7
Он плохо запомнил, как прошел остаток дня. Стоило выйти за порог Ресторации, как подоспел профессор с запотевшей бутылкой шотландского виски.
– Костя, надо нервишки подлечить, стресс снять, – убежденно проговорил он.
Лещинский махнул рукой, мол, черт с вами. Надо так надо. А тут еще Карл и Жанна подошли, потом подтянулась Старшая, успевшая принять с утра пару «маргарит». Сидели сначала в беседке на берегу озера, но ближе к вечеру, прихватив вяло отпирающегося Тарбака, переместились в Купальню.
– Вы все мне омерзительны! – хохоча, провозгласил Лещинский; он опасно балансировал на краю бассейна. – Я вас всех убью в финале пьесы!
– Гениально! – восхитился пьяным голосом профессор.
– А себя? – поинтересовалась, покачивая ножкой, вредная Старшая. – Тоже убьешь?
– Себе я омерзителен сильнее прочих, – подмигнул ей Лещинский.
– Ты – закомплексованное чмо! – вынесла вердикт Старшая и звонко рассмеялась. А потом добавила серьезно: – Если ты всех укокошишь в финале, то кому, твою мать, будет интересна такая пьеса?
А дальше – как отрезало. Глухая стена. Таблеточки, отштампованные в Госпиталии, избавляли от головной боли и тошноты, но память не возвращали.
Солнце, как всегда, жарило сквозь стеклянный купол, суля очередной жаркий и ленивый день. Лещинский скинул халат и кинулся к бассейну, чтобы с разбегу плюхнуться в прохладную воду.
Вовремя затормозил. Вчера кто-то сбросил в бассейн кадки с фикусами и карликовыми пальмами, которые остались в Купальне от последней гавайской вечеринки. Вода была бурой от грязи, по глади плавала листва и мелкий сор.
Лещинский хлопнул в ладоши.
– Убрать здесь все! – крикнул он, разбудив эхо. – Что за свинарник! Расслабились тут все!
Ему никто не ответил. По грязной воде скользили золотые бляшки солнечных бликов. Тогда Лещинский подобрал халат, накинул его на одно плечо и побрел в актовый зал, откуда доносилось бессмысленное бренчание на фортепьяно.
Едва он пихнул ногой двери, как в нос ударил запах перьев. Оказалось, что на сцене расположилась компания сизых птичников. Деловито курлыча, они перебирали браслеты и ожерелья, инкрустированные сияющими каменьями. За фортепьяно сидел старый, изрядно полысевший птичник и увлеченно терзал клавиши обтянутыми перчатками рукокрыльями.
– А ну, кыш! – Лещинский взмахнул руками. – Чего здесь забыли?
Птичники уставились на него черными жемчужинами глаз. В их взглядах читалось недоумение и детская обида.
– Если не участвуете в постановке, тогда катитесь в свой курятник! – пояснил Лещинский, поигрывая поясом халата, словно плеткой. – Мало вам, что ли, других мест в Санатории?
Расстроенные птичники собрали побрякушки и удалились, насорив на полу пером и пухом. Лещинский же вынул из растянутого кармана блокнот, ручку, затем уселся на край сцены и принялся работать. Завтракать не хотелось, таблетки прочистили мозги, мысль текла ясно и без усилий. Изредка он вставал, проходился по сцене туда и сюда, делал жесты, бросал в пустой зал фрагменты из диалогов, представляя себя тем или иным персонажем.
Потом в зале посветлело. Лещинский поднял взгляд и увидел Херувима, сидящего на последнем ряду.
– Что-то вы зачастили… – пробурчал бывший гвардеец.
– Дык время поджимает. – Херувим хлопнул ладонями по подлокотникам.
– Защита от фагов может дать брешь? – поинтересовался Лещинский.
– Нет, – отмахнулся Херувим. – Мы продали все билеты на премьеру. Если не запустим спектакль в срок, то могут возникнуть проблемы. В том числе – и с размещением на Сфере.
– Дело движется, – в который раз повторил Лещинский. – Финал уже вырисовался. Сейчас позову Гарреля и профа, и мы быстренько, в шесть рук, перепишем черновик.
– Финал должен быть неожиданным! – с нажимом проговорил Херувим. – Отписки мы не примем!
