Персидский залив
Танкер «Yellow Sea»
20 июня 2031 года
Как я и обещал, учеба закончилась. Начались боевые будни.
Вертолетом – это был «Ми-17» – нас перебросили на формирующуюся танкерную колонну. Мы должны были ее охранять на всем пути прохождения через Персидский залив. В районе Суэцкого канала мы ее сдадим под проводку сменщикам, а дальше у нас будут миссии в Адене и над Оманом…
Старый, еще не скоростной, «Ми-17» летел неторопливо и был полон под завязку. Двадцать с лишним человек со снаряжением для антипиратских миссий, то есть пополам автоматы и снайперские винтовки ДМР, в основном те самые румынские «ПСЛ», короткие, со складным прикладом. Мест всем не хватало, поэтому нас, как новичков, посадили на пол, хорошо, что у нас были с собой мешки, на которых можно было посидеть. Хвостовой люк откинут, там пулеметчик у пулемета и лебедка для сброса. Все по-взрослому…
Я понял, что я полный идиот, если взял набор для тригана с собой, теперь таскай с собой здоровенный, тяжеленный «Вепрь-12». Но делать нечего – не бросать же. Я уже понял: что бросил, то пропало с концами. Придется всюду таскать с собой. Отправить бы в Москву самолетом… тоже хрен отправишь, хрен с пилотами договоришься, это тебе не деталь для автомобиля.
В общем, придется таскать.
Среди настоящих контракторов, которые летели с нами, все были русскоязычные. Или, по крайней мере, умели говорить по-русски. Это я уже понял: с тех пор как на рынке появились русские, произошел невидимый, тихий, но конкретный передел. Раньше у тех, кто нанимался, выхода не было – приходилось хоть на каком-то уровне знать английский. А в бою, когда каждая секунда на счету, раздумывать над командами на чужом языке и командовать самому, не будучи уверенным, правильно ли тебя понимают, – последнее дело. Так что все славяне и те, кто знал язык (а таких было неожиданно много даже на Востоке), пошли наниматься к русским, потому что так было проще.
Вообще, если брать языки, то сейчас на финишную прямую выходят три языка: английский, русский и китайский. Наверное, в Латинской Америке популярны испанский и португальский, а в Африке суахили, например, в Евразии есть и арабский, и урду, но все, кто хочет быть гражданином мира и чувствовать себя нормально в разных странах, должны учить один из этих трех языков. Причем именно в таком порядке. Китайский – на нем говорят миллиард с лишним человек, но сами китайцы, как ни странно, все больше и больше от него отходят. Китайский слишком сложный, он иероглифичен. Понять не могу, как, например, можно сделать клавиатуру компьютера под иероглифы. Из иероглифичности вытекает его бедность: у человека есть предел по запоминанию иероглифов, и предел этот… ну вот вы лично сколько можете запомнить картинок, обозначающих то или иное слово? Немного, верно? Есть пиджин, упрощенный вариант китайского, но и он сложен и одновременно с этим беден. Поэтому китайцы все учат чужие языки. По всему Китаю молодежь почти поголовно говорит на синглише – это искаженный вариант английского с китаизмами, помимо устной речи, у синглиша есть и письменность, основанная на латинском алфавите. Есть вариант синглиша, в котором большая часть слов китайская, но записываются они латинскими буквами, исходя из произношения того или иного иероглифа. Но многие, особенно на севере, часто говорят и пишут на русском. Причин тут множество – и большое количество русских эмигрантов в Китае век назад, и то, что на протяжении нескольких десятилетий русский язык был официально преподаваемым языком в качестве иностранного, и что многие проходили практику в СССР, а потом возвращались в Китай, и то, что на севере Китая много русских покупателей, в приграничных городах многие русские покупают себе квартиру, а в России сдают или вообще переселяются в Китай. На китайских базарах – а я там был, от фирмы ездили, вели переговоры о работе на китайских фондовых площадках, и после переговоров китайцы потащили нас на базар, потому что думали, что русскому ничего, кроме базара, не надо в Китае, – так вот, на базаре торговцы и русские покупатели вообще переговариваются на дикой смеси русского, английского и китайского. Как нам объяснили, этот язык особенный, он очень скудный, но емкий и появился от того, что первые торговцы и первые русские челноки часто не знали языка друг друга и пытались общаться на английском, плохо зная и его. Например, слова «чипа-чипа» означает требование снизить цену на товар и одновременно приглашение поторговаться. Происходит от английского cheap – дешево, хотя сразу и не поймешь. А вот счет основан на упрощенном китайском – и, а, сан, сы, у – и так далее.
