Тулл подошел к принципии в центре лагеря. Узнав его, пусть не по лицу, а по шлему центуриона, часовые, охранявшие вход в штаб, отсалютовали ему и отступили, пропуская внутрь. Шагнув в коридор, Тулл отсалютовал сначала одному офицеру, затем другому. Затем, уже во дворе принципии, его задержал один из трибунов Восемнадцатого легиона, болтливый тип, любитель делать все в соответствии с буквой устава. Не в силах выслушивать нудные речи трибуна, Тулл, однако, был вынужден терпеть. В конце концов ему удалось отцепиться от болтуна. Тулл пообещал трибуну, что при первой же возможности он закажет для своей когорты зимние плащи и лично убедится, что то же самое сделали и все другие старшие центурионы.

Трибун тотчас вспомнил о других неотложных делах, однако Тулл, заметив стайку писарей, торопившихся куда-то с ворохом бумаг, поспешил отступить, пропуская их между собой и трибуном. Прежде чем писари прошли дальше и один за другим скрылись в дверях комнат, сам он, изобразив неспешную походку, шмыгнул под тень колоннады. Здесь центурион смог почувствовать себя в безопасности от навязчивого трибуна. Пройдя бодрым шагом вдоль колоннады, он вошел в огромный зал, передняя стена которого служила задней стеной внутреннего дворика.

Массивные, окованные железом двери были распахнуты настежь, как то обычно бывало в течение всего дня. Их закрывали лишь с наступлением темноты или же когда в зале проходили важные совещания. Стоявшие здесь часовые символизировали скорее важность зала, нежели необходимость в его охране. Тулл кивком ответил на их приветствия и вошел.

Просторный зал украшал двойной ряд массивных колонн, поддерживающих крышу, который тянулся слева направо. В промежутках между колоннами стояли раскрашенные статуи Августа в полный рост, а также его ближайших родственников. Внутри зала было практически пусто. Три рядовых легионера в светлых шерстяных туниках подметали пол. Перед самой высокой – выше человеческого роста – статуей императора молился жрец. Раздувая щеки от собственной значимости, мимо Тулла прошел квартирмейстер в сопровождении двух солдат, тащивших тяжелый ларь. На Тулла, хотя он и был офицер, никто даже не взглянул, что лично его устраивало. Он пришел сюда не ради разговоров, не затем, чтобы к нему привязался кто-то выше или ниже его по званию. Просто такова была его привычка. Он пришел сюда, чтобы, прежде чем отправляться в патруль, воздать дань уважения орлу своего легиона.

Осторожно ступая, чтобы не производить лишнего шума, Тулл прошел по мозаичному полу к задней стене, где расположился алтарь. У входа в алтарь, по обе стороны от двойной каменной арки, застыли на часах два легионера. Увидев офицера, оба вытянулись в струнку.

– Приветствую тебя, центурион, – прошептал один.

– Внутри кто-то есть? – спросил Тулл, прищуриваясь. Часто это было невозможно, однако неписаный закон диктовал, что молящегося солдата нельзя беспокоить в этих священных пределах.

– Тебе повезло, господин, аквилифер только что ушел.

Солдат, в чьи обязанности входило носить символ легиона, должен был раз в день проверить его целость и сохранность.

Довольный тем, что ему никто не станет мешать, Тулл вошел внутрь. Свет многочисленных масляных ламп играл на оштукатуренных стенах, отражался от золотых и серебряных эмблем – изображений императора, дисков, наконечников стрел, лавровых венков, которыми были украшены приставленные к задней стене штандарты. Слева и справа от штандартов стояли вышитые матерчатые знамена, принадлежащие подразделениям легиона, а также внушительные кавалерийские знамена. В центре всего этого великолепия в специальной подставке из розового дерева стоял орел легиона – физическое воплощение всего, что было благородного в Восемнадцатом легионе. Воистину внушающее священный трепет зрелище.

