Глава 6

Бану не на шутку колотило. И на что она надеялась, когда решила поговорить с этим тщедушным стариком? И зачем затеяла все это вечером? Заночевали бы неподалеку, а с утра явились сюда, может, на заре у Идена, как у многих стариков, которые наверняка встают рано, настроение получше? Ведь правда утро вечера мудренее…

С трудом заставляя себя переставлять ноги, не осознавая происходящего, Бану шла по приемной зале чертога Сиреневых танов. В голове нещадно звенело, изображение перед глазами плыло. Привычная, неизменная за семнадцать лет упругая походка теперь смотрелась натурально нелепо. Однако ничего другого, кроме как держаться уверенно и бесстрастно, ей не оставалось. Одного мгновения слабости достаточно: любые переговоры проигрывает тот, кто не совладал с собой первым.

В отдалении каменного зала восседал Иден Ниитас, мелкий, невыразительный, приветливый до того, что еще с другого конца помещения Бансабира чувствовала фальшь. Рядом стояло несколько приближенных – то ли родственников, то ли советников, Бану не могла сказать наверняка. Впрочем, некоторые с ней точно в родстве, решила танша: уж больно сильна неуловимая схожесть черт между ними и Иденом.

Бансабиру, Гистаспа и половину отряда телохранителей вел провожатый. Именно ему Энум поручил встретить таншу на подъезде к чертогу, принять из ее рук белое знамя да «присмотреться, что как».

Наконец процессия остановилась перед помостом, на котором было установлено кресло тана, провожатый отодвинулся в сторону, представив тану Яввуз, защитницу Пурпурного дома.

– Приветствую, уважаемый дед, – начала Бану довольно сдержанно и учтиво. – Благодарю за то, что любезно согласился принять нас.

И вопреки ожиданиям сиреневых, Бансабира так и не поклонилась. Если, конечно, не считать легкого наклона головы и на миг вздернутых бровей.

На поведение Бансабиры местный тан не отреагировал – Иден по-прежнему улыбался и так сильно щурился, что было почти не различить глаз.

– Надо же, а ты сильно изменилась с нашей последней встречи, дорогая внучка. Да, сильно. Тебе, кажется, было года полтора, – отозвался тан и, опираясь на подлокотники, поднялся с места. Весомости этот жест ему явно не прибавил.

«Коротышка», – оценили пурпурные, разглядывая сухого сморщенного деда.

– К сожалению, я не могу ответить тебе чем-то столь же любезным, – ответила Бансабира, – просто потому, что не помню ничего раньше трех. – Тут женщина мимолетно улыбнулась.

Поскольку Иден и до того беспричинно скалился (что в глазах присутствовавшего Раду делало его полным придурком), в лице он не изменился.

– Я смотрю, ты пришла не одна, – уточнил тан. Иден не торопился приближаться, замерев у кресла.

– Разумеется, – вновь отстраненно-вежливо возвестила танша. – Покажи мне хоть одного защитника, которого не сопровождает по меньшей мере дюжина бойцов.

– Не поспоришь, хм-хм-хм, – мечтательно протянул тан. – Не поспоришь.

– Отчего же, отец? – недовольно запротестовал Энум. – Тебя окружают не бойцы, а родственники! А вот наша гостья пришла с отрядом солдат. Разве это правильно, спрашиваю я?

– О, видите ли, дело в том, что все мои родственники сейчас находятся в военных лагерях и ведут сражения. Или, – обвела глазами собравшихся, – гостеприимно принимают меня в доме моей матери. – Бансабира еле заметно кивнула в знак признательности.

Иден счел нужным снова сесть в кресло. Вперед подался Энум.

– Я бы не торопился с выводами о нашем родстве, – проговорил мужчина. – Не помню, чтобы вы вспоминали о нем в последнее время.

– А вы, должно быть, дядя Энум, верно? Я мало что помню из рассказов мамы, но она точно говорила, что у нее есть младший брат Энум.

– Есть-есть, хм-хм, – подтвердил из кресла сладкий голос Идена.

– Может быть, вы представите мне остальных? Я вижу здесь несколько людей схожих черт, но, к сожалению, совсем не знаю, кто из них кто. Мне давно следовало приехать сюда и познакомиться, – почти призналась Бану. Гистасп, наблюдавший за ней, уже сейчас готов был захлопать: надо же так убедительно лгать. – Но дела отца не позволяли мне вырваться с востока.

– Не говори здесь об этом бесчестном подонке! – воскликнул Энум.

Раду выдохнул громче прежнего. Гистасп коротко зыркнул на него, и тот успокоился. Танша не отвлекалась от Ниитасов, пристально следя за лицами.

– Отчего же? Разве не достойно хорошей дочери следовать воле отца?

Конечно, достойно, раздраженно согласился Иден. Конечно, чтоб тебя! Когда было нужно, моя дочь последовала отцовской воле и совсем не была счастлива! Совсем! И все из-за надменного грубияна с севера!

Вслух Иден высказался почти добродушно:

– Хм-хм-хм, думаю, что достойно. Достойно…

Раду начинал заметно нервничать. Этот идиот сам для себя, что ли, без конца повторяет одно и то же? Или это он так сомневается? А может, просто псих? Ничего у него не разберешь!

– Да, определенно достойно. Но только в том случае, если и отец достоин такой дочери, – закончил старый Ниитас.

– И в чем же бесчестность моего? – со скучающим выражением спросила Бану.

– Во всем. – Иден плавным движением развел руками. – Напомни старику, внучка, что наказал Владыка Вод всем своим сыновьям?

– Беречь и охранять тех, через кого Великий Род вершит свой промысел.

– Теперь понимаешь?

– Моего отца там не было. Поверьте, я до последнего звука отчетливо помню тот день.

– Так ему до сих пор не сказали, что случилось тогда? – Тенор Энума задрожал.

– Прости? – невозмутимо переспросила Бансабира.

И тут Энум вконец сорвался, так что стоявшие за его спиной родичи и приближенные даже вздрогнули. Все, кроме Идена, – тот просто сидел, как-то бездумно разглядывая внучку, теребя длинный седой ус и разве что не болтая ногами.

– Эдана! Эдана, понимаешь ты, дурочка?! Эдана! Ребенком я сидел на ее коленях и любил ее больше всех! И она меня! А что сделал твой отец, а? Он своих собак любил больше, чем ее! Он сделал ее несчастной! Не сумел даже защитить, а когда ее убили, не дал нам права захоронить Эдану здесь, на родине!

– Моя мать была тану Пурпурного дома. Ее место в нашем фамильном склепе, – заметила Бану.

– Да кому она была там нужна, а? На нее всем было плевать, ее вообще никто не любил в твоем дремучем чертоге! – пищал Энум.

– Ее любила я, – тихо и твердо выговорила Бансабира. Правда, дядька не слышал никого, кроме себя.

– И в конце концов, этот двуличный мерзавец даже не счел нужным отомстить за нее Шаутам!

– Хм, – на этот раз хмыкнула Бану. – Так вот в чем все дело? – Танша перевела взгляд на деда. Тот по-прежнему улыбался, но судя по тому, что старик не вмешивался и молчал, Энум тут определенно выражал не только свои чувства. – Отец не отомстил Шаутам за супругу?

– Мы, конечно, все поверили, будто ты не знала! Ага, ври давай! – Энум не унимался. Бансабира, с трудом удержавшись от вздоха, обратилась к деду:

– Но ведь я – не мой отец.

– И о чем это нам говорит? – невинно спросил из кресла тан.

– А разве не очевидно? – лениво отозвалась танша. – За то, что Ранди Шаут отнял у тебя дочь, я отняла его собственную.

Пожалуй, ни разу в жизни ей не было так тяжело сохранять самообладание и держаться привычной бесцветной манеры речи, мысленно признала Бану. В другой ситуации она бы уже рванула из ножен меч, а следом бы и Раду с Гистаспом втянулись. Их сил вполне бы хватило, чтобы… Ладно, ситуация такова, какова есть.

Бану вернулась к происходящему.

– Или новости до Сиреневого дома доходят до того медленно, что вам до сих пор не сообщили, как я протащила Сциру Алую по площади в одной из крепостей, – в тон дяде ответила женщина, – и как отослала ее голову Красному тану? К слову сказать, Шаут с тех пор так и не дает мне вздохнуть.

Бану готова была поклясться – на лице деда дернулась бровь. Неужели ему и правда не приходило это в голову прежде? Он не похож на дурака.

Иден посмотрел – и как он вообще видел через те щелки, которые оставались от глаз из-за его безразмерной притворной улыбки? – так, что попятился от Бансабиры его сын. Что ж, если бы он сам не сидел, возможно, случайно сделал бы то же самое. И как раньше-то не сообразил? Полгода назад по всему Ясу прокатился вопль Ранди Шаута по этому поводу.

Тан продолжил теребить ус как ни в чем не бывало.

– Разве я поступила не так, как поступили бы все дочери Сиреневого дома?

Возразить нечего.

– И разве мужчины Сиреневого дома позволили бы себе так обращаться с беременной женщиной, даже не будь она им кровной родней?

Ниитасы молчали.

– Так что если теперь я не выгляжу в ваших глазах столь же бесчестной, как мой отец, полагаю, вы можете предложить мне сесть? У меня, знаете ли, затекли ноги, – внезапно пожаловалась Бансабира, – да и ваш правнук, уважаемый тан, вечно голоден. В конце концов, тан, который так почитает традиции, лучше меня знает, что обычай гостеприимства велит не обсуждать дела на голодный желудок, а любые переговоры и вовсе требуют стола.

