Как бы то ни было, но Эйке видел реальную картину событий и вынужден был признать, что его дивизия не может больше продолжать наступление. Он был в курсе того, что 10-й и 2-й армейские корпуса приостановили наступление. В целом наступление южного крыла группы армий «Север» из района юго-восточнее озера Ильмень остановилось. Встал под вопрос успех продвижения северного крыла армейской группировки на Тихвин.

Не лучшим образом складывались дела группы армий «Центр». После успешного завершения окружения под Вязьмой и Брянском ее дивизии продвигаются пока на Москву. Но скоро они сдадутся грязи, морозам и неожиданным атакам Красной Армии. Их операции застопорились у Тулы. Главное командование вермахта сообщило с утра 10 октября 1941 года о том, что «Решение военного вопроса на Востоке погибло».

После в целом неудачного наступления в направлении Любницы дивизия СС «Мертвая голова» на достигнутых рубежах перешла к обороне. Красная Армия, в лице 26-й стрелковой дивизии дальневосточников, также начала окапываться в 800–1000 метрах от линии эсэсовской обороны. Раймунд Бюнэманн из 13-й роты полевых орудий 1-го полка вспоминает ночь с 24 на 25 октября 1941 года: «…Наш взвод переместился в деревню Кирилловщина. Отсюда мы растянули роллы колючей проволоки, фландрские заграждения и устанавливали S-мины. Во время этого ночного мероприятия два наших камарада, Кречман и Ляйнц, встретили свою смерть. Во время раскручивания роллов колючей проволоки оба, нашего 1-го взвода, наткнулись на наше минное поле. Мина сразу убила Кречмана и Ляйница, а камарад Тёпэль был тяжело ранен».

А вот воспоминания молодого водителя Герберта Крафта: «…Мы, как и прежде, лежали в окопах под градом бомб вражеской авиации, отражали попытки русских ударных групп нащупать слабые участки в нашей обороне, перерезать наши линии телефонной связи, прятались от снарядов и мин противника, слушали разлагающую пропаганду на прекрасном немецком языке, обещавшую хорошее обращение с пленными и перебежчиками, еду, крымское вино, женщин и, самое главное, жизнь и возвращение на родину. В полосе соседней 30-й дивизии противник подстрекал теми же средствами против нас: «Вы, храбрые солдаты вермахта, истекаете кровью на фронте, в то время как эсэсовцы едут в отпуск, чтобы по заданию Гиммлера оплодотворять ваших жен для воспроизводства нордического пушечного мяса. Вы голодаете, тогда как ваш паёк отдают в качестве дополнительного пропитания эсэсовским ублюдкам. Не давайте этому продолжаться. Вы тоже имеете право на отпуск, общение с женами и пропитание.

И так – каждый день».

На деревьях еще кое-где сохранилась листва, когда начались первые снегопады. Уже в конце октября термометр показывал минус десять градусов. Грязь под ногами превратилась в камень. Все водители должны были следить за тем, чтобы их машины не вмерзли в грунт, чему способствовали перепады температур.

Мы снова стали строить зимние землянки. К тому времени мы уже кое-чему научились. Саперы не могли работать за всех. Они еще иногда занимались тем, что при слякотной погоде строили гати из брёвен, чтобы обеспечить движение по дорогам весной. Всё свидетельствовало о том, что мы надолго остаёмся на достигнутых позициях, и это было для нас хорошо. Это бы внесло снова порядок и организацию в наше снабжение…».

Личный состав эсэсовской дивизии с полной отдачей, выдумкой и немецкой пунктуальностью строил зимние землянки. Сравнительно недавно они во Франции и мысли не допускали о подобном: Россия, зима, мороз, снег, слякоть.

На месте будущей землянки раскладывался огромный костёр. После того как оттаивал верхний слой, кирками, лопатами и ломами убирали землю. Чтобы была возможность дальнейшей работы, в дне вырывались огромные шурфы, в них утром закладывали ручные гранаты, которые подрывались взрывом еще одной гранаты. При строительстве руководствовались советами русских военнопленных и немецким практическим разумением. В большинстве случаев делали из брёвен три наката, а сверху по возможности для защиты от дождя накрывали брезентом. А если с помощью русских удавалось сложить рабочую печь, то это было просто счастьем. Три наката брёвен, толстая дверь, утеплённая тряпьем, отделявшая обитателей от ледяной ночи, ясный огонь в топке не давал замерзнуть».