В отличие от большинства солдат, Тулл не был суеверен. Не привык он уповать и на милость богов. Но в этой комнате ощущал себя совершенно иначе. В эти минуты – как, впрочем, и всегда, бывая здесь, – центурион был охвачен благоговением. Чему способствовала царившая здесь тишина. В святилище было не принято разговаривать – разве только в случае острой необходимости. Вносил свою лепту и ослепительный свет, отражавшийся от многочисленных металлических поверхностей.

Штандарты центурии и когорты тоже были предметом гордости, равно как и боевые награды, прикрепленные к их древкам. И все же Тулл склонил голову не перед ними. Не они заставляли волосы у него на затылке встать дыбом в благоговейном трепете. На такое был способен только орел.

Отлитый из чистого золота, крупнее, чем солдат мог удержать обеими руками, орел был изображен взмахнувшим крыльями и устремившимся вперед. Почти соприкасающиеся кончики крыльев соединял золотой венец. Открытый клюв и пронзительный взгляд придавали ему слегка высокомерный вид. Орел как будто говорил: «Я знаю, кто я такой и что я символизирую. А ты, Тулл? Ты последуешь за мной даже в смерть? Ты станешь защищать меня любой ценой?»

«Стану, – подумал Тулл, закрывая глаза. – Я бы сделал это начиная с самого первого дня, когда только пришел служить в армию. Вся моя жизнь посвящена тебе и моему легиону. Клянусь тебе всеми богами пантеона».

Сердце Тулла быстрее обычного забилось в груди – десять, двадцать, пятьдесят раз. Орел не удостоил его ответом. Он никогда ему не отвечал, и все же постепенно на Тулла снизошло ощущение, что орел его услышал, что он принял его обещание и, в свою очередь, будет хранить его во время предстоящего патруля. Тулл поднял взгляд.

«Ты – настоящий солдат Восемнадцатого легиона, – как будто сказали ему в ответ глаза орла. – Ты – мой».

Это все, что было ему нужно.

Клац-клац-клац. Топ-топ-топ. Успокаивающие звуки. Стук солдатских подметок по дороге, звон кольчуг, когда те задевали сдвинутые на спину щиты. Для ушей Тулла они были музыкой. Он ехал верхом рядом со своей центурией, которая шла третьей в колонне. В этом были свои преимущества, ибо центурион видел, что происходит впереди, а при необходимости мог обернуться и посмотреть, что сзади. И, разумеется, с обеих сторон. То здесь, то там, разделенные полосками обработанной земли, виднелись длинные хижины германцев. Мальчишки пасли небольшие стада овец и коров. На опушке рощи с десяток обнаженных по пояс мужчин валили деревья.

Шел второй день их патруля, и они уже приближались к Ализо. Пока что дела шли гладко. С самого начала новый трибун Туберон напоминал ему охотничьего пса на поводке, который взял след и теперь вынюхивает дичь, однако, пусть даже нехотя, он прислушивался к советам Тулла. Более того, даже следовал им, чему центурион был искренне рад. Накануне отъезда Вар прислал ему записку, в которой строго-настрого приказывал, чтобы за время их пути не произошло «ничего неподобающего». Несмотря на формальное старшинство Туберона, не было никаких сомнений в том, на чьи плечи была возложена ответственность за этот патруль.

Тулл не знал, где в данный момент находится Туберон. Хотя это означало, что за трибуном никто не присматривает, а значит, в любой момент можно ждать неприятностей, Центурион поймал себя на том, что ему все равно. Было в этом Тубероне нечто такое, что лично ему оказалось не по душе. То ли высокомерная манера трибуна разговаривать, то ли скептическое выражение на его лице всякий раз, когда Тулл высказывал свое мнение, а может, и вообще что-то другое. Когда трибуна не было рядом, он чувствовал себя гораздо спокойнее. Впрочем, нет – тогда его начинали мучить дурные предчувствия, как бы этот юный нахал чего не натворил. Не заводись, велел он себе. Пусть этот напыщенный павлин воображает из себя хоть самого императора, рассчитывая произвести впечатление на варваров, хотя сам вполголоса отпускает в их адрес язвительные шуточки.