– Я не сяду за один стол с убийцей! – в последней попытке взметнулся Энум. – Нашла чем гордиться! Сцира Алая, как же! Да твоя черная метка известна получше, чем смерть Сциры Алой, так что не ври нам! Ты любого из нас могла бы… могла…

– Дядя, – Бансабира нарочно придала голосу оттенок усталости, – ну что вы такое говорите? Может, когда-то я и училась у убийц, – в самом деле, не спорить же с ним совсем откровенно, – но лишь потому, что так сложились обстоятельства. Это было необходимо, чтобы выжить. Какая из меня убийца сейчас? – Бану развела руками. – Будем честны, я всего лишь семнадцатилетняя беременная женщина, которая не способна без посторонней помощи даже влезть на лошадь, – сообщила Бансабира почти печально.

Гистасп в невольном восхищении затаил дыхание – вот врунья. Все молчали.

– Н-да, пожалуй-пожалуй, – наконец проговорил Иден, качнулся в кресле и встал. – Твой упрек справедлив, внучка. Как и твои доводы, хм-хм-хм. Да, пожалуй, можно и покушать. В конце концов, гостеприимство Ниитасы всегда чтут, всегда.

Иден приблизился к внучке, положил руки ей на плечи и потянулся за положенным приветственным поцелуем в щеки. Бансабире пришлось даже немного нагнуться к нему. Окружение стояло к ним довольно близко, так что, когда дед отстранился, давая Бану вновь выпрямиться, все – и сиреневые, и пурпурные – вздрогнули. Иден Ниитас продолжал улыбаться, но как-то по-иному. Теперь он смотрел на Бансабиру широко раскрытыми глазами, и в ответ с лица Бансабиры на тана смотрели точно такие же, будто его собственные – один в один! – глаза цвета болотных трав.

Бансабира так внимательно и учтиво слушала имена своих новообретенных родственников и отвечала на приветствия, что, даже застань эту сцену Гор, знавший Бану лучше всех других людей, сейчас бы не усомнился в искренности бывшей ученицы.

– Ну, что тебя сюда привело? – мелодично спросил Иден, закончив наконец с «официальной частью». Все собравшиеся расселись за столом – со стороны Бану остались только Раду, Одхан и Гистасп – и принялись за еду. Из Ниитасов помимо Идена и Энума тоже осталась пара человек – судя по всему, кузен Бансабиры и его жена. Несколько минут ели в молчании, потом обменялись несколькими вежливыми фразами, а после тан решил, что пора перейти к делу.

– Вот уж не поверю, что вы не знаете, дорогой дедушка, – отозвалась тану так же невыразительно, как обычно. – Нам нужен проход.

– Нам нужен проход? – почти слабоумно повторил глава Сиреневого дома. – Нам… нам, – повторял Иден, словно пробуя слово на языке и так, и эдак.

– Разумеется, я не думаю, что родственных связей хватит для достижения договоренности, – уточнила танша.

– Хм-хм, нам, – продолжал гнуть свое Иден. – Нам, говоришь? Весь вопрос в том, кому это – нам? Вас четверых я бы и так пропустил, – милостиво расщедрился Ниитас. – А насчет остальных… Да, остальных, – мечтательно тянул старик. – Цена прохода будет зависеть от армии, которую ты возьмешь с собой, внученька.

От этих слов Бану вспомнился один из девизов Багрового храма. Определенно, время и золото требуют опытных рук вроде этих – костлявых, со сморщенной кожей, рук Идена Ниитаса.

– И каков размен? – деловито осведомилась Бану.

– Хм-хм… ну… тысяч до трех можно и золотом, а вот если больше… Да, пожалуй, если больше трех тысяч, то требуется что-то … ну ты понимаешь… что-то совсем другое, да?

Одхан нахмурился – что может быть важнее золота во время войны, чтобы платить солдатам? Говоря начистоту, много ли их, вроде него самого, кто пойдет за командиром из необъяснимой собственной гордости или личных чувств.

Впрочем, еще есть еда. Еда тоже важна, прикинул Одхан. Но важнее золота становится только в осаде.

– Да, понимаю, – ответила танша. Отлично она понимает – дед в курсе, что у нее за спиной куда больше трех тысяч.

Бану отпила воды. Тот факт, что, вопреки ожиданиям Ниитасов, за обедом женщина предпочла вину именно воду, явно вызвал недовольство сиреневых, но под общим настроением придурковатости Идена атмосфера пока царила не более чем смущающая.

– Понимаешь, значит. Это хорошо, – одобрил дед и замолчал. Он разлепил прищуренные глаза и уставился на Бансабиру, будто проверяя. Танша со скучающим видом бросила на Идена ответный взгляд и вновь принялась пить. Раду и Энума от этого обмена невысказанными мыслями синхронно передернуло – что, черт возьми, тут вообще происходит?!

События больше никак не развивались. Никто не хотел уступать первым. Мысленно вздохнув, Гистасп принял эту участь на себя.

– Полагаю, гарантии ненападения будет достаточно?

– Только если это гарантия, – согласно кивнул Иден, не сводя глаз с внучки. И тут же опять натянул привычную маску, прищурился, разулыбался и повернулся к Гистаспу. – Только если это гарантия, понимаете? А гарантия – она же что? Она гарантирует, верно?

После этой фразы Раду окончательно убедился, что Иден Ниитас – непроходимый дебил, вытаращился на таншу и старался больше не слушать ее идиота-деда.

– А подобрать достойный гарант сейчас так непросто, так непросто. Да, хм-хм.

– Особенно если вспомнить, что одного родственного гаранта вам явно недостаточно, – допив, Бансабира облизнулась. – А молока у вас нет? – буднично спросила женщина.

– Молока? Отчего же, найдем для беременной внученьки. Энум, сходи-ка в кухни!

– А я почему?

– Давай-давай, родной, уважь старика и родственницу, – напутствовал Иден.

Энум что-то проворчал и ушел.

– Так что ты говорила про родственный гарант, а?

– Что его одного недостаточно, – невозмутимо отозвалась тану.

– Одного недостаточно, это правда, – запечалился Иден, впрочем, выглядел он все равно не особо расстроенным. – Хорошо, что у нас такая верная внучка – да и может ли дочка Эданы по-другому относиться к родству? – но ведь твой отец совсем не придает ценности нашим связям. Бедняжка Эдана почти ничего не значила для Сабира.

Как бы Раду ни пытался отвлечься, «идиота-деда» он слышал прекрасно. Ему с Одханом происходящее меньше всего напоминало переговоры. Если так дальше пойдет, они вообще никогда и ни о чем не договорятся! Сколько же можно повторять одно и то же?! Чего ходят вокруг да около? Что этому сморщенному червяку вообще нужно?

– Напомню, что я – уже замужем и уже с тобой в родстве.

– Хм-хм-хм, да-да, я вспомнил. – Брови Идена едва уловимо дрогнули, изображая удивление. – Но видишь ли, ты – любимое дитя моей славной дочери, которое делало ее счастливой. А вот твой ребенок придется мне всего лишь правнуком. Сколько в нем, по-твоему, будет от меня? Немного ведь, правда? Н-да, совсем чуть-чуть. А раз так… – Иден будто опять засомневался. Он все время говорил так, будто сомневался абсолютно во всем, кроме своего хорошего настроения, которое настойчиво пытался внушить окружающим. Возникало чувство, что, наверное, даже отосланные им на казнь подданные или подчиненные идут на плаху с непроизвольным и дерганым оскалом.

– У Энума в скором времени появится внучка или внук, не столь важно. Если родители кузены, родство не такое уж и близкое, разве нет?

Бансабира молчала, обдумывая слова деда, и в лице никак не изменилась, но Гистасп, сидевший по ее правую руку, уловил, что женщина напряглась.

– И все-таки, – подал голос командующий, – достаточно близкое, чтобы быть предосудительным как кровосмешение.

– Вы думаете? Думаете, да, Гистарх? – уточнил Иден.

– Да, – вежливо кивнул Гистасп. – Согласитесь, осуждение в таком варианте неизбежно. Согласитесь ведь? – в тон тану ответил военачальник.

От этого подражания Раду вздрогнул и перевел на командующего круглые глаза, хотя до того успешно размышлял над тем, что Энум как-то подозрительно долго ходит за молоком для танши.

Бансабира напряглась – чертов Гистасп, иронизирует тут как ни в чем не бывало. Попробуй не рассмеяться, когда и так уже довольно непросто сохранять безучастное выражение лица!

– Ну а какое нам дело до осуждения, спрашиваю я вас? Что они посмеют сказать против союза, прошившего поперек половину Яса?

– Дело не в этом, – подала голос тану. – Я не стану распоряжаться жизнью нерожденного ребенка или делать из него ставку в союзе. В конце концов, мы оба можем не выжить.

Из-под ресниц Идена блеснули огни глаз и тут же вновь скрылись в щелках прищура. Дальнейшего можно было не договаривать – именно поэтому он и решил обезопасить себя другим браком, на случай, если с Бану что-то случится. Не в родах – так просто на поле брани. Не может же одному человеку так долго везти в чем-либо! Рано или поздно будет отдача.