А вот русский язык неожиданно стал популярным, он вышел на второе место в Интернете, чего не смог сделать, например, испанский. На нем говорили и писали многие жители бывшего СССР, Восточной Европы, мигранты со всех стран света, израильтяне. И здесь, в мире служб безопасности, он тоже был популярен. Например, среди инструкторов у нас были чех Карел и израильтянин Миша. И они говорили на русском, хотя Миша отлично и английским владел. Здесь, в вертолете, тоже все переговаривались по-русски, насколько это позволяла турбина.
Я сидел сзади, у самой аппарели, и между мной и свободным полетом была только красная сетка из полимера, какой в Швейцарии ограждали опасные участки дорог, на которые камни сыплются. Сначала мы летели над пустыней, то тут, то там видя искусственные оазисы, кондоминиумы и прочие признаки присутствия человека в том месте, которое Господь сделал одним из самых неблагоприятных и негостеприимных для людей. Потом мы пошли над морем, но постоянно держа в виду побережье – там были порты и марины с яхтами, почти пустые, кстати. Потом пошли мористее, и берег пропал из виду.
Персидский залив, кстати, помойка еще та. Пока мы шли над берегом, я обратил внимание, насколько захламлено побережье, если это не пляж дорогого отеля или кондоминиума. Грязища просто адская, целые горы мусора, вынесенные прибоем на берег, и все это покрыто черной нефтяной жижей. Просто ужас какой-то. И все – под сорокаградусной жарой, представляю, как воняет. Дело все в том, что танкеры порожними не могут идти, они перевернутся, поэтому в пустой рейс в танки закачивают воду. При подходе к порту загрузки танкеры сливают грязную воду из танков прямо в залив. Этого нельзя делать, но все это делают. Поэтому здесь давно нет рыбаков, давно нет ловцов жемчуга – все это ушло в прошлое, в такой воде ничего не выживет. Кстати, для тех, кто не знал, – семьдесят лет назад Абу-Даби был нищей провинцией, и основной доход там был от ловли жемчуга. А потом японцы придумали, как выращивать жемчуг на устричных фермах, и у Абу-Даби пропал и этот источник дохода. Но уже через двадцать лет они приглашали иностранных рабочих, чтобы строить в пустыне небоскребы. Не наводит на размышления? Меня вот наводит. Конечно, тут сыграло свою роль и исламское финансовое право, запрещающее спекулятивные операции, и нефтяной бум, отчего на полуострове образовался избыток денег, но все равно. Если, например, исламское финансовое право так благотворно воздействует на экономику, так может, и нам принять его?
Хотя нет, глупости говорю. Плакала тогда моя работа.
Мы шли низко, и чем дальше уходили в море, тем больше было всяких судов, в основном танкеров. Попадались и яхты. Чаще всего стоящие на якоре – местные богачи научились пережидать вспышки народного гнева на борту яхт. Потом вертолет начал снижать скорость, и кто-то заорал:
– Первая группа, на сброс!
Я сначала не въехал, но меня ткнули в спину, и кто-то заорал в ухо:
– Оглох, что ли?
Нашей первой миссией была охрана танкерной колонны.
