Задача, вставшая перед римскими сенаторами в конце 208 г. до н. э., была не из легких. После чувствительных потерь и более чем скромных достижений в Италии за прошедшую кампанию им предстояло подготовиться к вторжению новой пунийской армии, которую вел Гасдрубал. Для этого в первую очередь надо было назначить способных полководцев, достаточно храбрых, чтобы не убегать от врага, но и не настолько горячих, чтобы не дать завлечь себя и армию в засаду. Из всех имевшихся в наличии полководцев в качестве первой кандидатуры рассматривался Гай Клавдий Нерон, тот самый, что уже воевал в Испании до Сципиона и отличился тем, что позволил обмануть себя Гасдрубалу. Эту неудачу ему, впрочем, простили и считали вполне подходящим для новой должности, только излишне вспыльчивым и скорым на решения.

По мысли сената, недостатки характера Нерона должен был уравновесить другой консул, и наиболее соответствующим «антиподом» для него был признан Марк Ливий Салинатор, бывший консулом в 219 г. до н. э., успешно сражавшийся в Иллирии, но обвиненный в незаконном присвоении военной добычи после войны. Остро переживая обиду, Марк Ливий демонстративно не участвовал в общественной жизни и даже не стригся и не брился, а когда ему предложили должность, долго отказывался. Но, как ни удивительно, получилось так, что никто, кроме него, в коллеги Гаю Клавдию Нерону не годился – Фабий Максим, Валерий Левин и Тит Манлий происходили из патрициев, а по закону в пару к патрицию, каким был Нерон, полагался плебей. В итоге Марк Ливий согласился и вновь стал консулом (к тому времени уже постриженный и побритый). Впрочем, даже после этого он не забыл допущенной к нему несправедливости, и когда перед выступлением в поход осмотрительный Фабий Максим советовал ему начинать сражение, только хорошо изучив своего врага, Марк Ливий ответил, что, как увидит врага, так и станет с ним биться. Когда же его спросили, зачем так торопиться, ответ был весьма примечательным: «Я либо прославлюсь победой над врагом, либо порадуюсь беде сограждан: они того заслужили, хотя чести это мне не прибавит» (Ливий, XXVII, 40, 9).

Правда, существовала еще одна проблема, касающаяся новых консулов, и заключалась она в том, что Нерон и Марк Ливий относились друг к другу настолько неприязненно, что это ни для кого не было секретом. Поскольку вопрос взаимодействия армий имел принципиальное значение, по инициативе Квинта Фабия Максима сенат заставил примириться давних врагов, по крайней мере внешне (Ливий, XXVII, 35, 5–9).

В соответствии со жребием Гаю Клавдию Нерону досталось вести войну против Ганнибала в Бруттии и Лукании, а встречать Гасдрубала в Галлии выпало Марку Ливию Салинатору. Общее количество легионов увеличили на два (всего двадцать три), а по фронтам они распределялись так: четырьмя командовал Сципион в Испании, по два у каждого консула, два «штрафных» легиона по-прежнему на Сицилии (Гай Мамилий), два на Сардинии (Авл Гостилий Катон), два в Бруттии (Квинт Фульвий Флакк), два в Таренте (Квинт Клавдий), два в Этрурии (Гай Теренций Варрон), один в Капуе (Гай Гостилий Тубул), два в Цизальпинской Галлии (Луций Порций Лицин) и два для защиты Рима (Гай Гостилий Катон) (Ливий, XXVII, 36, 10–14). Таким образом, только в Италии действовали пятнадцать легионов, из них семь на юге и восемь на севере.

Как и в предыдущие годы, при проведении мобилизации не удалось избежать трудностей. Людей не хватало, что нагляднее всего показала перепись, организованная в том же году. Теперь римских граждан насчитывалось всего сто тридцать семь тысяч сто восемь человек, в то время как за десять лет до этого их было двести семьдесят тысяч двести тринадцать (Ливий, XXVII, 36, 7; Содержание, 20). Вследствие этого солдат набирали даже в приморских поселениях, которые раньше были освобождены от обязанности выставлять новобранцев (Ливий, XXVII, 38, 1–5).