После первого дня, когда ничего не случилось, они встали на ночлег в походном лагере в двадцати милях от Ренуса. Построенный много лет назад, во время забытой ныне кампании, лагерь этот по-прежнему исправно служил проезжающим мимо патрульным отрядам. Солдаты его любили. Надежные земляные бастионы и глубокие траншеи помогали избежать обычных трудов по возведению лагеря в конце изнурительного дневного марш-броска. Легкие приготовления к ночлегу и спокойный сон означали, что четырнадцать миль до Ализо будут пройдены бодрым шагом. При помощи каменных столбов вдоль дороги Тулл рассчитал, что их колонна шагает быстрее четырех миль в час. Считалось, что легионеры должны быть в состоянии поддерживать такую скорость, однако от них не всегда ее требовали, так как солдаты быстро уставали. И все же порой приподнятое настроение помогало им шагать быстро, как то было сейчас. Тулл не собирался охлаждать их пыл.

Он бы никому в этом не признался, за исключением Фенестелы, однако центурион был рад ехать верхом. В последнее время он предпочитал передвигаться в седле – болела спина, да и суставы уже не те. Может, он и прошел бы сегодня расстояние наравне с солдатами, но завтра точно наступила бы расплата. Большинство легионеров были лет на пятнадцать, а то и больше, моложе его.

Впрочем, пешком или верхом, Тулл хотел как можно скорее оказаться в Ализо. Как и придорожный лагерь, который так любили легионеры, он тоже был у них в чести по причине своих размеров и пустых казарм. Этот форт, также возведенный во время предыдущих военных кампаний, был достаточно велик, чтобы вместить целый легион. Обычный же его гарнизон состоял из одной-единственной когорты и двух турм кавалерии. Даже вторая когорта, под началом недавно прибывшего префекта Луция Цедиция, заняла лишь часть пустующих деревянных казарм, стоявших в несколько рядов. В Ализо, подумал Тулл, каждый может рассчитывать на койку и крышу над головой. Такой комфорт следовало ценить: подобные условия во время походов были редкостью.

– Выше головы, братцы, к нам снова приближается старший трибун, – объявил легионер, шагавший в одной из шеренг впереди Тулла.

Солдаты тотчас расправили спины и плечи. Центурион же ощутил укол раздражения. Туберон на протяжении всего марша то и дело придирался к солдатам, однако воздерживался от замечаний в адрес солдат его центурии. Если это произойдет сейчас, Тулл не был уверен, что не отпустит резкое словцо.

Между тем, взбивая копытами пыль, Туберон приближался к ним верхом на своем скакуне. Трибуна сопровождала свита – два офицера и писарь. Впрочем, никаких замечаний в адрес легионеров Тулла он не сделал.

Наконец Туберон приостановил коня.

– Центурион!

– Слушаю тебя, трибун. Что-то привлекло твое внимание?

– Мы доскакали до форта. Это внушительное строение и расположено в удачном месте. Рядом протекает река Люпия, однако сам форт стоит на возвышении, что позволяет держать в поле зрения окружающую местность.

– Совершенно верно, – поддакнул Тулл, а про себя подумал, что лишь слепой не заметил бы удачное расположение форта. – То есть нас там ждут?

– Я велел часовому передать Луцию Цедицию о нашем скором прибытии. – Сказав это, Туберон с видимым нетерпением посмотрел на двигавшуюся мимо него колонну легионеров. Тулла покоробило то, как раздувались при этом ноздри трибуна. – При условии, конечно, что эти увальни ускорят шаг.

Центурион был готов дать юнцу хорошую отповедь, однако сдержался.

– Они и так делают более четырех миль в час.

– Разве Восемнадцатый легион не гордится своими солдатами?

Ах ты, напыщенный гаденыш, подумал Тулл.

– Разумеется, гордится.

– Тогда почему они не могут шагать быстрее?

