Глава 3
Ребят я позвала к себе шестого, когда мама с папой поехали к Решетниковым на дачу. Они не могли спокойно сидеть дома, все время летели куда-то сломя голову. А я, по их мнению, была занудой и плесенью.
Самым первым, чуть раньше назначенного срока, пришел Петров.
Он был темненький, с россыпью симпатичных шоколадных родинок на обеих щеках, кареглазый, курносый и очень улыбчивый. Каштановые волосы намеренно взъерошены, будто только что прокатился на американских горках. В этой прическе и во всем его облике – модных узких синих джинсах, яркой бирюзовой толстовке на молнии, белой футболке с надписью «It’s not my problem» и маленькой блестящей сережке в левом ухе – читалось явное стремление хорошо и броско выглядеть. От него пахло кондиционером для белья и легким спортивным парфюмом.
С первой минуты Петров повел себя шумно и по-приятельски, как бы показывая, какой он простой и контактный. Но получалось слегка наигранно, с перебором, как бывает, когда кто-то очень старается скрыть свое смущение.
Прямиком зайдя в мою комнату, он стал снимать на камеру все подряд.
– Одиннадцать сорок пять, явочная квартира Осеевой. Мы собираемся тут, чтобы разгадать страшную тайну Черной Кристины и дать ответы на вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?»
Прошел туда-сюда по комнате, зачем-то снял мой стол, кровать, даже вид из окна, затем перевел объектив прямо на меня:
– Так, Осеева, что ты скажешь в свое оправдание?
– Мне не в чем оправдываться.
– А какой твой любимый цвет?
– Никакой.
– Тогда почему у тебя в комнате нет ничего такого цвета?
– Очень смешно.
– Я всегда подмечаю такие вещи. Для кино, между прочим, это знаешь как важно? Хороший фильм делают не только актеры и сюжет. Чтобы вызвать у зрителя эмоции, нужна правильная картинка. Гармоничная и соответствующая содержанию, а не как твои волосы.
– А что мои волосы?
– Они красные. Это цвет энергии, тепла и любви, а сама ты молчаливая и сдержанная. Получается эмоциональное противоречие. Зритель сразу скажет: «Не верю!»
– Красный – это сила и гнев, – строго сказала я, давая понять, что ко мне не следует лезть с этим.
И он тут же миролюбиво согласился.
Марков с Семиной явились ровно к двенадцати, и Петров моментально переключился на Настю, спрашивая о любимом цвете и снова разглагольствуя про «правильную картинку». Та сильно застеснялась и ответила, что не любит кино, а в аниме всегда очень яркие краски, не такие, как в реальной жизни.
Тогда к их разговору подключился Марков и заявил, что слова Петрова – чушь, потому что раньше снимали черно-белые фильмы, и там все было понятно, что хорошо, а что плохо. Теперь же – сплошная неразбериха.
В Маркове не было ничего примечательного. Обычная ботаническая внешность. Короткие черные кудрявые волосы, такие же черные цепкие глазки в узких прямоугольных очках. Щуплые, сутулые плечи, длинные тонкие локти и пальцы.
Но все же он был не совсем обычным ботаном. Во-первых, из-за вечной презрительной ухмылочки, словно каждый раз, открывая рот, ты произносишь величайшую глупость на свете, и он, Марков, избран всей мировой общественностью, чтобы сообщить тебе об этом. Во-вторых, если вдруг что-то шло не по его, острый мальчишеский подбородок упрямо задирался кверху, демонстрируя готовность к любому вызову.
Не знаю, как скоро ему удалось бы вывести из себя отшучивающегося Петрова, но прибежал Якушин, и эту тему просто закрыли.
Раньше, с длинными волосами, Якушин напоминал щенка, очень славного, веселого и доброго. А теперь, возмужав и коротко выбрив виски, он заметно посерьезнел. Однако щенячьи замашки время от времени проскальзывали, и это выглядело очень мило.
– Давайте договоримся, что будем говорить друг другу правду. Иначе ничего не получится, – я заранее решила, что с этого нужно начать.
