Книга: Паутина миров
Назад: 2
Дальше: 4

3

Профессор проснулся от дикого вопля.
Ночь закончилась. Сквозь стволы растущих на противоположном обрыве деревьев пробивались горячие оранжевые лучи. Щит Луны остался на месте, но потускнел, словно подтаял в голубых водах утреннего неба. Все тело Семеныча затекло, он принялся осторожно потягиваться, чтобы немного разогнать кровь. Положение его по-прежнему оставалось плачевным, но, как ни странно, это радостное солнечное утро внушало надежду.
Правда, долго любоваться красотами пробуждающейся инопланетной природы Сахарнову не пришлось. Огромная тень накрыла ловушку и съежившегося в ней старика – прибыл хозяин ловчей сети. Зеленое, с голубоватым отливом, покрытое то ли коротким пером, то ли длинной чешуей брюхо нависло над Семенычем. Хлопали громадные, как паруса, расчерченные алыми зигзагами серые крылья – тварь пыталась удержаться на узком скалистом уступе и одновременно сорвать с него паутинную авоську с добычей.
– Пшла! – заорал Семеныч. – Пшла, гадина!
Тварь вытянула длинную, в складках, шею и издала сиплый вопль. Похожий на тот, что разбудил профессора. Глядя на ее узкую, сплюснутую с боков голову, на влажную россыпь поблескивающих глаз, на кривые зубы, торчащие из пасти, Семеныч не сомневался в своей участи. Когти царапнули по скале. Тварь забила крыльями, поднялась в воздух, рванулась, сняла «авоську» и взмыла в вышину. У профессора перехватило дыхание. Он с детства боялся полетов, хотя летать приходилось. Но одно дело, когда сидишь в мягком кресле просторного салона, можно задернуть шторку на иллюминаторе, откинуться на спинку, закрыть глаза, другое – когда болтаешься в паутинной ловушке между небом и землей, а твой «самолет» – жуткая шестикрылая гадина, которая не слишком-то озабочена комфортом пассажира.
Страх перед полетом вышиб из профессорской головы недавние мысли о том, что поскорее бы все кончилось. Семеныч замер, боясь шелохнуться. Тяжко хлопая крыльями, тварь поднялась над лесом, но не высоко – над самыми кронами. Колоски оглушительно шелестели под ветром – зеленые волны ходили от горизонта до горизонта, и только красные скалы недвижно возвышались над ними, будто острова в море. Оставалось гадать, на какой из этих скал шестикрыл соберется, наконец, полакомиться свежим мясом.
«Чтобы ты отравился, гад…» – уныло думал Семеныч.
Шестикрыл продолжал полет. Море зелени все так же однообразно ложилось под его крылья. Скалистые островки он старательно огибал. Чувства Семеныча притупились. Страх уступил место томительному ожиданию, к которому примешивалась изрядная доля любопытства. В профессоре Сахарнове просыпался ученый. Он вновь обрел способность рассуждать логически.
Если бы шестикрыл хотел его просто съесть, зачем надо было так далеко тащить? Может, конечно, статься, что тварь несет его в свое гнездо, чтобы накормить птенцов, но не исключено, что цель у нее совершенно другая, не представимая вовсе.
Эти рассуждения приободрили Семеныча. Все-таки он не бессловесная тварь, и в случае чего способен за себя постоять. Прецеденты были…
Шестикрыл опять завопил. Профессор очнулся от своих мыслей. Как мог – осмотрелся. Местность изменилась. Скалистые острова в растительном море встречались все чаще, объединяясь в архипелаги. Бамбуковые заросли помельчали. В сплошном ковре их стали попадаться проплешины. Вдруг лес оборвался. Мелькнул складчатый уступ, и шестикрыл помчался над оранжевой пустынной долиной, изрезанной руслами высохших водных потоков.
