Глава 3
В комнате, которую Бианакит по приказу Азазеля снял для него, он тоже бросился на постель и лег, закинув ладони за голову. Хорошо бы сразу заснуть, утром ожидаются трудности, но, хотя усталое человеческое тело поскуливает, требуя отдыха, взбудораженные мысли носятся в черепе, как рассвирепевшие пчелы в улье.
Мозг кипит, быстро прогоняя в памяти все случившееся с того момента, как он впервые предстал перед Азазелем, а тот так умело прикидывался испуганным…
Почему снова это ощущение, что Азазель не только недоговаривает, это понятно, и это не скрывает, но использует его в неких еще и личных интересах? И еще расставил ловушки, в которые он то и дело попадает?
Дверь без скрипа отворилась, в комнату вошла Аграт. Халат соскользнул с ее плеч, осталась совершенно нагая, с прекрасным и зовущим телом, посмотрела на него с вызовом.
На бледных щеках проступил румянец, а полные красные губы стали еще ярче. Он ошалело застыл, а она, не дождавшись реакции, грациозной походкой пошла к нему, прямая и с широкими плечами, но тонкими ключицами в запавших впадинках. Крупная грудь с вызовом смотрит ему прямо в лицо, бедра двигаются словно в замедленном танце, красиво и провоцирующе.
Он опомнился, поспешно вскочил с кровати:
– Эй-эй! Ты… чего?
Она сказала чарующим голосом:
– Думаю, лучше эту ночь провести с тобой.
– А я так не думаю, – ответил он враждебно. – Извини. Здесь только одна постель.
Она остановилась, в изумлении вскинула брови, узкие и красиво изогнутые длинными дугами. Глаза под длинными густыми ресницами, тоже черными и с красиво загнутыми концами, заблистали, как две звезды в темном небе.
– И что, – произнесла она тем же зовущим голосом, – не поместимся?..
– Нет, – отрезал он решительно.
– Хорошо, – ответила она, – могу позволить тебе лечь сверху.
Он с огромным усилием старался смотреть ей в лицо, не давая взгляду сползать на роскошную грудь, явно призывающую его горячие ладони.
– Женщина, – произнес он как можно более холодным и отстраненном голосом, – это неуместно! У меня есть с кем делить ложе.
Она огляделась по сторонам, заодно показывая грудь и вздернутую задницу с одной стороны и с другой.
– Никого не вижу.
Он поспешно поднял взгляд, это далось с трудом, словно пришлось тащить со дна моря затонувший континент.
– Она в большом городе, – ответил он чуть охрипшим голосом. – Но все равно она со мной, а я с нею.
Она прошла к постели и села на край, упершись ладонями по бокам и покачивая над полом длинными стройными ногами с цветными ногтями. Взгляд ее стал еще насмешливее:
– Это как?
– Животным не понять, – отрезал он враждебно, – даже объяснять не стану. Уходи.
Она повела плечами:
– Ты же знаешь, я никогда не показывалась из ада. Это мой первый выход в мир, мне здесь страшно! А ты человек, тебе здесь хорошо. Ты должен успокоить бедную девушку.
– Это ты-то бедная? – спросил он с сарказмом. – А кто меня убить обещал?
Она сказала с тем же насмешливым блеском глаз:
– Это я так, со страху.
– Несмешно, – сказал он холодно. – И не бреши, ты в этом Сигоре отжигала по полной, как и в Содоме.
Она с самым независимым видом двинула плечами:
– Это не брехня, а желание тебе понравиться, прикидываясь чистой и непорочной. Ты должен похвалить меня за такую милую и невинную ложь, а не кривить харю.
– Буду кривить, – отрезал он.
– Азазель велел Бианакиту взять две комнаты, – напомнила она. – Одну для нас, настоящих, вторую для человека. Третьей свободной в гостинице не нашлось. Мне либо в комнате с Азазелем и Бианакитом, либо в твоей.
– Азазель разделил верно, – отрезал он. – Там три кровати. Уходи!
– Не хочу, – ответила она.
– Но Азазель…
– Азазель, – уточнила она, – просто взял две свободные комнаты. И сказал, что одна для человека. Другая для нас. Но он не запрещал мне входить к тебе.
Он сказал зло:
– Еще бы! Ему такая дурь и в голову бы не пришла!
Она пожала плечами:
– Плохо ты знаешь Азазеля. Но это неважно, я предпочитаю с тобой, а не с ними.
– А меня, – поинтересовался он с холодком в голосе, – спрашивать не нужно?
– Странно, – проронила она с недоумением, – еще не было мужчины, чтобы не воспылал бы ко мне страстью.
Он ответил резко:
– Я не воспылал. Мог бы сказать хлеще, но не хочу быть грубым. У меня есть нежная и чуткая девушка, мое сердце принадлежит ей.
Она в изумлении вскинула ярко обозначенные брови, густые и в то же время очерченные настолько четко, словно нарисованные.
– И что… она дерется лучше меня?
Он отрезал с достоинством:
– Она вообще не дерется!
– Что, – поинтересовалась она с сомнением, – ее власть настолько велика, что…
– У нее власть только над моим сердцем, – заявил он. – Это важнее, чем все короны мира!
– И как она получила эту власть? – поинтересовалась она деловито.
– Я сам отдал ей сердце, – отрезал он.
Она посмотрела, как на полного дурака:
– Серьезно?.. Зачем? Не лучше ли быть свободным? И спать со всеми женщинами?
– Не лучше, – отрезал он. – Потому… в общем, вставай и уходи.
