40
Луиза
– Поскольку ты не отвечала на мои сообщения, я решила заскочить к тебе в офис сюрпризом и вытащить куда-нибудь пообедать, – говорит Софи, впархивая в мою квартирку с Эллой в кильватере. – Но сюрприз ждал меня саму, когда Сью сказала, что ты уволилась. Что там у тебя происходит?
Только ее мне сейчас не хватало. После моих ночных приключений я так толком и не смогла уснуть, и нервы у меня на пределе. Утром я написала Адели, что мне нужно с ней увидеться, но ответа на свое сообщение так и не получила, и теперь переживаю, что Дэвид нашел телефон. Иначе почему она мне не ответила, если он на работе?
Софи стаскивает куртку и бросает ее на диван.
– Только не говори, что ты уволилась из-за него. Скажи, что ты последовала моему совету и послала к черту их обоих? Пожалуйста, скажи мне это.
– Тетя Софи! – Адам выскакивает из своей комнаты и обхватывает ее за ноги. – Элла!
Элла – ангельский, не от мира сего ребенок, который на моей памяти ни разу, кажется, не повторил ни единого слова из цветистого лексикона родителей. Не то что Адам – при нем я изо всех сил стараюсь не сквернословить, но он все равно каким-то образом умудряется набраться от меня нецензурщины. Если шестилетка может быть безнадежно в кого-то влюблен, я готова поручиться, что Адам влюблен в Эллу.
– Я ездил во Францию на месяц! И у меня будет братик или сестричка! У Лизы в животе малыш!
Он впервые при мне упоминает о злополучной беременности – я вообще не знала, что он в курсе, – но, обычно чуткий ко всему, что может расстроить его маму, сейчас он забывает обо всем от возбуждения.
– У Иэна будет еще ребенок? Ты ничего об этом не говорила, – замечает Софи.
Судя по голосу, она слегка задета за живое. Я пожимаю плечами:
– Не хотела прерывать твои нотации.
Упоминание о намечающемся ребенке все еще цепляет меня, но мне не хочется, чтобы она это видела. Выпроваживаем детей в комнату Адама поиграть, выдав каждому по пакетику со сладостями, принесенными Софи, а сами, прихватив бутылку вина, отправляемся на балкон.
Она закуривает сигарету и протягивает мне пачку, но я показываю ей мой электронный суррогат:
– Я вроде как бросила.
– Ух ты, молодец какая. Мы с Джеем все тоже хотим перейти на них. Ну, может, когда-нибудь. Ну, – она устремляет на меня взгляд, держа в одной руке бокал вина, а в другой сигарету, – давай, выкладывай. Что случилось? Ты похудела. От нервов или целенаправленно?
– И то и другое.
И, вопреки всем своим решениям, я все ей вываливаю. Я не нахожу себе места от тревоги, и возможность с кем-то поделиться кажется таким облегчением. Она внимательно меня слушает, практически не перебивая, но я понимаю, что зря разоткровенничалась: ее лицо мрачнеет, а морщины, которые она старательно маскирует челкой, прорезают ее лоб еще глубже. Она смотрит на меня с таким выражением, как будто не верит своим ушам.
– Да, ничего удивительного, что ты вылетела с работы, – подытоживает она, когда я наконец умолкаю. – А чего ты хотела? Ты завела дружбу с его женой, а ему ничего не сказала? – Она явно раздосадована. – Кто так делает? Я же сказала тебе тогда по телефону, ты не сможешь усидеть на двух стульях.
– Я и не собиралась. Все само так получилось.
– То есть впустить его в квартиру и спать с ним на постоянной основе после того, как ты уже подружилась с ней, – это, по-твоему, называется «само так получилось»? И эта безумная вылазка в его офис тоже «сама получилась»?
– Ну разумеется, это не само так получилось! – рявкаю я.
Она разговаривает со мной таким тоном, будто я какой-то неразумный подросток. С ее-то послужным списком я рассчитывала на большее понимание.
– Да и вообще, дело не в этом. Я беспокоюсь за нее. А вдруг он пытается от нее избавиться? Их семейная жизнь – это полный дурдом, и вся эта история с таблетками и контролем над деньгами…
– Ты понятия не имеешь, что на самом деле представляет собой их семейная жизнь, – обрывает она меня. – Ты им свечку не держала. И кстати, Джей тоже распоряжается всеми нашими деньгами, и я совершенно уверена, что у него нет в отношении меня никаких коварных намерений.
– Да, но ты не богатая наследница, – бормочу я, подавив желание напомнить ей, что все их деньги – это на самом деле деньги Джея, потому что сама она никакого заметного вклада в семейный бюджет не вносит. – Это совсем другое дело.
Она с задумчивым видом затягивается.