Лещинский вздохнул и развел руками.
– А Гарреля здесь больше нет, – вдруг сказал Херувим.
– Чего? – не понял Лещинский. Таблеточки из Госпиталии неожиданно перестали действовать, в один миг вернулась отупляющая, мучительная боль и тошнота. Лещинский схватился за виски.
– Ну, надо же было вас каким-то образом стимулировать. Мы забрали Гарреля и Сон-Сар на Сферу. По-моему, это справедливо. Они заслужили.
Лещинский спрыгнул в зал.
– Как забрали? Зачем? – выпалил он, чувствуя, как пол шатается под ногами. – Да вы что, сговорились все? Как же я без Гарреля? За что?.. – Чтобы не упасть, он вцепился в спинку кресла первого ряда.
В тот момент он думал лишь о том, что Гаррель – единственный человек, точнее – не человек, но это не суть важно, который был рядом и под Чертовым Коромыслом, и в Пыльном Чистилище, и здесь – на Эдеме. Гаррель был другом, братом, советником и опорой. И сейчас эту опору так легко, без предисловия, без предупреждения, одним махом – выбили.
– Вы встретитесь с Гаррелем и Сон-Сар на Сфере. – Похоже, для Херувима это было само собой разумеющимся. Лещинскому же захотелось сомкнуть пальцы на тонкой шее под сияющим личиком.
– Естественно, если вы прекратите тянуть кота за хвост и сделаете, что от вас требуют, – договорил Херувим.
– Я не справлюсь без Гарреля! – закричал Лещинский. – Он – и сценарист, и костюмер! Он, в конце концов, играет одну из главных ролей! Как вы посмели вот так просто взять и забрать его? Не предупредив! Не посоветовавшись!
Херувим покачал головой. По деревянным панелям на стенах заскользили световые блики.
– Ваше дело, Константин, – сценарий. Роли мы распределим сами. И играть будут не насельники из Санатории, а херувимы.
Это было уже слишком. Лещинский вскипел. Саданул кулаком по спинке кресла, выбив облачко пыли.
– Да вы и пьесу мою собрались заграбастать! – Он решительно зашагал к Херувиму, не прекращая на ходу орать и размахивать руками: – Суки! Мрази! Достали! Эта пьеса – моя жизнь! Идите на хрен!
Херувим вздохнул. Его свечение поблекло, и в следующий миг он растаял, оставив после себя лишь легкий запах пота. Сиденье кресла, с которого исчез вес, поднялось, громко стукнувшись об спинку.
Лещинский выругался, затем прочистил осипшее горло. Шикнул на птичников, сунувших любопытные клювы в приоткрытую дверь.
– Костя! Костя! – послышался голос профессора Сахарнова.
Лещинский обернулся: Аркадий Семенович стоял на сцене, одетый во фрак. Одной рукой он держал поднос, на котором имелась бутылка шампанского, фужер и легчайшие закуски; через вторую руку профессора было перекинуто белоснежное полотенце.
– Кушать подано! – объявил Сахарнов и с достоинством поклонился.
…Сфера затмила солнце, и на Эдем опустились сумерки, чуть унимая полуденную жару.
Лещинский вышел на крыльцо Санатории. Был он по-прежнему в халате и шлепанцах. От выпитого шампанского приятно кружилась голова и почему-то хотелось икать.
В аллее Лещинский увидел Натали, Майка Дремлющего Ветра и с полдесятка птичников. Все – с пухлыми рюкзаками, все – в походной одежде и обуви. Лещинский понял, что если бы он вышел из Санатории минутой позже, то аллея была бы уже пуста.
– Наташа! – позвал он.
Натали подняла глаза на Лещинского, насупилась, что-то негромко сказала Дремлющему Ветру – тот кивнул в ответ – и, заставив птичников расступиться, двинулась к крыльцу.
– Наталья Джоновна, что это значит? – спросил Лещинский строго.
Натали пожала плечами:
– Только то, что ты видишь: мы уходим, – и, не позволив бывшему гвардейцу бросить следующую реплику, проговорила: – У тебя есть пять-десять минут, чтобы собрать пожитки и догнать нас.
Лещинский заглянул в глаза Натали, потом положил ей руки на плечи. Натали настороженно улыбнулась.
