Глава 18
ДАМА – МЕЦЕНАТ ИСКУССТВ
За дверью меня и в самом деле ожидала одна из фрейлин, в нетерпении притоптывая каблучками своих туфелек. Рассмотрев меня, она скривилась в нескрываемом презрении и покосилась в сторону закрывающихся створок. Но Нестор удачно успел скрыться, так что недовольство выплеснулось на меня:
– Этот палач мог бы и поприличней тебя одеть! – развернулась и прошипела: – Иди рядом со мной. Под локоть не смей меня брать!.. И свой не подставляй, ты мне не пара!
«Ага! Все-таки палач!.. Или все-таки распространенное мнение?..»
Мы находились в огромной бальной комнате, да еще и с зеркалами на все стены. Поэтому создавалось пространственное ощущение бескрайнего раздолья и необычайного, чрезмерного количества присутствующих. Люди, или как они тут себя называли, гайчи, стояли группками, передвигались бессистемно колоннами и порхали с места на место небольшими стайками. Причем женщин мне показалось где-то две трети:
«Здесь вроде не матриархат, – размышлял я. – И войн вроде нет. Но куда тогда все мужики подевались? Как мне показалось раньше, на улицах города их большинство и они как бы превалируют, а тут – словно в отпуск все неожиданно съехали. Или здесь командует княгиня? А посему и публика соответствующая?..»
По рассказам Сюзанны, сложилось впечатление, что здешняя владычица больше предпочитает женщин в своих постельных развлечениях. Вот и собрала вокруг себя цветник. Да еще какой! Если раньше мне рыжая сокамерница казалась обалденной красоткой, то здесь она не слишком-то выделялась бы из толпы.
На меня никто практически внимания не обращал. Так, скользнут взглядом, словно по пустому месту, и все. Причина, скорей всего, мое невзрачное одеяние. Очень скромненько и бедно я смотрелся на фоне разряженных в цветные камзолы кавалеров, почти поголовно носящих на голове шляпы с роскошными птичьими перьями. Плюс широконосые туфли у них были с бантами и пряжками, да панталоны нечто подобное имели в области колен. Вот на кого ни глянь – воистину петух гамбургский.
Отдельно, в лучшую сторону выделялись мундирами военные. Эполеты, аксельбанты, витые золотистые шнуры на погонах, разные нашивки и шевроны, и все это озаряется блеском медалей, орденов и уж не знаю каких таких бляшек и сияющих пуговиц. Видимо, элита здешнего флота и армии.
Ну а платья дам, их высокие прически, украшенные лентами и драгоценными заколками, и обильная бижутерия сразу вводили в небольшой ступор. Ну прямо пестрые, прекрасные, тропические бабочки. Даже слегка чрезмерно прекрасные.
Фрейлина провела меня в самый конец бального зала, там, где за широченной аркой открывался другой, не меньший зал. В нем слуги с чувством и расстановкой накрывали столы к ужину. Исходя из чего, стало понятно, что меня привели несколько раньше срока.
Уж что там или кого высматривала моя сопровождающая во втором зале, но через несколько минут ей это зверски надоело и она нервно мне скомандовала:
– Стой здесь и не смей даже на шаг отходить в сторону! Чуть позже я за тобой подойду и укажу тебе твое место за столом.
И упорхнула, чуть ли не сразу скрывшись в толпе собравшихся. Мелькнула у меня мысль поставить на ней магическую метку да тут же исчезла. Если и осталась в личном резервуаре одна или полторы искорки, то нечего их тратить так бессмысленно. После чего стал внимательно присматриваться ко всему вокруг.
Обеденный зал мне понравился многочисленными и широкими входами-выходами. Четыре по сторонам, да пятый, не используемый пока никем, в дальнем торце. В действиях слуг тоже просматривалось некое достоинство и спокойствие. Никто на них не ругался, не покрикивал да вроде как и не указывал. Каждый знал свою партию и исполнял ее виртуозно. И мне показалось: уверенно уйди я в один из служебных проходов, никто ко мне не прицепится с неуместными вопросами.
Сразу возник следующий вопрос к моей памяти и чувству ориентации: смогу ли я отыскать спальню покойного зуава Диялло? Ведь вначале придется вернуться к тюрьме, а уже оттуда, по иному пути, дойти до точки моего выхода из лифта. Нужные мне спальни где-то там, недалеко.
Память уверенно заявила: «Отыщем! Не очкуй!» Но она же и напомнила о круговой охране не только этого зала, но и всего княжеского замка. И уверенности не было, что у стражи есть разрешение «Выпускать можно всех!». Опять-таки оченно хотелось прихватить свои вещи, оставленные в камере хранения. Хотя, если приспичит, буду вырываться без них. Все-таки самые лучшие и ценные вещи, трофеи и артефакты меня дожидаются в нашем лагере, в овраге с разрушенным нами озером.