– Ты спишь с этим чуваком, а ты уже сто лет ни с кем не спала, так что ты, похоже, действительно на него запала. Как вышло, что во всей этой истории ты на ее стороне? Ты уверена, что тобой движет не чувство вины и не попытки ее загладить?
Она хорошо меня знает, этого у нее не отнимешь.
– Может, отчасти оно и так, но факты свидетельствуют против него. И если бы ты познакомилась с ней, ты тоже бы так считала. Он такой угрюмый. Настоящий бирюк. А она так его боится. Она такая милая и хрупкая.
– Хрупкая? – Софи вскидывает безупречно выщипанную бровь. – Или чокнутая?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты втираешь мне про таблетки и все такое прочее, считая, что он делает с ней что-то ужасное, но что, если у нее и в самом деле не все дома? Такую возможность ты не рассматривала?
– Там действительно серьезные таблетки.
Она пожимает плечами:
– Так, может, у нее серьезно не все дома.
Я упрямо качаю головой:
– Если бы она была чокнутая, я бы это заметила. Это так или иначе проявилось бы. Мы много времени проводили вместе.
– Ну да, чокнутых же сразу видно. Ты расскажи это тем, кто знал Теда Банди или любого другого маньяка-убийцу. Я просто хочу сказать, что, возможно, ты делаешь из мухи слона. Видишь то, чего на самом деле нет.
– Возможно.
Я ни на миг в это не верю, но не вижу никакого смысла убеждать в этом Софи дальше. Я знаю, что склонна преувеличивать, но только не в этом случае. Лучше бы она вообще не приходила! Судя по всему, у нее мелькает ровно такая же мысль. Я вижу, что она относится ко мне с легкой жалостью, как будто ее огорчает, что я не способна даже получить удовольствие от романа, как нормальный человек.
– Возможно, на самом деле причина в Иэне, – осторожно замечает она. – Ну, в том, что у него будет еще один ребенок. Тебе наверняка сейчас нелегко.
– Ты считаешь, что я выдумываю проблемы в семейной жизни Дэвида и Адели, потому что мой бывший обрюхатил свою новую пассию? – огрызаюсь я.
Вернее было бы сказать, рычу.
«Да пошла ты, – думаю я про себя, внезапно разозлившись. – Шла бы крутить свои пошлые романчики. Я не брошу Адель. Не дождутся».
– Ты считаешь, что я придумала это досье, которое нашла у Дэвида в столе? И таблетки тоже?
Мы долго сверлим друг друга взглядом, не говоря ни слова.
– Нет, разумеется, – произносит она наконец. – Я беспокоюсь за тебя, вот и все. Ладно, – неубедительно смотрит на часы она. – Мне пора. Вечером грозилась зайти мама, надо еще придумать, что бы такого приготовить.
Недопитая бутылка вина по-прежнему стоит у наших ног, и я совершенно уверена, что Софи говорит неправду. Даже не знаю, какие чувства у меня это вызывает. Одиночество. То, что я никому не нужна. Опустошенность. Злость на нее.
– Я люблю тебя, Лу, – говорит она, когда они с Эллой уже стоят на пороге. – Только не лезь ты в их дела. Ничего нет хуже, чем лезть в чужую семейную жизнь. Ты перешла уже все границы. Ты и сама это знаешь. Плюнь на все это. Оставь их в покое. Живи своей жизнью.
– Я подумаю. Обязательно. Честное слово.
– Вот и славно, – с полуулыбкой отвечает мне она.
Так и вижу, как она в красках расписывает наш сегодняшний разговор Джею: «Ты не представляешь себе, что учудила Луиза! Надо же было до такого додуматься! Бедная дуреха!»
Я улыбаюсь в ответ им с Эллой, но внутренне скрежещу зубами.
Остаток вина я приберегаю на вечер, чтобы прикончить, когда уложу Адама, хотя внутри у меня все кипит от злости на Софи, которая высмеяла мое беспокойство за Адель с Дэвидом. Надо было держать рот на замке. Ничему меня жизнь не учит. Вечно я выбалтываю то, что следовало бы держать при себе. После ухода она даже не написала мне, даже для того, чтобы перевести все в шутку вместо извинения, как она это обычно делает. Софи терпеть не может конфликты, и хотя, строго говоря, мы не ссорились, весь наш диалог, вне всякого сомнения, был омрачен гнетущей атмосферой несогласия и неодобрения. Она все уже решила для себя, как только услышала, что я не последовала ее совету и не порвала с ними обоими. Все, что было сказано после этого, превратилось для нее в белый шум. Вот тебе и широкие взгляды, вот тебе и свобода нравов.
