– В своем предсмертном письме она ничего не написала про пожар в доме ее родителей, – говорит инспектор Паттисон, – но, судя по результатам экспертизы, причиной стало возгорание в распределительном щитке.

Это коренастый пузатый коротышка в костюме, который явно видал лучшие дни, но усталый от жизни взгляд выдает в нем кадрового полицейского. От него исходит ощущение надежности. Люди ему верят. Он спокоен.

– Пожар, который она устроила в вашем доме, доктор Мартин, тоже начался с распределительного шкафа на кухне, так что, возможно, это косвенно указывает на ее вину.

– Уже известно, что она использовала? – спрашивает Дэвид.

Вид у него бледный и осунувшийся, какой обычно бывает у людей, которые только начинают отходить от шока. Ну еще бы. «Ура-ура, ведьма умерла».

– Пропитанные скипидаром кухонные полотенца.

Дэвид кивает:

– Вполне логично. Она делала в доме ремонт.

– Мы нашли ее предсмертное письмо, что-то вроде исповеди, на столе у вас в кабинете. Оно полностью подтверждает показания, которые вы дали инспектору Вигнеллу в Перте. Она сбросила тело Роберта Хойла в колодец на территории ее поместья, и на ней в этот момент были ваши часы. Мы получили из Шотландии подтверждение, что останки обнаружены именно там, где она указала. Естественно, они находятся в состоянии практически полного разложения, но мы полагаем, что методы судебной стоматологии помогут нам подтвердить личность погибшего. Кроме того, учитывая характер гибели вашей жены – передозировка героином, которую она указывает и в качестве причины смерти мистера Хойла, – можно сделать предположение, что она попыталась таким образом, если можно так это назвать, искупить свою вину. Возможно, на ее совести были оба эти эпизода: и ее родители, и мистер Хойл.

– Но откуда она взяла героин? Уж чем-чем, а этим она совершенно не увлекалась.

– Энтони, – говорю я, как будто эта мысль только что меня осенила. Горло у меня до сих пор саднит от дыма, и мой голос звучит сипло. – Энтони Хокинз. Я несколько раз видела, как он крутился поблизости от нее. Может, она поручила ему раздобыть эту дрянь?

– Хокинз?

Инспектор записывает себе фамилию.

– Мой пациент, – поясняет Дэвид. – Точнее сказать, бывший пациент. Наркоман и обсессивный тип. Однажды даже заявился ко мне домой.

Я вижу, как у него случается прозрение.

– Дверь ему тогда открыла Адель. Может, его одержимость перекинулась на нее. Адель очень красивая… была.

– Мы с ним поговорим. Что касается предсмертного письма вашей жены, оно написано ее почерком, и больше ничьих отпечатков пальцев ни на конверте, ни на бумаге нет, так что его, без сомнения, написала она. – Он вскидывает на нас глаза. – И это для вас очень хорошая новость. Хотя вам повезло, что оно не сгорело во время пожара.

– В этом вся Адель, – замечает Дэвид с горькой полуулыбкой на лице. – Даже глядя в глаза смерти, она не смогла полностью освободить меня.

Я едва слушаю, что он говорит. Все, о чем я могу думать, – это что Дэвид держит меня за руку, крепко сжимая ее в своей. Это давно забытое ощущение. Вчера ночью, несмотря на то что два дня перед этим нас водили по всем кругам полицейского если не ада, то чистилища, мы занимались любовью, смеялись, улыбались друг другу и сжимали друг друга в объятиях. Мне кажется, что я во сне.

– А Дэвида не посадят в тюрьму? – с беспокойством спрашиваю я.

– Не могу ничего сказать по этому поводу до окончания расследования. Потом, если вам будут предъявлены формальные обвинения, мы уведомим вашего адвоката. Впрочем, в этом деле есть смягчающие обстоятельства. На момент смерти мистера Хойла она находилась в болезненном состоянии, а он пытался защитить ее. Хотя, даже если его смерть наступила в результате несчастного случая, все равно остается тот факт, что Адель скрыла тело, а Дэвид в таком случае будет считаться соучастником.

– Я понимаю, – говорит Дэвид. – И не буду оспаривать никакие обвинения.

– И психиатрией, я полагаю, в ближайшее время заниматься тоже не будете?

Вид у Паттисона сочувственный. Из всех преступников, которых ему довелось повидать за годы службы, Дэвид, должно быть, меньше всех подходит на эту роль.

– Нет, – отвечает Дэвид. – Не буду. Я это заслужил. Впрочем, я не слишком расстроюсь. Наверное, крутые перемены в жизни – это именно то, что мне сейчас нужно.

