Глава восьмая. МОЛОДОЙ ИНДЕЕЦ
— Выстрел! — воскликнул Жак Хелло.
— Меньше чем в трехстах шагах, — ответил Вальдес.
— Уж не сержант ли Мартьяль отправился на охоту после нашего ухода?
— Не думаю…
— Или это индеец, которому принадлежит хижина?
— Посмотрим сначала, была ли она обитаема, — сказал рулевой «Галлинетты».
Выйдя из хижины, когда раздался выстрел, оба они вошли теперь опять в нее.
Внутри она была так же бедна, как и снаружи. Никакой мебели не было. В глубине ее, на земле, лежала подстилка из травы, на которой, видимо, недавно спали. У стены стояло несколько выстроенных в ряд тыкв, на потолке к шесту был подвешен кусок пекари, две или три дюжины орехов, похожих на миндаль, горсточка муравьев, которыми питаются индейцы; наконец, на плоском камне еще дымилась головня.
— Владелец этой хижины, — заметил Вальдес, — должен был находиться здесь незадолго до нашего прихода.
— Он не может быть далеко, — прибавил Жак Хелло. — Стрелял, вероятно, он.
Вальдес отрицательно покачал головой.
— Индейцы не имеют ни ружей, ни пистолетов, — сказал он. — Лук, стрелы, скарбакан — вот все, что у них есть.
— Нужно, однако, узнать! — воскликнул Жак Хелло, который, вновь охваченный тревогой, спрашивал себя, не квивасы ли Альфаниза бродят по окрестностям.
В этом случае какие огромные опасности угрожали путешественникам, которые расположились лагерем у пика Монуар! И каким нападениям они могли подвергнуться на пути в Санта-Жуану!
Жак Хелло и Вальдес вышли из хижины, привели в готовность свое оружие и двинулись по направлению выстрела. Нигде кругом не видно было и следов культуры: посадок овощей, фруктовых деревьев и пастбищ для скота.
Прислушиваясь и присматриваясь, Жак Хелло и Вальдес двигались вперед медленным шагом.
Никакого шума, кроме крика спрятанных в зелени птиц или шороха диких животных, встряхивавших ветки кустов, не было слышно.
Так они шли около двадцати минут, спрашивая себя, не лучше ли вернуться к хижине, а оттуда в лагерь. Вдруг им показалось, что они слышат недалеко стоны.
Вальдес сделал знак нагнуться к земле, не для того, чтобы лучше слышать, а чтобы не быть замеченными раньше времени.
За низким кустом тыквы открывалась ярко освещенная солнцем поляна.
Раздвинув ветви, Вальдес мог осмотреть эту поляну на всем ее протяжении. Он удостоверился, что стоны раздавались именно с этой стороны.
Притаившись около него, держа палец на курке своего карабина, смотрел сквозь ветки и Жак Хелло.
— Тут… тут! — сказал наконец Вальдес.
Так много предосторожностей было не нужно, по крайней мере в этот момент. На противоположном конце поляны видны были всего два человека.
Один из них неподвижно лежал на земле, как будто спал или, вернее, точно он был мертв.
Другой, стоя на коленях, поднимал его голову и испускал стоны, причина которых теперь была понятна.
Можно было совсем безопасно приблизиться к этим индейцам. Долг заставлял подать им помощь. Это не были индейцы бравое, которые встречаются на территории верхнего Ориноко как кочевники и как оседлое население. Вальдес по типу признал, что эти люди принадлежали к расе банивасов, из которой происходил и он сам.
Один — тот, который не подавал признаков жизни, — имел вид человека лет пятидесяти, другой был мальчик лет тринадцати.
Жак Хелло и Вальдес обошли куст и показались в десяти шагах от них.
Заметив иностранцев, молодой индеец немедленно поднялся.
Мгновение он колебался. Затем, еще раз приподняв голову человека, лежащего у дерева, он убежал; дружеский жест, сделанный ему Вальдесом, не мог удержать его.