Это понимали оба, сообразил Гистасп. Хуже – они поняли это с самого начала. С того момента, как впервые посмотрели друг на друга вблизи, одинаковыми широко раскрытыми глазами травянистого цвета; как осознали свою непроницаемую похожесть, дед и внучка поняли, что, независимо от того, какие цели преследовали прежде, теперь полны решимости сделать только одно – достичь договоренности.

Вернулся Энум. За ним следом шел слуга с подносом, на котором стояло несколько глиняных кружек и кувшин с молоком. Нервным жестом отослав молодого паренька и наполнив сосуды молоком, Энум сам расставил их и предложил один племяннице. Бану поблагодарила, но пить не торопилась.

– Хм-хм. Н-да, видите ли. Пять тысяч Матери лагерей оказались большой трудностью для всего Яса, – мелодично протянул Иден. Дурак, подумал Раду, тану не ведется на лесть. Тан продолжил: – Как думаете, Гистарх, удастся ли вам создавать столько проблем с тремя тысячами?

– Полагаю, да, – невинно отозвался Гистасп. – Просто род проблем придется немного сменить. – Он улыбнулся тану в привычной лучезарной манере. А ведь и этот такой же, осознали присутствующие.

– В любом случае торговать неродившимся ребенком я не стану.

Энум нахмурился – на переговорах позиции не ставят ребром.

– Но над предложением уважаемого дедушки обязательно подумаю.

– Ой, – Иден почти подпрыгнул на стуле, как мальчишка, увидевший что-то крайне интересное, – ты хочешь продолжить завтра? Хм-хм-хм. Завтра, да?

– Хорошие дела в один день не делаются, – ответила Бану. – Мама часто так говорила.

– Твоя мама была умной женщиной. – Иден одобрительно кивнул.

– Давайте хотя бы выпьем за воссоединение. – Было видно, что Энуму это примирение дается большим усилием. Он первым поднял кружку с молоком.

– Да-да, в твоем положении, внучка, молоко очень полезно.

– В моем положении очень хочется отдыхать, – вновь пожаловалась Бану.

– Но, тану, – назидательно произнес Гистасп, – разве не вы просили принести молока? Пить за обедом вино вы не стали, потому что вредно. Но отказаться сейчас просто невежливо.

Праматерь, Раду кажется, или танша немного покраснела.

– И впрямь, – ответила она, отведя глаза.

Все подняли кружки, Бану пересилила себя последней и мигом расцвела.

– За наше воссоединение, дорогие родственники, – и, воздев сосуд, с такой силой столкнулась им с кружками сиреневых, что на две трети наполненный бокал расплескался частью по остальным.

Иден приоткрыл глаза, Бансабира невозмутимо потянула бокал ко рту, а Энум так и замер с кружкой в руке, не зная, как поступить. Гистасп помрачнел, положив ладонь на рукоять меча. Первым нашелся тан:

– Подожди-ка, Бансабира! Тебе нехорошо?

Бану замерла, недоуменно покосившись на деда. Мгновенно отреагировала невестка Энума:

– Думаю, вы правы, дедушка. Наша родственница и правда нехорошо себя чувствует. Вы побледнели, тану. – Отставив напиток, женщина подошла к Бану и отняла у нее кружку, из которой Яввуз так и не успела отпить. – Я все-таки неплохо разбираюсь в таких вещах, давайте я вас провожу. – Женщина взглянула на Идена. Тот едва уловимо кивнул и вновь разулыбался до ушей.

– Точно-точно, мне тоже показалось, что ты как полотно, внученька, ну что ж, отдохни-отдохни. Н-да. Пожалуй, надо бы тебе поспать.

Бансабира поблагодарила родичей и пошла за женщиной. Ее сподвижники шли следом. Раду и Одхану показали комнату, соседнюю с той, что отвели Бансабире, однако телохранители не остались в ней, а предпочли сопроводить таншу до двери ее покоя. На всякий случай.

Однако у нужного помещения ничего особенного не произошло. Невестка дома пожелала всего хорошего, сказала, что следующая за покоем танши дверь ведет в покои ее командиров Гистаспа и Серта, просила при надобности звать служанок и исчезла. Бансабира несколько секунд пристально смотрела ей вслед, потом, ни к кому не обращаясь, медленно и вдумчиво кивнула Гистаспу, приказывая зайти. Последний почти незаметно огляделся, намекая на расставленных в коридоре стражников, и произнес:

– Может, лучше утром? Учитывая, что позади ужин, подобный визит стороннего мужчины может поставить вас в неловкое положение.

– Ты в своем уме? – откровенно усмехнулась Бану, открывая дверь. – В какое еще положение это может меня поставить?

И впрямь – Гистасп улыбнулся собственной глупости. Раду и Одхан остались на страже. Едва закрылась дверь, Бансабира совсем неизящно завалилась в кресло, что-то пробормотала (по-ласбарнски, сообразил Гистасп, готовый поклясться, что слова, которых он не смог разобрать, нельзя услышать в приличном обществе) и тяжело выдохнула.

– Он что, и впрямь доставляет столько хлопот? – светским тоном осведомился мужчина, взглядом указав на танский живот.

Бансабира поглядела на командира с недоверием – недоумок, что ли?

– Знаешь, будь у нас больше схожего, я бы сказала: «Сам попробуй». Но поскольку ты ограничен в некоторых… возможностях – да, ничего, кроме хлопот, мне беременность не дает. Впрочем, – поправилась танша через мгновение, – один плюс все-таки есть, если подумать.

– Какой именно? – Гистасп, с позволительного кивка танши, уселся на кровать, коль уж других кресел не было.

– Не делай вида, что не заметил. Я определенно стала больше полагаться на командиров, – хмыкнула женщина. Потом как-то враз погрустнела, встала, прошла к окну, размышляя о неведомости Кровавой Матери. Потерла подреберье, сцепила за спиной руки. Гистасп все это время сидел молча, не мешая и не сводя с танши глаз. – Нет, ты это видел? – Бану перевела на командующего взгляд и вернулась в кресло. – Они что, правда думали, что я поведусь на такую детскую уловку?

Гистасп с пониманием растянул губы в усмешке.

– Никто меня не воспринимает всерьез, – обиделась танша.

– Ну, стоит отдать им должное за настойчивость. Я думал, после попытки отравить вас вином они успокоятся. Вы нарочно послали за молоком? Проверить, как далеко готов зайти дед?

– Ну конечно, – со всей серьезностью согласилась Бану. Потом коротко взглянула на командира и с легким раздражением бросила: – Великая Шиада, разумеется, нет, Гистасп! Я просто хотела молока. Хотя и правда надеялась совместить приятное с полезным. По крайней мере, теперь я начинаю думать, что дед раздумал меня убивать.

– Это было очевидно с того момента, как он поприветствовал вас, – согласился Гистасп.

– Думаешь? – Бансабира посмотрела на соратника с недоверием.

Тот изумился:

– Само собой. Вы же и сами поня…

Рассматривая как никогда честные глаза главнокомандующей, которая совершенно точно ничего не поняла «с того самого момента», Гистасп охнул.

– Вы хотите сказать, что действовали так… как действовали, не будучи уверенной в том, что Ниитас решил во что бы то ни стало достичь соглашения?! – Гистасп выглядел не просто растерянным – он был по-настоящему шокирован.

– Да я и сейчас в это не верю ни на грош.

Гистасп, всплеснув руками, вздохнул не то обреченно, не то облегченно.

– Вы хоть представляете, насколько похожи на него?

– Я? Побойся Праматери, Гистасп.

– Я боюсь ее достаточно, чтобы говорить серьезно, тану. – Голос и взгляд командующего красноречиво убеждали, что он не шутит. – Его манера хмыкать и повторяться, столь отчаянно бесившая Раду, – это ведь не что иное, как способ сбить собеседника с толку, не дать сосредоточиться на главном и заставить его все время отвлекаться и тратить уйму сил на подавление банального раздражения. В то время как сам он выглядит просто до неприличия счастливым слабоумным кретином, который всегда остается в выигрыше. Вы уж меня извините.

– Прости, в какой именно, по-твоему, части я похожа на этого «счастливого слабоумного кретина»? – уточнила Бану.

– Во всех, – бесстрашно заявил Гистасп. – Я знаю вашего отца почти как себя, хорошо знал вашу мать и даже немного бабушку. И вот что могу сказать: вы можете сколько угодно иметь светлые волосы Сабира Свирепого или зеленые глаза Эданы Ниитас, или сложение и рост тану Бануни, но если с кем и обнаруживаете поразительное, я бы сказал, до глубины души пугающее сходство, то только с ним. – И победоносно закончил: – Потому что ни его, ни ваше лицо не сообщает собеседнику решительно никаких полезных сведений о происходящем.

Бансабира даже толком и не нашлась от такого откровения:

– На свое посмотри.

Гистасп проигнорировал замечание, закончив почти восхищенно:

– И ни вы, ни он, кажется, никогда не слышали об искренних чувствах.

– Мне казалось, ты за это меня и ценишь, разве нет? – Бану точно нехотя вскинула брови.

– Ну я же не упрекал, – оправдался мужчина немного мягче и как-то опечаленно замолчал.

– Если бы ты не был собой, – неожиданно тихонько прошептала Бансабира, – если бы ты был другим…

Гистасп напрягся, вслушиваясь.

– Или если бы сейчас на твоем месте сидел мой брат, я бы сказала, что это только кажется, будто у меня нет чувств.

Гистасп сглотнул – Праматерь, почему в ее голосе столько горечи?

