Глава

10

На его звонок ответил Вандербильт, который позвал к телефону Уайта. Тот стал слушать, и его глаза исполнили весь свой репертуар – сначала надолго прищурились, потом коротко остановились в одной точке, снова прищурились, взглянули налево, затем направо. Уайт молчал и делал записи на листке бумаги. «Две отдельные темы, – подумал Ричер. – Два заголовка. Два столбика, написанные аккуратным почерком».

Наконец Уайт повесил трубку и сказал:

– Две новости. Иранец попросил о встрече. Полчаса назад он оставил сообщение, спрятанное в газете. Кое-что из его сведений можно назвать гипотетическими. Это, скорее, культурологический анализ. Почти эссе. Он говорит, что саудовец, знакомый с курьером, очень возбужден. Как будто должно произойти что-то очень важное. Более значительное, чем он мог себе представить. И, вне всякого сомнения, это связано с сотней миллионов долларов. Словно они добрались до какого-то места, куда даже не надеялись попасть. Иранец подчеркнул, что он не знает никаких определенных подробностей, но и у саудовца их тоже нет. Тут дело в вере. У всех такое ощущение, будто началась новая игра. Он говорит, что саудовец постоянно улыбается, словно перед ним раскинулась Святая земля.

– А вторая новость? – спросил Ричер.

– Наше консульство получило стандартный отчет от каких-то низших чинов гамбургской полиции касательно американца, который встречался в баре с арабом. Странное дело. Если не считать того, что время и день как раз те, которые нас интересуют. Так что, вполне возможно, есть свидетель первого разговора нашего американца с курьером.

* * *

Уайт снова позвонил в консульство и получил местные номера телефонов, включая два номера человека, отправившего отчет, который, судя по всему, был крупным толстым типом по имени Гризман и возглавлял отдел расследований. В консульстве его хорошо знали. Рабочий день в Гамбурге давно закончился, но он все еще сидел за письменным столом в своем офисе и сразу снял трубку. Уайт включил громкую связь и спросил про полицейский отчет. Ричер услышал, как Гризман принялся перебирать бумаги – видимо, не смог сразу вспомнить, о чем речь, – потом нашел нужную. Странная встреча. Араб в баре.

И он отправил отчет в американское консульство.

В надежде получить бонусные очки.

– Чем я могу вам помочь? – очень вежливо по-английски спросил шеф отдела расследований. Совсем как консьерж в отеле.

– Нам нужно имя и адрес свидетеля, – ответил Уайт. – А также название и адрес бара. Подробная информация по тому и другому. Если возможно, установить наблюдение за обоими.

– Я не знаю…

– Я могу сделать так, что вам сейчас позвонит ваш канцлер. Глава государства. Может, тогда вы будете знать.

– Нет, я хотел сказать, что я не знаю подробностей. Я – шеф отдела расследований. Отчеты проходят через мой офис, но не более того. И вообще, тут сказано, что свидетель не в своем уме.

– Он в состоянии определить время?

– Хорошо. Я выясню для вас все детали. Разумеется. К концу завтрашнего дня.

– Вы издеваетесь? У вас есть час. И никому не говорите, что вы делаете и почему. Считайте, что это совершенно секретное дело. И не занимайте линию, чтобы я мог вам позвонить.

* * *

В Гамбурге Гризман сделал глубокий вдох, выглянул в окно, за которым царил вечерний сумрак, и тут же занялся делом. Впрочем, ничего сложного тут не было – несколько телефонных звонков, один номер привел к другому, точно проводящий путь нервной системы. Организация в действии, нечто, чем стоит гордиться. Подтверждение теории. Все четко и ясно. Он мог легко добраться до простого полицейского, ответившего на звонок свидетеля, если б захотел. А он захотел. И задать ему совсем простые вопросы – к счастью. Имена и адреса, человека и места.

* * *

В Вирджинии Лэндри, помощник Уотермена, сказал:

– Мне не нравится, как звучат слова: «Более значительное, чем он мог себе представить». Кроме того, это не похоже на то, что кто-то собирается остановить часы. Тут явно все гораздо хуже.

– Мы услышали это из третьих рук, – заметил Ричер. – И не знаем, каким тоном все было сказано.

– Но?…

– Я услышал слова «совершенно новая игра». Как будто речь идет об огромном шаге вперед. И они не ожидали этого до такой степени, что у них появилось ощущение случайности. Словно они уронили пятицентовик, а нашли четвертак. Случилось нечто такое, что привело двадцатилетнего парня, который носит итальянскую обувь и ходит в ночные клубы, в невероятное возбуждение сродни эротическому. Неужели компьютеры могут оказать такое воздействие?