Хелло и Вальдес подбежали к человеку, наклонились над ним, приподняли его, прислушались к его дыханию, пощупали сердце… Сердце не билось, и побледневшие губы индейца не издавали ни малейшего дыхания.
Индеец был мертв не больше как с четверть часа, так как его тело было еще тепло и не закоченело. Под его одеждой, запачканной кровью, видна была на груди пулевая рана на высоте легких.
Вальдес осмотрел землю и среди травы поднял патрон.
Выстрел был сделан из револьвера калибра 6,5 миллиметров.
— Это калибр револьверов, которые находятся на борту «Галлинетты», — заметил Жак Хелло. — Револьверы «Мориши» имеют калибр восемь миллиметров… Неужели…
Его мысль остановилась на Жиро.
— Надо бы постараться, — сказал он, — вернуть мальчика. Он один может нам объяснить, при каких обстоятельствах был убит этот индеец и кто его убийца…
— Конечно! — отвечал Вальдес. — Но где его найти? — Страх заставил его убежать…
— Не вернулся ли он в хижину?
— Это маловероятно…
Конечно, это было маловероятно. В действительности дело обстояло иначе.
Молодой индеец отбежал всего шагов на сто, на левую сторону поляны, и, спрятавшись за дерево, наблюдал за обоими иностранцами. Поняв, что бояться их нечего, наоборот, увидев, что они стараются подать помощь индейцу, он сделал несколько шагов вперед, чтобы подойти к ним.
Вальдес заметил его и встал, но мальчик, по-видимому, намеревался снова убежать.
— Поговорите с ним, Вальдес! — сказал Жак Хелло.
Рулевой «Галлинетты» произнес несколько слов по-индейски, зовя мальчика и прося его помочь им снести индейца в хижину.
После некоторого колебания мальчик как будто решился. Ужас на его лице сменился горем, и из его груди вырвались стоны.
Он вернулся медленными шагами и, подойдя к телу, весь в слезах, опустился около него на колени.
Этот молодой индеец, крепкого телосложения, с кротким лицом, казался истощенным от лишений и бедствий. Да и как могло быть иначе в тех условиях, в которых он жил в глубине этого пустынного леса, в этой хижине, один с индейцем, который лежал теперь на земле? Он имел вид смышленого человека, и, услышав, что Жак говорит с Вальдесом по-испански, объяснил, что понимает этот язык.
Его начали расспрашивать:
— Как тебя зовут?..
— Гомо.
— А кто этот индеец?..
— Мой отец.
— Несчастный!.. — воскликнул Жак Хелло. — Его отец убит!..
И так как мальчик плакал, то он взял его за руку, привлек к себе и стал утешать и ласкать его.
Гомо пришел в себя и перестал плакать. Верный инстинкт подсказывал ему, что в этих иностранцах он нашел друзей и защитников.
Вальдес спросил его:
— Кто убил твоего отца?
— Какой-то человек… Он пришел ночью… Вошел в хижину…
— В эту хижину? — спросил Вальдес, показывая рукой.
— Да… другой в этих местах нет.
— Откуда пришел этот человек?..
— Я не знаю.
— Это был индеец?
— Нет… испанец.
— Испанец! — воскликнул Жак Хелло.
— Да… И мы поняли его, когда он обратился к нам, — ответил Гомо.
— Чего он хотел?
— Он хотел знать, были ли квивасы в лесах Паримы…
— Какие квивасы? — спросил Вальдес с не меньшей живостью, чем мог бы это сделать его спутник.
— Квивасы Альфаниза, — отвечал Гомо.
Тотчас же Жак Хелло спросил:
— Их видали в этих краях?
— Я не знаю, — ответил мальчик.
— Ты не слыхал, чтобы они показывались на территории?
— Нет.
— Но… ты их встречал когда-нибудь?..
— Да… да!..
Из глаз молодого индейца, черты лица которого выразили ужас, снова потекли слезы.