Подлунный мир был существенно меньше Земли, и, видимо, за час-полтора полета можно было запросто оказаться в другом полушарии. Профессор обратил внимание, что бледный щит дневной Луны сместился ближе к горизонту и что на фоне лунного диска появилась черная туча, которая вскоре распалась на множество точек. Шестикрыл завопил еще пронзительнее, чем прежде, и ему откликнулись. Точки приближались. Стало видно, что это тоже летающие создания. Профессор приготовился к худшему.
Создания оказались собратьями шестикрыла. Они поначалу двигались встречным курсом, а потом дружно повернули в том же направлении, куда летела тварь, несущая Семеныча. Когда армада шестикрылов приблизилась, профессор с изумлением обнаружил, что каждый из них тащит по «авоське».
– Мать честная, – пробормотал Семеныч, пытаясь разобрать сквозь паутинные путы смутные силуэты других пленников.
Он представил, как фаги выбрасывают в здешние джунгли людей, арсианцев, птичников, нгенов, рептилоидов, и все они рано или поздно вляпываются в ловушки. А затем прилетают шестикрылы и уносят их… Куда? Своим птенцам на прокорм? Для совместного пиршества?..
– Эй! – выкрикнул профессор. – Есть кто живой? Отзовитесь!
Сквозь хлопанье множества крыльев и вопли шестикрылов Семеныч и сам себя едва расслышал, но он продолжал призывать товарищей по несчастью на всех языках, какие знал – на русском, английском, немецком, арсианском, языке леворуких нгенов. Он даже пытался воспроизвести кудахтанье птичников. Отклика Сахарнов не получил. Хотя силуэты в «авоськах» шевелились, значит, в них были живые. В конце концов Семеныч сорвал голос и замолчал. И в следующую минуту уже не сожалел об этом.
Два шестикрыла сблизились, едва не касаясь друг друга кончиками крыльев. Вывернув шею, Семеныч уставился на «соседа». В «авоське», что болталась под брюхом пегого с голубыми крыльями шестикрыла, сидело, скорчившись, невиданное создание. Профессор разглядел только торчащие под острым углом красные плечи, раздутую безволосую голову с выпуклыми, словно у лягушки, глазищами и пучком щупалец под подбородком. Если это и было разумное существо, оно явно не принадлежало к числу знакомых профессора Сахарнова.
Гигантская стая шестикрылых летунов еще долго неслась над пустыней. Семеныча уже терзало не любопытство, а голод и, что хуже всего, – жажда. Он впал в забытье. И очнулся только, когда дневной свет потускнел и красные лучи пролегли над сухими руслами, исчерченными длинными вечерними тенями. Неутомимые шестикрылы уже не мчались к горизонту, они плавно парили, кренясь на правое крыло. Сухими, почти невидящими глазами профессор всмотрелся в то, что находилось внизу.
Ему почудилось, что он видит одинокую желто-серую гору странной восьмиугольной формы, испещренную черными дырами. И будто бы шестикрылы, один за другим, пикируют на нее и пропадают в дырах. Быть может, это и есть место гнездования летающих тварей, которые плели ловушки в бамбуковых зарослях, чтобы потом принести добычу сюда?.. Подобно своим собратьям, шестикрыл Семеныча сложил крылья и камнем упал к горе. Измученный профессор не выдержал. Сознание его помутилось.
Когда он пришел в себя, вокруг было темно, прохладно и тихо. Семеныч пошевелил руками и ногами – паутина пропала. Поверхность, на которой лежал Сахарнов, была сухой и шершавой и больше всего походила на камень. Профессор словно опять оказался в тоннеле под набережной Канавы. Он даже подумал, что новая планета, громадная Луна, заросли и шестикрылы ему приснились, что сейчас он услышит пьяный шепоток бабы Зои, болтовню девчонок и разноязыкий говор инопланетян.
Семеныч встал на четвереньки, оттолкнулся ладонями, выпрямился на дрожащих от слабости коленях. Растопырив руки, попытался нащупать стены своего узилища. Ему пришлось сделать несколько шагов, прежде чем он наткнулся на них. Тогда профессор развернулся на сто восемьдесят градусов и двинулся в противоположную сторону. Еще несколько шагов, и снова стена. На ощупь она была неровной и вряд ли рукотворной.
