стюардесса изучала билет.

– Миссис Карар... – снова затянул Джулиан.

– Это билет бесплатный, – сказала стюардесса.

– Да. Точно. “Намбульские авиалиниии” предоставили мне бесплатный билет, потому что мы снимаем передачу, чтобы помочь Намбуле, поэтому миссис Карар сказала, что я могу перейти в салон первого класса. – Джулиан побагровел.

– Вы за билет не платить. Вы садиться быстро. Из салона раздался хохот. Джулиан с убитым видом заковылял на свое место.

– Извините.

Стюардесса подняла подбородок и удостоила Оливера взглядом.

– Принесите скотч с содовой.

– Нет алкоголь.

– Извините?

– Намбула – мусульманский страна. Алкоголь нельзя.

Оливер в панике вытаращился на меня.

– Ты взяла скотч?

– Нет.

– Что-о-о? Долгая пауза.

– Я забыл солнечные очки, – сказал он.

– О боже, – ответила я. Еще одна пауза.

– Проклятье! – сказал он. Я вздохнула.

– Что еще?

– Забыл солнцезащитный крем, – сказал Оливер.

– Ничего, наденешь шляпу.

Вскоре в салоне наступила сонливая тишина – мы все повиновались таинственному ритму авиаперелета. Коринна Боргезе спала в маске для глаз, покрытой зеленым гелем. Вернон дремал, выпятив брюхо и сжимая початую бутылку виски – я видела, он дал взятку стюардессе. Оливер ерзал на соседнем кресле, обуреваемый смешанными чувствами: с одной стороны, ему тоже хотелось виски, но он ни за что не признался бы, что Вернон оказался умнее. Поэтому он не переставая ныл по поводу солнечных очков.

Наш салон был своего рода мостиком между двумя мирами: явно современный самолет, в котором тем не менее ничего не работало, запах козлятины и мускуса, витающий над деловыми костюмами из “Маркс и Спенсер”, неопознанные объекты, завернутые в газеты и перевязанные бечевкой, которые то и дело падали кому-нибудь на голову с верхних полок. Здесь начинаешь осознавать ценность и незаменимость каждой мелочи в своей сумке, вспоминаешь о том, что есть места, где некоторые вещи купить или достать невозможно, и ударяешься в легкую панику. Мы скользили по наклонной, оставляя позади напряженные расписания, мы переставали следить за часами и уже никуда не спешили. Порядок, эффективность, логика – этих понятий здесь попросту не существовало.

Я откинулась на спинку кресла, ощущая полную свободу. Наконец-то нас не будут беспокоить телефонные звонки. Десять часов спокойствия. Вчерашний день был сущим кошмаром – каждую минуту мне приходилось делать тысячу дел. В пять тридцать, застряв в пробке в такси, когда мне нужно было успеть купить еще восемнадцать пунктов по списку, я собственной рукой порвала колготки.

Только все уснули, появилась стюардесса. Она катила зловонную тележку. Оливер откинул столик и с нетерпением стал барабанить по нему пальцами. Стюардесса протянула мне лоток с обедом и швырнула лоток на столик Оливеру.

– Извините... – обратился Оливер к ее удалявшейся спине, поднимая крышку. Он даже не посмотрел, что внутри. – Извините...

Я спохватилась слишком поздно. Лоток соскользнул с края расшатанного столика. Я попыталась закрыть колени Оливера собой, и на мою руку вылилось нечто коричневое, сильно напоминающее жидкий стул.

Африканцы веселились от души. Оливер стоял в проходе, яростно растирая коричневое пятно, которое растекалось от воротничка белоснежной рубашки к молнии темно-синих брюк.

– Где старший стюард? – вопил он на стюардессу, которая с безразличным видом протягивала ему грязную салфетку. – Где представитель авиакомпании? Это полный абсурд! Я не в состоянии так путешествовать! Мне нужно переодеться!

– Первый класс. – Джулиан с надеждой выглядывал из-за спины Оливера. – Вы должны перевести его в салон первого класса.

– Давай, сынок, снимай штаны, вот смеху-то будет, – заржал Вернон. – Напяль на себя намбульскую национальную ночнушку.

В этот момент в проходе появилась Коринна, с тревогой глядя на стюардессу.

– Туалет засорился, – сказала она. – Вонь жуткая.

– Первый класс? – с надеждой спросил Джулиан.