Воспоминание о лагере в ином мире добавило переживаний об оставшихся где-то там подопечных:
«Как там карапузы? Что творят? Надеюсь, что Леня справился с предателями и не потянет Свонхов за мной следом? Хотя это хамоватое семейство может его и ослушаться… Но какие бы карапузы ни были, именно они интуитивно почувствовали угрозу от подлой Знахарки. А я им не поверил… Ну хуже всего придется инвалидам, оставшимся в лагере вместе с ранеными организаторами заговора. Как они выкрутятся, бедняги?..»
Отвлеченные размышления были прерваны весьма брутальным способом. Возле меня остановился какой-то хрыч в лакейской ливрее, этак высокомерно меня осмотрел и заносчиво процедил:
– Ты кто будешь?
Что-то он меня слишком раздраконил. Но сразу драться я не полез, все-таки в приличном обществе нахожусь, да и предупреждали меня настойчиво вести себя скромно, незаметно. Поэтому я лишь вежливо уточнил:
– Тебе показать, где умывальник? – хотя и сам-то не знал.
– М-м? – поразился нахал. – А при чем здесь умывальник?
– Глаза промоешь, чтобы лучше видеть, кто я буду, как буду и кого буду.
После чего развернулся, сделал шаг в сторону, оперся плечом о стенку прохода и стал спокойно рассматривать только банкетный зал. За спиной у меня, кажется, зашипел выкипающий на плиту чайник, но не я его ставил, не мне его убирать.
А тут и музыка плавная, скорей всего танцевальная, зазвучала, заглушая приглушенное и неразборчивое мужское бормотание. Неужели танцы начались? Интересно будет полюбоваться, как танцуют местные, богато украшенные бабочки. Но только я собрался разворачиваться, как раздался иной, не в пример солидный и уверенный голос:
– Сударь! Не соблаговолите ли вы представиться? – обращались явно ко мне. Поэтому я все-таки повернулся, кратко кивнул и заверил:
– Отнюдь! Всенепременно! Но… только после вас, сударь.
Передо мной возвышался вояка в парадном мундире. Уж на что я горжусь (особенно после надоевшей мне инвалидности) своей мощной и атлетически сложенной фигурой, но прибывший на разборки тип был выше меня на голову и раза в полтора шире в плечах. Ну и красавец, чего уж кривить душой, истинный славянский витязь. Рядом с ним, как моська возле леопарда, тот самый беспардонный хрыч, нарывающийся на неприятности.
Наверное, поэтому к нам, барражируя, словно невзначай подтягивались две группки приятственных красавиц. Намечается скандал? Со зрителями? И драку заказывали? Это не ко мне, мне вести себя полагается пристойно. Но укусить могу, если пнуть попробуют.
Как ни странно, новый фигурант событий представился все-таки:
– Полутысячник флота, Келлинг Саградо!
– Генералиссимус от искусства, Михаил Македонский! – И тут же добавил вопрос: – А вы, случайно, не родственник моего хорошего приятеля, десятника жандармерии Килтера? Замечательный человек, смею вас заверить! Только недавно с ним общались.
А так как вояка замолк, разглядывая меня сквозь щели прищуренных глаз, я продолжил самым вежливым тоном:
– Что, маленький трусливый засранец побежал жаловаться заступнику скорбных разумом и лишенных чувства такта? – При этом я улыбался и совершенно не смотрел на покрасневшего от гнева хрыча.
А тот, наверное, совсем берега потерял от злости, потому что сорвался на брань:
– Только нищебродствующие ублюдки могут общаться с жандармами и считать их приятелями!
Я обвел глазами вокруг и сделал вид, что прислушался:
– Мне не показалось? Неужели в этом чудесном зале появилась попискивающая крыса? – На мою реплику послышались смешки благодарной публики.
Тогда как у моего оппонента терпение лопнуло. Он ринулся на меня, норовя со всей дури заехать кулаком мне в лицо. Но я не стал контратаковать недоумка. Лишь чуть сместился в сторону, дернул за кисть соперника на себя, придавая тем самым ускорение его телу, и всего лишь не убрал ногу с его пути. Хрыч с глухим стуком упал ничком на стенку. Его головешка не выдержала столкновения с каменной действительностью, и сознание покинуло клиента.
Полутысячник резко вздохнул и сделал полшага вперед, но там и замер. Причем мне показалось, он не так меня хотел ударить или остановить, как подхватить падающее тело. Куда там! Таких юрких самоубийц только проворная смерть умеет ловить.
