Бывший Йемен
Близ Сааны
20 июня 2031 года
– Готов?!
До сих пор не могу привыкнуть к командам. В IPSC повышенные требования безопасности. Первая команда, которая подается, – стрельбище под огнем, с этого момента никто не имеет права находиться далее определенной черты. Далее зарядить, приготовиться – по этой команде примыкаешь магазин, досылаешь патрон в патронник и снимаешь с предохранителя. Дальше вопрос «Готов?» – должен подтвердить готовность к выполнению упражнения, дальше внимание – последняя команда, сигнал таймера, может прозвучать в любой момент – и собственно, по таймеру стреляешь. Здесь ты перемещаешься по импровизированному полигону с заряженным оружием, а вместо обычного порядка команд только две – готовности и огня.
– Готов.
– Огонь!
Видно через обычный старенький «ЭОТЕК» хреново, но ничего.
Первая очередь идет пристрелочная – из пулемета легко стрелять, потому что там часть патронов трассирующая, можешь корректировать огонь по факту. Два трассера уходят к цели, ложатся удивительно близко.
– Дальше!
Да сам вижу. Корректирую и очередью прошиваю бочку. Приноровившись, снимаю вторую и третью. Необычна и сама стрельба очередями – когда твое оружие бьет только одиночными, контролируешь каждый выстрел. Пулемет имеет другое назначение – ты накрываешь огнем цель, и неважно, даже если одна-две пули из десяти попадут в цель, это уже хорошо. Пулемет может вести и прикрывающий огонь – когда головы не поднять. Как нам объяснили в тренинговом центре, вообще пулемет нужен в основном для того, чтобы поражать групповые и замаскированные цели, – ведешь максимально плотный огонь и поражаешь цели просто по закону математической вероятности. Если бы я был буддистом, то сказал бы, что у пулемета другой дзен, нежели у винтовки.
Но я не буддист.
Остаток короба я не расходую. Все цели поражены – чего еще надо?
– Стрельбу окончил, цели поражены.
В IPSC есть команда «разрядить, показать», но тут этого нет. Просто оставляю пулемет на огневом рубеже, даже неразряженным, и встаю.
Мой напарник по вертолету хлопает меня по плечу:
– Добре. Добре…
– Русы хорошие воины. Не хуже нас…
Это сербы. Точнее, не сербские сербы, а боснийские сербы. Они составляют значительную часть наемников тут, потому что никакой нормальной работы на их родине нет. Идиотское, нежизнеспособное государство с тремя правительствами разом, для каждой из общин Боснии и Герцеговины. По мне так и одного правительства более чем достаточно, даже слишком. Большая часть боснийцев зарабатывает за границей. Часть просто работает, часть – на таких вот военных шабашках. Сербы прибились к русским из чувства общности и близости языка. Мусульмане, как я понял из разговоров, работают на британцев, что само по себе говорит о многом. Например, о том, кому выгодно все то, что здесь, на хрен, происходит.
Под слова «добре, добре» идем к столу. В Йемене нет коров и, по понятным причинам, свиней, поэтому йеменцы питаются либо бараниной, либо козлятиной. И то и другое – мясо скверное, у баранины очень тугоплавкий жир, а козлятина – вонючая, не зря говорят – пахнет козлом. Здесь постоянный лагерь, и потому сербы жарят мясо так, как делают это арабы. Раскаленный до красноты противень, около которого становится жутковато, мясо быстро бросается на него, так же быстро переворачивается. Когда жаришь на таком раскаленном противне, мясо покрывается корочкой сразу, и из него не выходит сок. Лично я при виде этого противня какое-то неприятное чувство испытал, передернуло вроде. Обожжешься на таком – полруки оставишь.
К мясу лепешки, зелень. А вообще наемники здесь, как и местные, жуют кат. Как я понял, кат притупляет чувство голода, что немаловажно в стране, которая никогда не наедалась досыта. Но я кат жевать не собираюсь. Пусть даже чувствовать себя буду хуже, чем остальные.
