У Сон-Сар была кожа цвета кофе с молоком и темно-бордовые, насыщенные горячей кровью роговые выросты на скулах. Легкая близорукость не мешала профессору рассмотреть крохотные чешуйки, что отблескивали на лице арсианки в свете люминесцентных микроорганизмов, выстилавших свод пещеры.

– Что это за Сфера? – спросила Сон-Сар. – Мне кажется, если оттолкнуться посильнее, я смогу летать.

– У Арсианы нет лун, и, возможно, тебе не знакомо это понятие, – ответил профессор.

– Я училась в школе при храме, – обиделась Сон-Сар. – Я знаю о многом.

Семеныч поспешил согласиться. Ему не хотелось портить отношения с инопланетянкой. По крайней мере, с ней можно было говорить по-человечески, вслух. Не забираясь друг другу в голову. Это привычно, это не так утомительно, как мысленные диалоги с богомолами, когда твое сознание будто выворачивают наизнанку.

Они сидели возле розового сталактита из съедобной массы, наблюдая, как вокруг основания колонны кружат рабочие, прокладывая ферментные дорожки для повзрослевших личинок.

– Жукам нужны наши воспоминания, – сказала Сон-Сар.

Профессору нечего было возразить.

– Они что-то ищут… – предположила арсианка.

Семеныч хмыкнул. До сих пор он полагал, что беседы со Сверчком практической ценности для богомолов не имеют. Ну, свалился им на голову пришелец из чужого мира; картинки в его голове – приятное разнообразие в сумрачных буднях членистоногих жителей Пещерной страны.

– Сверчок – местный ученый, – вяло отмахнулся Семеныч. – Что он может найти в наших воспоминаниях, кроме рутины? Как строят ракеты, мне не известно, и военных тайн я тоже не знаю.

– Я собираюсь бежать отсюда, – продолжила Сон-Сар, понизив голос; как будто это могло сделать тише и ее мысли!

Профессор закряхтел, принялся растирать икру ноги, которую неожиданно свело судорогой.

Арсианка встала и стала мерить зал шагами.

– Ты – не арсианец, – проговорила она в конце концов, – но я надеюсь на твою помощь. Одной мне не выбраться.

– Нам некуда идти, Сон-Сар, – горестно вздохнул профессор. – Кругом лишь дикие земли, на которых будет крайне затруднительно выжить.

– Там свобода! – Арсианка указала рукой вверх. – А здесь – дыра, кишащая насекомыми.

Словно отзываясь на ее слова, в просвете похожего на кишку коридора появился силуэт увечного Сверчка. Арсианка забавно поморщилась, показав мелкие, блестящие, словно выточенные из хромированной стали зубы. Сверчок сегодня необычно сильно припадал на две правые лапы.

Время, сказал богомол им двоим. Мое время подходит к концу. Скоро я отправлюсь по Паутине Миров следом за Великой Паучихой.

Профессор и арсианка переглянулись. Богомол тяжело протопал мимо них, затем уселся на брюшко и сложил передние конечности перед головогрудью.

Сверчок испытывал признательность своим двуногим друзьям. Они поведали обитателям Пещерной страны о мирах далеких и удивительных. Они продолжают насыщать ганглии Приближенных к Паучихе бесценной информацией. Сверчок будет искренне рад, если сотрудничество с двуногими друзьями продолжится еще какое-то время. Пусть даже недолго, ведь Великая Паучиха скоро призовет его за собой в бесконечное путешествие.

У Семеныча разболелась голова.

– Коллега, мне нездоровится, – сказал он Сверчку. – Вспоминать о том, как жилось под Чертовым Коромыслом, – не уверен, что сейчас это пойдет мне на пользу.

Похоже, присутствие двуногой самки влияет на тебя, заметил Сверчок. Ухудшилось самочувствие, в обычно стройных мыслях появился сумбур и неоднозначность. Тебя одолевают противоречивые желания.

