Ида Мартин
Дети Шини
Все мысли о смерти нужны для жизни.
Л. Н. Толстой
© Ида Мартин, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *
Глава 1
Все началось после Нового года. Прямо первого января. Но я узнала об этом лишь третьего, когда мы с родителями вернулись из дома отдыха.
Все праздники мы проводим в компании шумных родительских друзей. Так повелось с самого детства, но я все равно никак не могу привыкнуть.
Каждый раз чувствую себя не в своей тарелке, особенно когда они начинают приставать с расспросами: о школе, друзьях и парнях, о том, что я думаю и чувствую. Почему не болтаю с ними, не танцую и отчего «такая напряженная».
Мне не нравится рассказывать о себе не только из-за того, что я не такая открытая, как мама и папа, но еще и потому, что эти люди постоянно забывают, что спрашивали о том же самом на прошлой встрече.
Дети вообще мало кого интересуют, а подростки и подавно. Ведь, как сказала тетя Наташа: «Какие у вас могут быть проблемы? Живите себе и радуйтесь». Действительно, нам не нужно заключать договоры, брать кредиты, искать заказчиков, согласовывать проекты, оплачивать счета, а значит, и проблем вроде нет.
На этот раз им представилась отличная возможность посмеяться над цветом моих волос. Киноварь, рубин или гранат? Пришлось сказать, что мои волосы тупо красные, и уйти играть в бильярд. Я всегда в таких случаях уходила играть, у бильярдного стола было спокойно, никто не доставал, и я часто выигрывала.
Позже мама все равно сделала мне выговор, что так разговаривать невежливо, а я ответила, что невежливо судить всех по себе, и два оставшихся дня мы с ней почти не разговаривали.
Пока ехали из дома отдыха, я всю дорогу глазела в окно, сквозь снежную мглу, и думала о том, как было бы здорово навсегда затеряться в этом снегу, где-то по дороге, среди немых белых полей, за пустым безликим горизонтом, самой по себе, здесь и нигде. Превратиться в легкое облако и плыть над землей, ни с кем не разговаривая, ничего из себя не изображая, ни о чем не думая и не беспокоясь. От этой глупой фантазии мне на миг стало удивительно легко и спокойно. Возможно, то было предчувствие или ожидание, а может, и то и другое.
Но когда мы вошли в квартиру, скинули сумки и разошлись по комнатам, неясное и волнительное чувство освобождения мигом исчезло, а на его место вернулась привычная повседневная тяжесть. Тупая и тянущая, словно к сердцу привязали камень.
Первым делом, открыв компьютер, я стала удалять из почты штампованные поздравления с Новым годом, и когда наткнулась на письмо Кристины Ворожцовой из девятого класса, почти отправила его в корзину. Однако раньше Кристина мне не писала, а в теме ее письма ничего не говорилось про Новый год. Там было просто: «Для Тони», будто на мою почту могли приходить письма для кого-то другого.
Само же письмо звучало так: «Привет, Тоня! И пока, Тоня! Уверена, ты меня поймешь. С любовью, Кристина». И чуть ниже – гиперссылка на Ютуб. Подобное заявление сразу показалось подозрительным. С чего бы Ворожцовой меня любить?
Комп немного побуксовал, подумал, но все же открыл видеоролик.
На экране – Кристина с длинными черными распущенными волосами и в белой ночнушке. Ни дать ни взять девочка-призрак из фильма «Звонок».
В последнее время Кристина сильно изменилась. Когда-то она выглядела как типичная отличница, вся такая прилежная и аккуратненькая, с косичкой до попы, в плиссированной юбке ниже колен и черных блестящих туфлях-лодочках. Но потом ее будто подменили.
Как-то раз я обедала в столовой, и тут вошла она. В черном длинном платье до пола, глаза подведены черными стрелками, даже ногти на руках черные, а волосы зачесаны наверх и уложены в пучок. Допотопно и по меньшей мере странно. Сначала я подумала, что это репетиция спектакля, но когда через пару дней перед первым уроком наткнулась на нее в раздевалке, поняла, что теперь она всегда так ходит.
В этом ролике ее лицо было очень бледным, а взгляд опущен на листок, по которому она, едва шевеля губами, читала:
«Помочь никто не может. Вчера – не вернешь, сегодня – кажется мало, завтра – не наступит никогда.