На следующее утро, в воскресенье, я проснулась в номере отеля “Хилтон Эль-Даман”. С того дня, как я уехала из Намбулы, прошло три недели. Эфир был запланирован на четыре часа в следующую среду. Все выступления были записаны. Динсдейл и Барри должны были вести программу в Лондоне с прямыми включениями из Сафилы, если все получится так, как мы планировали.

На сердце было беспокойно. Слишком много зависело от этого эфира. Колонна беженцев вот-вот прибудет в Сафилу, а запасы практически истощились. Еды, которую привезли мы, хватит максимум на неделю. И если обещанный корабль наконец не появится, все будет зависеть только от нас. В Лондоне у “Серкл Лайн” стоял наготове второй самолет. Продовольствие было готово к отгрузке. Оставалось всего лишь получить пожертвования по кредитной карте в среду вечером. Тогда мы смогли бы наладить регулярные авиаперевозки до тех пор, пока опасность не минует. Если эфир пройдет успешно, все будет в порядке.

Нам предоставили номера в “Хилтоне” со скидкой. Я была в восторге. Фойе служило местом встречи элиты Эль-Дамана. Сотрудники авиакомпаний, дипломаты, представители ООН и Европейского сообщества приходили в эту маленькую гавань, чтобы поиграть в теннис, поплавать, выпить фруктового пунша и обменяться сплетнями. Сотрудники неправительственных организаций считали времяпровождение в “Хилтоне” греховным и продажным занятием. Гораздо более приемлемо, по их мнению, было собираться в вонючем ресторане отеля “Эль-Соук”, где кормили блюдами сомнительного происхождения. Но, как только появлялся достойный предлог – например, встреча с иностранным журналистом, – все пулей бросались в “Хилтон” и ныряли в бассейн.

В восемь часов я спустилась в фойе. Я использовала все туалетные принадлежности, включая пену для ванны и купальную шапочку, попросила у горничной еще и спрятала в сумочку, чтобы принять душ в Сафиле. Знаменитости разошлись по номерам и уснул и. Мне нужно было отыскать съемочную группу, оператора, звукорежиссера, ассистента и фотографа из “Ньюс”. Они вытянули короткую спичку и отправились в Намбулу на грузовом самолете. С ними была и Эдвина Роупер, наш куратор из “Содействия”. Они должны были прилететь вчера днем, но в отеле не зарегистрировались. На ресепшн мне оставили два сообщения. Первое – от Малькольма.

Прекрасно. Второе сообщение было от Паттерсона, британского консула.

Я взглянула на часы. Восемь пятнадцать. Надо выезжать, но у нас не было машин. И тут из вращающихся дверей вышел Андре из УВК ООН.

– Привет. Как дела-а-а? Рад видеть тебя. О'кей. Мы поцеловались в обе щеки.

– Как поживает отвергнутая сестра милосердия?

– Боже! И ты это видел.

– Видел! Да у нас уже целую неделю только об этом и говорят.

– Вранье, все это вранье.

– Не волнуйся. Это только на пользу. Знаешь, как Гюнтер после этой статьи завертелся?

– Паттерсон прислал сообщение. У меня встреча с Фаруком.

– Знаю. Я заехал за тобой. Фарук ждет тебя в восемь тридцать.

– Паттерсон пишет в девять.

– Паттерсон ничего не соображает.

– Как дела в Сафиле? Корабль прибыл?

– О'кей, о'кей. Корабля все еще нет. И скорее всего – не буду объяснять почему – в ближайшее время поставок не предвидится. Беженцы, как ты и предсказывала, идут толпами не только в Сафилу, но и во все лагеря на границе.

– Что сейчас творится в Сафиле? Он замолк на минуту.

– О'кей, скажем так. Сколько тонн на самолете “Серкл Лайн”?

– Сорок.

– Разгружайте и немедленно везите в лагерь. Значит, всё плохо. Я быстро заморгала.

– Доброе утро, милая. – Это был Оливер. – Ну и ночка, кошмар. Каждые полчаса завывания из мечети. В мини-баре – абрикосовый сок. В четыре тридцать звонят с ресепшн и говорят, что время вылета моего рейса не изменилось. План на сегодня – срочно найти скотч.

На долю секунды мне захотелось придушить его. Толку от него здесь никакого, только будет путаться под ногами.

– Оливер, это Андре Мишель из УВК ООН. Анд-ре, это Оливер Марчант. Он... он...

– Режиссер программы. Приятно познакомиться, Андре. Что происходит?

– Хочешь позавтракать до начала съемок? – Я подтолкнула Оливера к кофейне.

– Ты нашла съемочную группу?