– Мы думаем, да, – ответил Лэндри. – И в дальнейшем это будет только усиливаться. Однако даже сейчас ущерб может быть катастрофическим. Огромное количество людей погибнет. Но я согласен, эротики тут нет никакой.

– И не грандиозный жест, которые они очень сильно ценят, – добавил Вандербильт. – Речь не о том, чтобы взорвать какое-то здание. В этом нет ничего театрального – скорее, чисто техническая акция.

– Значит, все согласны с тем, что мы зря тратим время на компьютеры, – сказал Ричер.

– А с чего еще нам начать?

– Что продает американец?

– Мы это уже обсуждали.

– Час прошел, – вмешался Уотермен.

Уайт снова набрал номер в Гамбурге, и Гризман ему ответил. Он назвал имена и адреса свидетеля и бара. Свидетель являлся муниципальным служащим, начинал работу рано утром и заканчивал после ланча. Отсюда и бар днем. Он придерживался строгих убеждений, некоторые из них были агрессивными, и все – ошибочными. Бар находился в пяти улицах от явочной квартиры и считался консервативным, но это не выставлялось напоказ. Выглядел он цивилизованным, строгим, но не навязчиво – мужчины, по большей части в костюмах, с нормальными стрижками, – но пока еще не антиамериканским, если американцы были белыми.

После того как Уайт закончил разговор, Нигли нашла бар на карте, которая у нее осталась.

– Это место нам не слишком понравилось, – сказала она. – В приличной части района. Двадцать минут неспешным шагом от явочной квартиры. Время укладывается в схему. Вы думаете, именно там состоялась встреча?

– Правильное место и правильное время, – сказал Ричер. – И ощущение правильное.

– Нам нужно получить у свидетеля описание. Может быть, фоторобот.

– А мы можем доверять гамбургским копам? Или нам следует отправиться туда самим?

– У нас нет специалиста по составлению фотороботов. К тому же, может быть, свидетель не говорит по-английски. Нам придется положиться на них. В любом случае Госдепартамент будет на этом настаивать. Иначе может произойти дипломатический инцидент.

Ричер кивнул. Он уже имел дело с немецкими полицейскими, как военными, так и гражданскими. С ними не всегда было просто. По большей части из-за разницы в восприятии реальности. Немцы считают, что им отдали страну, американцы – что они приобрели огромную военную базу с обслуживающим персоналом.

Они услышали шум автомобиля на подъездной дорожке, который промчался мимо щита высотой по колено. Потом еще один. Две машины. Точнее, вне всякого сомнения, два черных фургона. Через минуту в дверь вошли двое мужчин в костюмах, а за ними – Рэтклифф и Синклер. Замыкали шествие еще двое охранников в костюмах. Рэтклифф запыхался, у Синклер раскраснелись щеки и шея. Она была в очередном черном платье и выглядела так же великолепно, как и прежде. Может, даже лучше. Возможно, благодаря краске на щеках.

– Я слышал, у нас появился свидетель, – сказал Рэтклифф.

– Таково наше допущение на настоящий момент, – ответил Ричер.

– Мы рискнем и бросим кости. Вы и сержант Нигли сегодня вечером вернетесь в Германию. Государственный департамент предоставит вам паспортные фотографии всех двухсот программистов. Включая экспатриантов. Первым делом утром вы должны поговорить со свидетелем. Сейчас, пока мы с вами беседуем, идут переговоры с полицейским департаментом Гамбурга. Затем, сразу после того, как свидетель укажет на фотографию, вы позвоните сюда и назовете имя, и мы арестуем парня прямо у него дома. И наше дело будет закрыто, аккуратно и быстро.

Ричер не стал ничего говорить.

* * *

Они сели на тот же рейс «Люфтганзы», вылет ранним вечером, шесть временных зон, прибытие по расписанию в самом начале рабочего дня. Нигли принесла свою сумку. На этот раз у Ричера тоже была сумка, красная, холщовая, возможно, из Национального музея воздухоплавания и астронавтики. Или какой-то служащий Государственного департамента носил в ней ланч, а у него ее забрали, поскольку возникли форс-мажорные обстоятельства, и сложили туда двести фотографий с паспортов. Оказалось, что это очень много. Каждый снимок был приклеен на карточку с именем и номером паспорта. Ричер и Нигли просмотрели часть, обмениваясь ими, точно игральными картами. Нашли экспатрианта, живущего в Гамбурге, представителя контркультуры с копной волос. Официальная фотография оказалась лучше той, что напечатали в подпольном журнале, более четкой и блестящей. Стандартный размер, белый фон. Мужчина смотрел прямо перед собой, в глазах застыл вызов. Большая голова на тонкой шее.

– Это не он, – сказал Ричер.

– Почему?