Мы все одиноки на пути бесконечных страданий, а мои слова – бессмысленный пустой звук в яростно ревущем гуле одиноких голосов. Каждый хочет высказаться, но никто никого не слышит, не видит, не чувствует.
Никто никому не нужен. Выживает лишь тот, кто придерживается законов эгоизма, подлости и силы. Дружба ничего не стоит, а смерть сильнее любви.
Возможно, у меня был шанс, но несколько обычных людей, моих ровесников, которые ходят с вами по одной улице и дышат одним воздухом, наглядно показали мне, как я слаба и беззащитна перед этим варварским, жестоким миром. И я бы очень хотела, чтобы их знали в лицо».
Кристина вытащила листок А4 и показала его в камеру. Это была распечатанная фотография.
– Даня Марков. – Она сама еще раз взглянула на листок, словно не была уверена, что это он.
Марков! Мой ботанический одноклассник. Что он ей сделал?
Ворожцова отшвырнула лист с физиономией Маркова и достала другой портрет.
– Егор Петров.
Этого я тоже знала. Из одиннадцатого. Типа видеоблогер, а на самом деле просто человек-камера.
– Настя Семина.
Настя-бэшка. Тишайшее и бледнейшее создание, еще более замороченное, чем сама Кристина.
– Саша Якушин.
А этот что здесь делает? Я посмотрела на фотографию и сначала не узнала Якушина: он подстригся и стал еще лучше. Моя бывшая безответная любовь.
Якушин неожиданно ушел из школы в прошлом году, прямо из одиннадцатого класса, и с тех пор я его не видела. Он не из тех, кто выкладывает свои фотки в ВК. Но при чем тут Кристина?
– Вадим Герасимов.
Герасимов? Еще один мой одноклассник. Тормоз и грубиян. Ему вообще ни до кого дела нет.
– Тоня Осеева.
Что? Какого черта?! Я увидела свою физиономию на фотке и обалдела. Как такое возможно? Я всегда нормально относилась к Ворожцовой, не лучше и не хуже, чем к остальным. Какая-то дурацкая шутка, новогодний прикол. Но разве таким шутят?
Кристина показала еще одну фотографию. Незнакомый светленький парень – Костя Амелин.
Выбросив из рук последний лист, она сказала: «Именно они стали причиной…» – и, не договорив, осеклась. С трудом изобразила улыбку и отключила камеру. Ни слова о розыгрыше, ни намека на шутку.
Я так быстро отставила остывший чай и посмотрела на дату письма – 1 января. Два дня назад. Хорошо бы позвонить этой дуре и высказать все, что я о ней думаю. Но где взять ее телефон? Впрочем, можно и через соцсети. Кого я из девятого знаю? Смирнову, Зайцеву, Ким.
По запросу «Кристина» Ворожцовой не нашлось, а у каждой из этих девчонок по двести-триста друзей. Поди разбери, под каким ником она живет в сети.
Внезапно дверь в комнату открылась, и, как всегда торопливо, вошла мама, уже вся разодетая и надушенная.
– Мы с папой уезжаем. Видимо, допоздна. По делам.
Я машинально прикрыла крышку ноута. Хотя ни мама, ни папа никогда не пытались в него заглянуть. Им совершенно не до того, у них всегда «по делам».
– Светик, мы сейчас опоздаем, – крикнул из коридора папа, и она, махнув рукой, выскочила из комнаты.
– Пока, – попрощались родители, и дверь за ними захлопнулась.
Родители работали вместе, в одной риелторской конторе, только мама специализировалась на загородной недвижимости, а папа – на городской. Рабочий день у них был ненормированный, вечером они частенько задерживались до двенадцати, а в любой выходной могли сорваться по первому звонку. Так что свою учительницу по математике я видела гораздо чаще.
С их уходом в квартире мгновенно повисла неуютная, давящая тишина, а серый полумрак сумерек зловеще пополз по углам. И мне тут же стало не по себе.
Я давно научилась отгораживаться от всего на свете – малейшего душевного смятения, застревающих в горле эмоций, болезненных и беспокойных мыслей, но перестать бояться темноты не могла никак.