– Потому что я им этого не приказывал, – ответил Тулл. Он едва не добавил «потому что главный здесь я», но в этом не было необходимости. Туберон возмущенно разинул рот, однако Тулл продолжил – правда, негромко, чтобы его слышал только трибун: – До Ализо еще более двух миль. Это обычный патруль, нам поручено доставить в форт несрочные письма Вара. Подгонять солдат нет необходимости. Представь – да уберегут нас от этого боги! – что будет, если возникнет чрезвычайная ситуация, а они, измотанные маршем, не смогут дать отпор? Я бы никогда себе этого не простил. А ты, трибун?

Туберон смерил его капризным взглядом.

– Пожалуй, тоже нет. Ладно, пусть идут так, как идут.

– Мудрые слова, трибун, – дипломатично заметил Тулл, за что удостоился еще одного колючего взгляда.

– Но мне нет причин мешкать на дороге. Я вернусь в лагерь и передам Цедицию письма Вара.

– Отлично, трибун, – ответил Тулл, а про себя добавил: «Вали отсюда».

Легионер Марк Пизон и еще семеро его товарищей по контубернию получили комнату в самом дальнем конце коридора казармы. То есть дальше всего от комнаты центуриона Тулла, чему все они были очень рады. Нет, конечно, проверки со стороны центуриона им не избежать, однако товарищи предупредят их заранее.

Пизон, рослый солдат, вошел в комнату последним, как последним он вошел и в само здание, расположенное в удалении от главных ворот форта, и, бросив оружие в крошечной комнатушке напротив спальни, пошел выбрать себе койку. К его великой досаде, единственное спальное место, на котором не было ни солдата, ни снаряжения, оказалось наверху. Пизон закатил глаза, однако взобрался на верхний ярус. При этом он больно стукнулся головой о низкий потолок.

– Чтоб тебе пусто было, потная задница Юпитера! – простонал он, перекатываясь на матрас.

– Сначала сними доспехи, болван, – раздался голос с соседней койки.

– Хочу для начала лишь вытянуть ноги, – пожаловался Пизон.

– Ты устал после такого короткого марша? – удивился лежавший на койке под ним Вителлий, желчный тип, которого Пизон не слишком жаловал, в первую очередь потому, что именно из-за его вечных насмешек Пизон до сих пор не ощущал себя частью контуберния, а если честно, то и настоящим солдатом.

– Я не это имел в виду, – раздраженно ответил Пизон. – Просто приятно полежать в постели. Вот и всё.

– Вот и я о том же, – послышалось в ответ. – Правда, перед тем как лечь, я снял кольчугу.

Пизон потер набухшую на голове шишку.

– А ведь это была единственная часть тела, которая не болела…

– Смотрю, ты без жалоб не можешь, – съязвил Вителлий.

Слыша это, Афер, один из четырех других ветеранов контуберния, который с самого начала сочувственно относился к Пизону, счел своим долгом заступиться за товарища.

– Не заносись, Вителлий. Вспомни лучше, как ты подхватил вшей в самом дешевом лупанарии Ветеры. Да ты потом несколько месяцев кряду жаловался и не давал нам спать, потому что громко чесался.

Кислый ответ Вителлия потонул в дружном взрыве хохота. Пизон с благодарностью посмотрел на своего защитника.

Афер, волосатый тип с пивным брюшком, родом из самых сомнительных кварталов Мутины, подмигнул в ответ. Пизон мгновенно проникся к нему благодарностью. Воспользовавшись всеобщим смехом, он соскользнул с койки и вернулся в склад снаряжения. Здесь расстегнул ремень и попытался – правда, безуспешно – сбросить с себя кольчугу. Ему оставалось лишь стащить ее с плеч, когда он почувствовал, что в комнату кто-то вошел. Полагая, что это Вителлий пришел еще раз посмеяться над ним, он резко развернулся и взмахнул кулаками.

– Полегче, брат, – сказал Афер, поднимая руки.

– Извини, я подумал, что…

– Знаю. Не обращай на него внимания. У него ядовитый язык, но в бою такого, как он, неплохо иметь с собой рядом. – Заметив на лице Пизона скептическое выражение, Афер улыбнулся. – Это так. Однажды в Иллирии он спас мою шкуру, хотя, если честно, я уже видел, как за мной через Стикс спешит паромщик. Вителлий тогда убил двух варваров, но и сам получил ранение. И прежде чем ты спросишь меня, скажу – не только потому, что я его старый товарищ: он точно так же выручал и неопытных новобранцев. Если ты в его контубернии, он никогда не оставит тебя в беде. Впрочем, как и все остальные. Просто у него своеобразное чувство юмора.