Когда в семь вечера раздается звонок в дверь, я сижу на диване с остатками «Совиньон блан» в тщетной попытке поднять себе настроение, и едва не роняю бокал, когда вижу, кто пришел. Не знаю, кого я ожидала увидеть. Может, Лору. Или даже Софи, пришедшую мириться.
Но нет. На пороге стоит он. Дэвид.
Пора длинных летних вечеров понемногу отходит, и небо уже стало серым. Отличная метафора для всего, что произошло между нами. Кровь бросается мне в лицо, и я знаю, что даже грудь у меня пошла красными пятнами. Меня начинает подташнивать. Мне страшно. Я испытываю целую гамму эмоций, которые не могу даже определить. В ушах у меня звенит.
– Я не хочу заходить, – говорит он.
Вид у него всклокоченный, рубашка выбилась из брюк. Плечи понуро поникли. Я чувствую себя каким-то вампиром. В то время как я, после того как стала лучше спать, чувствую себя полной сил, они оба, наоборот, стали слабее.
– А я и не собиралась тебя приглашать, – парирую я, прикрывая за собой дверь на тот случай, если проснется Адам. К тому же на лестничной площадке я чувствую себя в большей безопасности.
– Ключи от офиса. Давай их сюда.
– Что? – переспрашиваю я, хотя прекрасно его расслышала, и во рту у меня пересохло от сознания собственной вины.
– Луиза, я знаю, это была ты. Я никому не сказал, что ты сделала. Просто хочу, чтобы ты вернула мне ключи. По-моему, это справедливо, ты со мной не согласна?
– Понятия не имею, что ты имеешь в виду, – стою на своем я, хотя желудок у меня предательски подкатывает к горлу.
– Ты совершенно не умеешь врать. – Он упорно разглядывает что-то у себя под ногами, как будто не может на меня смотреть. – Давай сюда ключи.
– Они все равно мне не нужны.
Вызывающе вскидываю подбородок, но руки у меня, когда я снимаю ключи с брелока с ракушкой и протягиваю ему, жалко дрожат. Его пальцы, когда он забирает их у меня, на мгновение касаются моих, и мое тело предательски отзывается на это прикосновение острой тоской по нему. Интересно, он тоже это чувствует? Господи, ну и дурдом. Как я могу по-прежнему испытывать к нему такие чувства, когда в глубине души он наводит на меня ужас?
– Луиза, не суйся не в свое дело. Я уже говорил тебе это, и я не шутил.
– А я уже тебе говорила, что понятия не имею, что ты имеешь в виду. И я никуда не совалась. Я уже по горло сыта вами обоими.
Бросаю эти слова ему в лицо с горячностью, которой на самом деле не чувствую. Все это ложь, ложь, ложь. Он видит меня насквозь. Как же я это не люблю.
Он долго смотрит на меня, и я жалею, что не научилась лучше его понимать. Его синие глаза потускнели, под стать темнеющему небу, и я не представляю, что сейчас происходит в его голове.
– Держись от нас подальше. Если не хочешь потом жалеть.
– Это угроза?
Мне хочется плакать, и я даже сама не понимаю почему. Во что я ввязалась? И почему, несмотря ни на что, мне так трудно его ненавидеть, когда он вот так стоит прямо передо мной. Мой Дэвид.
Его глаза гневно сверкают. Вернулся холодный Дэвид. Незнакомец.
– Да, это угроза. Поверь мне, это именно она. Знаешь, на чем ты прокололась вчера ночью?
Молча смотрю на него. На чем? На чем я прокололась?
– Перед входом в клинику висит камера видеонаблюдения.
О господи, он прав. Я понимаю, к чему он клонит, еще до того, как он произносит это вслух. И он это видит, но все равно произносит:
– Стоит мне только намекнуть, что надо бы просмотреть вчерашние записи, и тебя в лучшем случае не возьмет на работу больше никто и никогда. В самом лучшем случае.
Он тычет в мою сторону пальцем, и я вздрагиваю. Таблетки. Папка с записями про Адель. Психотический эпизод. Социопатические наклонности. Может, это у него самого такие наклонности. Может, он не просто задумал завладеть деньгами жены. Может, он самый натуральный псих. И тем не менее, хотя он припер меня к стенке, он сам тоже будет выглядеть в этой истории не слишком красиво, если я скажу свое слово. Я тоже представляю для него угрозу.
– Не лезь в мою семейную жизнь, – бросает он напоследок, выплевывая каждое слово с таким видом, как будто это плевок лично в меня.
– Сказал мужчина, который со мной спал. Может, тебе стоит лучше побеспокоиться о себе самом, чем о том, что я делаю или не делаю?
– О, я беспокоюсь, Луиза, – отзывается он. – Можешь мне поверить, еще как беспокоюсь. – Он разворачивается, чтобы уйти, потом останавливается. – Есть одна вещь, которую мне хотелось бы знать. Одна вещь, которую мне нужно знать.