Она поднялась, сделала пару шагов в сторону двери, Михаил смотрел, как она нагнулась и подняла с пола халат, оглянулась в этот момент и увидела, куда он смотрит, ехидно улыбнулась:
– Слышала, что у людей бывает такая раздвоенность, но не верила… И зачем Творец так над вами поиздевался, вложив искру от Себя в тело животного?.. Ладно, возвращаться к ним я не хочу, засну вон в том кресле. Нет-нет, ты там не поместишься, а я подогну ноги и… устроюсь.
Кресло хоть и на другом конце комнаты, но сама комната размером с чулан, от кровати до кресла можно достать рукой, Михаил стиснул челюсти, но спорить – себе дороже, ответил с неприязнью:
– Как хочешь. Но я бы посоветовал пойти к Азазелю.
– Нет, – ответила она кратко.
Она наконец-то надела халат, он толстый и махровый, даже запахнула на поясе, подпоясавшись цветной ленточкой, после чего, как собака в будке, долго устраивалась в кресле, но в самом деле сумела свернуться в такой уютный комок, что поместилась вся, а оттуда попросила:
– Расскажи о своей девушке.
– Тебе не понять, – повторил он, – у нее чуткая, нежная и чистейшая душа…
– А красивая? – перебила она.
– Очень, – ответил он с невольным восторгом, хотя и не хотелось выказывать перед этой наглой тварью. – Она самая-самая красивая!.. И если кто скажет, что это не так, я его убью на месте.
– Ой, – сказала она, – люди странные, верно? Бараны тоже бьются за самок. И какие-то еще особо драчливые птицы.
– А демоны?
Она ответила независимо:
– У нас ни у кого нет прав на женщин. И потому нет этих глупых страстей.
– Несчастные, – посочувствовал он. – Страсти – это ветер в парус жизни.
– Но сейчас она там, а ты здесь, – напомнила она с неким намеком.
– Разлука, – сказал он твердо, – убивает слабое чувство и разжигает сильное, как ветер тушит свечи и раздувает костер!
– Ох-ох, – сказала она насмешливо, – я такой высокопарности не вынесу!.. Спокойной ночи.
– И тебе, – ответил он.
Некоторое время прислушивался, но она вскоре засопела тихо и равномерно. Еще через пару минут он ощутил, как усталость охватывает все тело, а в сон погрузился медленно и незаметно.
Сны шли один за другим по-человечески чувственные и в то же время чистые и возвышенные: он держит Синильду в объятиях, крылья несут его над миром красиво и мощно, а она без страха прижимается к его груди, счастливая и улыбающаяся, он чувствует ее нежность и тепло ее тела, и сердце трепещет от любви, нежности и просто небывалого счастья.
Из сна выныривал медленно и нехотя, в видениях она все еще прижимается к нему, а он держит ее обеими руками, даже обнял огромными белыми крыльями, закрывая от ветра и вообще от всего мира…
И не сразу понял, что продолжает обнимать, по крайней мере его правая ладонь лежит на ее плече, нежном и горячем, а ее голова на его предплечье, даже согнутую в колене ногу забросила ему на живот.
Он вздрогнул, открыл глаза. Да, все верно, на его животе согнутая в колене нога, голова на предплечье, а он придерживает ладонью горячее плечо… Аграт.
Вздрогнув, несколько мгновений лежал неподвижно, стараясь припомнить, как все получилось, но в голове целый вихрь, кое-как снял ее разогретую ногу, осторожно, стараясь не разбудить, выполз из ее объятий.
Она вздохнула, но не пробудилась, а он опустил ноги на скомканное на полу одеяло, быстро выпрямился и начал одеваться.
Аграт вздохнула, потянулась. Ее ладонь похлопала рядом по подушке, Михаил в злом напряжении видел, как она с усилием распахнула сонные, но уже прекрасные глаза.
Ее затуманенный сновидениями взор не сразу отыскал Михаила.
– А-а-а, – протянула она и сладко зевнула. – Уже встал?.. Еще рано, мог бы и поваляться.
Он спросил резко:
– Как ты оказалась рядом?
Она ответила голосом обиженного ребенка:
– В кресле хорошо засыпать, но спать плохо. Ноги затекли. Тебе все равно, спишь как бревно, вот я и перебралась к тебе… А ты что, против?..
– Против, – отрезал он.
Она спросила с искренним непониманием:
– Почему?.. Я же чувствовала по твоему телу… и даже видела, что ты совсем не против. И еще как не против!
– Это тело не против, – сказал он с силой, – а я против!
Она переспросила с тем же непониманием:
– Но разве тело… не твое?
– Это ты тело, – сказал он зло. – А я не только тело!.. Потому тело подчиняется мне, а не я телу!
Она покачала головой:
– Да, эта интересная особенность, что встречается только у вас, людей… У одних тело командует ими, другие сами подчиняют себе плоть. Таких намного меньше, знаю. Они становятся повелителями не только своих тел, но и народов… Ты тоже вождь?
– Быть хозяином своего тела, – отрезал он, – уже победа!.. Одевайся, бесстыдница.
Она в изумлении оглядела свое тело:
– А что во мне бесстыдного?.. Кожа гладкая и нежная, ты уже знаешь, щупал, еще как щупал, вон синяки… А что хотел изменить?.. Сиськи крупнее?.. Тебе ночью вроде бы нравились. Или расставить их шире?
Он промолчал, а она, не дождавшись ответа, прошлась горделиво обнаженной до сброшенного на спинку кресла халата, сняла и принялась одеваться с той неспешностью, словно это вечернее платье с сотней крючков и застежек.
Он ждал, распаляя в себе раздражение, чтобы подавить естественную реакцию человеческой плоти на сочную обнаженную женщину, от которой даже пахнет по-особенному, словно от козы в запуске.
– Завтракать все-таки приходи, – сказала она насмешливо, – если сумеешь…
