Бегство. Вот о чем мечтала Джемма, особенно в такие ночи, как нынешняя, когда луна, яркая и огромная, словно декорация на съемочной площадке, зависала за ее окном на фоне ночного неба.

В фильмах подростки всегда сбегали из дома. Девчонки дожидались, пока родители лягут спать, выбирались из-под одеяла – уже в мини-юбке и топике, – тихо спускались по лестнице, отпирали замок – и бабах! Они вылетали в ночь, как воздушные шарики, протиснувшиеся сквозь узкую щель, и резвились на воле.

Наверное, у тех подростков не было Руфуса – а этот ретривер семидесяти пяти футов весом состоял исключительно из шерсти, языка и голосовых связок.

Руфус встретил Джемму у подножия лестницы столь бурной пляской, что она невольно удивилась, как это он еще не шлепнулся.

Пришлось на него шикнуть.

– Что случилось?

Джемма, между прочим, встала минуту назад. И вот – пожалуйста! – мама уже застыла на пороге в старой гарвардской футболке и пижамных штанах.

Она подслеповато щурилась на Джемму – наверное, так торопилась, что напрочь забыла про контактные линзы.

– Ничего, ма. – Джемма быстро цапнула из кухонного буфета стакан.

Никогда ей не улизнуть втихаря из дома. Ей, правда, некуда выбираться, да и не с кем – Эйприл ее родители пасут не меньше, чем саму Джемму.

Однако на секунду Джемма представила себе, что направляется к выходу в облегающих джинсах и в рубашке, подчеркивающей грудь (единственное, что ей действительно нравилось в ее фигуре). Сейчас она запрыгнет в машину, где сидит ее парень, и уедет далеко-далеко…

Увы, в реальности она находилась на полутемной кухне в своей детской пижаме. Была среда, ровно одиннадцать часов вечера, и Руфус вылизывал ей лодыжки, как у него заведено.

– Я спустилась, чтобы попить, – заявила Джемма.

– Ты обезвожена? – встревожилась мама.

Она произнесла «обезвожена» таким тоном, как будто намеревалась спросить: «Ты умираешь, детка?»

– Я в полном порядке. – Джемма кинула в стакан пару кубиков льда и поплелась обратно к лестнице, стараясь избегать материнского взгляда. – Иди спать.

Ее мама, Кристина, заколебалась.

– Если что-то понадобится, сразу скажи мне, хорошо?

– Угу.

Джемма поднялась наверх и захлопнула дверь перед носом Руфуса, плюнув на его скулеж. Она поставила стакан на тумбочку и с размаху села на кровать. Луна расчертила ее ноги на темные и светлые участки.

У Джеммы промелькнула мимолетная мысль: кстати, а что сейчас делают Хлоя Девитт и Обри Коннели? Джемме вечно твердили, что у нее слишком буйное воображение, но некоторые вещи оставались для нее загадкой. Каково это – быть настолько абсолютно, непреложно, безжалостно нормальным? О чем думают Хлоя, Обри и другие нормальные люди? Какие у них проблемы? Да они у них вообще есть, проблемы-то?

Руфус продолжал скулить. Джемма нехотя встала и впустила его. Пес мгновенно запрыгнул на кровать и примостился на подушке. Джемма вздохнула. Ну и ладно, пусть хоть кто-то получит удовольствие!.. Кроме того, она еще не устала.

Джемма уселась за туалетный столик, в юности принадлежавший ее матери, – резной образчик викторианской эпохи. Раньше Джемма любила столик, но теперь ей никак не удавалось объяснить Кристине, что она его давно переросла. У нее почему-то не получалось быть убедительной в разговорах с родителями.

Луна сделала ее глаза в зеркале запавшими, а кожу – полупрозрачной. Интересно, маме и отцу она такой и кажется – призраком, зависшим в жизненном пространстве?

Но ведь она не больна! Она уже много лет как не болеет. А они обращаются с ней, словно она может в любую секунду рассыпаться от ветерка как карточный домик.

Сама Джемма почти не помнила годы болезни – операции, лекарства, длительное лечение. Копинг – так это называл ее психотерапевт. Совладание со стрессом. Защитный механизм.

Зато она помнила сад – и еще статую. Коленопреклоненный мужчина – кажется, Бог, но Джемма не была в этом твердо уверена, – одну руку воздевал к небу, а другую протягивал к земле. Наверное, пытался извлечь из ее недр нечто волшебное…