– Нет.

– Они в отеле?

– Нет.

– Что? Где же они тогда?

– О'кей, вот в чем проблема, – сказал Андре.

– Говори всё как есть, – нервно произнесла я.

– Ваша съемочная группа и менеджер по персоналу в камере в аэропорту.

– В камере? Господи Иисусе! – произнес Оливер. – Они что, в тюрьме?

– Это не тюрьма, – я пыталась его успокоить. – Это обычная камера.

– Камера? Ну ладно, тогда всё нормально. Раз это обычная камера, значит, всё в порядке. Моя съемочная группа заперта в клетке в аэропорту, беспокоиться незачем. Прекрасно. Обычная клетка, никаких проблем.

Мы ехали по улицам Эль-Дамана в офис Отдела безопасности. Вдоль пыльной дороги выстроились крошащиеся колониальные здания, над головой висели спутанные провода. Дома были покрыты струпьями облупившейся краски, все в трещинах, грязные. Выли автомобильные гудки, повозки, запряженные ослами и верблюдами, уворачивались от несущихся на безумной скорости грузовиков и такси.

– В субботу вечером, в девять часов, звонит мне Паттерсон, – рассказывает Андре. Оливер откинулся на заднее сиденье и пялился в окно, периодически разражаясь потоком богохульств.

– Вот Паттерсон и говорит: “В аэропорту задержана съемочная группа „Звездного десанта” из трех человек и сотрудница „Содействия"”, – продолжает Андре. – “Паттерсон, – говорю я, – и с какой стати ты мне звонишь? Я-то при чем?” И тут оказывается, что Малькольм уехал в порт Намбулы, а сам Паттерсон не может выйти из дому, потому что его жена напилась. О'кей, о'кей. Я еду в аэропорт. Разыскиваю вашу съемочную группу и Эдвину Роупер и вижу их в той самой клетке. Время – одиннадцать вечера. Я бужу охранников. Визы в порядке. О'кей, о'кей. Там почему они в клетке, спрашиваю я? Потому что правительство больше не разрешает впускать в Намбулу сотрудников благотворительных организаций, если те не исповедуют мусульманство.

На обочине в сточной канаве сидели дети. Они визжали от смеха, ныряли и брызгались.

– Господи Иисусе! – произнес Оливер.

Дальше у дороги, на груде коробок, сидел мужчина. Его джеллаба задралась от порыва ветра, открывая на обозрение пару разбухших яичек, одно из которых было размером с футбольный мяч.

– О боже! Господи, это отвратительно.

Впереди с рекламного плаката улыбался президент Рашид, военный правитель Намбулы, заключив в объятия Саддама Хусейна.

– Правительства финансирующих стран не бесятся, глядя на это? – спросила я, кивнув в сторону плаката.

– Еще как бесятся. Но это любовь, настоящая любовь. Саддам и Рашид скоро поженятся, и у них будут дети. У Рашида очередная мания – он считает, что в Намбуле слишком много белых. От финансовой помощи не отказывается, но белых видеть не может.

– И что говорят финансирующие организации? Они против?

– Угадала. Особенно американцы. Официально они не заморозили будущие поставки, но ни один корабль пока не покинул Соединенные Штаты.

– Понятно.

– Рашид настроен и против западной прессы, он журналистов видеть не хочет. Поэтому ваши друзья все еще в аэропорту.

– О господи! Что ест этот ребенок? – в ужасе прошептал Оливер.

– А почему всех остальных пропустили? – спросила я.

– Хороший вопрос. О'кей, может, потому, что вы скорее не пресса, а организация по сбору средств. А может, потому, что ваш оператор ляпнул что-нибудь не то. В любом случае вашему положению не позавидуешь. Я бы на твоем месте остерегался Понтера. Он тоже не горит желанием видеть вас здесь. По крайней мере, пока не прибудет корабль. Вам тут прислали спутниковую тарелку, вы знаете?

– О, черт! Я совсем забыла. Когда прислали?

– Сегодня утром. Она в штабе “Содействия”. Ребята собирались после завтрака зайти в “Хилтон”. Я бы на вашем месте глаз с нее не спускал. Рашиду наверняка захочется спутниковую тарелку. Тогда он заставит всех смотреть свои чудовищные военные парады.

Мы свернули на дорогу, огибающую базар. В центре площади земля от времени просела, образовав яму, вдоль и поперек заставленную дервянными прилавками под грязными навесами. Вокруг кусков потемневшего мяса жужжали мухи. Как раз когда мы проезжали мимо прилавка, продавец взмахнул топором и отсек голову живой курице.