– Эдем – это не только Санатория, – проникновенно проговорил Лещинский. – Спать придется под открытым небом, а есть – что бог пошлет. За территорией не будет Ресторации и куриного супа на обед!
– Думаешь, зачем мы ведем с собой столько птичников? – Натали пихнула Лещинского в бок. – Шучу я. Не в супе ведь дело. Эдем настолько мал, что мы успеем обойти планетку прежде, чем у нас закончатся продукты. Ну что ты в самом деле! Жили мы раньше без Рестораций и Купален.
Лещинский издал нервный смешок.
– Херувимы ждали от нас определенной отдачи…
– Плевать на херувимов, – Натали тряхнула челкой. – Надоело сидеть в четырех стенах, дожидаясь у моря погоды. И этот вечный пьяный визг тоже надоел.
– Что ж… – Лещинский запахнул халат, затянул пояс. То ли шампанское, то ли переизбыток чувств к Натали разбудили в нем желание резать правду-матку. – Херувимы предоставили нам убежище от фагов, поселили в Санатории, где мы катались, как сыр в масле. Действительно – плевать на херувимов, они мне, в общем-то, никогда не нравились. Даже не могу понять, какого они пола. Я пойду с вами, но есть одно условие…
– Одно? – Натали, смеясь, подняла указательный палец.
– Да, одно. – Лещинский повторил ее жест. – С нами идет еще лысый кретин с жабрами на морде.
Натали помрачнела.
– А без Тарбака никак нельзя?
– Исключено, – покачал головой Лещинский. – Я к нему испытываю особые трепетные чувства. Об этом все знают.
– Хм… – Натали поджала губы. – Даже какая-то ревность просыпается… Ну ладно. Только пусть не хлюпает жабрами, меня раздражает этот звук.
– Он уже исправляется, – Лещинский поцеловал Натали в лоб. – Я за ним. Одна нога здесь, другая там. Если хотите, можете идти, а мы вас догоним.
Натали махнула рукой.
– Подождем, так уж и быть. Покурим пока.
Лещинский побежал к озеру. Майк Дремлющий Ветер бросил на бывшего гвардейца неприязненный взгляд.
Грог-адмирал Сылт читал «Искусство войны» Сунь Цзы, устроившись на кушетке Тарбака. После ухода Оксанки Лещинский назначил старого вояку присматривать за наблюдателем Пути. Он рассчитывал, что грог-адмирал будет держать «грязного кыри» в ежовых рукавицах и уж точно не позволит и шагу ступить без разрешения.
Но Тарбака в бунгало не оказалось.
– Где? – сразу спросил Лещинский.
– Ушел на фаго-ферму, – ответил, взглянув над очками, грог-адмирал.
Лещинский даже не подумал выйти из себя. Сильные эмоции закончились. Он тонул в апатии, как в прохладной озерной воде. И не было никого, кто бы протянул ему руку помощи.
– Как же вы допустили? – спросил он, приваливаясь спиной к дверному косяку.
Грог-адмирал послюнявил палец, перевернул страницу.
– Я смотрю на вас, молодой человек, и все сильней моя печаль, – неспешно проговорил старый вояка. – Ваша болезненная привязанность к этому недоцентури очевидна каждому обитателю Санатории. Все шушукаются у вас за спиной, не смея осуждать открыто. Я посчитал, что смогу вернуть вас на путь истинный, если поспособствую исчезновению кыри с Эдема. К тому же вредителю-кыри нечего делать на Сфере – объекте, с которым связаны все наши надежды на мирное и благополучное будущее. Есть на Центурии пословица, может, слышали, – если жвачка горьковата, значит, кыри виноваты.
Сказав это, грог-адмирал выплюнул жевательную массу на ладонь, смял в ком и предложил Лещинскому.
– Я не буду, – почти вежливо произнес Лещинский. – Вы знаете, что сделали? Вы только что убили пару тысяч человек.
Грог-адмирал почесал пупырчатую лысину.
– Не выдумывайте, молодой человек. Я избавил наше общество от неуживчивого, эгоистичного существа с грязными мыслями. Существа, которому изначально было не место среди нас. Точнее, он сам решил уйти, я же не воспрепятствовал. А его бунгало мне нравится. Пожалуй, перетащу свои вещи сюда, – и грог-адмирал сделал вид, будто погрузился в чтение.