Это было с самого детства. Особенно, когда я одна. А одна я почти всегда. Так что стоило подняться и включить свет.
А что, если Кристина не шутила? А что, если все по-настоящему? В таких ситуациях люди бросаются звонить или писать своим друзьям, просить совета или жаловаться. Но у меня не было никого, с кем можно поделиться таким секретом. Раньше был один друг, но потом сплыл.
Где-то откопала телефон Герасимова.
– Привет. Говорить можешь?
– Ну, так, – не слишком довольно откликнулся Герасимов.
– Ты видел ролик Ворожцовой?
– Ну.
– И что думаешь?
– Без понятия. Я грохнул эту гадость.
– Слушай, Герасимов, тебе реально все по фигу?
– А в чем проблема? Я и знать-то ее не знаю, и ничего такого не делал.
– Я тоже не делала. Но она нас назвала.
– Сказал же, не знаю.
– Ладно. Пока.
– Пока, – послушно отозвался Герасимов.
С Герасимовым я училась с первого класса, и он всегда был мрачный, молчаливый и замкнутый. Говорили, что отец бьет его за все подряд. Но я в это не сильно верила, потому что в наше время детей уже никто так не воспитывает.
Как-то раз, вроде классе в седьмом, мама случайно увидела нашу общую классную фотографию и сразу ткнула пальцем в Герасимова:
– Вот, этот у вас самый симпатичный парень.
Мама как в первом классе не знала, с кем я учусь, так и до сих пор не знает. Кроме Павлика Подольского, конечно. Но Герасимов ей тогда приглянулся и запомнился, поэтому теперь, когда она делала вялые попытки поговорить со мной о школе, обязательно приплетала Герасимова.
«А тот высокий парень с голубыми глазами, он какую оценку получил?», или: «А тот симпатичный серьезный мальчик, он тоже едет на экскурсию?», или даже так: «Тоня, почему ты ни с кем не встречаешься? Я в твоем возрасте уже была по уши влюблена в папу. Не хочешь присмотреться к тому однокласснику?»
Она и запомнить-то не могла, что он Герасимов, а все равно повсюду его пихала, точно единственную особь мужского пола во всем районе.
В общем, пришлось залезть на страницу в ВК к Семиной (правда, на фотке была не сама Настя, а Мэй из «Иной» – девочка, прячущая под черной повязкой свой искусственный кукольный глаз, которым она видела мертвых) и написать ей сообщение: «Привет. Я получила письмо Кристины Ворожцовой. Что это?»
Затем нашла страницу Маркова и отправила ему такое же послание.
Раньше, из-за одной дурацкой истории, произошедшей в седьмом классе, я на дух не переносила Маркова. В моих глазах он был главным школьным злодеем, с вредным ботанским доставучим характером. Но потом, после того как я решила не беспокоиться по пустякам, Марков превратился просто в Маркова.
Третье января, кругом веселье и движуха, а у меня – тишина и белое мерцание экрана. Встала и побежала включать везде свет. Надо же, чуть не провалилась в кромешную темень и не впустила своих ночных призраков.
Попробовала вспомнить все, что знала о Кристине Ворожцовой.
Мы познакомились еще в началке, вместе ходили в студию бальных танцев, какие обычно бывают при школах. Ее водила бабушка: кругленькая, улыбчивая и заботливая. Мне всегда хотелось иметь такую бабушку. Она наверняка пекла пирожки, вязала, читала Кристине на ночь книжки и варила настоящие супы.
Своих же бабушек я почти не знала. Одна – Лиза – иногда приезжала из Питера к нам на дачу, в Тверь. А вторая – Елена, – мамина мама, жила в Германии и никогда меня не видела, только регулярно присылала деньги на подарки, которые я ни разу не потратила.
Чуть позже, когда я была классе в шестом, мы пересеклись с Ворожцовой на постановке общешкольного спектакля «Снежная королева» по Шварцу. Она, естественно, была Гердой, ей всегда давали такие роли, а мы с Павликом – Вороном и Вороной. И до одури репетировали нашу общую сцену. Как сейчас помню:
«Ворон и Ворона: Все пугались, входя во дворец. Но один мальчик ни капельки не испугался.
Герда: И это был Кей?