А я уже от всей души спешил посочувствовать:
– Ай-я-яй! Какая неуклюжесть! Поскользнуться на ровном месте и так неудачно упасть! Или удачно? Ведь мог головой и зеркало разбить, а оно вон какое гигантское. И что бы тогда было?
Все свидетели происшествия непроизвольно глянули на зеркальную стену и заметно поежились. Кажется, я угадал: санкции от княгини ударили бы по всем, виновным и невиновным.
Тут и типчик какой-то подскочил в ливрее, но тоже весьма сходной с военным мундиром:
– Что здесь произошло? – А глазки так и бегают, фиксируя каждую деталь. Похоже, что распорядитель или представитель внутренней полиции замка.
Я-то пожал плачами, не забывая выглядеть скромным, а Келлинг Саградо с неподдельным сочувствием произнес:
– Да вот, наш флотский интендант неудачно поскользнулся, упал… Надо бы оказать ему первую помощь, а то еще окочурится, не ровен час.
Из чего мне стало понятно: защищать он сюда отправился отнюдь не приятеля или родственника, а наверняка надоевшего ему сослуживца. А это совсем разные галоши, как говорят в нашей деревне Лаповка.
Вроде на нас никто из слуг не смотрел, но после определенного знака распорядителя двое из них прекратили накрывать столы, подскочили к нам и, довольно небрежно подхватив пострадавшего за руки, уволокли в ближайший проход.
«Хорошо, что я сам туда не вздумал бежать!» – мелькнула у меня мысль.
Затем распорядитель поочередно оглядел меня с полутысячником и угрожающе процедил:
– Вы тут присматривайте… оба, чтобы никто больше не поскальзывался. А особо неуклюжие пусть сразу отправляются в зал для спарринга, и там хоть голову друг другу ломают.
Как-то очень синхронно мы на это пожали плечами. Мол, а мы тут при чем? Зато дамы очень недвусмысленно рассмеялись. На них строгий дядька лишь покосился злобно, видимо, не имея полномочий даже косвенно ущемлять подобный цветник, и, злобно ворча, что-то под нос, удалился.
Моряк шумно выдохнул, чуть сместился в сторону, и мы теперь оба стали любоваться на танцующие пары, чуть слышно переговариваясь:
– Господин Македонский, к каким видам искусства принадлежит ваш талант?
– К живописи, к рисованию. Также портрет, – ответил я. – А вы, господин Саградо, часто ходите в море?
– Откуда?! Раз в год, и то хорошо… А вы в самом деле знакомы с Килтером? Это мой кузен.
– Конечно, знаком. И мне плевать, что кто-то не любит жандармов.
– Ну да, они им воровать мешают! – хмыкнул насмешливо вояка и предложил: – Давай на «ты», чего это мы как два павлина? – Получив мой кивок согласия, продолжил чуть тише: – Танцевать готов?
– А это здесь обязательно?
– Еще бы! Ибо наши дамы уже готовы на нас наброситься, как только начнется следующий танец. Хотя я тоже не танцор, для меня это – хуже каторги.
От услышанного я сразу ужаснулся. Танцевали здесь очень сложно и витиевато. Все в одном стиле, строго придерживаясь ритма и правил. Судя по тону, отказывать дамам здесь категорически запрещено. И их моя скромная одежда, кажется, не остановит. Так что если я оттопчу кому-то ноги, скандал может разразиться многократно больший, чем от разбитого зеркала.
Хоть очередную драку затевай, дабы отвертеться!
«А почему бы и нет?! – пришла в голову удачная мысль. – Что тот тип ворчал о каком-то спарринге? Потасовку устраивать не надо, а вот спрятаться там на какое-то время в самый раз!» – и вслух поинтересовался:
– Сударь, а не пройтись ли нам в зал для того самого спарринга? – потому что я не мог знать адрес искомого места. – А то здесь как-то шумно и хлопотно, не правда ли?
Косясь на дам, которые уже приблизились к нам вплотную, моряк проговорил, не раскрывая губ:
– Но там нам придется слегка подраться. Иначе не поймут-с!
– Вперед, мой друг, ведь нам неведомы сомненья! – подбодрил я его под завершающие такты окончившейся мелодии. – Ты впереди! Я тут впервые…
И мой новый знакомый широким шагом устремился на противоположную сторону зала. Я – за ним следом. Недовольно возроптавшие дамы, уже просчитавшие свои действия, этаким эфемерным облачком устремились за нами.