– Своеобразное? Ха!

– Давай! – Афер подставил руки.

Пизон снова ухватился за кольчугу. На этот раз ему помог Афер, приподняв ее Пизону почти до плеч. Тот со стоном стащил доспех через голову. Он был готов к тому, что качнется под ее весом, и потому поспешил сделать шаг назад. Кольчуга за звоном упала на пол.

– Спасибо.

Афер уже шагал по коридору назад в спальню.

– У тебя не найдется винца? – спросил он через плечо.

– Эх, если бы!..

– Тогда поди, раздобудь, договорились?

Остальные члены контуберния дружно поддержали это предложение.

Пизон хотел прилечь, но Афер заступился за него, и теперь он перед ним в долгу. Проверив вес кошелька на поясе, легионер решил, что монет в нем хватит, чтобы купить вина на всех. Как хорошо, что он не растранжирил всех денег, которые получил авансом, когда записался в армию!.. До следующей получки еще не скоро.

– Хорошо, – ответил он, поймав пустой мех, который бросил ему Афер. – Но мой следующий раз будет лишь после того, как каждый из вас сделает то же самое.

Пропустив мимо ушей свист и смешки, не замедлившие последовать за этими словами, Пизон надел ремень, поправил тунику и проверил, на месте ли кинжал. Он ожидал всяких пакостей. Служба в армии мало чем отличалась от дней его юности в Северной Италии, когда он почти все свое время проводил с друзьями. Убедившись, что Тулла поблизости не видать – нет, он не делал ничего предосудительного, однако центурион всегда найдет, к чему придраться, – Пизон выскользнул в дверь казармы на улицу.

Двор был полон легионеров из их патруля. Кто-то разводил огонь, чтобы приготовить ужин. Кто-то занимался починкой снаряжения. На улице делать это было сподручнее, так как было еще светло. Двое солдат играли на земле в кости; остальные наблюдали за их игрой. Двое, в ком еще оставались силы, устроили борцовский поединок и пытались повалить друг друга в грязь. Другие делали ставки, кто из них уложит соперника на лопатки. Пизон тоже собрался было поглазеть и даже поставить монетку, но жажда взяла верх.

– Где здесь можно купить вина? – спросил он.

– Попытай счастья вон на тех улицах, что за казармами, – посоветовал какой-то легионер. – Наверняка там найдется таверна.

Пробормотав слова благодарности, Пизон зашагал к главным воротам, где жили солдаты местного гарнизона. Не успел он свернуть за угол, чтобы выйти на виа преториа, как мимо прошел опцион. И хотя тот был из другой центурии, Пизон поспешил отвести взгляд и свободно вздохнул лишь тогда, когда опцион скрылся из вида. Пизон всегда был слегка неловок – наверное, из-за высокого роста, что, впрочем, не слишком ему мешало, пока он не пришел служить в армию. Здесь все следовало делать именно так и не иначе, потому что если иначе, то офицеры вроде Фенестелы и Тулла тотчас давали ему это понять, причем в самых недвусмысленных выражениях. Впрочем, в конце концов он вроде как приспособился. Его одежда и военное снаряжение всегда были чистыми, форму он носил так, как положено, шагал в ногу, а военные упражнения вскоре стали привычными.