Танкер был старый, еще с надстройкой, но переделанный под хождение в конвое в беспилотном режиме. В ВВС это называется «опционально пилотируемая техника», то есть способная летать и с пилотом и без. Команды на нем не было, они покинули танкер на вертолете, как только вывели его в море, отвели от выдающегося на мили в море «порта» – так называется трубопровод, через который танкер и загружается нефтью, – и теперь, поставленный в колонну, он должен был идти в беспилотном режиме, повинуясь команде, идущей в рейс на головном танкере. В порту прибытия, а они шли до Амстердама, команда высадится на борт на вертолете и аккуратно, вручную поставит танкер под разгрузку. Еще одна команда поможет танкеру пройти Суэц, это считается опасным, но команда не полная, там только рулевой и лоцман, после прохождения канала небольшой вертолет перебросит их на следующее судно. Всего танкеров, идущих один за другим в беспилотном режиме, пять, головной, шестой, – с полной командой. Там же у них есть вертолет на площадке над надстройками. Если с одним из беспилотных танкеров что-то случится, например, с двигателем, аппаратура покажет это, а вертолет быстро перебросит команду ремонтников на помощь. Но в обычном режиме танкер не будет нуждаться в присутствии человека вообще. Это, кстати, одна из примет нового времени – все больше и больше мы не нуждаемся в присутствии человека вообще. С одной стороны, это экономично – вместо шести полных команд всего одна. Раньше, говорят, капитан такого супертанкера за то, что привел судно в порт на три дня раньше срока, мог от судовладельца в подарок автомобиль получить – понятное дело, оборот денег и все такое. А теперь вместо шести капитанов нужен только один, и никто и близко не задумывается – а что делать оставшимся пяти капитанам? Зато мы даже радуемся, заливая на заправках топливо на пять-десять центов за галлон дешевле.
Зато по условиям страховки на корабле при прохождении определенных участков нужна охрана. Морской регистр Ллойда – уникальная, кстати, организация, существующая уже двести лет и ни разу за последние несколько десятилетий не показавшая прибыли, – так вот, морской регистр Ллойда указывал районы повышенной пиратской опасности, а страховая компания вносила в полис требования о присутствии на борту вооруженной охраны в количестве не менее четырех человек, сертифицированной. Вот почему мы высаживаемся и поведем корабль до Баб-эль-Мандебского пролива. Там нас сменит другая группа, которая вылетит из Адена на вертолете, и там же на борт высадят лоцмана. А в Средиземном море поведут уже израильтяне, договоренность есть, и все сферы влияния поделены. Естественно, ни один судовладелец не раскошелится на охрану до Амстердама – оплата у нас даже не посуточная, а почасовая. И кстати, сам я за проводку никаких денег не получаю, их забирает фирма как часть платы за мое обучение. Не люблю работать бесплатно, но, похоже, придется…
Нас двоих сбросили через хвост, а опытные операторы пошли через боковую дверь. Нас было двое, я и Марк с ганзы, инструкторов тоже было двое. Сбрасывали нас без посадки, но безопасно – на большую белую вертолетную площадку, которая была надстроена над надстройкой танкера уже после его постройки, тогда, когда его переводили в беспилотный режим. Теперь для каждого танкера было обязательным иметь вертолетную площадку как минимум для среднего вертолета по причинам, описанным выше, – надо же высаживать и снимать экипажи и ремонтные бригады. И для нас, конвойщиков, оно легче.
Ослепительно-белая, покрытая каким-то полимерным материалом площадка толкнула в ноги, я выпустил трос, и следом сбросили мой рюкзак и мешок с оружием. Спасибо, не забыли. Следом свалился Марк, инструкторы приземлились рядом. Грохот оглушал, ветер рвал волосы, пахло морем и выхлопом… потом вертолет стал отходить, и мы выпрямились. Вертолет уходил в сторону, медленно перемещаясь к следующему танкеру, чтобы и там сбросить четверку – команду безопасности.
Как интересно. Команда моряков больше не нужна, а вот команда безопасности нужна во все большем числе мест.
Операторы – опера будут звать, так проще, – пришли в норму первыми.
– В строй становись.
Идиотизм. Их двое – и нас двое. Офицеры, б…
Двое, с бородами, неприметные. Тому, кто говорит, явно за сорок. У одного – «Застава М91», короткая, у другого – «ПКМ».
– Значит, я Москаль, а это Хохол. Но мы так-то дружим. А вы – салаги. Ясно?
Да уж ясно. Правду говорят – после АТО полно украинцев в частных контракторах.
– Ясно?!!
– Так точно.
Ничего…
– Первое правило – мы по жизни правы. Второе правило – если мы не правы, смотри правило первое. Мы говорим – вы делаете. Без базаров. Ясно?
Сейчас не время.
– Так точно.
Бородатый посмотрел на нас двоих.
– Ты, – он ткнул пальцем в меня, – идешь со мной на обход. Тебе – поставить палатки. Готовить умеешь?
– Плохо – ответил Марк.