– О нет, господи, нет, – пробормотал Оливер. Продавец грязными пальцами зажал обрубок, из которого хлестала кровь. Курица еще дергалась, отчаянно сжимая когти.

– Господи Иисусе!

– Что с нашим самолетом? Начали разгрузку? – спросила я.

– В семь тридцать еще никого не было, – ответил Андре.

– Но Малькольм пригнал грузовики, как мы договорились?

– Грузовики стоят. Не знаю, Малькольм их пригнал или нет.

– Но съемочная группа все еще в камере? – Да.

– Можете остановиться на секунду? Мне нужны солнечные очки.

Оливер увидел прилавок с очками как у Майкла Джексона. Андре резко притормозил.

– Оливер, у нас нет времени...

– Я на минутку. – Он уже вышел из машины.

– Мы очень спешим...

– Слушай, я только хочу купить очки, – настырно проговорил он. Свою идиотскую привычку впадать в бешенство по поводу и без повода он перевез с собой через континент. Я с нарастающим раздражением следила, как он идет к базару. На нем была панама, кремовые льняные брюки и светло-зеленая шелковая рубашка. По одному ему понятной причине он сжимал под мышкой барсетку.

– Я пойду за ним.

– Оставь его в покое, никуда он не денется, – хитро произнес Андре. – Он же режиссер.

Все дети в радиусе ста ярдов тут же бросились к Оливеру с криками “Хавадга!” и начали тыкать в него пальцем. Он в ужасе вытаращился на безногого калеку, который передвигался на огромных мускулистых руках. Со всех сторон его окружили агрессивные продавцы. Они совали ему под нос змеиную кожу, креозот, овечьи пузыри.

– Оливер, следи за ба... – крикнула я было из окна, но не успела: маленький мальчик выхватил барсетку из-под мышки Оливера и бросился наутек.

Оливер повернулся и посмотрел на меня так, будто его только что заставили обезглавить курицу. Толпа обступила его со всех сторон.

– Давай, Андре, повеселились, и хватит.

– О'кей, – угрюмо произнес он, завел мотор и медленно направил машину в толпу, выжимая гудок. Толпа расступилась, но Оливер будто испарился.

– Останови машину, – сказала я и выпрыгнула.

В центре люди сгрудились плотным кольцом. Куда он делся? Маленький мальчик взял меня за руку и ткнул пальцем в землю. Сквозь складки джеллаб я едва разглядела коричневый мокасин от Гуччи.

– С дороги! – закричала я.

Он лежал в куче мусора. Африканцы с беспокойством склонились над ним, нажимая со всех сторон. Я опустилась на колени. Его веки подергивались.

– Что произошло? – шепотом произнесла я. – Ты в порядке? Ты не ушибся?

Он открыл глаза.

– По-моему, я... хмм... потерял сознание, – глупо произнес он. Тут на его лице застыл ужас. – О господи! – Он испуганно опустил глаза и взглянул на кремовые брюки. – Где здесь туалет?

Пришлось доставить Оливера в “Хилтон” на такси. К тому времени как мы прибыли в офис Отдела безопасности, генерал Фарук уже уехал. Отправился в аэропорт на встречу с важным государственным гостем. Два часа мы метались между разными министерствами и наконец, мокрые от пота, вышли на свет божий, сжимая в руках пачку проштампованных документов. Теперь у нас было разрешение на разгрузку самолета, разрешение на передвижение, фотосъемку, обмен валюты и еще одна непонятная бумага, позволявшая членам съемочной группы излучать спутниковые волны.

В двенадцать часов, захватив наши новые приобретения, мы помчались в аэропорт и ворвались к начальнику Отдела безопасности, который сообщил, что Эдвину Роупер уже отправили обратно в Лондон, а членов съемочной группы выпустить невозможно, потому что генерал Фарук не подписал разрешение. Потребовалось еще несколько часов, чтобы все уладить. К тому времени как угрюмые члены съемочной группы уехали в “Хилтон”, бормоча себе под нос что-то о сверхурочных, жара спала, водители грузовиков разошлись, и никто не захотел открыть самолет.