Сон-Сар прыснула. Затем обхватила живот и от души расхохоталась. Рабочие, снующие у основания сталактита, приостановились. Профессор уловил отголоски их нехитрых мыслей: испуг и робкое любопытство.

Коллега, продолжил Сверчок. Нам хотелось бы получить еще больше информации о поведении двуногих. Ваши воспоминания имеют несомненную ценность, однако отмечу, что мы заинтересованы в непосредственном наблюдении. Будем признательны, если вы образуете семейную пару и родите потомство. Ради науки, которой мы вместе служим!

Сон-Сар перестала смеяться, утерла рот запястьем. Искоса поглядела на Сверчка.

Зато теперь заулыбался Семеныч.

– Коллега, это, право, невозможно! Мы с уважаемой Сон-Сар принадлежим к разным видам. У нас не может быть потомства даже теоретически!

Сверчок тяжело поднялся на лапы. Он не нуждался в доказательствах, чтобы поверить Семенычу. Разум профессора был для него открытой книгой. Как и разум арсианки. Ему ли было не понимать, что эти двуногие родились в разных мирах… Однако следующий пассаж богомола привел Семеныча в еще большее недоумение.

Все, живущие в Паутине Миров, были сотканы Паучихой, сказал Сверчок. Присмотритесь к себе, в вас гораздо больше общего, чем вам кажется. Двуногие – любимые дети Паучихи. Мы же – многоногие – ее смиренные слуги. Мы хотим, чтобы двуногие приумножались и жили в нашем, самом близком к центру Вселенской Паутины, мире.

Семеныч развел руками. Слова были излишни.

Я удаляюсь, Сверчок отступил в сторону коридора. Призываю вас обдумать наше предложение. Примите решение, которое станет для нас взаимовыгодным.

Сверчок удалился. Вдали стих скрип его деформированного экзоскелета.

– Он что, слепой? – неуверенно предположила Сон-Сар.

– Определенно, зрение у него лучше человеческого, – сказал профессор. – Миллионы фасеток… кое-какие, правда, потухли, как перегоревшие лампочки. Но все равно… эх… – Семеныч махнул рукой.

Сон-Сар с любопытством поглядела на профессора.

– Что это ты разволновался? У тебя действительно противоречивые желания относительно меня?

Ксенофилия – мерзенькое словечко, которое было в ходу у обитателей империи Корсиканца. Ксенофилия прямо не порицалась. В притоне бабы Зои были девушки всех разумных рас, населявших мир Чертова Коромысла, кроме, пожалуй, самок рептилоидов. Но и не одобрялась: половая неразборчивость вызывала брезгливость, как нестираные дырявые носки.

Вот это слово настойчиво вертелось в голове профессора. Он благодарил бога за то, что Сон-Сар не может читать его мысли.

– Надо бежать отсюда, пока они не принялись нас спаривать, как ездовых животных, – проворчала Сон-Сар, оглядываясь.

– Дорогая, это невозможно! – попытался воззвать к здравому смыслу арсианки профессор. – Каждый выход охраняют солдаты. Они же – телепаты! И обнаружат нас по нашим мыслям, даже если мы станем пробираться скрытно!

– Значит, не думай! – притопнула Сон-Сар в негодовании.

– Вообще не думать? – усомнился профессор.

– Вообще!

Сон-Сар, полыхая глазами, смотрела на профессора. А потом вдруг повесила голову. Взволнованность сменилась болезненной безмятежностью или, скорее, апатией. Сон-Сар осела на пол пещеры, обхватила колени худыми руками.

– Нам никогда отсюда не выбраться… – прошептала она, и сияние ее глаз мягко угасло. – Нам никогда не увидеть неба…

– Дитя мое, – профессор, кряхтя, уселся рядом. – Не стоит так драматизировать. Поверь, могло быть и хуже. – Он похмыкал, подумал, затем приобнял арсианку за плечи и добавил: – Улыбнись! Смеющийся бог не обрадуется твоей печали.