– Ничего, научишься. Там камбуз внизу. Все ясно?
– Так точно.
– Двинули.
Вниз вела лестница, простая, в четырнадцать колен, приваренная, крашенная белым. Почти как пожарная, пристроенная сбоку к зданию, – тут, на танкере, вообще, кстати, все было сделано так, что явно видно стремление сэкономить любой ценой. Лестница гремела под ногами, мы спустились вниз. На палубе грязища была такая, что и не выскажешь, смесь нефти, высохшей соленой корки от воды и песка, который выносит ветром в залив. Если бы тут был капитан, он непременно послал бы своих людей навести порядок на палубе. Но капитана больше на этом судне не было. Теперь корабли без капитанов. Как там…
Но забыли капитана два военных корабля,
Потеряли свой фарватер и не помнят, где их цель,
И остались в их мозгах только сила и тоска.
Непонятная свобода обручем сдавила грудь,
И неясно, что им делать: или плыть, или тонуть.
Корабли без капитанов, капитан без корабля,
Надо заново придумать некий смысл бытия.
Нафига?
Что касается меня, то я знал на фига. Надо было прояснить суть наших взаимоотношений раз и навсегда. Потому что я не салага, никогда не был им и не буду. И не потому, что у меня понтов выше крыши. А потому, что у меня в кобуре пистолет – хотя бы поэтому. Мы примерно одинакового возраста, так что вопроса уважения старших не стоит.
Надо только аккуратно цапнуться, чтобы к маслу и грязи под ногами не прибавилась еще и кровь…
Москаль, как он себя отрекомендовал, шумно топал у меня за спиной, и я даже знал, что он думает. Я вообще чел проницательный, так-то. Я в его глазах мажор, который решил стать крутым мужиком и потому заплатил немалые деньги за то, что он получает бесплатно, да еще ему и приплачивают. Но при этом разум Москаля кипит от жажды справедливости и желания разобраться с «буржуем» и «пиджаком». Я не испытываю в связи с этим никаких иллюзий, я для него классовый враг. Это у нас было, есть и еще не знаю сколько будет. Чтобы понять это, достаточно посмотреть на работу официантов в Москве, даже в дорогом мясном ресторане, и в той же Вене. Вроде и там, и там не хамят, но в Москве чувствуется… Просто мы это предпочитаем не замечать.
Надо было обойти всю палубу по периметру, проверить, на месте ли ограждение, препятствующее проникновению на палубу, убраны ли все лестницы, открыты ли все краны системы водяной завесы, которая помогает от пиратов, если это бывшие рыбаки, а не спецы, включены ли тумблеры звуковых установок – это одновременно и сирены, и звуковые пушки. Идти было сложно, и не только из-за грязи под ногами, но и из-за того, что на палубе танкера было полно всяких труб, оголовков труб, каких-то стальных решеток, переходов и прочего, и прочего, и прочего.
Вот на одном таком переходе я и споткнулся. Намеренно.
– Иди…
Это он сказал напрасно – я резко развернулся к нему и отшагнул назад.
– В чем проблема?
– Чего? Иди давай.
– Считаешь, что ты крутой мен, а я лох, так что ли?
– А что, не так?
Я посмотрел по сторонам. Внимание мое привлекло ведро. Не понимаю, какого хрена тут делать этому ведру, но оно тут было. И я снял его и подал Москалю.
– Подкинь в воздух. Как можно сильнее.
Тот презрительно посмотрел на меня, потом внезапно и резко бросил.
И если он считал меня лохом, то делал это совершенно напрасно.
Пистолет в руке, разворот, весь вес на опорную ногу. Стрелять хреново – снизу вверх, под резким углом, да еще против солнца. Секрет в том, чтобы дождать, пока ведро или что угодно, любая мишень, на мгновение зависнет в воздухе, собираясь падать вниз. И только потом стрелять. Ведро – мишень большая…
И блямкает хорошо.
И самое главное при стрельбе с механическим прицелом – смотри на мушку, а не на цель. Будешь смотреть на цель – будешь мазать.
Я успел сделать три выстрела. Ведро гулко блямкнуло и улетело вниз. Истерикой срочного вызова заработала рация, Москаль нажал на прием.