Естественно, что мы привлекли к себе всеобщее внимание. И хорошо, что новая музыка заглушила гул голосов. Но все равно взглядов с нас не спускали. А мы прошли к стене, в которой оказалась почти незаметная зеркальная дверь, под общий фон стены. Келлинг дверь аккуратно открыл и вошел в слабо освещенный зал, похоже, фехтовальный, для тренировок дворцовой стражи, а то и самого князя.
А вот на мою попытку закрыть за собой дверь первая же дама, идущая следом, ударила меня веером по руке и возмущенно фыркнула:
– Не сметь!
Так что я не удержался от ерничества:
– Сударыня, вы тоже решили подраться с кем-то?
– Нет! – ответила она с наглецой и с апломбом. – Для увеселения с меня достаточно и баранов, которые будут друг другу рога обламывать.
Неужели они тут все такие наглые?
Мне ничего не оставалось, как пятиться, с досадой взирая на плотный поток женщин и кавалеров, хлынувший в этот скромный зал. Абзац! Они что, всю жизнь ждали этого момента? Или им тоже не нравятся танцы? Вернее, они тоже не умеют танцевать?
Ответить на вопросы помогла логика:
«Тебя ведь пригласили на ужин. Ведь это никакой не праздничный прием, а так, рутина. Значит, этот весь серпентарий давно истосковался, занимаясь одним и тем же, перемежая танцы блудом и обжорством. Вот главным развлечением и становятся потасовки. А так как все свои, то не зацепить новенького или чужака – грех несусветный. Будь ты поумней, явился бы сразу за стол. И то не факт, что избежал бы конфронтации».
Пока я рассуждал, оглядывался и возмущался, офицер здешнего морфлота быстро разоблачился от кителя и прочей парадной мишуры. Остался лишь в лосинах, босиком и в свободной шелковой рубахе на голое тело. Даже свои щегольские сапожки снял. После чего, явно рисуясь перед публикой, сделал несколько разминочных движений. Грациозно у него получалось, как у льва. Неужели серьезно решил со мной бороться? И слава шуйвам, что здесь не было пирамид с разным режуще-колющим оружием.
Я резко сдвинулся к своему предстоящему противнику и принялся перешептываться:
– Дружище, мы в самом деле вынуждены будем бороться в угоду этим стервочкам?
– Обязательно! Но ты не переживай, я тебя несколько раз заломлю с чистой победой и отправимся ужинать. Как раз уложимся. Обычно танцуют вначале всего пять, шесть раз. А потом можно из-за стола не выходить, и вся капуста.
– Так дело в том, что сегодня утром я чуть не убился. До сих пор внутренности на свое место не вернулись и все кости ноют. Ты меня первым же захватом убьешь.
– Не боись, – лыбился Келлинг. – Буду действовать деликатно и аккуратно. Если что, кричи, не стесняйся.
Я сразу же вдохнул и открыл рот для крика. Не хватало мне тут кони двинуть, на потеху публике. Но этот кашалот только добавил строго:
– Иначе княгиня разозлится и такое наказание придумает, не доведи Строитель! Вон она уже прибыла.
И первым сделал поклон головой в сторону группы особенно разряженных дам. Хотя сама местная владычица смотрелась среди всех остальных довольно скромно и утонченно. Ей и тридцати не было на вид, да и на мордашку ничего так, симпатичная по максимуму.
Пока я тоже кланялся, услышал совет:
– Стараемся потянуть время. Для этого ты смело прыгаешь на меня со всех сторон, а я буду шутя отбиваться.
– Можно бить ногами?
– Да чем угодно кроме локтей и в причинное место. Ну и глаза выдавливать нельзя. Хе-хе!
Эпическая гайка! А выбивать глаза, значит, можно?! Что ж мне не везет так? Нет, чтобы в этой комнате соревновались в шашки, домино или шахматы. В крайнем случае, армрестлинг – забава силачей. Или «игра на баяне», развлечение либерастов… Ха-ха!
Пришлось и мне снимать свое подобие не то жилетки, не то курточки. Потом и рубашку снял с многочисленными карманами, оставаясь в привычной мне майке земного типа. Прислушавшись к гудению голосов, снял и ее. Этот витязь шутя порвет на мне все, хорошо хоть брюки прочные, из уникальной ткани царства Измененных, мира Габраччи. Свои берцы тоже снял, вдруг да попаду каблуком по сопернику?
Больше тянуть время не получалось, и мы сошлись в неравной схватке. Причем именно что в неравной, но совсем не в том плане, что я предполагал. Келлинг, как оказалось, и драться-то правильно не умел. Выставив вперед свои длинные руки, он отбивал мои пробные выпады и только посмеивался. Но так выглядело лишь со стороны. На самом деле я почувствовал, что даже в нынешнем моем состоянии могу навалять своему огромному противнику.