Тем временем с севера приходили новости одна тревожнее другой. Гасдрубал шел в Италию, и шел быстро. Еще в конце прошлого года послы из Массилии донесли, что пунийская армия прибыла в Трансальпинскую Галлию и активно пополняется наемниками из местных кельтов. По данным послов, Гасдрубал намеревался идти через Альпы уже весной, как только будут свободны перевалы (Ливий, XXVII, 36, 1–4).

Карфагенская монета с изображением Гасдрубала Барки, брата Ганнибала (?).

Так и случилось: в Риме не закончили мобилизацию, а консулы еще не выехали к своим войскам, когда стало известно, что переход армии Гасдрубала через Альпы уже начался. По сравнению с теми опасностями, которые пришлось преодолевать на своем пути Ганнибалу, поход его брата был на удивление легким и быстрым. Причина была в том, что местные племена, в свое время едва не уничтожившие в горах пунийскую армию, теперь отнеслись к пришельцам совсем по-другому. То ли они, как объясняет Тит Ливий, уже привыкли к проходящим по их территориям иноземным войскам и знали, что самим им при этом ничего не угрожает, то ли Гасдрубал сумел более надежно, чем брат, обеспечить их лояльность, но помех по дороге ему никто не создавал. Наоборот, его армия только пополнилась добровольцами из арвернов и прочих кельтских племен, желающих повоевать в Италии. Кроме того, и в самой Италии его уже ожидали союзники: восемь тысяч лигуров были готовы присоединиться к нему, когда он переправится через горы (Ливий, XXVII, 39, 1–10).

Столь быстрый переход пунийской армии через Альпы оказался неожиданным не только для римлян, но и для Ганнибала, который, узнав о нем, стал спешно сниматься с зимнего лагеря и готовиться идти навстречу. Однако все достигнутые преимущества были упущены, когда армия Гасдрубала вступила в долину Пада. Желая, очевидно, своими успехами привлечь еще больше кельтов Цизальпинской Галлии, Гасдрубал начал осаждать Плаценцию, в скором падении которой не сомневался. Однако, вопреки его ожиданиям, колония не сдалась, а попытки взять ее штурмом либо не были удачными, либо не проводились вообще. Потеряв время и ничего не добившись, Гасдрубал прекратил осаду и отправил к Ганнибалу гонцов (четырех кельтов и двух нумидийцев) с письмом, в котором говорил, что намерен соединиться с ним в Умбрии (Ливий, XXVII, 39, 6–12; 43, 1).

Тем временем Ганнибал, узнав об осаде Плаценции и подозревая, насколько это может задержать брата, тоже на некоторое время замедлил свое продвижение. Его остановка, впрочем, не затянулась, и он повел армию на север, в Саллентинскую область. По пути пунийцы подверглись нападению войск претора Гая Гостилия Тубула, который, по словам Ливия, «учинил страшное побоище», в результате которого Ганнибал потерял четыре тысячи человек и девять знамен (Ливий, XXVII, 40, 10–11). Сомнительно, впрочем, чтобы единственный легион Тубула смог нанести пунийцам такой ущерб. Более серьезными неприятностями грозила Ганнибалу встреча с войсками Квинта Клавдия, вышедшими навстречу ему из Саллентинской области. Не желая оказаться зажатым между двумя вражескими армиями, Ганнибал отступил в Бруттий (Ливий, XXVII, 40, 10–12).

Тем временем консул Клавдий Нерон, приняв командование своими легионами, пошел на юг. Под Венузией он встретился с войском Гая Гостилия Тубула, лучшие воины которого перешли под командование Нерона. Теперь, опять же по словам Тита Ливия, консул располагал сорока тысячами пехоты и двумя с половиной тысячами всадников (не очень понятно, как такое количество солдат можно было набрать из двух легионов Нерона и одного – Тубула, даже учитывая союзников) (Ливий, XXVII, 40, 13–14).