– Пещера, – заключил Семеныч.
От этого открытия ему легче не стало. Шестикрылы вполне могли запасать пищу впрок, замуровывая добычу в каменных хранилищах. Оставался только один способ проверить эту теорию: попытаться отыскать выход. Профессору было все равно, в какую сторону идти, поэтому он двинулся вперед, придерживаясь правой рукой за стену. Глаза его быстро приспособились к темноте, и вскоре он уже различал слабый абрис собственных пальцев.
Мрак не был абсолютным.
Вскоре Сахарнов сообразил, что и воздух в пещере вовсе не спертый. Он отчетливо ощущал тоненькую струйку сквозняка на лице. С каждым шагом сумрак в пещере становился все менее непроглядным. Наконец впереди забрезжил свет. И на стену напротив легло светлое пятно. После пещерной тьмы оно показалось Семенычу ослепительным. Он постоял, зажмурившись, и только когда под веками перестали вспыхивать оранжевые круги, двинулся дальше.
Через минуту профессор уже стоял у выхода из пещеры. Открывшийся вид завораживал. Семеныч даже забыл о голоде и жажде, железными клещами терзавших его внутренности. Во все стороны, сколько хватал глаз, простиралась пустыня, черно-красная, исполосованная тенями. Красное солнце, очень похожее на земное, висело над западным горизонтом. А на востоке кренился диск Луны, по видимому размеру многократно превосходящий солнечный. Рядом с ним плыли диски поменьше. В вышине парили шестикрылы. Под ногами профессора был уступчатый обрыв, а справа и слева высились ноздреватые откосы.
Семеныч окончательно убедился, что изрытая пещерами гора ему не почудилась. Он подумал о других ее пленниках. Кто знает, может, удастся их отыскать, и если они разумны, то и установить контакт, а следовательно – найти способы совместного выживания. Может, они образовали здесь сообщество, хотя бы наподобие того, что было в Чумном городище, не говоря уже о всерьез организованной империи Корсиканца… Профессор с радостью посмеялся бы сейчас над своим давним фрондерством – надо было не корчить из себя русского интеллигента в энном поколении, а преданно служить Фреду Вельянову, который, что ни говори, хорошо платил за верность и исполнительность, – но сил у Сахарнова на это не осталось. Ведь еще придется вернуться в пещеру и брести наугад в кромешной тьме в надежде отыскать хоть какую-нибудь воду.
Семеныч не отдавал себе отчета в том, что, скорее всего, через несколько десятков шагов он упадет без сил и жажда медленно и мучительно будет его добивать. Он еще раз окинул взглядом равнину чужого мира под тускнеющим солнцем и повернулся к черному зеву пещеры. Профессору почудилось, что зрение окончательно отказывает ему. Пещерный полумрак колебался, словно воздух над раскаленным асфальтом. Послышался легкий шорох, и из темноты выступил призрачный силуэт исполинского богомола.
– Господи боже мой… – прошептал Семеныч, пятясь к обрыву.
Богомол вышел на освещенное место, двумя парами тонких стройных конечностей цепляясь за камни. Поджарое тулово его и сплюснутое брюшко были под цвет камня, а ханжески сложенные у груди иззубренные пилы верхней пары конечностей и изящная головка с фасеточными глазами стали на фоне набирающей светоносную мощь Луны сиреневыми.
– Ну что, красавчик, – просипел пересохшим горлом профессор, – жрать меня пришел… Ну, жри…
Радужный богомол приподнял правую среднюю конечность и извлек ею, словно из ниоткуда, прозрачный сосуд, в котором колыхалась голубоватая жидкость. Фасетки его глаз загадочно вспыхнули фиолетовым огнем и медленно погасли.
Семеныч мог поклясться, что услышал в собственной голове беззвучный приказ: «Пей!»
Назад: 2
Дальше: 4