– Москаль… не, отбой, норма. Норма, говорю. Тренировки, б…
Ну, б… так б… Я не гордый.
Москаль смотрел на меня… но как-то уже по-другому смотрел.
– И че?
– Повторишь?
– Че такого-то.
– Ниче, – сказал я, – просто не возбухай. Веди себя вежливо. Вежливость жизнь продлевает, слыхал?
Если надо, я могу быть убедительным. Даже очень убедительным. Даже очень-очень убедительным. Такие вот «наезжанты», как Москаль, обычно хорошо чувствуют людей и, понимая, что получат отпор, не лезут. Я это хорошо понимаю – как москвичу, мне постоянно приходится иметь дело с кавказцами – ухари еще те. Но если они понимают, что человек перед ними готов убивать, они быстро сдуваются.
Вот и Москаль посмотрел еще раз на меня, на руку у кобуры и решил, что ловить тут нечего.
– Ладно, иди…
Я улыбнулся:
– Только после тебя, друг.
Обратно мы поднялись в мрачном молчании, я заметил, как переглянулись Москаль и Хохол. С АТО, что ли, оба? Понятно и без слов – не проканало. Это нормально, кстати, в любом мужском коллективе всегда первым делом выясняют, кто круче. Мне в общем по фигу. На лидерство я не претендую, но и хвосты подносить не буду. Никому. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Кстати, если вы думаете, что частные военные контракторы – это рыцари без страха и упрека, спешу вас обрадовать: ни разу не так. Настоящие спецы, как я уже понял, работают в личке, то есть личными телохранителями. Там и квалификация повыше нужна, и жалованье поболее. Вторая по степени значимости и уровню оплаты работа – операции высокого риска. Под этим подразумевается банальное наемничество, активные, атакующие действия. Цель – обычно это «Аль-Каида» и ее филиалы, но там бывает всякое, только плати. На Украине, например, наемники против нас воевали. А на проводке танкеров в основном всякая шпана. Тут ее полно. Это те, кто вынужден скрываться, кого уволили из армии или полиции, кто сбежал от долгов. Казаки – из каждых трех казаков, кстати, двое – обыкновенная шпана и мразь, штаны с лампасами нацепившая. Занимаются мелким рэкетом на рынках, а вот как только приходят кавказцы, начинают ссать, либо сразу, либо после первой разборки. Потому что у кавказцев есть кое-что, чего нет и в помине у них, – круговая порука и готовность мстить один за другого. Шпана друг за друга мстить не будет, друг за друга подставляться не будет, это даже не стая на промысле, волки друг друга просто так не бросают. А эти… судя по прозвищам, имеют какое-то отношение к событиям на бывшей Украине. Там тоже мрази столько, что не разгребешь.
Так что надо просто ставить себя сразу. И все.
Пиратов на горизонте не наблюдалось, поэтому я спокойно, прямо на вертолетной палубе поставил палатку, натянул тент и забрался под него, чтобы не быть под прямым солнечным светом. Странно, но мне почему-то и в голову не пришло, что раз танкер переделан из пилотируемого, то там внизу комфортабельные каюты, где и можно залечь на боковую.
Разбудил меня стук ботинок по железу. На площадку поднялся Саня-Марк и сообщил, что еда готова. В этот момент он, как человек, для меня и умер.
Надо объяснять почему? Ну, если надо, то и объясню. Вопрос не в понтах, понтоваться многие могут. Рынок не любит понтов, можно кидать понты сколько угодно, но по факту ты или в плюсе, или в минусе, и никаких промежутков между этим быть не может. Хотя вру – может. До сих пор помню – знакомый парнишка купил на все деньги Ростелеком, еще и с плечом, Ростелеком ушел вниз, он платил за плечо каждый месяц проценты, и так – четыре года. Он гордо говорил всем, что это долгосрочная инвестиция, и через четыре года вышел, вернув свои деньги. Даже не поняв, что в это время он выглядел полным мудаком и прозевал несколько благоприятных возможностей. Воистину каждая долгосрочная инвестиция – это неудачная спекуляция.
Но речь не об этом. Опять меня на родное, биржевое потянуло.