Из-за непрекращающихся боев и напряжения здоровье командира 3-го полка оберфюрера СС Кляйнхайстеркама сильно подорвалось. 22 октября 1941 года он отбыл в отпуск, передав командование обербанштурмфюреру СС Беккеру.

25 октября 1941 года обе стороны активных действий не вели, но эсэсовцы в районе восточнее Кирилловщины, у Сараев слышали лязг гусениц и работу танковых двигателей. Русские дозоры просачиваются между отдельными ротами, что вынуждает менять позиции подразделений. Севернее Каменной Горы наблюдаются перемещения русских подразделений.

Не только в эту ночь, но постоянно и в другие происходят бомбовые удары «хромой утки». Вот что пишут про русский У-2 немцы: «…Это русский, медленно летающий ночной бомбардировщик, «приведение» со многими кличками: «кофемолка», «Иван», «Ёхан», так называли его солдаты, или еще «Сова», так как днём его едва ли увидишь. Биплан с большим размахом крыльев, он может долго парить в воздухе без работы двигателя. Никто не знает, где он, никто этого «Тихого Вилли» не слышит, пока он не затрещит. Затем пилот запускает двигатель, исчезает, делает свои круги, сбрасывает бомбы и ручные гранаты и снова скрывается в ночь, чтобы вернуться на находившийся непосредственно за русской линией аэродром…».

26 октября 1941 года.

Из дневника унтерштурмфюрера СС Будишека: «…Сегодня воскресенье – наш день невезения. Русские выпускают снаряд за снарядом во все стороны. Попадание во вход бункера привело к быстрой смерти Думбровского, Рор получил ранение. А в газетах мы читаем о великом наступлении по широкому фронту в 120 км… Поступили новые карты с восточными и северными направлениями. Должны ли мы продолжать? Мы думаем, что едва ли. Самая большая рота в батальоне, несмотря на пополнение, состоит лишь из 4 отделений. Мнения, лозунги и надежды сумбурно переплелись между собой. Ночь – это самое лучшее время, так как несмотря на холод и сырость никого не видно и не слышно вплоть до русского лётчика…»

Все последние дни октября были похожи один на другой. Русские и немцы продолжали шанцевые работы. Постоянные обстрелы русской артиллерией приносили ежедневно эсэсовцам потери.

В обед на участке 30-й пехотной дивизии русские внезапно атаковали, прорвали немецкую оборону и продвинулись до Белого Бора. По просьбе командира 30-й дивизии Эйке направил в район прорыва русских два 88-мм орудия для борьбы с тяжелыми танками.

В свою очередь тяжелые орудия, и особенно тяжелые полевые орудия эсэсовской дивизии, вели огонь по русским позициями. С приходом морозов увеличилось число больных. Около 80 человек страдают от обморожения. Усиливаются ревматические боли. «…Для солдат, находящихся в непрерывных боях, не помешал бы отдых…» – гласила запись в журнале боевых действий штаба дивизии СС «Мертвая голова».

Эйке писал группенфюреру Вольфу: «…У нас здесь одинаковые дни: успешно атаковали два раза и держим тут с замерзшими ночами фронт шириной в 25 км. К сожалению, из-за обстрелов мы каждый день теряем пару хороших парней. Призывать к ответственности не приходится, чтобы в этой холодине пребывать в стрелковой ячейке в хорошем настроении. Я живу уже 6 недель, как и все, в земляном бункере, здоров. Более так продолжаться не может… В бункере появились мышки и чувствуют себя как дома. Привыкаем ко всему…»

В эти дни в 9-й роте 3-го полка появилась песня, которую солдаты пели на мотив песни «Где волны Северного моря…»

(Ландзер – это молодой солдат, или даже тот, кто только прибыл на фронт. – Прим. автора.)