Лещинский повернулся и вышел. К Санатории он то бежал, то брел шагом. Никак не мог определиться, что следует предпринять, разрываясь между стремлением предотвратить то, что произошло в прошлом, и строить хрупкое, словно нить вселенской паутины, будущее.
Собственно, и в походе Натали он не видел перспективы. Но встряхнуть жирки и чуть сменить обстановку ему бы не помешало. Слегка насолить херувимам…
Натали спешила ему навстречу.
– Тарбак идет? – спросила она с нетерпением.
– Я должен его вернуть, – бесцветно пробормотал Лещинский.
– Ну что опять стряслось? – Натали достала пачку тонких сигарет, вытряхнула одну и защелкала зажигалкой.
Лещинский забрал зажигалку и помог Натали прикурить.
– Ты… знаешь что? Ты иди… – он подумал, что Гаррель, вернув квадроцикл в Машинариум, наверняка не забыл поставить аккумуляторы на подзарядку. – Я возьму квадрик, и… в общем, я быстро… Я догоню!
Глаза Натали засияли в сумерках, точно она была арсианкой.
– Да ты совсем рехнулся со своим Тарбаком! Объясни толком, что произошло!
Лещинский потянулся к Натали, чтобы обнять, но она отшатнулась. Тогда пришлось признаться:
– Я уже встречался с Тарбаком! Для меня – это прошлое. Для него – будущее. Именно из-за него продолжится цепочка моих перемещений с планеты на планету, и, в конце концов, я попаду на Эдем!
Натали нахмурилась.
– Я тебя не понимаю. Быстро рассказывай, что у тебя на уме, слышишь?
– У меня нет времени на лекцию, смотри, – он развел руки. – Фаги перемещают нас не только в пространстве, но и во времени. Пространство и время связаны, – он свел ладони.
Натали кивнула.
– Это знает каждый.
– Так вот, – горячо выдохнул Лещинский. – В моем прошлом Тарбак уничтожит Колонию, погибнет очень много людей. А я – убью его. Для него – это будущее, которое я хочу предотвратить. Для меня – прошлое, которое я хотел бы забыть.
– Ты хочешь помочь своей жене, – просто сказала Натали.
– Не буду спорить! – воскликнул Лещинский. – Естественно, я хочу помочь и ей, и тысячам жителей Колонии.
– Так сразу бы и сказал, – Натали нервно курила. – Пудрил всем мозги. Зачем были все эти секреты? Неужели бы мы тебя не поняли?
– Спасибо, дорогая! – Ладони Натали оказались в ладонях Лещинского. – Вы подождете меня?
– Догонишь, – Натали освободила руки. – Ты ведь на квадрике, а мы – пешком.
Это было вроде дежавю. Вчера они с Гаррелем так же гнали по дороге, пересекающей речную долину, и так же пестрели кувшинки и плескались невысокие волны по обе стороны. Затмение закончилось, в безоблачном небе сияло солнце. Над асфальтом колыхалось жаркое марево.
Но сегодня – это в последний раз, Лещинский решил твердо. В Санатории не было оружия, в Машинариуме нашлась мощная отвертка с острым жалом. Если Тарбака еще не сожрали фаги, то Лещинский вставит ее лысому кретину в затылок, а остальным скажет, что, мол, он опоздал, мол, Тарбак успел переместиться. Все равно никто, находясь в здравом уме, не сунется за ограду фаго-фермы.
Само собой, Лещинский не хотел убивать наблюдателя Пути во второй раз. Он вообще не желал никому зла. Все, о чем он мечтал до сегодняшнего дня, – это чтобы все жили долго и счастливо на защищенной от фагов Сфере.
Но сначала Оксанка, потом потеря Гарреля, теперь вот Тарбак идет навстречу своей судьбе, суля либо новые скитания, либо гибель множеству людей.
К черту все временные петли и парадоксы, ему плевать. Он предотвратит трагедию, которая случилась с его же, Лещинского, участием. Ведь это именно он некогда помог Тарбаку добраться до центра управления орбитальными мазерами.
Сквозь запотевшие очки противогаза было видно, что ворота фаго-фермы, как всегда, приоткрыты. Как будто здесь ждут посетителей…
Лещинский набычился и вдавил акселератор. Маску раздуло от крика, а собственное дыхание опалило кожу.