Суть в том, что в каждом коллективе ты ставишь себя. И важно с самого начала поставить себя правильно. Если мне с ходу с наездом скажут приготовить обед, я пошлю собеседника в пешее эротическое, и пусть останусь даже голодным. Это дело принципа. Если мы все, как одна команда, соберемся и решим, кто и что делает, я сдохну, но сделаю. Потому что команда есть команда, нельзя ее подводить.
Видимо, фондовый рынок делает одиноких волков, замкнутых в себе, уверенных, молчаливых и внутренне конкретно крутых. А вот рынок недвижимости, где надо прогибаться под покупателя, делает людей совсем другими. Мне плевать. Это ему жить. Но он для меня умер. Это значит, что я ему больше не доверюсь ни в одном деле серьезнее, чем сбегать до ближайшего магазина, у меня никогда не будет для него денег взаймы, и я бы не хотел, чтобы он прикрывал мне спину, когда припрет. И ничего в целом мире не может заставить меня изменить свое решение. Людей, как и инвестиции, оценивают так – раз и навсегда.
Эти двое посмотрели на меня и потянулись пожрать. А я, наверное, даже жрать сегодня и не буду. Может, завтра. А на сегодня у меня питательный батончик есть, даже два. Вот.
Ночью начались проблемы.
Танкеры кильватерным гордым строем шли к узилищу Ормузского пролива, над нами несколько раз пролетали на большой высоте реактивные самолеты, запущенный с головного танкера беспилотник вился над конвоем подобно пастушьей овчарке, а так все было за-ши-бись. Сидишь на верхотуре, ничего не делаешь – и за это люди получают деньги.
Ближе к вечеру распределили, кто и когда стоит на вахте. Удивительно, но почему-то на вахте бодрствовал один человек, по моим прикидкам, должно было быть двое, но это не мое дело, в конце концов. Выставил на телефоне время, сунул наушник в ухо, забрался в палатку и заснул в обнимку с карабином…
Мое время было с двух до четырех ночи. Четыре часа – моряки зовут его собачьим, а есть еще выражение «час волка». Это четыре часа, в это время все физиологические функции находятся на минимуме.
Наушник пропищал мерзко и громко, так мерзко, что я аж подскочил. Сначала не понял, где я, потом дошло. Мерное дыхание моря, едва слышный стук дизеля подсказали мне ответ.
Так…
Первым делом глотнул «Ред Булл». Энергетический напиток, заправка всех, кто работает в бизнесе, – в лагере только он и был. Редкостная дрянь, но окрыляет.
Потом привел в порядок винтовку, пистолет. Взвести и запереть, то есть – патрон в патроннике и на предохранитель. Выбрался… через табун несущихся облаков скромно выглядывала луна, видно было хоть и плохо, но видно. Понял, почему площадка для вертолета такая ослепительно белая. Ночью лучше всего видно.
Саня сидел на краю площадки, свесив ноги и держа автомат на коленях. Нарочно громко топая, я подошел к нему.
– Смену принял. Иди спи, – громким шепотом сказал я.
Он не шевельнулся. Ну, мне-то делов…
Так мы просидели рядом минут десять, потом он зло выдавил из себя:
– Козлы…
– Кто?
– Эти…
О… пошла работа.
– Чего им это не скажешь?
– Скажу.
– Скажи.
Такие люди бывают. Не могут сразу ответить. Их, кстати, надо опасаться: накопят в себе, мало не покажется. Но лично я больше уважать своего напарника по миссии не стал. Это ведь не придумывать ответ на остроту в КВН. Вопрос в том, кем ты сам себя считаешь. Если человеком, то на подобные наезды ты реагируешь однозначно и без вариантов. Если тряпкой, то ты сначала прогибаешься, а потом думаешь – зачем. Самоуважение нужно. Еще в Библии сказано – возлюби ближнего своего как самого себя. Это значит, что если ты не любишь себя, то и ближнего ты любить не способен.
Саня-Марк хотел что-то сказать. Но ничего не сказал, просто встал и пошел к лестнице. Вопросов нет, иди. Каждый решает сам…
Вахта длилась два часа.
После первого мне начало надоедать. Нес я вахту добросовестно, смотрел по сторонам. Ничего нет, только мерный гул дизеля, да иногда огоньки вдали.
А луна совсем зашла за тучи, и стало темно.
Делать было нечего, и я решил от нечего делать проверить свой тепловизор, как он работает. Просто посмотреть, на какую дистанцию его хватает.