Совесть, правда, укорила:
«Тебе бы только валять! Не забывай, что переданные тебе на Дне умения Иггельда обязывают всегда стоять в сторонке, а получив по морде, поблагодарить и уйти! Про остальные твои умения, полученные больше на халяву или случайно, и упоминать не стоит. Стыдно обижать слабых и немощных!»
Не надо меня стыдить! Лучше подскажи, как отсюда удачно сбежать?
Подсказок от совести не было, а поучить и я горазд. Поэтому продолжал кружить вокруг своего соперника, наскакивая на него и атакуя сериями из двух-трех ударов. Вроде у нас красиво получалось, публика хлопала в ладоши и однозначно болела за господина Саградо. А потом вмешалась случайность: сама княгиня что-то нам крикнула. Моряк отвлекся в ту сторону, а я в этот момент уже наносил удар ногой ему в голову. И он мой удар пропустил!
Конечно, удар был чисто показательный, да и не так просто нанести ущерб такому великолепному витязю. Но так уж вышло, что бровь оказалась рассечена и кровь полилась на лицо. После чего толпа взревела, требуя отмщения, а мой великолепный соперник перестал соображать от накрывшей его злобы. И он пошел в атаку, молотя своими кулаками, как мельница.
Только тут я понял, насколько устал. Толком ведь так и не успел восстановиться после падения с высоты два километра. И мои симбионты, переработав давно завтрак, обед и полдник, теперь сидели на голодном пайке, ожидая обещанного ужина. Тогда как мой спарринг-партнер (а скорей взбесившийся убийца) словно включил иную скорость. Причем не вторую, а сразу пятую.
Последующие полминуты я не только выкручивался, отскакивал и отбивался, а лихорадочно размышлял:
«Как бы так удачно подставиться под скользящий удар, а потом преспокойно разлечься на полу? Вряд ли меня после этого станут добивать, как гладиаторов в римских Колизеях».
И тут мне так прилетело в лоб, что сознание поплыло. Пошатываясь, я стал пятиться, вяло прикрываясь выставленными вперед руками. Только и понял, что пора падать и что соперник намеревается мне от всей души добавить.
«Этак и убить может!» – мелькнуло в мозгу. Поэтому чисто в целях самосохранения я, уже падая на спину, ударил пяткой впереди себя. Метил в грудь, попал (клянусь, случайно!) в солнечное сплетение. И одновременно с этим сам пропустил второй удар. И тоже в лоб. Рухнули мы почти одновременно.
Только вот Келлинга откачивали, делая искусственное дыхание и прямой массаж из-за остановки сердца. А мне только и дали через несколько минут понюхать гадостно пахнущую ватку. Типа, они – добрые и справедливые благодетели! Рядом с собой я обнаружил рассерженно шипящую фрейлину, приставленную ко мне:
– Княгиня тобой очень, ну очень недовольна! Ты чуть не убил всеми любимого, очень известного флотского офицера! И если ты вдруг не умеешь толком рисовать, тебя уже нынче ночью отправят на каторгу!
И что можно сказать в ответ? Что правил я не нарушал? Так это и так все видели, а значит, и тут процветает политика двойных стандартов. Обидно! Но и за подобную ссылку на каторгу я ведь со временем так отомщу, что им мало не покажется. Не просто окно графской спальни вынесу, а все это княжество у меня в Мертвое Море рухнет! Я им устрою кузькину прабабушку!
Что-то в моем взгляде мелькнуло такое, что фрейлина отпрянула вначале в страхе. И уж издалека, глядя на меня настороженно, распорядилась:
– Приводи себя в порядок и поторопимся за стол. Иначе…
Я только отмахнулся от нее, вставая на ноги и оглядываясь по сторонам. Зал для спаррингов почти уже опустел. Лишь возле сидящего на скамейке Саградо стояло несколько человек. Похоже, парочка целителей и его собрат по оружию. Там же рядом лежала и моя одежда, к которой я двинулся пошатываясь.
Тут и Келлинг меня рассмотрел, отреагировав неожиданным смехом:
– Ха-ха! Михаил! Ну ты мне и врезал! Я чуть не помер!
– Не знаю, как ты, но я точно копыта отбросил, – попытался я улыбнуться в ответ. Наверняка получился неприятный оскал, но это моего нового знакомого не испугало:
– Хе! Интересное выражение о копытах, надо будет запомнить. Да и выпить следовало бы нам вместе, за мою победу. Я ведь на мгновение позже упал, так что ничьей ты не добился.
– Я и на ничью не надеялся, и так еле костями двигаю, – проворчал я себе под нос, начав быстро обуваться и одеваться. Но мое ворчание хорошо расслышал один из целителей:
– Хм! А что бы случилось, сударь, будь вы в должной форме?