В данном случае вино он отыскал довольно быстро. Смуглый, седовласый финикиец – «единственный виноторговец-финикиец на всю Германию», как он хвастливо заявил Пизону, – торговал всякой всячиной с переносного прилавка рядом со входом в лагерь. У него имелись рыбный соус и оливковое масло в небольших горшочках, ароматные травы, экзотические специи, завернутые в матерчатые кульки: перец, кориандр, тмин. Но основным его товаром было вино. Пизон терпеливо выслушал финикийца, пока тот на все лады расхваливал с полдесятка вин, каждое из которых стоило гораздо больше, чем он мог себе позволить, после чего купил мех самого дешевого. Но даже оно стоило дороже, чем точно такое же в Ветере. Увы, когда Пизон было запротестовал, финикиец лишь красноречиво пожал плечами:

– Вино пришло сюда не на своих ногах. Перевозка тоже стоит денег. Ты видишь кого-нибудь рядом, кто предлагал бы вино такого же качества? Я уже не говорю о тех божественных напитках, которые есть лишь у меня…

Пизон фыркнул. По вкусу вино скорее напоминало уксус, но финикиец прав: рядом других виноторговцев нет. По крайней мере у ворот. У этого пройдохи наверняка договоренность с местными офицерами, и он делится с ними своими барышами.

– Могу я предложить тебе перца? – Финикиец поднес к носу Пизона пригоршню. В ноздри тотчас ударил резкий аромат, который он не мог позволить себе вот уже несколько месяцев.

– Как-нибудь в следующий раз.

Перец тотчас был убран, как будто Пизон мог его украсть, а зубастая улыбка финикийца погасла.

– Понял, мой друг. Теперь ты знаешь, где меня найти.

Пизон зашагал в казарму, стараясь не думать о той замечательной снеди, которую можно было приобрести в его родных краях: сладкие бобы, копченый окорок, свежая рыба, десятки сортов хлеба, пирожки и пирожные, а специй в десяток раз больше, чем на прилавке у финикийца. Коронным блюдом местной харчевни был эскалоп из телятины с изюмом. Пизону довелось отведать его только раз, но с тех пор при воспоминании о нем у него текли слюнки…

Предаваясь фантазиям о вкусной еде, он не заметил, что навстречу ему идет крепко сбитый легионер. Еще миг, и они столкнулись лбами. Из глаз обоих посыпались искры. Пизон отшатнулся. Легионер разразился проклятиями.

– Неуклюжий болван! Протри глаза. Смотреть надо, куда идешь!

– Извини, я задумался и не увидел тебя, – попытался загладить вину Пизон. Увы, сердце его ушло в пятки, когда он заметил, что солдат – из местного гарнизона – не один. Словно по команде двое его дружков встали по обе стороны от него, перегородив дорогу.

– Это точно. Еще как не увидел, – ответил легионер. – Не иначе как грезил о том, как твой центурион сует тебе в задницу свой толстый член.

– В этом нет необходимости, – сказал Пизон и пожалел, что рядом нет Тулла. Увы, центуриона и впрямь поблизости не было. Как не было и его товарищей по контубернию и даже центурии. – Я же сказал: извини, я не нарочно.

– Да мне наплевать, что ты сказал, червяк! – бросил в ответ легионер с противной улыбочкой. – Главное, ты не нравишься мне и моим друзьям. Ходишь здесь как у себя дома, скупаешь все вино, – с этими словами он молниеносно выхватил из рук Пизона мех и, встряхнув, осклабился. – Полный… Ну что, братцы, считайте, что нам крупно повезло.

– Немедленно верни! – Пизон протянул руку, но легионер кинул мех одному из приятелей. Тогда Пизон повернулся к нему, но тот, словно отнятую игрушку, перебросил мех с вином третьему.

– Я заплатил за него, – сказал Пизон, чувствуя, как в нем закипает гнев. – Оно мое.

– Считай, что это плата за то, что ты такой дурень! – сказал рослый легионер и со смешком развернулся на пятках.

Пизон закрыл глаза, не зная, что ему делать. Если попытаться отнять мех, его побьют, если позволить им уйти, то товарищи, и в особенности Вителлий, будут еще долго напоминать ему об этом унижении.

Дождавшись, когда троица повернется к нему спиной, он, вытянув вперед руки, налетел на них сзади. Ему удалось отпихнуть в стороны обоих дружков легионера, но на главного обидчика он налетел чуть быстрее, чем рассчитывал. Оба полетели на землю. Пизон приземлился сверху. Придавленный легионер крякнул от боли. Приятно удивленный тем, что сам он при этом не пострадал, Пизон схватил мех и встал на ноги. Один из солдат, которых он оттолкнул, замахнулся на него кулаком. Однако Пизон успел присесть, и кулак обидчика просвистел над его головой.