– Но поскольку здесь именно ты, Гистасп, я ничего не скажу.

Гистасп сглотнул опять, но комок к горлу подступил такой, что это не помогало. Мужчина кивнул.

– Иди, – не своим голосом велела Бану. Командир поднялся. – Встретимся утром. И скажи ребятам, что вместо Раду завтра к деду меня сопроводит Ниим. Или Вал. Выбери из них сам.

– Уверены, госпожа? Раду самый умелый в вашей охране. Думаю, сейчас это особенно важно.

– Голова у него самая бедовая, вот что важно. – Бансабира тоже встала. Немного неловко и неуклюже, но даже трогательно, приметил Гистасп. – Нервничает, дергается, у него все на лице написано. Если бы Иден исковеркал его имя, Раду бы тут же схватился за меч.

– В таком случае положитесь на меня. Я зайду за вами утром. Прислать Лигдама?

– Не нужно. Иди.

Бансабира еще долго смотрела на запертую дверь. Гистасп… она стала доверять этому лицедею куда больше, чем прежде, но все еще совсем не так, как сама бы того хотела.

Спустя четверть часа танша наконец почувствовала, как с ног валит усталость. Надо бы хорошенько выспаться после долгого пути и тяжелого вечера. Завтра важный день, стоит встать пораньше и подумать над требованием Идена.

Но и завтра, и послезавтра, и еще последующие два дня никакого результата не дали. Бану приходила к деду с предложениями, уговорами и доводами и уходила – ни с чем. Решение-то у нее было. Такое, что подошло бы и ей, и удовлетворило бы Идена Ниитаса. И заодно, весьма некстати, занесло бы клинок Праматери над головой Бансабиры.

– ГДЕ КААМАЛ?! – прокричал Гобрий Дану. Тот нервно дернул головой. Гобрий скрипнул зубами. Дело дрянь. Выбора нет, как и времени искать на поле битвы затерявшегося ахтаната. – Трубите отступление! – приказал командир.

– Отступаем! – донеслось со всех сторон. Офицеры быстро разносили приказ по рядам.

– Куда мы отходим? – судорожно дыша, спросил Дан.

– К Сиреневым. Танша сейчас там, да и к тану единственный проход сейчас лежит через них.

– Командир! – выплюнул подбежавший и согнувшийся пополам от спазмов в груди Ул. Дыхание окончательно сбилось, слова не выдавить. – Не… Н… Нер Каамал… у Шаутов.

Гобрий коротко рыкнул. В плену, значит. Чтоб его. Ладно, не время сомневаться и менять решения. Надо отходить на северо-запад.

– Отступайте все равно! Живее!

– Слушаемся!

Затрубили горны, забили барабаны. Пурпурное войско, мгновенно соединившись, спешно покидало поле сражения. Дан тогда был мрачнее всех остальных – поверенного танши на месте так и не дождался, потому что их выбили с позиции; нужную весть – не передал и не передаст; да и Нера Каамала ударом по загривку отрубил именно он, чтобы не путался под ногами. Тану, скорее всего, будет в ярости. Если узнает.

Гобрий молился, что сунуться в Сиреневый танаар преследовавшие их Шауты не решатся – как-никак, у этих едва ли не самые напряженные отношения за все годы войны. Однако гарантии ради имеет смысл держаться поближе к танской ставке – в такой ситуации вторжение алых в земли Ниитасов будет расценено совсем уж однозначно. А там – дело почти за малым. Либо, если танша жива, им удастся каким-то образом выкрутиться, либо сиреневые их перебьют.

Почти все убегавшие командиры и офицеры держались подобных мыслей. Однако если Гобрий намеревался стоять насмерть и умереть при необходимости, отомстив за тану Яввуз, то Бугут и Дан, независимо друг от друга, пришли к мысли, что во имя этого проклятого прохода пойдут на любые, какие угодно уступки. Но до Сабира Свирепого – дойдут. Хотя бы чтобы привезти ему тело дочери и, если повезет, голову Ниитаса.

В вечер пятого дня Бансабира не выдержала. Половина хорошего совета – знать, где его спросить.

Бану позвала Гистаспа.

– Я не склонна к суевериям, Гистасп, однако торговать ребенком, которому еще до рождения больше трех месяцев, точно не стану. Все, что у Яввузов есть в этой сделке, – Адар.

Гистасп с ответом не торопился и, осмыслив услышанное, произнес:

– Несмотря на то что ему всего семь или около того, все же ваш брат существенно старше того ребенка, что лежит у вас под сердцем. Думаю, это выход. Во всяком случае, тан Сабир примет такое решение спокойно.

– Да, тут я тоже уверена, – кивнула Бану. – В конце концов, отец сам, как теперь и я, вступали в браки по выбору тех, кто обладал большей властью и лучше осознавал наши выгоды и потребности. Адару в любом случае не избежать того же.

– А нам во что бы то ни стало нужно пройти здесь – тану Сабиру надо больше свободы для атаки на ставку Наадалов. Учитывая отсутствие известий от Руссы, неспокойствие с западного фронта, сумятицу с Раггарами и Вахиифами… Необходимо хоть как-то рассеять силы Синих, причем как можно скорее, и если для этого потребуется брак Адара, сами понимаете.

– Понимаю. Но у этого решения есть один недостаток.

Гистасп неспешно кивнул:

– Кому нужно быть тестем ахтаната каких-то очень далеких земель, когда можно стать тестем Пурпурного дома?

Бансабира не сводила с соратника ищущих глаз.

– Что мне делать?

Гистасп подобрался, вздохнул, потом откинулся на спинку кресла – сегодня здесь сидел он.

– Спать с охраной.

Бану сцепила руки в замок.

Иден отрицал предложение внучки как-то не особо убедительно, зато Энум – отвергал отчаянно. На что им брак с ахтанатом невесть чьих владений?! В ответ улыбающийся «Гистарх» и ленивый Ниим в один голос вспоминали поговорку, что на севере руки отпадают у того, кто не радеет о родственниках. Тан Ниитас при этом невозмутимо щурился, не в силах разлепить глаза из-за притворной улыбки, а тану Яввуз безо всяких эмоций в лице бездумно пялилась в потолок. Ей ведь вредно волноваться.

– Поймите, что это совершенно неравная замена браку, который нас устроит! – наседал Энум.

Точно, конечно, неравная, размышляла Бану. Ниитасам нужен либо брак с будущим правителем, либо, еще предпочтительней, брак между наследником Сиреневого дома и дочерью Бану. Заложники ведь во все времена были гарантом ненападения? А из женщины, если заполучить ее в свои руки еще девочкой, можно воспитать вполне могущественное средство для подавления воли родителей. Нужно быть редкого отсутствия ума человеком, чтобы не видеть таких простых подводных течений.

Иден продолжал держать дистанцию, вынуждая Бану поступать так же. Переговоры теперь вели только «поверенные», и результата они пока не приносили. К вечеру дело дошло до угроз. Бансабире пришлось вмешаться:

– Полагаю, наш дед достаточно рассудителен, чтобы понять, чем это кончится.

– Я тебе скажу, чем кончится, глупая ты девчонка! – проверещал Энум. – Это кончится тем, что либо твоя дочь будет замужем за правителем, либо – моя внучка! А на что нам брак с ахтанатом, не имеющим прав на танское кресло, а?

– Ну, далеко не все дети защитников Яса имеют право на танское кресло, дядя. Однако вспомните о том, что на данный момент Адар стоит первым после меня в списке претендентов на роль тана Пурпурного дома.

– Вот об этом я и помню, бестолочь! Лучше, чем ты думаешь!

– Однако впереди него все же есть я. И я обещаю обращаться с вашей внучкой – да пошлет ее Праматерь скорее – как и подобает невестке дома Яввуз.

У Энума перед глазами поплыло.

– То есть так, как Старый Волк обращался с моей Эданой?

– Вполне обходительно, как мне говорили, – отозвалась танша.

– Да как-ты смеешь?! – взорвался ахтанат Сиреневого дома. – Да чтобы хоть одна девочка в моей семье…

– Адар – всего лишь мальчик. Не стоит равнять его с нашим отцом. Ладно тан Сабир, но ребенок-то вам чем не угодил? Или мой брат оскорбил память Эданы Ниитас самим своим появлением на свет? – Бансабира бросила на дядю краткий взгляд исподлобья.

– Твой брат? Мать ты уже называешь Эданой Ниитас, значит, а какого-то выродка – братом? Да ты его видела хоть раз?!

– А какое это имеет значение, если он – мой брат? – спросила танша. Поскольку говорила Бану в обычной, совершенно невыразительной манере, лукавит она или искренна, было не разобрать. Ниитасам оставалось только доверяться ее убедительности.

– Тогда какое имеет значение, что ты, – прошипел Энум, – его сестра? Какое это имеет значение, если ты – помеха?

– Такое, что, если умру я, на вас ополчится весь Пурпурный дом, а с ним и Лазурный. А если умрет ребенок, которого я ношу, вмешаются еще и Каамалы и, скорее всего, Раггары с ними. Впрочем, учитывая, что Раггары кроме Серебряного дома находятся в альянсе еще и с вами, и с Дайхаттами, и с Шаутами, трудно сказать, что именно они предпримут. Но, по существу, сил разъяренного севера вполне хватит, чтобы напомнить вам, что с парламентерами обращаются вежливо.