– Убежал бы! Я очень быстро бегаю.
На мою попытку съюморить отреагировал только Саградо:
– Наш парень! Таким только и служить во флоте! Хочешь, походатайствую?
– Премного благодарен, но я неисправимый пацифист, – заверил я. И пояснил в удивленные глаза: – Это такие гайчи, которые ратуют только за мир и не берут в руки оружия.
Мужчины в недоумении переглянулись и стали помогать моряку надевать китель. Да и моя сопровождающая поторапливать стала:
– Пошли! Я не собираюсь из-за тебя без своего законного места остаться.
Но я приводил себя в порядок не спеша, затягивая время, а потому в бальный зал вышел в компании со своим спарринг-партнером. Там еще танцевали, но к нашей группе никто не спешил, видимо, уважили наше (хотя я-то тут при чем?) неважнецкое состояние.
Оказалось, что танец в самом деле последний в этой первой части вечернего развлечения. И пока он не закончился, мы поспешно вновь протолкнулись вдоль стеночки к банкетному залу. Можно сказать, что оказались на самой выгодной позиции перед атакой к кормушке.
Отзвучали последние такты мелодии, как церемониймейстер, нарисовавшийся возле нас, оглушил зычным криком:
– Кушать подано! Приближенные и гости ее сиятельства приглашаются к столу!
Несколько странно получалось: а где же сам князь? Неужели у него иное окружение и ужинает он отдельно? Как-то данную тонкость Сюзанна упустила в своих рассказах. А поинтересоваться у провожатой означало нарваться на неуместное недовольство. Она и так меня вновь попыталась дернуть за рукав, направляя в самый дальний конец одного из столов.
Только вот недавний мой спарринг-партнер жестко настроился на более плотное знакомство со мной:
– Нет, дружище, нам надо с тобой выпить мировую и нормально пообщаться! – заявил он, увлекая меня за плечи к другой части стола. – Поэтому садишься возле меня!
Моя провожатая тут же попыталась что-то вякнуть, но была грубо оборвана несколькими не совсем понятными мне междометиями из местного диалекта. После чего покраснела от гнева, что-то прошипела угрожающе в наш адрес и умчалась за иной стол. А мы с Келлингом уселись чуть ли не во главе среднего стола, довольно близко к главным посадочным местам с возвышающимися тронами.
Кстати, трона было два, и один так и оставался вначале пустым. Так что, скорее всего, князь отсутствовал по каким-то важным государственным делам. А может, вообще не участвовал в подобных вечерних пиршествах, потому как не являлся поклонником танцев и чрезмерного обжорства на ночь.
Не знаю, кого мой новый «дружище» потеснил или лишил законного места, но смотреть на меня волком стали почти все из нашего окружения. А мне-то что? Что-то изменить – не в моей компетенции. Только и оставалось, что плыть по течению с фатализмом истинного стоика и пофигиста. И вести себя так, как все окружающие.
А те уселись, но ни к чему на столе не притрагивались, даже к большим льняным салфеткам, оригинально стоящим в тарелках. Руки чинно положили на колени и уставились в сторону тех самых тронов. Княгиня себя не заставила долго ждать, уселась и тут же благодушно взмахнула ладошкой, позволяя нахлебникам и прилипалам поесть за счет угнетаемого народа. Вот только тогда угнетатели и набросились на обильную и разнообразную пищу.
Естественно, что себя я к угнетателям не относил, но комплексовать по этому поводу не стал, а с аппетитом изголодавшегося хищника приступил к поглощению всего, до чего дотягивались мои резко удлинившиеся руки.
Что понравилось в здешних традициях, это никаких обязательств во время и по самому факту произнесения тостов. По какой-то там очередности или рангу некто вставал и одним-двумя предложениями произносил здравицу, чаще всего в адрес княгини. В поддержку раздавалось несколько криков самых ретивых подхалимов. От остальной публики слышалось лишь невнятное мычание из переполненных ртов. Добрая часть трапезничающих вообще никак не реагировала на тосты, как и на тихую музыку виолончельного трио, доносящуюся из дальнего угла зала. А вообще пили каждый сам по себе, чаще, чтобы запить куски пищи, застревающие в горле. Некоторые вообще пить не спешили, отдавая вначале дань уважения кулинарным изыскам.
Вот и мы с Саградо вначале хорошенько поели, а лишь потом стали заливать в высокие кубки наличествующий в большом разнообразии алкоголь.
– Вино или чего покрепче? – поинтересовался офицер.