Что касается каравана, то мы его довели без трабблов. Вертолет летел, конвой почти не было видно из-за пыли, никто на него не нападал. Потом нас заменил другой такой же вертолет, а мы сели на одной из промежуточных площадок для дозаправки. Завтра возьмем другой конвой и пойдем в другую сторону – как я понял, в сторону Омана и Саудовской Аравии, в пустыню. Так тут и работают контракторы, перемещаются от площадки к площадке, берут караван за караваном. Обычная работа в новом, неуютном и жестоком мире, который мы построили.
Еще я задницу, простите, натер неудобным временным креслом. Следующий раз, наверное, сяду за пулеметный порт, там, по крайней мере, нормальное место, а не времянка.
Мясо тем временем положили на большой камень, лежащий посреди костра. Это, как я понял, вторая стадия готовки.
– Браты… – сказал я, подражая тому, как переговаривались сербы, – а вот скажите, вот хотят машины, чего-то тут везут. А кто это здесь покупает? И на какие шиши? Они же тут не работают все, всякой хренью занимаются. Откуда бабки покупать?
Сербы засмеялись, потом Милош, снайпер и мой теперь босс, начал объяснять:
– Здесь не так живут, рус, здесь совсем по-другому живут. Если бы мы так жили, мы бы Югославию не потеряли. Тут семьи по двести-триста человек. И все едины – не разорвешь, – серб показал неопределенное движение на руках, как белье выжимал, – иногда целая деревня – это одна большая семья. Или племя. И ты часть ее. Сначала идет семья, потом род, потом племя, потом нация. Но ты всегда часть чего-то. Если в семье двести человек, то каждый занимается чем-то своим. Многие выращивают кат и продают его. Кто-то живет в городе, кто-то торгует, кто-то пиратствует, кто-то уезжает и живет беженцем. Но все обязательно помогают друг другу, и обязательно – деньгами. Если кто-то разбогател и не помогает своему роду-племени, тот изгой. Если кто-то становится, скажем, чиновником, он обязан на все места назначить своих. Так что тут есть деньги, есть. Тут недавно опиумный мак начали в горах выращивать. А чего? Второй Афганистан. Много солнца, жарко, сухо, террасы…
– Грабят, – заговорил второй серб, – пиратствуют. Налетают на Саудовскую Аравию. На той стороне границы больше половины джихадистов – с той стороны. Отправляют сюда целые караваны – шмотье, машины, драгоценности. Сауды, революционеры хреновы, сначала их как братьев приняли, а потом до них дошло, что те тупо их грабят. Придурки. Да поздно дошло…
Да уж… Сауды – это нечто. Это ж надо быть такими тупыми, чтобы развалить страну, где каждому саудиту и подданному короля по праву рождения полагается… квартира. Причем не хрущоба в Суходрищенске, а трехкомнатная махина за сотню квадратов в современном жилом комплексе в современном городе. Придурки конченые, им что, вожжа под хвост попала? Не понимаю таких.
А еще смешнее, что они действительно пригласили на праздник жизни йеменских нищебродов. Это все равно, что нам кавказцев в Москву пригласить. Хотя они и так в Москве есть, полно, и без приглашения.
Ладно, стоп. А то не пропустят мои записки в Интернет, еще штраф огребу за экстремизм.
– Ты в Аден выходил или в гостинице сидел? – спросил меня Милош.
– В гостинице сидел. Я только прибыл – на одну ночь.
– Много потерял. Там сейчас чего только нет. Там есть рынок на Соляных полях, очень большой. На обратном пути зайди – не пожалеешь. Только с оружием.
– А чего там?