Наша встреча представлялась мне финальной сценой-развязкой классического детектива, когда собираются все подозреваемые и я задаю им вопросы. Слово за слово, история за историей, и вдруг неожиданно обнаруживается странная нестыковка в их рассказах. Так что остается лишь вывести преступника на чистую воду. Мне искренне хотелось, чтобы им оказался Марков. Ну или Герасимов. А еще лучше – тот самый незнакомый парень. Однако проблема заключалась в том, что сейчас мы все были обвиняемыми, причем одновременно.
– Да, – воодушевленно подхватил Петров. – Давайте дадим клятву.
Якушин, рассматривавший книги на полке, ухмыльнулся:
– И распишемся кровью.
– Если в поступке Кристины есть хоть какая-то логика, только рассказывая правду, мы сможем ее установить, – неожиданно поддержал меня Марков.
– Разве в самоубийстве может быть логика? – удивился Петров.
– Если Ворожцова заморочилась записыванием ролика, значит, хотела этим что-то сказать, а не просто помереть, – сказал Марков.
– При чем тут логика? – подала голос Настя. – Когда человек делает такое, ему ужасно плохо. Только представьте, что он чувствует.
– Не нужно выдумывать лишнее. Связи там какие-то, – глядя в учебник биологии, произнес Якушин. – Может, мы и не сделали ничего ужасного, но наверняка как-то ее обидели. Кристина очень добрая, умная и немного фантазерка.
– Добрая, – невесело хмыкнул Марков, – очень сомнительно. А вот насчет фантазерки поподробнее, пожалуйста.
– Но я с ней даже ни разу не разговаривал, – беспокойно вскинулся Петров.
– Может, ты ее в школе как-то не так снял, а потом в сеть выложил? – предположила я. – С тебя станется. А она девчонка. Вдруг стыдное что.
– Фиг знает. Нужно проверить, что у меня там.
И все резко замолчали. Якушин уткнулся в учебник, Петров снова схватился за камеру, Марков задумчиво чесал в затылке, а мы с Настей просто переглядывались. Повисла неловкая пауза.
Тогда Семина предложила еще раз пересмотреть ролик, и мы дружно согласились, потому что никаких других идей не было.
На последних минутах пришел Герасимов, помятый и недовольный, с таким выражением на лице, что сделал нам всем одолжение.
За минувшее лето он сильно вырос. И хотя его лицо ничуть не изменилось, было такое же гладкое, резко очерченное, правильное, густые светлые брови он стал хмурить еще сильнее, а в упрямом взгляде серо-голубых, будто слегка прикрытых глаз появилась еще большая тяжесть. Этакий скандинавский эпический персонаж.
Он зашел в комнату, сел на табуретку, придвинулся к столу, где стоял ноутбук, и залип, загородив собой весь экран, а когда мы стали возмущаться, неожиданно остановил ролик.
– Слушайте, а почему вы того чувака с последней фотки не позвали?
– Потому, что его никто не знает, кэп, – ответил Марков.
– Он со мной в детском саду был, – сказал Герасимов таким тоном, будто это очевидный факт.
– Его страничку в ВК я не нашла. – Настя была главным специалистом по социальным сетям.
– Даже если мы его найдем, это ничего не даст. Появится еще один недоумевающий чел, – разумно заметил Якушин.
Герасимов прокрутил вниз страницу Ютуба с роликом, и тут вдруг Семина как вскрикнет:
– Смотрите, смотрите, сколько просмотров! Да и комментариев куча появилась.
И мы, аккуратно отпихивая друг друга от экрана, стали молча читать:
«Троечники и двоечники ненавидят тех, кто хорошо учится. Я тоже хорошо учился, меня тоже дразнили одноклассники. До сих пор их каждый день проклинаю».
«Обязательно нужно судить этих подонков! Здесь же все имена и фамилии!»
«Видимо, об издевательствах знала вся школа, и никто ничего не сделал».
«Каждый день уходит из жизни 7—10 детей. Это прискорбно, но факт!»
«А я знаю чувака на второй фотке!»
Последний комментарий заставил всех посмотреть на Петрова, который никак не мог протиснуться к компьютеру, поэтому бегал вокруг и снимал наши затылки на камеру.
– Что? – не понял он наши взгляды.
– Кажется, шутки кончились, – задумчиво резюмировал Марков.
Никто больше не вспоминал о Кристине и не выяснял причины происшедшего. Завязалось бестолковое обсуждение, отвечать на комментарии или лучше игнорировать их.