Ганнибал тоже пополнил армию отрядами, расквартированными в Бруттии, и направился в Луканию. Туда же двинулся и Клавдий Нерон. Противники встретились у Грумента, который Ганнибал надеялся взять по пути. Его лагерь стоял всего в полутораста шагах от городского вала, а в полутора милях от пунийцев расположились римляне. Врагов разделяло поле, слева от карфагенян ограниченное холмами. После нескольких мелких стычек Нерон решил воспользоваться особенностями местности и, копируя прием Ганнибала, ночью спрятал за холмами отряд во главе с военным трибуном Тиберием Клавдием Азеллом и префектом союзников Публием Клавдием, а наутро вывел из лагеря армию в боевом порядке. Карфагеняне приняли вызов, и сражение началось. В разгар дела из-за холмов в тыл карфагенянам ударила засада, и Ганнибал, чтобы не быть отрезанным от лагеря, поспешил отступить, благо было недалеко. Разгрома удалось избежать, и хотя цифры потерь карфагенян снова могут показаться завышенными (восемь тысяч человек и четыре слона убито, больше семисот человек и два слона захвачено), Ганнибал не чувствовал себя в силах продолжить сражение. Простояв несколько дней на месте, в течение которых римляне предпринимали попытки атаковать его лагерь, в одну из ночей он удалился, оставив видимость присутствия, на север, в Апулию (Ливий, XXVII, 41; 42, 1–11).

После того как Нерон понял, что Ганнибал ушел, он, дав легионерам разграбить вражеский лагерь, поспешил в погоню. На следующий день он догнал пунийцев недалеко от Венузии. Правильного сражения не получилось, но и на этот раз контакт с неприятелем стоил Ганнибалу ненужных потерь: более двух тысяч убитых (Ливий, XXVII, 42, 14–15). Не желая расходовать силы на борьбу с Нероном и оказавшись перед необходимостью пополнить успевшие поредеть войска, Ганнибал, идя ночами через горы, сумел оторваться от консульской армии и отступил к Метапонту. Пока его воины отдыхали, командир метапонтского гарнизона Ганнон набрал в Бруттии новое пополнение, после чего Ганнибал вернулся к Венузии, от которой проследовал дальше на север, к Канузию. Все это время Нерон контролировал его передвижения, но в новые сражения не вступал (Ливий, XXVII, 42, 15–17).

Тем временем четверо кельтов и два нумидийца, которых Гасдрубал отправил передать письмо брату, пытались найти его армию. Пробираясь по чужой стране, они смогли пересечь с севера на юг всю Италию. Осечка произошла уже в самом конце пути, когда они, пытаясь догнать Ганнибала, в то время отступавшего от Венузии к Метапонту, спутали направление и попали в окрестности Тарента. Здесь, на одном из полей, их захватили римские фуражиры и отвели к пропретору Квинту Клавдию. Из допроса стало ясно, что они несут письмо от Гасдрубала к Ганнибалу, и Квинт Клавдий под усиленной охраной переправил их вместе с письмом, которое сам так и не посмотрел, Нерону (Ливий, XXVII, 43, 1–5).

Когда консулу стало известно предполагаемое место встречи пунийских армий, он понял: в его руках шанс, от реализации которого зависит исход кампании, а в перспективе и всей войны. Теперь, чтобы его не упустить, необходимо было действовать быстро и решительно, и Нерон не побоялся рискнуть. Он сразу же отослал письмо Гасдрубала в сенат, приложив к нему свое, в котором не спрашивал разрешения, а только объяснял, что будет предпринимать в сложившейся ситуации. Сенаторов его планы шокировали. Зная, что Гасдрубал направляется в Умбрию, Нерон оставлял порученное ему направление и шел наперерез. Чтобы прикрыть Рим, он советовал перебросить туда легион из Капуи, войска, охраняющие город, разместить в Нарнии (в Южной Умбрии) и провести дополнительный воинский набор (Ливий, XXVII, 43, 5–9).