– Чего там. Да чего хочешь там. Тачки – какие хочешь. «Порше», «БМВ», «Роллс-Ройс», «Астон Мартин», «Ягуар». Шмотье дорогое, всякие там предметы искусства. Машины сейчас подорожали, раньше они только для своих были, а сейчас африканские перекупщики там шерудят, в Африку их гонят. Золото… ну, золото понятное дело, оно известно сколько стоит. А вот всякое шмотье, статуэтки всякие, мебель дорогая – там ты можешь очень серьезно сэкономить. Если, конечно, разбираешься. Им-то по фигу, цен чаще всего не знают.
Я цены знал.
– А что, насколько там все дешевле?
– Ну, как сказать. Вон, у нас Захар там «Порше» покупал. Хотя давно, там цены повыше теперь. Захар, почем брал?
– Сто отдал. Долларами.
Я удивился:
– Новый?
– То так. «Кайен», бензин.
Цена была копеечная. Я подержанный дороже брал.
– А отправлял как?
– Контейнером. Надо просто знать, к кому обратиться. Если негромоздкое что, то можно просто с кораблем отправить. До Амстердама, а оттуда договариваться, вывозить. Эх, ждет меня мой «Порше», приеду до Варшавы – все паненки мои.
– Ширинку застегни, – пошутил один из сербов, и все засмеялись.
– Ворованное все? – задал глупый вопрос я.
– А то…
– Здесь все, считай, ворованное, – сказал Милош, – только мне как-то пофиг до этого. Если они говорят, что имущество неверных разрешено, значит, и нам их имущество можно подавно.
Утром разразился скандал.
Оказывается, я поднялся не на тот вертолет, для нас был другой, и там был менее опасный маршрут – контроль входа в Баб-эль-Мандебский пролив, а не сафари над горами. Сербы долго разбирались по связи, потом Милош сказал, что раз рус полетел, то и пусть летит, а претензий у них нет никаких.
В общем, меня приняли в команду.
Не знаю… приятно как-то.
Милош подошел ко мне, когда я был у вертолета, похлопал по плечу:
– Я думал, ты проф. Какая ходка?
– Первая, – мрачно сказал я.
Я думал, это прозвучит жалко. Но Милош был серьезен.
– На свете есть несколько народов, – сказал он, – в которых каждый мужчина воин с рождения. Эти народы перенесли много бед и лишений, но их нельзя победить. Твой народ, рус, из таких. Вот почему мы с вами, а не с американцами. Лучше с вами, против всего мира, чем со всем миром против вас. Мы, сербы, всегда помнили это.
– Спасибо, – сказал я, хотя это было глупо.
– Не благодари. У нас есть клич: «Русы с нами». Если русы с нами, значит, все в порядке будет. Не может быть не в порядке…
Второй конвой шел, как я и говорил, на восток.
Все то же самое, только пыли больше. Мы приближались к Руб-эль-Хали, «Пустой четверти», названной так потому, что когда-то она занимала четверть Аравии. Сейчас занимает еще больше. Это одно из самых суровых мест на Земле, почти безжизненное, с температурами выше пятидесяти днем и до десяти ночью. Растительности здесь практически нет, единственное, что есть, – стоянки, редкие оазисы, построенные саудитами потому, что денег девать некуда, да жирные змеи трубопроводов. Саудовская Аравия и Катар построили стратегический трубопровод в Оман для того, чтобы грузить танкеры и суда со сжиженным газом в Омане, минуя смертельно опасную узость Ормузского пролива. Этот трубопровод был более важен, чем в свое время для нас газопровод «Дружба». Иран безучастно наблюдал за тем, как тянут газопровод, потом, как начали строить завод по сжижению газа в Омане стоимостью около пятидесяти вечнозеленых ярдов и когда деньги были вложены, он просто послал местным племенным боевикам несколько сухогрузов с автоматами Калашникова, пулеметами и ракетами РПГ. Все они разгрузились в Салале, прибрежной столице провинции Дофар, и началась война. Тема для войны была примерно та же, что и шестьдесят лет назад: распределение прибылей за прокачку газа, нефти и работу завода по сжижению. Прийти к согласию не удалось, теракты в горах продолжились, прокачку по трубопроводу остановили, завод тоже стоял, война шла своим чередом. Хорошо еще, что завод по сжижению газа построили не на континенте, а на принадлежащем Оману полуострове Масира, на территории, где когда-то была британская военная база. Для тех, кто не знает: взрыв танкера со сжиженным газом – это все равно что взрыв тактической ядерной бомбы. Но они его все равно взорвут, вот увидите. Тут так живут.