После целого ряда вопросов, заданных ему Вальдесом, он рассказал, что квивасы со своим атаманом напали на деревню Сан-Сальвадор, расположенную в северной части Сьерра-Паримы, где жила его семья, что они перебили всех жителей, что его мать была убита, а он с отцом, едва успев спастись, нашли себе убежище в этом лесу, где построили хижину и жили вот уже около десяти месяцев.
Что касается присутствия квивасов в стране, то Гомо не мог дать по этому поводу никаких указаний. Ни отец, ни он не знали, появились ли они в окрестностях Ориноко.
— Испанец, который пришел ночью в твою хижину, спрашивал вас об этом? — спросил Вальдес.
— Да… и он пришел в страшный гнев, что мы не могли ничего ему ответить.
— И он остался?
— До утра.
— А потом?
— Он захотел, чтобы мой отец взялся проводить его до Сьерры.
— Твой отец согласился?
— Нет, отказался, так как этот человек не внушал ему доверия.
— И этот человек…
— …ушел один утром, когда убедился, что мы не хотим вести его.
— Значит, он вернулся?
— Да… часа четыре спустя.
— Четыре часа спустя? Почему?
— Он заблудился в лесу и не мог определить местонахождения Сьерры. На этот раз он стал грозить нам револьвером… Он клялся, что убьет нас, если мы откажемся…
— И твой отец должен был…
— Ах… мой отец!.. Мой бедный отец! — ответил молодой индеец. — Испанец схватил его за руку… вытащил из хижины… заставил его идти перед собой… Я шел за ними… Мы шли так около часа. Мой отец, который не хотел быть проводником этого человека, кружил, не желая слишком удаляться… Я хорошо понимал его, так как знаю лес… но в конце концов испанец тоже понял его… Он пришел в бешенство… — стал оскорблять отца ругательствами… снова грозил ему… Мой отец, которого охватил гнев, бросился на испанца… Завязалась борьба, продолжавшаяся недолго… Мой отец был безоружен… Я не мог помочь ему… Раздался выстрел… и он упал, а испанец обратился в бегство… Я поднял отца… Из его груди текла кровь… Он не имел больше сил говорить… Он хотел вернуться в хижину… но смог доползти лишь сюда… и умер!
Охваченный сыновней любовью, которая характеризует туземные племена верхнего Ориноко, мальчик бросился с плачем к телу отца.
Пришлось успокаивать, утешать его и обещать, что его отец будет отомщен, что убийца будет найден, что он заплатит за свое преступление.
При этих словах глаза Гомо сквозь слезы зажглись мстительным огнем Жак Хелло задал ему последний вопрос.
— Ты видел этого человека? — спросил он.
— Да видел… и никогда не забуду его…
— Можешь ли ты нам сказать, как он был одет… его рост… волосы… черты лица…
— Он был одет в куртку и панталоны лодочника.
— Хорошо.
— Волосы у него были очень черные… большая борода… тоже черная…
— Это Жиро! — сказал Жак Хелло.
— Это он! — подтвердил Вальдес.
Тогда они оба предложили Гомо идти с ними.
— Куда? — спросил он.
— К реке, к устью Рио-Торриды, где остановились наши пироги.
— Пироги?.. — переспросил он.
— Разве твой отец и ты не знали, что пришли вчера две фальки?
— Нет… но если бы нас не увел в лес испанец, мы заметили бы вас сегодня утром, на рыбной ловле…
— Так вот, мое дитя, — сказал Жак Хелло, — повторяю тебе вопрос: хочешь идти с нами?
— А вы обещаете мне, что мы будем искать человека, который убил моего отца?..
— Обещаю тебе, что твой отец будет отомщен!
— Я иду за вами.
— Пойдем!..
Все вместе пошли к Ориноко.
Что касается убитого индейца, то решено было не оставлять его на растерзание хищникам. Он принадлежал к племени банивасов из деревни Сан-Сальвадор, население которой было перебито квивасами. Поэтому Жак Хелло предполагал вернуться в хижину после обеда с несколькими гребцами, чтобы похоронить убитого.