С этими словами он смотрит на меня и улыбается, и я до ушей улыбаюсь ему в ответ. Скрывать наши чувства от полицейского нет нужды. Про роман, новую любовь Дэвида, было все сказано в письме.

Мне ли этого не знать? Ведь я сама его написала.

Откидываю с лица непривычные светлые волосы, и мы с Дэвидом выходим из полицейского участка. Тело Луизы – теперь мое – до сих пор кажется мне чужим. Неожиданная необходимость таскать на себе лишние семь килограммов веса поначалу несколько замедляет мои движения, но иметь более пышную фигуру оказывается очень даже занятно, и если Дэвиду она нравится, значит так тому и быть. Но зато ей пора уже носить очки для дали. Думаю, сама она не успела еще этого осознать.

Ах, Луиза, какая же она была умница. Как великолепно она действовала. Ну и себе тоже нужно отдать должное. Мой план прошел без сучка и задоринки. После неудачной попытки купить героин в том жутком железнодорожном переходе, когда нежная бедняжка Адель заработала тот самый фингал под глазом и едва не лишилась сумочки, судьба послала мне Энтони Хокинза. Он был просто счастлив возможности что-то для меня сделать. Наркотики, шприцы и прочие необходимые вещи – всего этого у него имелось в достатке.

Мне хватило времени попрактиковаться с героином, чтобы определить, какую дозу я могу ввести себе – между пальцев ног, чтобы никто не заметил следов, – так, чтобы не отключиться сразу же после укола. Именно за этим занятием застала меня тогда Луиза, явившись к нам домой, но очень удачно списала мое состояние на таблетки. Неожиданный бонус.

Вновь перебираю в памяти события того вечера. Подготавливаю все необходимое для пожара. Остается только поджечь. Дождавшись, когда станет уже достаточно поздно, отправляю ей сообщение с намеком на то, что я собираюсь покончить с собой. И наблюдаю за ней. Как она пытается увидеть меня, но у нее ничего не выходит. Прямо перед тем, как такси с Луизой тормозит перед домом, я зажигаю огонь и бегу по лестнице на второй этаж. Когда она в первый раз звонит в дверь, я ввожу себе точно рассчитанную дозу героина, а остатки наркотика прячу под кровать, где уже ждут своего часа хирургические перчатки, позаимствованные у Дэвида. Затем прохожу сквозь вторую дверь. Вижу ее на крыльце. И вот тут наступает самый ответственный этап. Выбрать нужный момент после того, как она покинула свое тело, и войти в него. Внимательно прислушиваться к себе в ожидании первых признаков внутренней дрожи, свидетельствующей о том, что происходит что-то не то. Уловить в воздухе вибрацию, говорящую о том, что она входит в мое тело. Если бы она решила вернуться в свое тело, меня оттуда наверняка выкинуло бы.

Но фортуна благоволит смелым, и ее оболочка становится моей. Хватаю ключ из тайника над верхним косяком двери, куда заблаговременно его перепрятала, и в клубах дыма взлетаю по лестнице на второй этаж.

Она слегка постанывает, лежа на постели с остекленевшим взглядом. Это все действие героина. При виде меня ее взгляд становится чуть более осмысленным. Моими глазами на меня в ее теле смотрит она, Луиза. Ей страшно, несмотря на действие наркотика. Кажется, она пытается выговорить мое имя. Во всяком случае, издает какой-то булькающий звук. Прощаться с ней я не собираюсь. На это у нас с ней нет времени. Натягиваю перчатки и достаю из-под кровати шприц с остатками героина. Вкалываю его ей (мне?) между пальцев ноги. Все, готово дело. Спи спокойно, моя девочка.

Бросаю шприц на пол, сую перчатки в карман, чтобы избавиться от них позже, и стаскиваю ее с постели, благодаря себя за худобу, а ее за то, что успела немного подкачаться. Потом в дыму волоку ее по лестнице и вытаскиваю на крыльцо. В ночной темноте уже слышен вой сирен, а на улице перед соседним домом топчется та самая маленькая пожилая соседка в халате, прижимая к груди свою шавку.

Дальше рассказывать практически нечего. Когда приезжают пожарные, я рассказываю им про сообщение и про то, как откопала из тайника в вазоне ключ и пыталась спасти ее. Впрочем, она к тому времени была уже мертва. Скорее всего, это произошло еще во время спуска по лестнице.

Прощай, Адель, здравствуй, Луиза.

Если любишь кого-то, отпусти его. Интересно, кто только выдумал эту чушь?