Тут уже было веселее. Конвой шел по одному ему известной караванной тропе. Первым делом я обратил внимание на горелую машину, которую столкнули с дороги, потом – еще одна. Потом я заметил всадников в черном, они скакали на лошаденках, сверху показавшихся мне низкорослыми, и стреляли из «АК-47». В нашу сторону стреляли.
– Бей, чего смотришь! – крикнул серб.
Я приложился к пулемету, отсек очередь. Удачно – увидел, как кувыркнулась лошадь и как полетел с нее всадник, скакавший без седла. И тут же получил затрещину от Милоша:
– Предупредительным! Перед ними бей!
Вот же… Я отсек очередь, затем еще одну. Вздыбилась земля, полетела пыль. Всадники поворачивали в другую сторону…
Промежуточная посадочная площадка для вертолетов представляла собой большой кусок земли между горами и собственно пустыней. Земля тут глиняная, каменистая и солоноватая, очень твердая. На этом месте были размечены посадочные для вертолетов и выставлен забор. Под забор шло все что ни попадя, от горелых машин и старых контейнеров до профессиональных мешков с песком HESCO. Забор был сплошным, он окружал три расположенные треугольником посадочные площадки и палатки.
В одну сторону – виднеющиеся на горизонте горные вершины, в три других – пустыня. В горах два месяц идут дожди и в десять оставшихся – сушь….
– Нельзя было стрелять? – спросил я у Милоша, когда мы высаживались из вертолета. Тот долго думал, потом сплюнул на землю.
– У местных есть такой обычай, как они сами говорят. Если они видят чужака – они стреляют в воздух над его головой, чтобы привлечь внимание. А тот должен продемонстрировать искренние намерения. Вот эти племенные козлы так теперь нас и встречают – выстрелами.
…
– Хрен с ним. Что касается меня, то я ничего не видел. Пусть они все подохнут.
На этот раз я благодарить не стал. Почувствовал, что не надо.
Вечером снова мясо, снова лепешки, снова чай. На огонек завернули поляки – их тут тоже немало, правда, они сами по себе. Как я понял из разговоров, подвизались в Оман на охрану нефтяной инфраструктуры. Оттуда и начали распространяться по региону. Вооружены «калашами», но под 5,56, с переходниками. Их винтовка «Берилл» называется – у них есть и более современная, полупластиковая, но те, кто реально занимается боевой работой, не променяют ни на что свой «калаш». Кстати, «Калашникову» уже восемьдесят четыре года и, несмотря на наступление безгильзовых систем, он не сдает позиций, частные профессионалы предпочитают именно его, в IPSC многие тоже стреляют из него, как бы ни говорили о засилии «ar15». Мне это напоминает ситуацию с «кольтом 1911» в США. Он был штатным оружием американской армии до семидесятых, после него выбрали «беретту 92», сам по себе очень достойный пистолет. Но именно с того момента начинается настоящий бум на пистолеты «1911», их начинают выпускать все кому не лень, и в конце концов морская пехота снова принимает «1911» на вооружение. Ренессансу «кольта» способствовали два фактора. Первый – ограничение во многих штатах емкости магазина гражданского оружия десятью патронами. Второй – спуск. У него спуск клавишей не как у большинства пистолетов, спусковой крючок идет строго назад, и ошибку при обработке спуска совершить сложнее, чем на той же самой «беретте».
Опять про оружие начал.