Для обеспечения собственного передвижения консул выслал гонцов по маршруту, которым собирался следовать: в Ларинскую область, в земли марруцинов, френтанов, претутиев – с приказанием жителям вынести на дорогу съестные припасы, приготовить лошадей и повозки, чтобы можно было подвезти тех, кто отстанет на марше. Из всей своей армии Нерон отобрал самых лучших – всего шесть тысяч пехоты и тысячу всадников (по Фронтину – десять тысяч). Командовать оставшимися должен был Квинт Катий. Объявив, что целью похода станет захват города в Лукании, Нерон ночью вывел свои войска из лагеря и большими переходами пошел в Пицен, где располагались армии консула Марка Ливия и претора Луция Порция Лицина, действовавших в тех местах раньше (Ливий, XXVII, 43, 10–12; 46, 5–6; Фронтин, 1, 1, 9).

Истинную цель своего похода консул раскрыл воинам, только когда достаточно удалился от расположения Ганнибаловой армии. Правда, сохранить предприятие в абсолютной тайне было невозможно, так как во всех городах и селениях, где должны были проходить войска Нерона, жители были заранее предупреждены, и таким образом о маршруте римлян знали десятки тысяч людей. Легионерам приходилось идти буквально сквозь толпы мужчин и женщин, сбежавшихся с окрестных полей, благословлявших их на бой и предлагавших взять все, что может понадобиться. Многие хотели присоединиться к армии, и консул брал тех, кто подходил для военной службы, так что солдат у него прибавилось. К счастью для римской армии, среди всех этих людей не оказалось сочувствовавших карфагенянам, по крайней мере, ни Ганнибалу, ни Гасдрубалу о марше Клавдия Нерона ничего известно не было.

Дойдя до Сены Галльской, где располагались армии Марка Ливия, и остановившись в ближайших горах, Нерон через гонцов связался со своим коллегой, чтобы обсудить план действий. Было решено сохранять скрытность и разместить людей Нерона в лагере Ливия, каждого воина у равного ему по званию, так чтобы общее число палаток осталось прежним. Операция была проведена ночью, и хотя войска Гасдрубала стояли всего в пятистах шагах от позиций Марка Ливия, для римлян все прошло успешно (Ливий, XXVII, 45; 46, 1–5).

На следующий день римские военачальники держали военный совет. Большинство присутствовавших было за то, чтобы дать отдохнуть солдатам, проделавшим долгий марш, и готовиться к сражению не раньше, чем через несколько дней. Нерон был против. Он не только убеждал, но просил и умолял действовать немедленно, пока пунийские полководцы еще не знают, что консульские армии объединились под Сеной Галльской. Если дать бой сразу, можно не только разгромить Гасдрубала, но и успеть вернуться на юг, в Апулию, где пока еще находился Ганнибал. Промедление, наоборот, даст возможность Ганнибалу разгромить опустевший лагерь Нерона и соединиться с армией брата в любом месте, где ему покажется удобным. Все эти доводы в конце концов подействовали, и в тот же день римская армия вышла в поле, предлагая карфагенянам сражение (Ливий, XXVII, 46, 5–12).

Карфагеняне тоже построились в боевой порядок, но Гасдрубал не торопился давать сигнал к атаке. Причина была в том, что при осмотре вражеского войска пунийский полководец обратил внимание на некоторые детали, весьма его насторожившие. Так, он заметил, что многие легионеры вооружены старыми щитами, которых раньше видно не было, лошади некоторых всадников истощены, как после долгого марша, хотя армия Марка Ливия последнее время стояла на месте, и, наконец, общая численность римлян как будто увеличилась. Подозревая, что противостоящий ему консул получил подкрепления, он отдал сигнал по армии вернуться в лагерь, а для проверки своей догадки выслал разведчиков. Принесенные ими сведения в целом подтверждали опасения Гасдрубала. Римских лагерей было по-прежнему два – Марка Ливия и Порция Лицина, в размерах они не изменились, количество палаток тоже. Зато в преторском лагере сигнал звучал один раз, а в консульском – дважды, а это значило, что и армий в том лагере было две. По-видимому, пунийским разведчикам не удалось захватить в плен ни одного из римлян, и Гасдрубал не знал, каким образом перед ним оказались сразу два консула. Пытаясь анализировать ситуацию, он предполагал, что его письмо было перехвачено, что его брат разгромлен (иначе он, конечно, пришел бы на соединение с ним) и теперь продолжать войну в Италии безнадежно (Ливий, XXVII, 47, 1–8).