Могучий удар своротил створку ворот в сторону. Квадроцикл влетел во двор. Прежде чем широкие колеса пошли юзом по затянутому выделениями и склизкими сетями двору, Лещинский успел увидеть, что Тарбак стоит на коленях перед десятком фагов, а те раскрыли пасти и выворачиваются-выворачиваются-выворачиваются…
Лещинский крутанул руль. Квадроцикл завалился набок и перевернулся, продолжив движение по инерции вперед, на Тарбака, окруженного огненно-красными желудками фагов.
Бывший гвардеец вывалился из седла, сурово приложился спиной об пол, хотя падение смягчили переплетения внешних внутренностей фагов. Проехавшись на спине метров пять, Лещинский врезался в плотный студень ближайшего фага.
Квадроцикл же сбил Тарбака и заставил алчно трепещущие желудки втянуться.
Лещинский застонал, поправил маску. Затем рывком вскочил на ноги, выхватил из-за пояса припасенную отвертку. Двинулся нетвердой походкой к вяло пытающемуся подняться Тарбаку. От адреналинового опьянения Лещинский не чувствовал боли от ушибов и ссадин.
Специфическую вонь фагов, которая просачивалась внутрь противогаза, он тоже почувствовал не сразу.
Тем временем на фаго-ферме становилось светлее. Лещинский поднял взгляд и увидел, что на заборе сидят, свесив ноги, несколько десятков херувимов. Точно древние римляне, они приготовились смотреть схватку идущих на смерть рабов.
Тарбак поднялся. Он отряхнул колени, хлопнул жабрами и уставился на Лещинского.
– Мой Путь не заканчивается на этой планете, – сказал он. – Твой – тоже.
– Как бы не так, – отозвался Лещинский, хотя его, вероятно, никто не услышал.
Сочащийся слизью желудок самого жирного фага смахнул Тарбака: был, и нет. Тот даже не успел ничего понять. Силуэт наблюдателя Пути появился внутри обтянутого полупрозрачной мембраной цилиндра.
– Нет! – закричал Лещинский. – Нет! Пожалуйста, нет!
Херувимы смеялись. По забору метались световые блики.
– Что со сценарием, Костя? – спросили его сзади.
– Наша реальность рушится, – сказали сбоку.
– Вы хотели добить разваливающуюся Вселенную, создав временной парадокс? – окликнули его с другой стороны.
– Очень умно, Костя!
– Вы закончили сценарий?
– Пространство и время трещат по швам, все перемешалось.
– Древние боги просыпаются, мифы оживают.
– Нам нужны сценарии от таких, как вы, чтобы удержать реальность.
– Чтобы все соответствовало действительности, Костя.
– Сценарии – это шаблоны. Паттерны.
– Вы закончили сценарий?
– Где сценарий? Вас ждет Сфера.
У Лещинского зарябило перед глазами от световых бликов. Куда бы он ни бросил взгляд, всюду были сияющие лики. И голоса… Голоса звучали непрерывно. Голоса спрашивали, требовали, поясняли, умоляли, успокаивали, угрожали…
А над всеми тяжело нависала Сфера, которая заметно прибавила в объеме за минувшую ночь.
Лещинский повернулся к воротам. Ему показалось, что он видит стоящих на смотровой площадке Натали и Майка Дремлющего Ветра в сопровождении свиты птичников. Он хотел идти к ним и даже вроде бы пытался это сделать. Но каждый шаг почему-то не приближал, а отдалял его от ворот, и тогда он понял, что пятится.
– Сценарий, Костя! Вы написали сценарий? Что там со сценарием? Где сценарий?
Лещинский последний раз взглянул в сторону Натали.
– Он в плену у призраков прошлого, – сказал, наклонившись к уху Натали, Майк Дремлющий Ветер, и птичники закурлыкали, поддакивая. – Ему не вырваться.
Натали расстроенно покачала головой, затушила сигарету об перила, затем забросила на спину рюкзак и пошла туда, куда вел ее индеец.
Тогда Лещинский стянул двумя руками маску. Посмотрел, щурясь, на мгновенно притихших херувимов, и сказал с усмешкой:
– Вот вам сценарий!
И в следующий миг желатиновая мембрана отделила его от Эдема.