Арсианка улыбаться не стала. Она указала на курсирующих по своду рабочих.

– Мы станем такими же! Именно для этого нас держат в этом жутком месте!

Профессор вздрогнул. А ведь и правда… Рабочие, солдаты, евнухи были выведены богомолами путем селекции. Из особей, которым не посчастливилось оказаться в плену хозяев Пещерной страны. Но Старый Мудрый Сверчок не мог врать, профессор почувствовал бы фальшь в мыслях ученого богомола.

Но и Семеныч не врал, когда преподавал научный коммунизм. И он свято верил в то, что говорил юношам и девушкам с кафедры.

Это понимание причинило Семенычу боль. Картина Подлунного мира, которую он пытался судорожно составить в минувшие дни и почти преуспел в этом, вновь подлежала пересмотру.

Сверчок уйдет. Вновь придут гурьбой более молодые богомолы, осмотрят пленников с головы до ног, заглянут походя в мысли человека и арсианки, затем снова канут во тьме одного из гулких коридоров – отстраненные, донельзя занятые… Члены богомольей комиссии при Великой Паучихе, или как там ее. Вот, оказывается, какие они вынашивают планы относительно пары двуногих. А воспоминания о Земле и Арсиане – наглядная картина того, что двуногие могут добиться.

– Я хочу прогуляться, – сказала Сон-Сар и пружинисто встала. – Это ведь не возбраняется? Проведи меня, я боюсь этих теней в сумраке.

Профессор поднялся. На лице – хмурая мина, плечи поникшие. Семеныч умел приспосабливаться и выкручиваться, но терпеть не мог, когда его пытались поиметь задаром и тихой сапой. Мысль, вбитая со школьной скамьи, что Человек – звучит гордо, все еще крепко сидела в нем. Да еще какой человек! Целый доктор наук! И… хм… незаурядный резчик по дереву!

Они свернули в коридор, из которого появлялся и куда всегда уходил калека Сверчок. Ворсистый мох бледно-розового цвета выстилал стены и свод, казалось, будто неощутимый ветер гонит по его поверхности мелкие волны. Насекомые ростом с крупных собак подняли приплюснутые, увенчанные закрученными спиралью усами, головы. Они лежали у стен, словно сфинксы. Профессор ощутил излучаемую ими смесь чувств из тревоги, любопытства и ожидания.

– Простите, – пробурчал профессор, глядя, как сверкают агатово-черные фасетки, – у меня нет с собой сахару.

Из первого же ответвления на них хлынул поток приподнятых эмоций: это няньки вели к сталактиту предвкушающих пиршество личинок. Няньки были приземистыми насекомыми с вытянутыми сегментированными брюшками, полупрозрачным хитином и сиреневыми крыльцами, сложенным на шишковатых спинах. Круглоголовые, с маленькими жвалами, эти особи казались профессору всегда чрезмерно внимательными и предупредительными. Личинки – белесые, все в складках, напоминающих об упитанности младенцев, их маленькие, похожие на кошачьи черепа головы были наполнены лишь мыслями о еде. Одни насекомые позли по полу, другие – по своду, болтая головами.

Профессор и Сон-Сар прижались к стене, пропуская спешащий на трапезу молодняк. Арсианка предложила пойти по ответвлению, из которого няньки привели будущих богомолов. Семеныч пожал плечами и пошел следом за Сон-Сар. Вскоре они оказались на развилке. У входа в первый коридор стоял, опираясь на брюшко, солдат. Солдат был черным, худым, как мощи, и на вид – словно выточенным из металла. Его челюсти, похожие на два ятагана, внушали трепет. Солдат хмуро поглядел на двуногих, и те поняли, что в проход, который находится под охраной черного, соваться не стоит. Но солдат ничего не имел против, чтобы профессор и арсианка свернули во второй коридор. Семенычу тоже было все равно, Сон-Сар же шла молча, и профессор мысленно молился, чтобы арсианка не замышляла какую-нибудь глупость.