Как ни крути, а доля истины тут есть, нехотя признал Иден. Сабир Яввуз не зря получил прозвище Свирепый, а его отношение к дочери только за последний год стало притчей во языцех.

Прошло еще немного времени, прежде чем, не выдержав, глава дома Ниитас взял слово. Сообразил наконец, как именно обо всем договориться, одновременно подумали и Гистасп, и Бану.

– Хм-хм-хм, – протянул тан, вставая с места. – Ты очень свободно распоряжаешься судьбой сводного брата, внученька. Да, очень свободно. Но есть ли у тебя право говорить от лица Сабира Свирепого?

– От лица Сабира Свирепого – нет. А от лица Пурпурного дома – есть. Я ведь такая же защитница, как и ты, дедушка.

– Н-да, вот как… вот как… Тогда, думаю, в договор надо внести несколько условностей, верно, да?

– Верно, пригласи своих лаванов – договоренность должна быть не только достигнута, но и записана.

Иден сразу оценил деловой подход, а вот Энум опять взъелся – зачем отец ведет дела с той, которая сама пришла к ним с прошением, а теперь не доверяет честному слову танов Ниитасов?

Договор скреплял дома Яввуз и Ниитас альянсом так называемого ограниченного действия. Когда старшая девочка в младшем поколении Ниитасов по достижении брачного возраста окажется в браке с Адаром, ахтанатом Пурпурного дома, союз будет скреплен в привычном виде. Однако пока что Ниитасы всего лишь предоставляли право свободного перемещения на их землях сроком, не превышающим двух месяцев, без причинения вреда местному населению и исключительно пятитысячной армии Бану, которую ведет или она сама, или командующие, подчиняющиеся напрямую ей и не связанные с таном Сабиром. Бансабира сочла обязательным уточнить, что может пересекать земли деда любое количество раз. А Иден внес обязательным правилом то, что ни под каким предлогом пятитысячная орда не должна оказаться под стенами его чертога.

Только глубоко за полночь того дня Бансабира и Иден, удостоверившись в том, что все учтено и записано, смогли облегченно вздохнуть – разумеется, мысленно – и поставить подпись на пергаменте и оттиск в остывающем сургуче.

Бану едва отложила перо, когда в зал ворвался стражник и возвестил:

– МОЙ ТАН! ПУРПУРНЫЕ У ВОРОТ!

Зал замер, не сводя глаз с вестника. Бану показалось, что она оглохла: не доносилось ни звука. Время остановилось, и Бансабира даже не заметила, как те, кто прежде вместе с ней смотрел на посланца, надеясь, что он ошибся, теперь смотрели на нее. Иден пялился на внучку открыто, округлив глаза, и даже Гистасп теперь не усмехался.

В оглушительно звенящей тишине раздался пронзительный возглас:

– ТАК ВОТ ЧТО ТЫ ЗАДУМАЛА?! – заверещал Энум. – Сама тут убеждаешь нас в мирных целях, а на деле только ждала, когда нас возьмут в кольцо твои солдаты?! АХ ТЫ ДРЯНЬ!

Гистасп выхватил меч, на мгновение опережая Ниима и Одхана. Бану просто села на место и сложила нещадно трясущиеся руки на коленях. Кто-то что-то закричал, заставляя Бану схватиться за голову, потом за живот, а потом сползти со стула вниз, едва удерживаясь за столешницу…

Каким образом она открыла глаза в отведенном покое, Бану не поняла. Но судя по тому, что рядом сидел Гистасп, все обошлось и, скорее всего, все живы. Прочтя в лице госпожи невиданное замешательство, Гистасп пояснил, что почти сразу прибыл еще один гонец, сообщивший, что пурпурные выставили по всему периметру лагеря белые флаги. Однако ситуация в высшей степени напряженная. Иден велел взять под стражу прибывших командиров Бану, потому что «так недвусмысленно нарушить соглашение, которое едва успели подписать, недостойно дочери Пурпурного дома». Энум даже порывался разорвать бумагу, но Иден присмирил сына, убедив не рубить с плеча.

Командиры и старшие офицеры Бану, назначив замены, сдались Ниитасам, войдя в замок, и сейчас содержались под надзором. Теперь все ожидали только того, когда Бансабира придет в себя и предпримет хоть что-нибудь.

Что-нибудь, что определит все.

Бану вновь схватилась за виски.

– Ты видел кого-нибудь? Ты что-нибудь знаешь? Что произошло?

Гистасп кивнул:

– Нииму удалось каким-то образом перехватить Дана и перекинуться парой слов. Судя по всему, Ранди Шаут напал на них всей ордой.

В голове женщины заколотило еще сильнее.

– Сколько погибло перед тем, как им удалось сбежать?

– Почти тысяча.

Бану вздрогнула, зажмурившись так, будто ей со всей силы ввернули в висок громадный ржавый гвоздь.

– Госпожа, – Гистасп подался к танше, – что с вами?

– Ничего, – измученно выговорила Бансабира, отвела руки командующего и с трудом поднялась с кровати.

Гистасп встал тоже.

– К утру дед явно пошлет за вами.

– Это самое позднее, – выдохнула Бану. Ненадолго повисла тишина.

– Что мне делать? – спросила дрожащим и слабым голосом. Совсем не похожим на тот, что уже больше полутора лет привычно раздавал указания. – Мне нужен совет, – выговорила, подойдя к окну и приоткрыв ставни. Широко не распахнешь – если станет ясно, что она уже на ногах, отчитываться и что-то предпринимать придется сейчас же, – но свежий воздух был нужен как никогда. До рассвета, судя по всему, оставалось часа полтора, не больше.

– У… у меня его нет, – так же сдавленно, не своим голосом произнес мужчина. – Простите, у меня нет для вас совета, госпожа.

Гистасп склонил голову – явно раскаиваясь в некомпетентности и принимая наказание, но Бансабира не обратила внимания. Сделав несколько медленных вдохов, затворила окно и уткнулась лбом в ставню. В комнате было темно – горела всего пара лампад, – но Гистасп, вновь поднявший взгляд, отчетливо это видел. Как и безвольно вытянувшиеся вдоль тела руки.

– Мне так нужен совет, Гистасп, – практически взмолилась Бану. – Скажи хоть что-нибудь.

Должно быть, никто и никогда, ни один человек, не видел ее такой, какой видел сейчас он, невольно подумал Гистасп. И ему тоже не полагается видеть ее такой. Никому не полагается. Эта танша должна всегда быть таншей – сильной, умной, насмешливой, временами жестокой, порой – милосердной. Но точно не простой уставшей женщиной на грани истерики.

– Тану, – нежно позвал мужчина.

Бансабира нервно дернула плечиком.

– Выйди, Гистасп, – севшим голосом велела Бану. Гистасп напрягся. – Выйди, я сказала.

Ну же, выходи, в отчаянии молила Бану. Уходи, пока я еще стою. Ты не должен видеть меня такой. Никто не должен, и особенно – ты. Уходи, дурень, ты ведь всегда беспрекословно подчинялся моим приказам, так чего стоишь?! Ну же! Ну же, идиот! Ну…

Бансабира содрогнулась, когда Гистасп вопреки приказу подошел вплотную и, развернув, обнял ее, прижимая голову к своему плечу. Казалось, даже пришлось удержать женщину, чтобы судорога от прикосновения повторно не пронзила все тело. Бану уперлась в грудь соратника обеими руками, стараясь оттолкнуться, отстраниться, но Гистасп не пускал.

Бану обмякла, задрожав. Командующий потом не мог сказать, рыдала в тот момент танша или нет – никаких характерных звуков или действий не происходило.

Простояли немало. Гистасп не торопил Бану, крепко обнимая спину и плечи. Она и так слишком долго тащила на себе неподъемное для семнадцатилетней девчонки дело. Она и так контролировала себя лучше, чем все беременные женщины, которых он когда-либо знал, хотя боялась происходящего не меньше, чем они. Нет смысла отрицать – Бансабира прожила последние полгода в жутком страхе, осознал Гистасп, том самом, какой особенно присущ будущим матерям в военное время. И тем не менее так долго держалась достойно. Да и сейчас…

Мужчина прижал тану еще крепче – насколько было возможно. Он не отпустил бы ее сейчас, даже если бы явился Гобрий и во всю свою неуемную гортань заорал в ухо, что это предосудительно. Что это недопустимо – обниматься ночью с тану Пурпурного дома, будь ты хоть трижды ее сподвижником! Но разве он, Гистасп, не знал ее маленькой семилетней девочкой? Прошло ведь всего десять лет с тех пор. Он может позволить этому ребенку мгновение слабости и, если не должен стать ему свидетелем, не станет. Не увидит того, чего не хочет видеть, а обо всем, что услышит, – не скажет никому. В конце концов, сплетником Гистасп никогда не был.

Бансабира оттолкнулась от Гистаспа внезапно, упершись ему в грудь неожиданно твердыми руками. Глаз все еще не поднимала, однако голос уже был сух:

– Я не столь немощна, как ты думаешь, – констатировала танша.

«Конечно, – мысленно согласился мужчина. – Но необходимость быть сильной тебя ой как достала».

– Собери охрану и иди к деду. Скажи, пусть всех командиров, взятых под стражу, приведут в его приемную залу. Я сейчас спущусь. – Женщина пару раз хлопнула себя по щекам, подошла к небольшому столу, взяла гребень, наскоро расчесалась и направилась к двери. Своей немного пружинистой походкой, которая из-за живота все одно смотрелась нелепо. Правда, почему-то сейчас это Гистаспа не веселило.