Выход был только один: отступать, не принимая сражения, по крайней мере до тех пор, пока не станет ясно истинное положение дел. Но Гасдрубалу не повезло. Когда следующей же ночью его армия снималась с лагеря, воспользовавшись общей суматохой и невнимательностью охраны, бежали все местные проводники. Куда теперь надо было идти, никто не знал. Первое время пунийская армия блуждала по полям, когда же воины совсем измотались, Гасдрубал решил подождать до рассвета, а затем идти вдоль берега реки Метавр. Выбор пути оказался не очень удачным, так как русло реки было извилистым, брода не было, и карфагеняне только понапрасну потеряли время, что очень скоро позволило римлянам их догнать (Ливий, XXVII, 47, 8–11).

После того как начались нападения конницы Клавдия Нерона и велитов Порция Лицина, Гасдрубал остановил движение и приказал ставить лагерь на одном из ближайших холмов. В это время подошли основные силы Марка Ливия, и стало ясно, что сражение неизбежно. Прервав обустройство лагеря, Гасдрубал начал строить свои войска в боевой порядок. То же самое делали и римляне.

В первой линии пунийской армии были поставлены десять слонов, за ними лигуры, левый фланг занимали кельты, на правом были иберы, а сам Гасдрубал находился в центре построения. Пунийский полководец сузил фронт своей армии, за счет чего была увеличена глубина строя (Полибий, XI, 1, 2–3; Ливий, XXVII, 48, 5–7).

У римлян центром командовал претор Луций Порций Лицин, правым флангом – Гай Клавдий Нерон, а левым – Марк Ливий Салинатор, который, в соответствии с очередностью, считался в тот день главнокомандующим (Полибий, XI, 1, 4–5; Ливий, XXVII, 48, 4).

Битва началась, и Гасдрубал бросил все силы центра и правого фланга своей армии на левый фланг римлян, решив погибнуть или победить. Ни тем ни другим не удавалось сломить врага, обе стороны сражались с равным упорством, а слоны, вначале потеснившие римлян, вскоре, будучи закиданными дротиками и стрелами, вышли из повиновения и в равной степени мешали как чужим, так и своим (Полибий, XI, 1, 4–6; Ливий, XXVII, 48, 8–11).

Между тем пребывавший на правом фланге консул Клавдий Нерон оказался не у дел: позиции противостоявших ему кельтов прикрывал высокий холм, исключавший всякую возможность для атаки. Обойти левый фланг пунийской армии тоже было невозможно. Наконец, Клавдий Нерон не выдержал и, взяв с собой несколько когорт, от которых на правом фланге все равно не было никакой пользы, прошел по тылам римского строя, обогнул левый фланг и ударил во фланг и тыл иберам Гасдрубала. Этот маневр определил исход битвы. Зажатые спереди и сзади, иберы были почти поголовно перебиты, после чего настал черед лигуров, а затем и кельтов. Из десяти слонов погибли шестеро, причем, по словам Ливия, большинство из них было убито не римлянами, а собственными погонщиками, которые вбивали животным в основание черепа специальное долото, если те выходили из повиновения. Остальные четверо прорвались сквозь ряды сражавшихся, лишились погонщиков и были пойманы после битвы. Гасдрубал находился в рядах своих воинов, но до последнего момента вел себя осмотрительно и делал все, что могло бы исправить положение. Когда же ситуация стала окончательно безнадежной, он ринулся на коне во вражеский строй, где и погиб (Полибий, XI, 1, 4–12; 2, 1; Ливий, XXVII, 48, 7–17; 49, 1–4; Аппиан, Ганнибал, 52).