Ворон: Да, это был он.
Ворона: Все другие молчали от страха, как рыбы, а он так разумно разговаривал с принцессой!
Герда: Еще бы! Он очень умный! Он знает сложение, вычитание, умножение, деление и даже дроби!
Ворона: А вдруг Кей не захочет с вами разговаривать?
Герда: Захочет. Я уговорю его.
Ворона: А вы не побоитесь ночью пробраться во дворец?
Герда: Нет!
Ворона: В таком случае, вперед!
Ворон: Ур-ра! Ур-ра! Верность, храбрость, дружба…
Ворона: …разрушат все преграды. Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!»
То было время, когда все казалось простым и легким. Я тогда еще не знала, что к людям нельзя привязываться, а Кристина не одевалась, как дитя тьмы. И мы не то чтобы подружились, но нам точно было весело. А после того спектакля и не сталкивались почти. В чем же теперь она могла меня упрекнуть?
Пока я размышляла, пришло сообщение от Маркова:
«Привет. Если ты не в курсе, все хреново. Ворожцова нажралась таблеток и теперь отдыхает в коме».
Марков – настоящая язва и заучка. Но не какой-то там слабохарактерный беззащитный ботаник, а вредный наезжалистый хам. Пару раз парни собирались надавать ему по морде, но в итоге решили не связываться из-за придурочного, как и сам Марков, папаши.
Сейчас же своим сообщением он реально меня ошарашил.
«Осеева:
Неужели мы правда имеем к этому отношение?
Марков:
Слушай, Осеева, зачем тебе это нужно? Ты не знаешь, в чем проблема, я не знаю. Кристина жива, все нормально.
Осеева:
Как это НОРМАЛЬНО? Человек оставляет предсмертный ролик, в котором заявляет, что скотина Осеева испоганила ей жизнь. ЭТО КАПЕЦ, КАК НЕНОРМАЛЬНО!
Марков:
Во-первых, не ори! А во-вторых, ты должна гордиться, что она думала о тебе перед смертью».
Хотелось написать что-то оскорбительное, но связываться с Марковым было бессмысленно.
Тогда скрепя сердце я все же достала из кармана вечернего, ни разу не надеванного платья клочок клетчатой бумаги с номером Якушина и минут десять сидела над ним, гипнотизируя.
Я никогда не звонила Якушину, да и разговаривала с ним всего пару раз в жизни. И оба раза это было мучительно. Ведь он мне тогда жутко нравился. Он был в десятом, а я – в восьмом. Всего два года назад, а казалось, прошла целая вечность. Павлик раздобыл мне тогда его телефон, он был в курсе.
Но я не стала звонить. Не потому, что несмелая, просто хотела, чтобы Якушин сам обратил на меня внимание. Но он не обратил, а неожиданно ушел в начале одиннадцатого класса из школы в медицинский колледж.
С тех пор уже много воды утекло, и сейчас у меня была действительно важная причина, за которой не скрывались никакие чувства или тайный смысл.
На одиннадцатой минуте бессмысленных терзаний я все-таки нажала на кнопку вызова, в глубине души надеясь, что номер недействителен. Но абонент оказался доступен и даже ответил после второго гудка.
– Саша, привет. Меня зовут Тоня Осеева. Мы раньше учились в одной школе. Я насчет Кристины Ворожцовой. Ты же понимаешь, да? – на одном дыхании выпалила я.
– Привет! – доброжелательно откликнулся Якушин. – Понимаю.
– Мы с Кристиной почти не общались. Правда. Она, наверное, что-то перепутала.
– Если честно, я сейчас дома, и мне не очень удобно это обсуждать.
К тому, что он не захочет со мной разговаривать, я была готова, но Якушин, немного помолчав, вдруг спросил:
– Ты сейчас что делаешь?
– Ничего. Просто.
– Ты вообще где живешь?
– Возле поликлиники.
– А я за зеленой высоткой. Давай заскочу минут через пятнадцать. А то у меня в семь брат приедет, и мама сказала обязательно быть.
Пробормотав на автомате адрес, я отключила телефон и остолбенела от того, что произошло. Я не только сама позвонила Якушину, он еще и в гости придет. А у меня даже к чаю ничего нет.