Ну, раз не про оружие, давайте про снарягу и общее самочувствие поговорим. Пылью все равно надышался, несмотря на шемах, кашляю. Это даже и не пыль, а песок, причем очень мелкий песок и перемешанный с солью. Такой песок крайне вреден для здоровья, и я пожалел, что не захватил респиратор, а предпочел ему понтовый шемах. Этот же песок оседает на всем, в том числе на коже. А когда ты потеешь, он смешивается с потом, оседает на одежде, и одежда превращается в настоящий наждак. А соль добавляет процессу характер особо изощренной пытки. Теперь поняли, почему в Йемене юбку носят не только женщины, но и мужчины, а трусы, простите, носят только в городах и только европеизированные жители? Длинная черная юбка в Йемене – традиционное одеяние для мужчины, как и в Шотландии.
На мне же дорогой камуфляж от «Crye» в тане, и пребывание в нем уже малоприятно.
Глаза болят, уши болят от наушников – их долго не рекомендуется носить, а я ношу почти постоянно. Защитные очки прилегают не совсем хорошо, пыль попадает и в глаза. У одного из поляков выменял на два магазина от «Магпула» приличную баранью шкуру – ее можно свернуть и положить под себя, когда сидишь. Вот так вот и живем.
Спал как убитый.
Утром встали на очередной конвой. Раньше была задействована дорога, ведущая по самому берегу полуострова. Но теперь в связи с нестабильностью в провинции Дофар эта дорога была закрыта и грузы из Адена доставляли через пустыню, то есть обходили горный хребет, но только с другой стороны. Для тех, кто никогда не был там, примерно опишу географию этой части Аравийского полуострова – горный хребет идет через весь полуостров с запада на восток, и между ним и морем – крохотная полоска плодородной или, по крайней мере, приемлемой для чего-то земли. Там поселки, города, и там же живет огромное количество людей, это две страны – Йемен и Оман. Потом идет широкая горная гряда шириной в десятки, а где-то и сотни километров, пейзаж там один в один напоминает афганский. Он тоже идет на весь полуостров, через Йемен и Оман. А потом пустыня, которая и занимает большую часть Аравийского полуострова. Но между горами и пустыней тянется полоса глиняной, засоленной земли, по которой идут дороги. Земля эта – как камень. Ее тащат на спине на горы и насыпают террасы, на которых и ведут хозяйство. Вот такая вот география.
Конвой был обычный – под сотку машин, меньшее количество – просто водители не скинутся для вертолетного сопровождения. А оно необходимо, потому что вооруженный вертолет только так отпугивает душманов и грабителей караванов. Большая часть машин была самосвалами, хотя возили не обычные грузы. Сюда завезли огромное количество самосвалов, когда строили города и нефтепроводы, а потом они стали выполнять роль обычных грузовиков. И еще самодельных броневиков – кузов самосвала сделан из прочной стали и защищает от многих видов пуль. Не бронебойных, конечно.
Я быстро вписался в отряд – без вопросов, устроился на своем месте, подстелил под пятую точку баранью шкуру, подключился к связи, отцепил и проверил пулемет. Дал сигнал готовности, пилот провел перекличку, после чего поднял машину в воздух. Сегодня поднимались почему-то особенно резко, почти бабочкой вспорхнули в бездонное синее небо. День хороший. Видимо, пилоту захотелось похулиганить…
Конвой тронулся.
Впереди – мили и мили песка, убогая дорога, горы, постоянное ожидание нападения из засады. И новая посадочная.
Как там…
Мы пришли, чтобы защитить туземцев от них же самих. Это из какой-то книги Хайнлайна, не помню, какой именно.
Здесь и до этого было то же самое. Налетчики, только на верблюдах, а не на машинах. Караваны и грабители караванов. Джихад.
Разница лишь в том, что теперь мир сжался до пределов одной большой деревни. И жить в разных мирах, не соприкасаясь друг с другом, не получается больше. И даже если мы не идем к ним, они идут к нам.