Сразу после битвы легионеры принялись грабить вражеский лагерь и убивать кельтов, многие из которых до сих пор спали после попойки, которую они традиционно устроили перед битвой (Полибий, XI, 3, 1). Победа была полной, и когда Марку Ливию сообщили, что не вступавшие в бой или бежавшие лигуры и кельты уходят, а для их перехвата достаточно выслать один конный отряд, тот только отмахнулся: «Пусть останется хоть один человек, чтобы рассказать о нашей доблести и поражении врага» (Ливий, XXVII, 49, 8–9).

Бронзовый шлем. III в. до н.э. Британский музей, Лондон.

Данные наших источников о понесенных сторонами потерях расходятся необычайно сильно. Полибий говорит, что пало более десяти тысяч человек из армии Гасдрубала, включая кельтов, а у римлян около двух тысяч. Знатные карфагеняне в основном погибли, но общее количество пленных было велико, и выручка от их продажи составила больше трехсот талантов (Полибий, XI, 3, 2–3). Ливий называет совсем другие цифры: пятьдесят шесть тысяч пунийцев убиты, пять тысяч четыреста взяты в плен; римляне и союзники потеряли около восьми тысяч убитыми, зато освободили из плена более четырех тысяч римских граждан (Ливий, XXVII, 49, 6–7). Исходя из информации Ливия выходит, что численность армии Гасдрубала превышала шестьдесят тысяч человек, что само по себе невероятно, не говоря уже о таких больших потерях. Причина преувеличения, очевидно, лежит в желании римского историка сделать наиболее убедительным сравнение между битвами при Метавре и Каннах, которое он проводит в своем труде (Ливий, XXVII, 49, 5).

На следующую же ночь после сражения Клавдий Нерон ускоренным маршем повел своих солдат обратно в Апулию. Те немногие люди, которых они встречали по пути, разносили весть о победе, дошедшую вскоре до Рима, вызвав там взрыв небывалого ликования. Это было и не удивительно, ведь последние несколько дней все горожане буквально замерли в тревожном ожидании, гадая, чем же закончится авантюра Нерона. Новости об этой победе были настолько желанны, что поначалу им даже боялись верить. Теперь же уверенность в благополучном окончании войны укрепилась настолько, что вновь, как и в мирное время, активизировалась торговля, римляне стали заключать долгосрочные сделки, давать взаймы и возвращать долги (Ливий, XXVII, 50; 51, 1–10).

Тем временем солдаты Нерона всего за шесть дней преодолели расстояние от Метавра до Канузия, у которого по-прежнему стояла армия Ганнибала. Тот, по-видимому, так и не заметил, что часть стоявших напротив него римлян куда-то уходила. Не зная о перехваченном письме брата, он, конечно, не мог догадаться о назначенной ему встрече в Умбрии, как и о том, что происходило на Метавре. Но Нерон не упустил случая особым образом оповестить своего врага. По его приказу специально привезенную отрубленную голову Гасдрубала бросили к постам карфагенян, а в виду лагеря были выставлены захваченные в плен ливийцы, двоих из которых отпустили рассказать о битве. Теперь Ганнибал осознал, что последняя реальная надежда поправить дела в Италии провалилась. Война была проиграна, и единственное, что он еще мог сделать, – это задержаться на Апеннинском полуострове как можно дольше. Снявшись с лагеря, он вернулся на зимовку в Бруттий, который мог еще контролировать. Сюда же им были переведены все жители Метапонта и части Лукании, где он тоже сохранял свое влияние (Ливий, XXVII, 51, 11–13).

В конце лета сенаторы отозвали в Рим обоих консулов, причем Марк Ливий должен был привести и свою армию, так как после разгрома Гасдрубала для контроля над Цизальпинской Галлией было достаточно легионов претора Луция Порция. Консулы подошли к городу в один и тот же день. Доложив в сенате об исполнении своей должности, они в ознаменование одержанной ими великой победы попросили воздать благодарственные молитвы богам, а для себя разрешение войти в город с триумфом. Сенаторы согласились, а так как консулы действовали совместно, то и триумф должны были справить вместе, с той разницей, что Марк Ливий въезжал в город на колеснице во главе своих солдат, а Клавдий Нерон верхом и без войск. Тем не менее в глазах большинства римлян истинным героем был именно Нерон (Ливий, XXVII, 9, 1–16).