Гомо провел их к реке кратчайшим путем, не возвращаясь к хижине, так что через полчаса они были уже в лагере.
Жак Хелло и Вальдес условились ничего не говорить относительно Жиро.
Лучше было умолчать о связи последнего с Альфанизом, что теперь было уже несомненным. Бесполезно было увеличивать беспокойство товарищей, и без того имевших много поводов для тревоги.
Тем не менее тот факт, что испанец знал о родственной связи Жана с полковником Кермором, чрезвычайно осложнял положение. Альфаниз мог узнать об этом и, чтобы отомстить полковнику, захватить его сына.
Правда, — это до известной степени успокаивало — квивасы не появлялись в окрестностях реки. Если бы было иначе, если бы они находились в пределах Сьерра-Паримы, индеец и его сын знали бы об этом. Жак Хелло решил сказать, что испанец после своего бегства поссорился с этим индейцем, который отказался быть его проводником до Санта-Жуаны, и результатом ссоры было убийство.
Все это было внушено Гомо, и он, по-видимому, понял, чего от него хотели, так как глаза его блестели смышленостью.
Как удивились сержант Мартьяль, Жан и Герман Патерн, когда Жак Хелло представил им, вернувшись в лагерь, Гомо и рассказал его историю, как это было условлено!
Все встретили молодого индейца самым радушным образом. Когда Жан узнал, что мальчик теперь сирота, он привлек его к себе и осыпал ласками…
Прибытие Гомо могло быть даже принято за хорошее предзнаменование, так как на вопрос Жана, не знает ли он миссии Санта-Жуана, он ответил:.
— Я знаю ее и несколько раз бывал там с моим отцом.
— Ты проводишь нас туда?
— Да… да! Вы не такие, как этот злой человек, который хотел, чтобы мы были его проводниками…
По знаку Вальдеса Гомо остерегся сказать лишнее. Что касается виновника убийства индейца, то ни Жак Хелло, ни Вальдес после сделанного мальчиком описания не могли сомневаться в том, кто он. А если бы такие сомнения и возникли, то они должны были исчезнуть после того, как обнаружилось, что из каюты «Галлинетты» пропал один револьвер.
Это был револьвер сержанта Мартьяля.
— Украден мой револьвер! — воскликнул он. — Украден этим разбойником, который убил из него несчастного индейца!.. Револьвер, который мне дал полковник!..
Гомо был глубоко тронут оказанным ему вниманием и заботами.
После завтрака были окончены организация лагеря, в котором должны были остаться гребцы пирог, и приготовления к дальнейшему путешествию пассажиров. Разлука предстояла, может быть, долгая…
Между тем Гомо узнал от Жана, какую цель преследовала экспедиция, направляясь в миссию Санта-Жуана.
Его лицо тотчас же омрачилось.
— Вы увидите вашего отца? — спросил он.
— Да, мое дитя!
— Вы увидите его, а я… я никогда уже не увижу моего… никогда!
После полудня Жак Хелло, Герман Патерн и гребцы «Моригпи» покинули лагерь и направились к поляне.
Гомо шел с ними. Жан тоже получил разрешение присоединиться к ним.
Через полчаса достигли того места, где под пальмой лежало тело индейца. Гребцы, захватившие с собой лопаты, вырыли могилу, достаточно глубокую, чтобы ее не могли разрыть хищники.
После того как Гомо, весь в слезах, в последний раз простился с телом отца, труп был опущен в могилу.
После этого вернулись в лагерь.
Жана ходьба особенно не утомила. Он ручался за себя. Во время путешествия силы не изменят ему. Он уверял в этом Жака Хелло и сержанта Мартьяля…
— У меня есть надежда на хороший исход! — повторял он.
Когда наступила ночь, пассажиры разместились в каютах пирог, а гребцы должны были стеречь лагерь.
На «Галлинетте» было отведено место и для Гомо. Но бедный мальчик почти не спал: его тяжелые вздохи раздавались всю ночь.