Прицепил на карабин… кстати, у меня на карабине и планка Вивера, и боковая с кроном, и не лишняя ни та ни другая. Включил прицел… чернота… чернота, едва заметные белые пятна там, где есть какие-то источники тепла. От нечего делать навел прицел на самый нос корабля, потом попытался найти точку, на которую можно было бы навести его, чтобы определить максимальную дальность.
И вот тут-то я увидел такое, отчего у меня аж во рту пересохло.
Первой мыслью было – не смейтесь – вампир! То ли фильмов насмотрелся, то ли еще что, но показалось, что это вампир. Человеческий силуэт медленно приближался к танкеру справа и был почти у самого его борта. Еще немного…
Ребром ладони скинул предохранитель… я не знаю, видела ли меня эта тварь… Красное перекрестие прицела легло прямо по центру светового пятна… не знаю, что за нахрен это было. Палец дожал спуск, и пуля отправилась в полет, и первая же пуля показала, что вампиры отнюдь не неуязвимы, как это считается. После первого же попадания фигурка дрогнула, а потом, кувыркаясь, полетела вниз.
Дьявольщина…
Я моментально залег на площадке с того борта, с которого шло нападение. Навел прицел в том направлении, с которого к нам приближалась это… существо, но там ничего не было, а это существо я не мог видеть, оно упало в воду и из-за высоты борта не было видно совсем. Зато за спиной послышался топот, подбежал Хохол, плюхнулся рядом, выставил пулемет на сошки и заорал:
– Что?!
– Движение справа!
– Где именно?
– В воздухе.
– Где?!
Объясниться я не успел. Потому что откуда-то из темноты, снизу, по нам ударила очередь, да так хорошо, что мы едва успели убраться. Мы откатились на середину площадки… били то ли из автомата, то ли из пулемета, с глушителем, но в центре площадки нас было не достать, если рядом нет еще летающих тварей.
Проснулись все. Москаль отправил меня сечь наиболее опасное направление – левый борт, приказав не высовываться и стрелять, только если через борт полезут, а сам начал долбить, вызывая подкрепление по рации. Я выполнил приказ, залег так, чтобы меня с воды не достать было, и начал шарить с тепловизором по всему борту. Хохол побежал врубать защиту.
Но никто на борт не лез, врубилась защита – одновременно и прожектора, и водяные струи, – и танкер наш стал похож на фонтаны в Сингапуре – танцующие фонтаны, одна из достопримечательностей. А потом над нашими головами прожужжал на малой высоте «MD540» – со своим «М3М» под брюхом он мог разнести в щепки любую пиратскую халабуду, и все это знали. Вертолет жужжал, невидимый в темноте, потом дал очередь… в общем, поспать сегодня точно уже не удастся…
«Вампира» никто не искал – никто даже не думал останавливаться. Останавливать даже не одно судно, а целый конвой, чтобы посмотреть, «что это было», – полный бред.
Утром мрачные и невыспавшиеся Москаль и Хохол выслушали мой рассказ. Я сам понимал, что выгляжу полным идиотом. Если бы я мог, я бы предъявил им карточку памяти… но увы, у меня прицел бы армейский.
Когда я закончил, Москаль пожал плечами, а Хохол предположил:
– Пояс?
– Здесь?
– А чо? Как «Карину» грабанули?
– А танкер-то на фига?
– А хрен их знает.
– Что такое «Карина»?
– Да был тут… нюанс.
– Судно, с хорошим грузом шло, – объяснил Хохол, – тихо высадились, перехватили управление и угнали. На нем было четверо – по дырке в башке. Профи.
– Там в порту уже проникли, – возразил Москаль, – смотреть надо было.
– Ага.
– Ладно, молодой. Можно сказать, с крещением.
Мне показалось, что Хохол ко мне относится в целом лучше, чем наш команданте.
Из своего рюкзака Хохол достал бутылку медовухи с перцем, что вообще-то было запрещено, встряхнул. Разлили.
– Будьмо!
Ну, будьмо, значит, будьмо.
На площадке, на ее окантовке, нашли следы от обстрела и пулю, в которой после осмотра признали пулеметную. Но больше укусить нас никто и не пытался. И это, черт их побери, правильно…