– Он что-то делает с волосами, чтобы они так выглядели. А если и не делает, это своего рода выбор, заявление. Как будто он хочет сказать: «Посмотрите на меня. Оцените мои волосы». Он вроде тех парней, которые носят шляпы. Они тоже говорят: «Посмотрите на меня. Оцените мою шляпу». Тебе не кажется, что это в определенном смысле жест отчаяния, неуверенности в себе? Словно того, что у них внутри, недостаточно. Такие люди не пишут программы, способные уничтожить вселенную. Если ты достаточно умен, чтобы создать нечто подобное и продать это за сотню миллионов баксов, да еще в полной тайне, ты ни в коей мере не будешь чувствовать неуверенности в себе. Ты лучший, ты король.

Они убрали фотографии обратно в сумку и поели. Нигли сидела у окна и вскоре уснула, прислонив голову к стене – меньше опасность случайного контакта. Ричер не спал. Он думал про свидетеля. Муниципальный служащий с агрессивными взглядами. Возможно, пустая трата времени. Или человек, который спасет вселенную. Джеку очень хотелось на него взглянуть. Он чувствовал себя самолетом, который мчится на восток, чтобы встретить рассвет.

* * *

Американец причесывался, глядя в зеркало в ванной комнате отеля, в котором остановился. Он рано встал. Без всякой на то причины. Он прекрасно спал и был спокоен. Но решил, что пришла пора возвращаться. Он примет душ, соберет вещи и отправится в путь до того, как начнется утренний час пик. А дальше поплывет по течению.

Но сначала он хотел выпить кофе, поэтому надел вчерашнюю одежду и причесался. Волосы у него стояли торчком от подушки, поэтому он открыл кран и смочил их водой. Потом посмотрел на себя в зеркало. Нормально. Ему всего лишь предстояла короткая поездка вниз и обратно вверх на лифте. В вестибюле он налил себе кофе навынос из серебристого кофейника, стоявшего на столе перед столовой. На таком же столике по другую сторону двери лежали газеты. Очевидно, голландские, а еще британские, французские, бельгийские и немецкие. И «Геральд трибьюн» из дома. Они были разложены аккуратно, ровными стопками.

В бельгийской газете не оказалось ничего такого, что могло его заинтересовать. Никаких заголовков и статей. Ничего на первой странице гамбургской газеты. На второй и третьей ланч тоже.

На четвертой его внимание привлек заголовок. Не очень большой и не бросающийся в глаза. И статья в два дюйма. По большей части обычная болтовня. Полиция заявила, что дело получило максимальное внимание и они добились некоторого успеха.

Особенное внимание они уделили отпечаткам пальцев внутри машины жертвы.

Американец положил газету обратно на стол и закрыл глаза. Она согласилась сразу, на парковке. Обернулась, с радостью, театрально, и поманила его в свою машину, нетерпеливо, с заговорщической улыбкой, как будто сгорала от желания. А потом отвезла его к себе домой. В аккуратном трехдверном купе, крошечном, но похожем на банковское хранилище.

Он мысленно вернулся в машину. Внешняя ручка двери. Черная, как будто из ткани. Красивая. Возможно, там все хорошо, и ему нечего бояться. Внутри дверь обита кожей. И углубления для пальцев, кажется, виниловые – наверное, чтобы сэкономить, – но на вид такие же, как все вокруг. Немного зернистые, как и должно быть. Скорее всего, не самая лучшая поверхность для отпечатков. Может быть, там ничего не осталось.

Лапка ремня безопасности в форме буквы «Т», перемычка из черного пластика, на ощупь напоминающего мелкий наждак. Наверное, чтобы было удобно держать в руке. Видимо, какое-то местное правило. Тут всё в порядке. Затем кнопка, открывающая замок. Большой палец левой руки. Он вспомнил, как защелкнул замок. Локоть отставлен назад, палец нащупывает отверстие… Красный пластик, жесткий и неровный.

В лучшем случае там остался частичный отпечаток пальца. Возможно, он его смазал, когда зацепился курткой. Он вспомнил давление на ноготь по большей части. Вертикально вниз, не спеша, медленно. Потом четкий щелчок под стать маленькой, будто игрушечной, машине. Все неторопливо, давая время предвкушению набрать силу перед тем, как он развернет свой подарок. Его любимые мгновения во многих отношениях.

Замок ремня безопасности его не выдаст.

А вот ручка двери, маленькая, хромированная, холодная на ощупь, с пространством для пальцев может оказаться опасной. Средний палец правой руки скользнул внутрь, одинокий, изящный; так он подумал, будто намекая на что-то, потом замер на секунду, словно задавал вопрос: «Ну, мы идем?» Подушечка полностью прижата к хрому, потом сильнее, чтобы открыть замок, затем палец так же изящно вернулся на свое место.

Отпечаток получился четкий и не смазанный.

Гладкий, холодный хром.

Как глупо.

Его вина.