– Что вы намерены делать? – спросил он, напрягшись.

– Уж точно не прятаться, – обернулась, взглянув на командира. Ну еще бы, брови сурово сдвинуты.

Бансабира сидела в зале, которая за последнюю неделю сделалась ей почти родной, задумчиво уставившись в никуда. Ни виноватые лица старших офицеров, связанных по рукам, ни демонстративно-гордые – командиров, связанных тоже, ни высокомерные – всех собравшихся Ниитасов, ни многочисленная стража в помещении не вызывали у женщины интереса. Как, впрочем, и у Идена, который опять улыбался, точно радушнейший из хозяев. Правда, время от времени подрагивающая бровь сводила старания тана на нет.

– Надеюсь, ты скажешь что-то приемлемое и не станешь заверять нас, будто не знала, что твои псы готовятся напасть на нас, – мрачно заявил Энум.

– Вынуждена подчеркнуть, что, несмотря на то что в моей армии и впрямь есть достаточно большие передвижные псарни, сейчас мы все-таки говорим о людях.

– Которые напали на нас, стоило подписать договор, запрещающий им приближаться к ставке ближе чем на десять лиг. Вероломная дрянь!

Те, для кого Энум Ниитас был в новинку, вжимали голову в плечи от каждого его фальцетного слова и уж тем более от оскорблений.

– Что ты несешь? Думаешь, мы поверим, что твои псы по случайности оказались здесь, якобы бежав от Шаутов?! Не удивляйся, мы все знаем!

Бансабира и впрямь посмотрела на дядю чуточку дольше секунды, что с ее стороны вполне могло быть воспринято как выражение крайнего любопытства.

– Мои войска оказались здесь единственно по моему приказу.

Гистасп, Раду и остальные, прибывшие на переговоры, замерли. Что она делает?!

– Ха! – Энум подпрыгнул, тыча пальцем в племянницу. – Ну? Ну?! Что я говорил, отец? Эта сучка и не планировала никаких мирных решений! Если бы мы не приняли твоих условий добровольно, ты бы обложила нас кольцом и заставила бы силой выполнять идиотские требования! Стража! Схватите Яввуз и ее людей! Живо!

– Не торопись, Энум, – пропел Иден.

Стража замерла с руками на мечах и дальше этого пока не двигалась.

– Это же очевидно, отец! Сейчас бо́льшая часть наших войск обороняется от Луатаров, самый удачный момент прогнуть нас под себя!

– Замолчи! – рявкнул Иден. Идиот, того гляди, разболтает то, что Бансабире знать незачем.

– Но она с самого начала… с самого начала! – Энум уже почти пищал. – Стража! Почему вы стоите?! Я сказал вам схватить маленькую таншу! – Мужчина заколотил ладошкой по столу.

Между тем Иден кивнул стражникам, чтобы встали за спиной ахтаната Энума, и тот нехотя притих.

– Я жду продолжения, – подсказал Иден мелодичным тоном.

– А какое тут продолжение. Откуда я знала, что одним из требований будет запрет приближаться к ставке? Как только мы достигли соглашения и вы послали за лаваном для составления договора, я сразу отдала Серту указ отправить гонца к армии, чтобы они ни в коем случае сюда не приближались, но очевидно же, что было поздно.

Серт, который и в помине не получал никаких подобных приказов, в подтверждение сказанного кивнул с таким суровым и серьезным лицом, что даже Гистасп, не отходивший в последнее время от Бану ни на шаг, засомневался – уж не пропустил ли чего.

– А перед отбытием к вам я, как всегда, раздала офицерам приказаний на месяц вперед. В том числе им было велено ни под каким предлогом не вступать в сражение с алыми войсками, если их ведет Ранди Шаут, и отступать в ваши земли. Ну и, думаю, очевидно, что безопаснее всего в этом смысле у вас под боком, учитывая ваши отношения с алыми.

– Хм-хм, тем не менее твои командиры ослушались и вступили в бой, – резонно заметил тан.

– Что говорит исключительно о том, что Шауты напали предельно внезапно, а сведения о главнокомандующем их превосходящих сил тщательно скрывались. Или я не права? – Бансабира бросила на Гобрия красноречиво требовательный взгляд.

– Разумеется, все было так, как вы говорите, госпожа. Шауты вторглись конницей, посреди ночи, пока мы разбирались, что к чему и кто во главе, подоспели остальные, и уйти было довольно трудно.

Гистасп, знавший соратника лучше даже, чем Дан Смелый, мысленно усмехнулся. Очевидно же, что Гобрий лжет. А он-то, Гистасп, грешным делом, думал, что у Гобрия нет ну совсем никакой фантазии.

– Скольких вы потеряли? – деловито осведомилась танша, будто других здесь и не было.

– Без малого девятьсот человек.

– Скверно.

– Больше, чем тебе кажется. Н-да, очень скверно, очень жаль, – покачал головой Иден. – Ты нарушила договор, внученька.

– Не думаю, – заявила Бану. – В договоре сказано, что «эта армия», то есть названная ранее пятитысячная, не имеет права приближаться к вашему чертогу. А сейчас в ней другое количество воинов.

– Это детали, – уклончиво протянул Иден.

– В любом случае это произошло по вашей милости. – Ниитасы так удивились, что даже не успели возмутиться. – Согласитесь, если бы вы были более уступчивы и мы договорились в первые дни, этого могло бы не произойти. А теперь мои войска стоят под вашими воротами, и в них на двадцать процентов меньше солдат.

– Это твои проблемы! – вставил относительно успокоившийся Энум.

Пара стражников по-прежнему держалась за его спиной.

– Ошибаешься, дядя. Разве в договоре не сказано, что только я могу продвигаться в ваших землях с пятитысячным войском?

Иден промолчал, улыбаясь. А вот на лице Энума складка промеж бровей дрогнула – к чему это она?

– И разве вы не обвиняли меня и моего отца в том, что мы якобы не отомстили Шаутам?

Плохо. Если она продолжит, возражать будет трудно.

– Вот что, – быстро сказал Иден, – я думаю…

Бансабира перебила.

– Среди командующих моей армии нет Нера Каамала, моего супруга! – гневно возвестила женщина. – Эти красные выродки или убили, или пленили отца моего ребенка, твоего правнука, дедушка! Разве месть не является общим делом семьи? Моя армия пострадала из-за тех же людей, из-за которых погибла твоя дочь и моя мать! Они отошли сюда, единственно повинуясь своему безукоризненному чувству долга, которое, как ни посмотри, только делает им честь! Они, как и я, надеялись, что тан, прославившийся своим почтением к традициям, поймет все правильно и поддержит их!

Да замолчи ты, думал Иден. Но Бану не давала вставить слова.

– Ты сам не отомстил за свою дочь, тан Иден Ниитас, а теперь смеешь обвинять меня в том, что я пыталась сделать это?! По нашему договору я могу провести через твои земли бессчетное количество раз пять тысяч солдат, не подчиняющихся тану Сабиру. Но нигде не сказано, должны ли это быть северяне или мои воины могут быть кем угодно. И сейчас я требую у тебя без малого девятьсот солдат из сиреневых до этих пяти тысяч! В конце концов, если ты упрекаешь меня в том, что я нарушаю договор, преподай мне урок личным примером и поступи так, чтобы самому его не нарушить! Сделай хоть что-нибудь, чтобы не быть голословным пустозвоном, в конце концов! Будь отцом, достойным дочери, какой была моя мать, тан Сиреневого дома!

Вот тебе, тан Дурак, зло подумала Бансабира. Будешь в следующий раз думать, прежде чем собирать на заседания такие толпы свидетелей.

– И клянусь, больше мы близко не подойдем к твоей ставке, соблюдая дистанцию даже не в десять, а в тридцать лиг!

Энум как-то сжался и обомлел, стал смотреть на Бану почти оробело. А вот Иден сглотнул, сел и нахмурился. В тот момент приветствия несколько дней назад ему не показалось: если кто и сможет поставить на колени ненавистных Шаутов, золоторуких Каамалов и лицемеров-Аамутов, так это она. Была не была, надо решаться.

Иден согласился.

Все офицеры пурпурного воинства сидели в покое Бану, прямо на полу из-за нехватки стульев. Только танша находилась в кресле и жадно пила молоко, удерживая кружку трясущимися руками. Кончилась уже третья, а Бану опять подставила пустой сосуд, чтобы Лигдам налил еще. Выпив половину, танша остановилась – больше не лезло. Самая нервная неделя в ее жизни.

– Рассказывайте.

Мужчины рассказали. Все было почти так, как сказал Гобрий. С той только разницей, что напали на них не ночью, а днем. Приказ удержать позицию любой ценой не выполнили. Гобрий взял вину на себя, рассудив, что эта цена была бы бессмысленной жертвой. А потом еще и выяснилось, что в ее отсутствие Нер Каамал всячески пытался взять управление лагерем в свои руки.

– Я счел нужным вовсе не вступать в сражение. Красных было больше двадцати тысяч, однако Каамал почти сразу рванулся своими пятью сотнями, и пришлось его прикрывать. Так потери и получились.

– Так куда он в итоге делся?

Гобрий молчал.

– Оказался у Шаутов? Как?

Гобрий пожал плечами.