– Хватайте его! Хватайте сукиного сына! – прорычал с земли поверженный громила.

Поняв, что дело принимает скверный оборот, Пизон бросился в сторону казарм. Взгляд его был устремлен вперед, и он не заметил чужой ноги, внезапно оказавшейся у него на пути. Он споткнулся и на бегу полетел лицом вперед. Первым столкнулось с землей землю левое плечо, затем левая щека. От боли искры посыпались из глаз. Наполовину оглушенный, он беспомощно лежал на земле, а его обидчики наступали на него. Пизон знал: будет больно. Однако удар кованой подметки о голову превзошел самые худшие его ожидания. Затем последовал второй, затем еще и еще – по ребрам и животу. К горлу подкатилась тошнота. Его вырвало.

– Выбейте из этого червяка последнее дерьмо, но только побыстрее! – сказал первый солдат, с которым они столкнулись в самом начале. – Иначе нас застукает офицер.

– Или я, – произнес голос, который Пизон поначалу не узнал.

– Один из его дружков… Отвали, а не то мы сейчас сделаем из тебя отбивную, – бросил в ответ первый легионер.

– Неужели? – усмехнулся в ответ все тот же голос. – Пизон, ты можешь подняться?

Голос нежданного спасителя проник сквозь туман, застилавший сознание Пизона. Превозмогая себя, тот сначала сел, затем встал и растерянно огляделся. Каково было его удивление, когда он увидел перед собой Вителлия. Тот один противостоял троим легионерам. Впрочем, кинжал в его руке был красноречивее всяких слов. Лишь один из троих, на вид самый тощий, был вооружен. Пизон подобрал мех с вином – он никак не мог оставить обидчикам такое сокровище – и, отойдя от них, встал рядом с Вителлием.

– Вынь кинжал, – шепотом приказал ему тот.

Пизон подчинился.

– Послушайте меня, вы, канализационные крысы. Я и мой товарищ уходим, причем с нашим вином. Вы останетесь стоять здесь, если только не хотите закончить свою жизнь с кинжалом в брюхе.

С этими словами Вителлий сделал шаг назад. Поняв намек, Пизон последовал его примеру. Громила посмотрел на своих дружков.

– Что стоите? Мы в два счета разделаемся с ними!

– Пошел ты, – ответил щуплый. – Мне не нужны неприятности из-за меха вина.

– Мне тоже, – поддакнул третий.

– Идите в задницу! – крикнул главарь Пизону и Вителлию. – Только смотрите, не попадайтесь мне на глаза. Иначе пожалеете.

– И ты иди туда же. – По-прежнему стоя лицом к противникам, Вителлий отступил еще на несколько шагов. Пизон последовал его примеру. Постепенно у него отлегло от души. Еще немного, и они будут в безопасности.

Между тем троица показала им неприличный жест и зашагала в противоположном направлении.

– С тобой всё в порядке? – спросил Вителлий.

– Все нормально, – ответил Пизон, хотя голова у него кружилась. В глазах потемнело, и он пошатнулся.

Вителлий положил одну его руку себе на плечо и крепко сжал.

– Обопрись на меня, брат. Эти ублюдки не вернутся. Мы сейчас медленно дойдем до нашей казармы, где выпьем вина. Вот увидишь, тебе сразу полегчает.

Смеяться было больно, но Пизон усмехнулся.

– Отличное предложение. Ты отправился на мои поиски?

– Да. Тебя слишком долго не было. Мы же умирали от жажды. Я сказал, что пойду поищу тебя.

– И правильно сделал. Спасибо тебе, Вителлий.

Соратник похлопал его по руке.

– Ты в моем контубернии, а я – в твоем. Мы можем кидаться друг в друга дерьмом, но мы все равно свои люди.

После этих слов боль в несчастном теле Пизона слегка отступила. Впервые он ощутил себя настоящим легионером.