– Шерденский кальвадос есть? – Иных спиртных радостей здешнего мира я еще не пробовал. – Он как бы покрепче.
– Вот он! – Рука нового приятеля ухватила иной кувшин, кои сплошной дорожкой стояли по центру всего стола. – В самом деле хороший выбор, хотя и ром здесь очень даже приличный подают. Вот… Пьем за знакомство до дна!
Миры разные, а вот возможности упиться как-то не слишком разнообразятся. Зачем, спрашивается, до дна? Ну, выпей глоток или два. Нет, пей до дна, если уважаешь. Ха! А в кубке-то глотков на десять, если не более. Один, второй, потом и ром хваленый попробовали, потом опять с кальвадосом его сравнили. Вот, почитай, и ухнул в пищевод объем крепчайшего алкоголя не меньше чем литр.
Мне-то хорошо, внутри сразу четыре симбионта трудятся, перерабатывая калорийный поток в необходимые для организма джоули полезной энергии. А каково остальным ровно на попе удерживаться? Неужели все поголовно какими-то амулетами пользуются? Или настолько крепки мозгами? Потому что некоторые мужчины пили поболе нашего, да и дамы от них старались не отставать. Правда, кубки у слабой половины стояли раза в два меньшие по объему.
Что еще мне понравилось: целых полчаса никто не предавался праздным разговорам. Ужин – значит, ужин! Вторые полчаса протекали более свободно. Ну а когда в бальном зале через час зазвучала музыка и некоторые пары отправились танцевать, за столом вообще повис гул, состоящий из громких разговоров, выкриков, тостов и довольного смеха. Сливки общества расслабились, возрадовались благосклонной жизни и, как могло показаться со стороны, даже перестали обращать внимания на княгиню.
Но хозяйка банкета, весьма осторожно употреблявшая алкоголь, не только хищно присматривала за своими гостями и придворными. Уж неведомо какими жестами или взглядами она призывала к себе своих фрейлин, и у нее постоянно за спиной толпились две или три наушницы, что-то постоянно докладывая, рассказывая и поясняя. Отметилась и моя провожатая, после чего пристальный взгляд словно физически стал топтаться по мне.
Я еще до того успел рассмотреть княгиню, благо что удобное место позволяло сделать это, не выкручивая голову сильно в сторону. Вполне милая, даже красивая женщина лет под тридцать, с приятными окружностями на холеном теле, величественной осанкой и с роскошной прической, которую венчала великолепная тиара. И все так органично на ней смотрелось, в меру и с несомненным вкусом.
Так что когда она меня стала проедать взглядом, я постарался сидеть ровно, пить аккуратно, улыбаться сдержанно и вытираться салфеткой с некоторой утонченностью. Ну и общался со своим новым другом тепло и радостно. Уж очень не хотелось на каторгу. А поди узнай, что творится в голове у людей, испорченных властью? Плюнет на прежние намерения проверить мои умения да и отправит невинного человека на страшенные мытарства. То есть вроде как не обращал внимания на княгиню и вел себя вполне естественно.
Зато задергался несколько нервно Келлинг, стараясь мне, не раскрывая рта, объяснить причину:
– Как-то нехорошо она на нас смотрит… Что делать будем?
– Что, что… – ничего больше не оставалось, как посоветовать: – Встань, да и рявкни тост за здоровье владычицы, и заодно поблагодари за прекрасную оказию познакомиться с таким великим художником, как я. Пусть хозяйка застолья вспомнит, что я ей не враг и был приглашен не как драчун и грубиян, а как талантливый живописец.
Офицер тут же подхватил свой кубок, вскочил на ноги и легко привлек к себе всеобщее внимание своим командирским голосом:
– За ее сиятельство! За здоровье нашей благодетельницы княгини! За уникальный ум нашей правительницы! За ее поощрение талантов и за умение отыскать самых лучших живописцев нашего мира! Виват!
Пока он пил, княгиня благосклонно улыбнулась, коснулась губками своего бокала и вдруг спросила:
– Келлинг, а с чего это ты взял, что твой несостоявшийся убийца – лучший живописец?
Вот тогда и стало понятно по враз наступившей тишине за столом, что слово хозяйки застолья здесь звучит веско и к нему прислушиваются с вожделением. Скорей всего она и говорит редко, а потому начавшемуся диалогу трепетно внимали все, кроме ушедших танцевать.
– Иначе и быть не может! – заверил моряк, так и продолживший стоять. – Ваше сиятельство всегда окружают самые лучшие, самые доблестные и самые верные!
– Отвечай конкретно! – Местная правительница щедро плеснула в голос льда и металла: – По каким признакам ты определил талант этого драчуна?