Настя с Петровым были за то, чтобы вступить в сетевую переписку и попытаться объяснить людям, что ничего плохого Кристине мы не делали.
Однако против Маркова, Герасимова и Якушина у них не было ни единого шанса. Марков заявил, что не намерен «метать бисер». Герасимов сказал, что чем меньше это трогаешь, тем меньше оно воняет. Якушин вообще посоветовал не сидеть в сети, и тогда никаких проблем не будет.
В итоге все разошлись разозленные и взбудораженные, так что я пожалела, что всех собрала.
А ночью, уже после двенадцати, мне в ВК написал некий Вертер. Довольно жуткая аватарка – темный, обмотанный окровавленными бинтами силуэт. Этакий тлетворный эпатаж.
«Привет, Тоня».
Обычно всяким левым людям я не отвечаю и сразу блокирую, потому что не фиг. Если есть что сказать, пусть сразу пишут, без этого двусмысленного «Привет».
Но этого заблокировать не успела.
Вертер:
Рад, что нашел тебя.
Осеева:
Ты кто?
Вертер:
Человек-загадка:)
Осеева:
Слушай, загадка, еще один такой ответ и пойдешь в бан.
Вертер:
Я – Костя.
Осеева:
Ты, наверное, ошибся, Костя.
Вертер:
Я нашел тебя в ВК по школе, в которой училась Кристина. Тебя, Семину, Маркова и Герасимова.
И тут меня словно током ударило:
Тот самый чел с последней фотки?
Вертер:
Лол
Осеева:
Если что, я сама ничего не знаю.
Вертер:
А я знаю. Кристина просто хотела покоя, но у нее, увы, ничего не получилось. Впрочем, ей сейчас тоже, наверное, хорошо. Ничего не видит, не слышит, не чувствует.
Осеева:
Что ты несешь?
Вертер:
Я ей завидую:)
Осеева:
Ты больной?
Вертер:
Как и все. Только я осознаю эту болезнь. Чувствую, как она развивается, растет и медленно убивает.
Осеева:
Что еще за болезнь?
Вертер:
Глупенькая, это жизнь.
Осеева:
Ты из этих суицидальных дебилов? Это ты ее накрутил?
Вертер:
У нас просто были общие интересы.
Осеева:
Тогда ты должен рассказать все, что знаешь.
Вертер:
Я ничего не должен.
Осеева:
Слушай, не зли меня! Говори по-хорошему.
Вертер:
Приходи ко мне.
Осеева:
Ты совсем неадекват? Я тебя знать не знаю.
Вертер:
А я тебя видел. Ты красивая. И у тебя зеленые глаза.
Осеева:
Иди на фиг, я тебя сейчас заблокирую.
Вертер:
Я писал в вашей школе олимпиаду по литературе. В прошлом году. Ты заявилась в класс, где мы сидели, и долго шарилась по шкафам, даже на парту залезла. Я тогда сидел в самом конце и всё боялся, что ты свалишься, потому что парта сильно шаталась. А потом пришла какая-то училка и сказала тебе, что нашла учебник, который ты искала, в библиотеке. Ты меня случайно не помнишь?
Осеева:
Ничего я не помню, и вообще, откуда ты знаешь, что это была я?
Вертер:
А у тебя в профиле разве не твоя фотка?
Осеева:
Ладно, туплю. В общем, давай без этой ерунды. Просто расскажи про Кристину.
Вертер:
Говорю же, приходи. Я сейчас дома сижу. Болею. Так что на улицу никак.
Осеева:
Напиши, и дело с концом.
Вертер:
Любую переписку можно прочесть. Откуда ты знаешь, что сейчас тебя никто не читает?
Осеева:
Давай я тебе позвоню?
Вертер:
А телефоны всегда прослушиваются.
Осеева:
Тебе точно есть что рассказать?
Вертер:
Приходи, узнаешь.
Осеева:
Я подумаю.
Вертер:
Замечательно. Буду ждать твоего решения. Спокойной ночи!
После этой странной переписки я еще часа полтора не могла заснуть. У человека явно не все дома. Но он совершенно точно что-то знал – что-то, о чем мы все понятия не имели.