– Какую?
– Как именно ты познакомилась с моей женой?
– Я же тебе говорила. Я столкнулась с ней на улице. Я вовсе не преследовала ее.
«Не льсти себе», – хочется мне добавить.
– Это я знаю. Я имею в виду, где и когда.
Смотрю на него в нерешительности:
– Не все ли тебе равно?
– Можешь считать это моей блажью, Луиза. Я хочу это знать.
– Это было утром. Я только что отвела Адама в школу. Она возвращалась домой из клиники после того, как проводила тебя туда, а я случайно налетела на нее и сбила с ног.
Кажется, это было только вчера – и в то же самое время целую жизнь назад. С тех пор столько всего произошло. В висках у меня начинает стучать. Я загнана в угол, и, как бы сильно мне ни хотелось помочь Адели, сейчас я жалею, что повстречалась с ними обоими.
Дэвид с полуулыбкой качает головой:
– Ну конечно же.
– Что?
Он смотрит на меня, прямо мне в глаза, но его лицо остается в тени, лишь глаза стеклянно поблескивают во мраке, и его слова кажутся бесплотными.
– Моя жена ни разу не провожала меня с утра на работу.
– Я тебе не верю. Я больше не верю ни единому твоему слову.
Он по-прежнему стоит на площадке, как темный силуэт. Я захлопываю дверь, отгораживаясь от него, возвращая себе мой маленький мирок, мой безопасный кокон. Прижимаюсь ухом к двери, прислушиваясь, не раздадутся ли его шаги по бетонным ступеням, но слышу лишь стук собственного сердца, грохочущим эхом отдающийся в голове.
Боже, боже, боже. Что я делаю? Может, Софи права. Может, мне действительно стоит плюнуть на них. Какую часть жизни я готова убить на это все? Дэвид может выставить меня в глазах доктора Сайкса ненормальной. Да и в глазах всех остальных тоже. И тогда я не смогу найти себе никакую работу до конца жизни. Если вообще не отправлюсь в тюрьму. И виной всему этому буду я сама. Вернее, мое любопытство. Если бы мне не стало любопытно побольше узнать про Адель, я придумала бы какую-нибудь отговорку и не пошла пить с ней кофе в то утро. И кстати, что значит «она ни разу не провожала меня на работу»? Быть такого не может. Что за сказки он мне рассказывает?
«Не верь ему, – твержу я себе. – Не слушай его. Ориентируйся на то, что тебе известно. Тебе известно про таблетки. Тебе известно про его пьянство, про деньги и про папку в офисе. Это непреложные факты. Вдобавок ко всему он только что тебе угрожал».
Адель так ничего и не ответила на мое сообщение, но, если я все-таки надумаю плюнуть на всю эту историю, она должна знать, что я обнаружила в офисе. Ей решать, что с этим делать дальше. Завтра утром я поеду к ней, а потом самоустранюсь. Я уже говорила это раньше, но на сей раз я настроена серьезно. Я должна быть настроена серьезно.
С гудящей головой я опускаюсь на диван и прижимаюсь затылком к мягкой спинке. Мне необходимо успокоиться. Делаю вдох через нос и выдыхаю через рот, медленно пропуская воздух сквозь легкие и заставляя напряженные мышцы скальпа, лица и шеи расслабиться. Изгоняю из головы все мысли, воображая, как они улетают прочь, подхваченные ночным ветерком. Не хочу думать о них. Не хочу думать о том, какую кашу заварила. Не хочу думать вообще ни о чем. Хочу ненадолго освободиться от себя самой.
Все происходит совершенно внезапно. Почти между двумя вдохами.
В темноте перед моими закрытыми глазами появляются серебристые очертания второй двери, вспыхнув так ярко, что я почти вздрагиваю. А потом, прежде чем даже я успеваю увидеть ее переливчатую струящуюся поверхность, я прохожу сквозь нее и…
…Стою над самой собой. Но этого не может быть, потому что я собственными глазами вижу себя саму, сидящую на диване с запрокинутой головой. Мои веки смежены, рот полуоткрыт. На столике неподалеку стоит пустой бокал из-под вина. Не помню, чтобы я его сюда приносила. Но каким образом я вижу саму себя? Что происходит? На меня накатывает паника, и я чувствую, как что-то неодолимо тянет меня изнутри – в точности как в том моем сне, в котором я видела комнату Адама, – а потом мои глаза открываются и я снова сижу на диване.
Мое дыхание теперь размеренным не назвал бы никто, я сижу на диване, совершенно проснувшаяся и подобравшаяся. Что за хрень? Смотрю на столик и вижу бокал из-под вина, который я, видимо, машинально поставила туда после ухода Дэвида. Что за чертовщина со мной творится?