– Я вырубил его, – вздохнув, признался Дан. – Он никак не унимался; я пытался увести войска с линии, а он – втянуться в гущу, короче, проще было оглушить его и прибрать с собой. Я поручил это нескольким солдатам из нашего подразделения, но их почти всех перебили. Спаслись двое, они и сообщили, что Каамала взяли в плен. Доспех-то у него примечательный, сразу ясно, что он танской крови… – И, будто опомнившись, Дан совершенно разбито попросил прощения. В том числе и за «то самое задание». Его он тоже не смог выполнить. Выглядел Дан при этом до того несчастным, что Бану ему даже посочувствовала.

– Я предложил отойти сюда, – сознался Дан в оконцовке. – За это меня тоже простите, пожалуйста. Я не думал, что это может доставить столько проблем. Я думал, тут либо все разрешится, если вы живы, либо мы погибнем в бою, пытаясь доставить тану Сабиру ваше тело и по возможности голову вашего деда.

Бану коротко глянула на Гобрия. Он-то хорошо знал, как Сабир уповал на восстановление союза с Сиреневыми, и уж что особенно могло помешать такому исходу дела – голова тана Идена, привезенная отдельно от туловища.

– Ясно. – Танша обвела всех взглядом. – Это было лучшим решением. Гистасп, останься, остальные свободны. Гобрий, вернись в лагерь, кто-то должен быть там на случай непредвиденных обстоятельств. Раду, вы держитесь поблизости.

Телохранитель кивнул. Мужчины в большинстве вышли.

– Что дальше? – спросил Гистасп.

– Ниитас пообещал мне дважды по девять сотен, но придется ждать их здесь. Из охраны чертога он не даст никого, да здесь и нет такого числа людей, а чтобы отозвать их с южных границ, нужно время.

– А если уловка?

– Все может быть. Я уже ни в чем не уверена. Сообщи всем командирам – отдыхать регулярно и строго посменно, коней не тревожить, лекарям быть расторопнее. Мы должны быть в боевой готовности днем и ночью, в любое время должны быть способны отразить удар. Да, и пока не трогай Дана, пусть его обязанности на себя временно возьмет Серт.

– Уверены?

– Он всерьез озабочен муками собственной совести, так что дальше собственного носа видит мало. Толку от него сейчас нет. Я сама с ним поговорю.

– А как быть с вашим мужем?

– Выберемся от Сиреневых – потом расскажу. А коль уж мы можем находиться за одно посещение на территории Ниитасов до двух месяцев, если не будем нарушать покоя местных, стоит задержаться. Вдруг он все-таки пополнит нам армию?

Как ни возмущался Энум, Иден сумел его утихомирить. В конце концов, Бану ведь сказала правду! И если Энум, так отчаянно любивший Эдану, не посягнул на жизнь Ранди Шаута или кого-то из его детей, так какое он имеет право обвинять в измене племянницу? Ту, которая единственно скрашивала тоску и печаль Эданы в годы жизни на севере? Которая только и была для нее отрадой и надеждой? Да и потом, разве помощь Бансабире не укрепит репутацию Ниитасов в Ясе, как поборников истинной справедливости? Тан Сабир Свирепый в их глазах был трижды виновен в пренебрежении долгом мужчины и мужа, но дети ведь не ответственны за поступки отцов. Так разве не достойно уважения то, что свою неприязнь к бывшему зятю Ниитасы никак не распространяют на Бансабиру, которая всецело подает пример того, какой должна быть настоящая тану и защитница земель?

Энум, изумленно уставившись на отца, долго молчал, а потом задумчиво кивнул. И впрямь, это же ясно как день! Как он раньше не сообразил, что к чему?

Сколь бы Бансабира ни ждала подвоха, его не последовало. Дед предоставил ей полторы тысячи бойцов под сиреневым знаменем, сотню людей в обоз, пять барабанщиков и трех знаменосцев и велел убираться с его земель поскорее. Месть – значит действие, нечего тянуть. И питаться за его счет всей ордой тоже – в договоре ясно сказано, что вреда для подданных Сиреневого танаара от пребывания на его землях Бану быть не должно.

Факт, что Бансабира, не усомнившись, взяла на себя всю ответственность за действия офицеров, разошелся в рядах со скоростью лесного пожара.

Преследовать Мать лагерей на территории Сиреневых Шаут не стал. Не такой он дурак – воевать еще и с Ниитасами, когда покоя не дают обозленные желтые, с которыми вот-вот распадется мир, заключенный ценой брачного договора, и оранжевые, чьи лазутчики так и шныряют в приграничных землях. К тому же в свое время Ююлы обращались за помощью к хозяевам Яшмового острова в Великом море. Войну-то Ююлы проиграли, а вот островитяне без наживы уходить не захотели и пустились в свободное разбойничье странствие по округе. Шауты приходились оранжевым ближайшими соседями, так что и эта боль теперь свалилась на голову тана Шаута.

Да и не будь ее, Ранди бы за «белобрысой лисой» Яввузов не сунулся. Имевшийся шанс безвозвратно упущен, вести сражения с противником вроде Бану, как показала практика, имеет смысл только на своих условиях, и Ранди их уже задал. У него в клетках сидит Нер Каамал. Что бы кто ни говорил, а бездействовать в данной ситуации танша долго не сможет.

Тан Ранди Шаут жил давно и научился у жизни терпению. Врага удерживают вредом, а заманивают выгодой. Он готов ждать.

Как только Бану вышла к границам сиреневых и синих, она бегло распределила вверенные ей полторы тысячи по имевшимся подразделениям, велев быстро выбрать сотников из их числа. А кроме того, во всеуслышание офицерского состава бросила «кость»:

– Пятьсот акров и замок тому, кто вернет моего мужа из плена. Решите, кто готов за это взяться, и сообщите, – и вернулась в шатер.

Мужчины на улице загалдели. Куш слишком солиден, чтобы не состязаться.

Почти следом за таншей в шатер вошел Гистасп и замер у полога.

– Я не вправе ограничивать тебя, – отозвалась тану. – Как бы ты ни был нужен мне в лагере, если жаждешь собственного надела, иди.

Она махнула рукой, даже не взглянув на командира. Все как прежде, с удовольствием подумал Гистасп. Он оценил все «за» и «против» танского призыва в считаные мгновения. Хорошо иметь своей надел только в том случае, если хочешь, чтобы тебя не трогали. Ну или в том, если планируешь грандиозный заговор и надеешься однажды сесть в танское кресло. Говоря откровенно, последнего ему не видать. Сколько заговоров за всю историю Яса завершилось успехом? Сколькие из бунтовщиков смогли удержаться на месте, не будучи танской крови? А уж как часто такое случалось на заледенелом севере – и говорить нечего. Да и не тянет его в приключения такого рода, признался себе Гистасп. Если быть честным до конца – рядом с ней и авантюры азартнее, и стабильность спокойнее.

– Я здесь не за этим. – Командующий прошел вглубь шатра и остановился у стола, за которым танша склонилась над картами с изображениями местности. – Вы позволите? – указал мужчина на соседний стул.

– Делай что хочешь, главное – не мешай.

Гистасп сел. Все определенно вернулось на свои места.

Убив два дня на обсуждение плана и стратегии с Бансабирой и Гистаспом, Дан, взяв с собой двенадцать сотен, отправился окольными путями в стан алых. Ни о каком сражении речи не шло. Вылазка и только хитрость. Нер Каамал нужен был живым. Ей уже поднадоело пристальное внимание Яфура и Этера Каамалов к своим действиям и их негласное осуждение. Однако Нер попал в плен как нельзя кстати. Кто бы мог подумать, что такой никчемный ахтанат сумеет принести пользу? Воистину пути Богини неисповедимы. Она ничего не упускает из виду и всему находит достойное применение.

Кроме Дана были, конечно, и другие желающие. Всех Бану определила к нему в воинство, указав, что замок получит именно тот, кто освободит Нера Каамала. А руководить затеей все равно будет Дан – помимо того, что ему не откажешь в воинской смекалке, лицо у него по сей день выражало такое раскаяние, что Бану с трудом подавляла желание погладить мужчину по голове.

Впрочем, раскаивается-то Дан не напрасно. Ясно, что, не удержав позиции, он ничего не передал Юдейру. Нет, ничего страшного не случилось, известный ларец с посланиями Дан вернул лично ей, в целости и сохранности, и клялся, что не читал ничего. Но ведь оставалось вопросом: где теперь сам Юдейр? Сумеет ли он их найти?

Как ни крути, он всего лишь должен возглавить тайный отряд разведки. Надеяться, что Юдейр в полном смысле сможет заменить Рамира, глупо.

Бансабира вернулась к практике летучих отрядов, все больше и больше полагаясь на офицеров. Когда не было Гистаспа, она коротала вечера с Сертом, когда уезжал Серт – с Гистаспом. То говорила о несущественном, то обсуждала дела, то молча ужинала, слушая сказания из древних времен. Здесь, в землях синих Наадалов, с первой же группой пленных всего из пяти человек, Серт «преподнес подношение» – привел дряхлого тощего старика с на треть беззубым ртом и арфой в руках. Катх – с дрожащим поклоном представился дед и стал завсегдатаем в танском шатре. Голос у него до сих пор был сильным и звучным, и когда Катх начинал петь, слышало его все окружение Матери лагерей.

Так прошло три недели.

Потом, ночью, в шатер Бансабиры проник Юдейр. Не удержавшись, женщина взяла его за руки. Она надеялась, что он найдет. Стало быть, наука Рамира в Юдейре прижилась.