В десять вечера Андре отвез меня обратно в отель. Я помахала ему на прощанье. В этот момент в воротах показался правительственный эскорт на белых лимузинах. На капотах колыхались маленькие флажки. Прежде чем машины остановились, из каждой двери выскочили два вооруженных солдата и сформировали почетный караул у вращающихся дверей. Из второго лимузина вышел генерал Фарук – высокий мужчина в военной форме. Он галантно обернулся и протянул руку высокой, стройной женщине в ярких кенийский одеяниях и с немыслимой прической. Затем из лимузина выкарабкался низенький толстяк в обтягивающем мятом белом костюме. Он был похож на Майка де Сайкса. Я присмотрелась повнимательнее и поняла, что это и есть Майк де Сайке. Майк де Сайке и Надя Симпсон. Так вот каких важных государственных гостей генерал Фарук ездил встречать в аэропорт!

Когда я вошла в фойе, консьерж странно на меня посмотрел.

– Чем могу помочь? – спросил он с некоторым подозрением.

Тут я поняла, что похожа на чучело. Умылась в женском туалете и пошла в бар. Вернон, Коринна и Джулиан со скучающим видом сидели за стойкой. Над стойкой висели четыре гигантских позолоченных шара. Изысканно одетые сотрудники благотворительных агентств переговаривались возбужденным шепотом. Пилоты и техники, которых легко можно было узнать по загорелым лицам и выгоревшим усам, смотрели по сторонам, умирая от скуки. Здесь и там за столиками сидели вооруженные солдаты в темно-зеленой униформе и потягивали фруктовый пунш из высоких стаканов.

Я взглянула на Вернона и чуть не подавилась. Между его ногой и ножкой стула была зажата полупустая бутылка скотча.

– Хмм, Вернон. Вы знаете, что эти мужчины в униформе – служба охраны? – Мой голос прозвучал как тонкий писк.

– Не волнуйся, детка. В моем заднем кармане толстая пачка зеленых.

– Прошу вас, Вернон, спрячьте бутылку. – Еще не хватало, чтобы нас арестовали за употребление алкоголя. Не хватало еще одного конфликта с Отделом безопасности.

– Еще чего! – Вернон потянулся за бутылкой и отвинтил крышку.

– Вернон, уберите скотч. Он злобно сверкнул глазами.

– Ты сейчас у меня договоришься, детка.

– Да ла-а-дно тебе, что ему будет, – огрызнулась Коринна.

– Ты где пропадала? – жалобно прохныкал Джулиан. – У Оливера живот болит, он не встает с кровати. Кейт очень расстроилась после того, что ей сделали с волосами. Я сказал, что она выглядит нормально, но...

Я всё рассказала.

– Соберись, девочка моя, – сказал Вернон. – Если будешь и дальше так плохо работать, наше шоу загнется.

– Погрузку закончат через час, – сказала я. – Водители заедут в отель подтвердить, что все прошло нормально, потом поедут в Сафилу. На рассвете уже будут там.

– Что? – переспросил Вернон. Я повторила.

– Послушай, детка, грузовики никуда сегодня не поедут.

– Почему?

– Можешь считать меня старомодным. Но я-то думал, что мы здесь снимаем телепрограмму о массовом голоде. Когда грузовики поедут в лагерь, мы должны заснять, как они едут в лагерь. А когда они приедут, мы заснимем, как они въезжают в лагерь. Сечешь? На телевидении это называется “делать программу”.

– Да ла-а-дно, – протянула Коринна.

Я сделала несколько глубоких вздохов. Потом объяснила ситуацию с самого начала.

– Грузовики должны отправиться в Сафилу сегодня.

– Нет, нет. Наоборот, нужно оттянуть этот момент как можно дольше. Я уже представляю себе эту картину: мы врываемся в лагерь, шесть грузовиков под конвоем. “Капитал Дейли Телевижн” спешит на помощь, привозит продовольствие и побеждает голод.

Он был просто пьян. Не понимал, что говорит.

– Грузовики отправятся сегодня, – угрожающим тоном произнесла я.

– Грузовики, моя девочка, без меня никуда не уедут.

– Тогда собирайте вещи. Выезжаем через час.

– Проклятье! Правильно, – вмешался Джулиан. – Правильно, Рози.

– Сядь на место, сынок. В темноте нельзя снимать. Ничего не получится.

Все было бесполезно. Он уперся. На помощь пришла Коринна.

– Вернон, – она наклонилась и обняла его, – подумай о детишках. – Она положила руку ему на колено. – Вспомни о бедных негритосиках, которые умрут с голоду, потому что ты надрался.

Через пять минут Вернон утирал слезы. Мы заключили сделку. Всего было шесть грузовиков. Три отправятся сегодня с грузом. Еще три – завтра в семь утра. Мы поедем следом.