Вспомнился еще один фильм. Старый. Совокупность лжи. Фильм снят по книге Дэвида Игнатиуса, автора, которого я советую прочитать всем, просто отличные книги для тех, кто любит содержательную литературу. Там, кстати, в фильме, не в книгах, тоже есть эпизод, где вертолеты летят над местностью, сильно похожей на ту, что у нас здесь. Правда, это не Оман, фильм снимался в Иордании, я выяснял.
Так вот, там в начале начальник арабского отдела ЦРУ пишет доклад на компьютер. Очень интересные слова сами по себе, фильм стоит смотреть только ради них. Он говорит: мы все слишком устали и просто хотим, чтобы это все закончилось. Да, это так, это правда. Я понимаю ее здесь – каждый занят своим делом, но все очень и очень устали от происходящего. Сербы рассказывали мне, что они занимаются тем же самым, чем занимались их отцы. Получается, война идет уже второе поколение. Конечно, в истории было такое. В Англии война Алой и Белой розы длилась более ста лет. Но все равно это по-разному воспринимается в учебнике и в жизни.
Сказано в фильме и другое. Их секрет прост… я не помню точные слова, просто передаю смысл – суть их победы в том, что они не останавливаются. Мы, цивилизованные люди, можем остановиться, мы знаем, когда стоит остановиться. А они не знают. Они просто не останавливаются. И потому они побеждают нас…
А они побеждают. Хотя бы потому, что мы не можем ехать той дорогой, которой хотим, и вынуждены ехать здесь.
Вертолет ускорился, начал заваливаться влево. Горы были ближе…
– Куда мы? – крикнул я в микрофон.
– Надо проверить горы! – крикнул в ответ Милош. – Тут дорога в горы! Здесь нападать выгоднее всего!
Ясно…
Устроился поудобнее, примостил пулемет. Спереди-то он подвешен, а сзади нет, я его постоянно держу на весу, и потому руки устают. Но уже привыкаешь, привычно становится все, и кажется, что всю жизнь этим занимался.
Ландшафт изменился, теперь под брюхом был не песок – были горы, коричневого цвета, видимо из-за глины. Действительно, вверх уходила дорога, но это была и не дорога вовсе, это была натоптанная колея.
Мы уходили все дальше от караванной тропы.
– Дым на десять! – крикнул наблюдатель по левому борту.
Если я еще не сказал – в боевом расчете вертолета нас трое. Двое справа – снайпер с крупнокалиберкой и пулеметчик, то есть я. Один слева – он наблюдатель, но пулемет у него под боком. По идее, если есть цель, то вертолет закладывает вираж, и огневое воздействие на цель идет только с одного борта. По-хорошему надо пять человек, места более чем хватает – еще двое за пулеметными портами, но у нас за пулеметами никого. Почему? Да потому что им платить надо. Но пулеметы есть, и они наготове.
А такой большой вертолет на маршрутах гоняют, потому что у него дальность больше, чем у «Блекхока» и чинить его проще. Тут это немаловажно.
Пилот начал разворачивать вертолет.
– Встать на пулемет? – спросил я Милоша.
– Сиди…
Сидеть так сидеть…
– Наблюдаю правительственные войска, на двенадцать.
Вот на это-то мы и попались…
Это была приманка.
– Наблюдаю источник дыма впереди, горит машина. Движения нет.
– Надо досмотреть…
– Понял, захожу справа…
В этот момент по вертолету что-то ударило… я даже не понял, что именно, просто вертолет начал дергаться, несильно, но заметно. Потом заорал Милош по-сербски, а вертолет наш наклонился вперед и, подняв хвост, начал ускоряться, одновременно почему-то снижаясь. Мы и так шли на предельно малой высоте, метров тридцать, а тут было еще ниже.
Снова ударило и запахло горелым.
– Что происходит?! – крикнул я по-русски.
Но прежде чем я успел понять и осознать, что происходит, Милош с криком «Живи, рус!» выпихнул меня из вертолета.
И я полетел вниз.