Отдав несколько приказаний, Бану отпустила бывшего оруженосца. Да уж, Лигдам совсем не такой. Кажется, по Юдейру она будет тосковать всю жизнь.

Когда связь с Юдейром была восстановлена, Бану, посовещавшись с Гобрием и Гистаспом, решила двинуться дальше, вглубь синих земель. Она шла в сопровождении командиров. До слуха доносились обрывки фраз солдатни, приветствия, лязг и грохот кузнечных молотов, лай волкодавов. От собак после бегства от Шаутов осталось немного, но Бану отвергла предложение пустить их на корм.

– В разгаре весна. Самое время вспомнить практику осад. Да и мне уже трудно двигаться. Пока за спиной Ниитасы, можно хоть немного перевести дух. Подготовьте лагерь к завтрашнему утру. Выйдем с рассветом.

– Понял. – Ответственность за все отходы как-то сама по себе легла на плечи Гобрия, так что он уже давно привык к этой обязанности.

– От Дана есть вести?

– Пока нет, – отозвался Гобрий. Тот факт, что перед отправкой Дан не пришел посоветоваться с ним, сильно задел старика. Бану видела и чувствовала, как он обижен. Не дело это, надо чем-то занять.

– Ясно. Если вечером управишься быстро, приходи ко мне на ужин, Гобрий. Расскажешь, что делается. Конечно, компания беременной женщины не особо тебе интересна, но я попрошу Катха спеть. Ему это здорово удается. Лучше, чем нам воевать, – улыбнулась женщина. Гобрий в ответ только буркнул, но Гистасп заметил, как соратник, подтянувшись, сдержал улыбку. Наверняка танша уже решила, что из последних трофеев отослать семье этого воеводы.

– Дальше, – продолжила Бансабира в прежнем бесцветном тоне. – Что-нибудь слышно от Руссы?

– Тоже толком нет известий.

– Маатхас?

– Зажат Вахиифами, – ответил Гистасп.

– С кем бежевые еще воюют?

– С сиреневыми, хотя сейчас у них затишье, и с Раггарами.

– А в союзе, стало быть, с черными? – Бансабира не спрашивала. – Ладно, подумаю об этом в дороге…

Бансабира замолчала, остановившись, и уставилась на одного воина. Мужчина был раздет по пояс, несмотря на время года, и тесал мечом колья для псарен и клеток. Он стоял спиной, чуть поодаль, и понятия не имел, что привлек внимание тану. Предположить, что Бансабира просто таращится на литую мужскую спину со вздыбленными мускулами, представлялось нелепым, поэтому Гистасп уточнил, что не так. Бансабира в ответ как-то вдумчиво мотнула головой и пошла к незнакомцу. Впрочем, когда тот понял, что к чему, повернулся и поклонился, Бану сообразила, что лицо его достаточно примелькалось в лагере.

– Тану, – неловко, почти рубленым жестом, кивнул мужчина, глядя на таншу сверху вниз. Отер лоб запястьем – пот катился градом. – Чем могу служить?

Бансабира только, немного хмурясь, повертела пальцем в воздухе. Не уверенный, что понял правильно, мужчина снова повернулся к танше спиной, все время оглядываясь. Незнакомец заметно занервничал. И едва не проглотил язык, когда кожи под левой лопаткой, четко вычерчивая мускулы, коснулся шершавый женский палец.

– Госпожа? – протянул Гобрий.

Гистасп осторожно заглянул Бану в лицо. Та продолжала легонько хмуриться и вообще имела крайне озадаченный вид. Наконец согнула перст, убрав его в кулачок, и обратилась к мужчине:

– Как тебя зовут?

Тот обернулся и ответил, что Шухраном.

– Имя ласбарнское, – заметила танша.

– Так точно, госпожа. Простите, что-то не так с…

– Все отлично. – Бансабира быстро перевела глаза на Гистаспа и заговорила привычным холодным тоном: – Отправь его к Валу, пусть проверит. Если годен, пусть сразу приступает к службе в отряде, если нет, пусть Вал… – Бансабира еще раз окинула Шухрана беглым взглядом. Надо же, лысый. – Нет, Раду, поднатаскает его перед тем.

– Что? – Как бы это ни было невежливо, Шухран, превосходящий в росте трех командиров перед ним, подал голос. Кажется, он за чем-то не уследил, а тут решается его участь. – Я сделал что-то не так?

– Напротив, – добродушно приободрил мужчину Гистасп. – С этого дня будешь в личной охране тану Яввуз. Перепоручи свою работу и иди к шатрам. Скажи, по приказу тану Бансабиры к Валу. По возвращении я тебя сориентирую.

Недоумевающий и растерянный, Шухран заозирался, но в итоге сказанное выполнил.

– Гистасп, ты сообщил Яфуру и Этеру о пленении Нера?

– Разумеется. Ответа пока нет.

И вряд ли будет. А если будет, то, скорее всего, Этер просто выведет войско и поможет ей отбить Нера. Из всех мужчин Серебряного дома этот представлялся ей самым решительным. Хотя рано судить – собственного свекра она по сей день в глаза не видела.

– Вопросов, я посмотрю, все больше, – отстраненно проговорила танша.

– Можно я тоже один задам? – спросил Гобрий. Бансабира небрежно кивнула. – Чего это вы взяли в телохранители того малого? У него на спине какой-то знак, что ли, которого я не разглядел?

– Да, знак, Гобрий. У него идеально симметричная спина, какие я и в Багровом храме-то встречала, может, раз пять за семь лет. Все равно те, кто с этим родился, и те, кто себя вытренировал, сильно различаются в результате. Этот Шухран абсолютно точно великолепно владеет любым оружием с обеих рук, вот увидишь.

Гобрий не то чтобы увидел, но вечером, когда они с Бану ужинали в ее шатре, в перерыве между частями сказания, которое пел Катх, заглянул Вал. Шухран оказался по-настоящему могуч. Вал даже посокрушался, как это он сам такого-то бойца просмотрел. Бансабира, улыбнувшись, махнула рукой – будет тебе, иди отдохни, завтра выходить. Вал поблагодарил и напоследок сообщил, что приглядел еще нескольких. На днях он представит их танше. Итого – уже тридцать мечей. Да, выдающихся и в силе, и в верности всегда мало.

Утро было блистательным. Светлым, чистым, свежим. И пахло так, как пахнут только последние мартовские дни – последние перед тем, как в апреле здесь зазеленеют луга. Даже в центральной полосе Яса, в землях Ююлов, год назад потеплело далеко не так рано. Еще бы – Синий таннар относился к числу южных земель страны и собственно южными рубежами упирался уже в Великое море.

Шатер Бансабиры убрали, пока танша ненадолго отошла в обозную часть. Когда вернулась, соратники и командиры уже сидели в седлах. Раду держал поводья лошади, рядом с которой стояла подставка для танши. Собравшись с силами и духом, Бансабира поднялась на «ступеньку», занесла ногу, с трудом и болью засунув ее в стремя. Сцепила зубы, схватилась за луку, толкнулась…

И тут же «приземлилась» обратно под общий мужской выдох, вздох или рык. Скользнув одной рукой по седлу, схватилась за живот, ссутулившись и встав на обе конечности. Расширенными от ужаса глазами уставилась под ноги, не веря в происходящее. Лицо залила краска. Краска, чтоб ее! Да она не краснела лет с десяти! А сейчас… боялась даже поднять голову и взглянуть на мужчин вокруг…

Только не это, Великая! Госпожа Войны, она еще сможет, сможет… Сможет сама влезть в седло… Сможет ведь! Бансабира готова была заскулить от отчаяния… Только не это.

Губу закусила до крови – еще не хватало расплакаться здесь. Бессильная злоба на себя, на этот проклятый живот, на собственную немощь – да на все! – задушила Бану свинцовым комом в горле. Чего бы ей ни стоило, она поднимется в это чертово седло! Бансабира вновь сжала зубы, подивившись, что те не раскрошились, повторно попыталась поднять ногу, но чья-то мягкая рука остановила. Бану перевела глаза – рядом стоял Гистасп. И когда успел спешиться?!

– Не нужно, госпожа. Я вам помогу.

Ей не нужна их жалость, отмахнулась Бану, все еще сжимая челюсти и невидящими глазами глядя перед собой.

– Уйди, Гистасп, – процедила сквозь стиснутые зубы. Однако мужчина даже не думал уходить. Видно же, насколько ей больно, и явно болит не только тело, сообразил командир. Но выбора нет.

– Я помогу, – с нажимом произнес он, наклоняясь и подставляя под танское колено сложенные ладонь в ладонь руки.

Бансабира по-прежнему медлила.

– Госпожа, либо вы воспользуетесь помощью командира, либо я просто засуну вас в седло, – подал голос Раду.

Только сейчас Бану посмотрела на них всех. Судя по посадке, не один Гистасп кинулся спешиваться минутой раньше. Просто сделал это первым, и остальные остались в седлах.

Бансабира попыталась придать лицу бесстрастное и немного высокомерное выражение:

– Какой ты стал наглый, – а потом оперлась коленом в руки усмехнувшегося Гистаспа и почувствовала, как поднимается над конем, крепко держась за луку.

Когда все наконец оказались верхом и шагом двинули коней, Бану расправила плечи. Щеки все еще горели, и, видя это, Гистасп всеми силами прятал от танши улыбку.