– Хе-хе! – делал вид Саградо, что он весьма недалекий и придурковатый солдафон. – Прошу, ваше сиятельство, меня простить за казарменный юмор, но только художник, чтобы не поломать свои руки, станет драться ногами.
Эти выводы неожиданно рассмешили княгиню, и она несколько скептически рассмеялась. Ей тут же вторили самые рьяные прихлебатели. Но они моментально застыли на полувздохе, когда последовал следующий вопрос:
– И ты, Келлинг, готов поручиться за гайчо, пустившего тебе кровь?
Прежде чем ответить, офицер покосился на меня. Но я ему утвердительно кивнул, еще и большой палец показывая. Мол, не дрейфь, ручайся. Тот и заверил:
– Всенепременно! Что угодно нарисует! Хоть… хоть… – Он забегал глазами по всему залу, пытаясь предложить предмет натуры для образца, и опять покосился на меня.
Пришлось его выручать, и хорошо, что я приготовился заранее. В накладном кармане рубашки имелся у меня фломастер, носимый еще с Земли и применяемый мною в последний раз в подземельях мира Черепаха. Вот этим фломастером я и рисовал уже прямо на скатерти стола, отодвигая мешающие блюда. А что можно нарисовать, чтобы никого не обидеть? Потому как хотелось изобразить изящный профиль самой княгини, но как она воспримет свое изображение на пошлой скатерти?
Вот и стал быстро чиркать страшную морду чудовища, отдаленно напоминающую монстра из кинофильма «Чужой». Потому что я добавил к тому изображению еще кучу ужасных и устрашающих деталей, кои я высмотрел, скитаясь по разным мирам. И ведь великолепно получилось! Даже мне понравилось и стало немножко страшно. Слишком уж натуралистичная морда получилась, того и гляди зарычит и рвать ринется всех подряд.
Повезло больше всех нашим соседям по столу: они замерли, свободно наблюдая за рождающимся рисунком. Иным видно не было, но часть самых шустрых и пройдошных уже через пару минут обступили нас со всех сторон. А когда я завершил творить и под общий вздох ужаса откинулся на спинку стула, к нам и сама княгиня пожаловала, довольно грубо лупя своим веером не желающих расступаться подданных.
Еще и прикрикнула на кое-кого из особо нерасторопных:
– На каторге сгною! Вообще обнаглели, сволочи?! – После этого ей сразу создали проход. Но когда она замерла над моим плечом, присмотрелась хорошенько, то непроизвольно вздрогнула: – Кошмар-то какой! И где ты только видел такое чудовище?
– Это меня маэстро научил, – пришлось отвечать, – а он сам с какой-то древней гравюры изображение запомнил.
– Только преступников пугать таким страшилищем! – Теперь уже и я получил удар веером по плечу. Не сильный, явно показушный. Он как бы усилил проявившуюся вдруг расположенность ко мне: – А что-то приятное и красивое ты рисовать умеешь? Тем более красками?
– Что только пожелаете, ваше сиятельство! – солидно пробасил я, ощущая будоражащий аромат женского тела, нависшего над моим плечом и чуть ли не прижавшегося к нему. – Могу цветочки, могу портреты. Могу пейзажи… – вспомнил о некоей распущенности нравов в здешнем обществе и добавил: – …с голыми пейзанками.
Первая дама здешнего государства насмешливо хмыкнула и тут же решительно добавила:
– Тогда немедленно отправляемся в художественную мастерскую. Хочу проверить твои таланты в настоящей живописи.
Еще и слугам распоряжение дала, которые подбежали по незаметному для меня жесту:
– Скатерть убрать, сменить на новую. И осторожно, не наставьте еще больше пятен! – Ну да, рисовал я местами по разлитому соусу и по каплям пролитого кальвадоса.
Развернулась и пошла, нисколько не сомневаясь, что побегу за ней как комнатная собачонка. Унизительное сравнение заставило меня встать сразу же и догонять правительницу широкими шагами. Благо что далеко она оторваться не успела.
Но не дошли мы еще до одного из боковых выходов, как на ужин явился и сам князь. О чем громко возопил церемониймейстер. В тот же момент все замерли, обернувшись в сторону тронов, куда усаживался довольно приличный, подтянутый мужчина. Дамы, в том числе и первая среди них, присели в книксене, мужчины склонили голову в этаком затяжном кивке. После чего все устремились по своим прежним маршрутам, словно ничего особенного и не случилось.
«Хм! Как у них тут все просто! – удивлялся я, оглядываясь на зал и замечая спешащего за мной следом офицера Саградо. – И он хочет оказаться в мастерской во время работы?.. Это им что, спектакль?.. Ладно, сейчас все станет ясно…»
