Часть третья
1
По-настоящему пришла в себя я только тогда, когда мои чуть дрожащие ладони зачерпнули прохладной воды на мелководье ручья. Пытаясь справиться с одолевавшей тело слабостью, я склонилась ниже и умылась – капельки воды, стекавшие с моего лица, были грязными из-за въевшейся в кожу крови.
Осторожно, стараясь не раскрыть с таким трудом заживавшие раны и не потревожить до сих пор болевшие мышцы, я села на камнях поближе к потоку. Под надтреснутым стеклом таймера тревожно перемигивались цифры. Сто шестьдесят семь часов и пятьдесят три минуты. Меньше недели – и все закончится. Если я сумею хотя бы это довести до конца, придерживаясь плана. Как оказалось, даже крошечное отклонение от него способно повлечь цепь непредсказуемых событий и превратить твою жизнь в кошмар. Этот урок я забуду нескоро.
Прежде чем опять погрузить отчего-то пылающие ладони в холодную воду, я глянула на свое отражение. Естественно, оно не было детальным в этом мутном мелководье, но мне удалось различить в волнующейся ряби спутанные грязные волосы, болезненно искривленный рот – алым росчерком посреди белого, черные провалы на месте глаз. Мне стало бы жалко это несчастное раненое чудовище в отражении, вот только ненависть вытеснила все другие чувства, которые я могла к нему испытывать.
Он умер из-за тебя.
Мои плечи судорожно дернулись, и рана вспыхнула болью – яркой, острой, никакими медикаментами больше не притупленной. Сквозь стиснутые зубы вырвался короткий выдох, необходимый, чтобы я не вскрикнула. Уничтожить меня оказалось не так сложно.
– Наши с тобой жизни имеют бо́льшую ценность, – сказал Марко, вскоре после того как наш джет разрядился и заглох где-то среди покрытой трещинами равнины. – Я – посол от Объединенных Городов, ты – дочь капитана станции. Это большая жертвенность, но Лиам… в целом, он поступил разумно.
– К черту разумность, – процедила я, мало что еще соображавшая. Какая еще ценность жизней? В голове звенел вакуум, пальцы не желали сжиматься в кулаки.
– Оставить его следить за генератором было единственным верным решением в сложившейся ситуации, – продолжал ящер, словно не понимая, как мне плохо. Словно моя недавняя истерика, жалкая и ничем не сдерживаемая, прошла мимо него, никакого впечатления не произведя. – Но сейчас нужно сосредоточиться на другом. На твоем месте я перестал бы реагировать на это так остро…
И это ему Лиам просил доверять?
– К черту тебя, – не меняя интонации, четко сказала я.
Если бы филис, нуждавшийся в ирриданской крови, не спал, я не исключаю, что попыталась бы пристрелить ирриданца, – столько гнева его до черта рациональные речи во мне порождали. Если бы я чувствовала свои мышцы, я бы как минимум его ударила. Но Марко оказался сообразительнее и заткнулся. И какие-то минуты спустя все это стало уже не важно – действие лекарств не могло длиться вечно, я чувствовала, как оно сползает, слой за слоем истончая мой защитный кокон… За последним слоем меня ждал жесточайший откат.
Я поежилась, вспомнив, насколько это было плохо. Воспоминания не льстили. Я кричала, пытаясь хоть так дать выход старательно просверливавшей каждую мою косточку боли; глаза, едва высохшие от слез, пролитых по Лиаму, превратились в две открытые раны, сочащиеся жидкой солью; сознание рассыпалось мелким песком вместе со мной. Организму не нравилось, что я с ним сделала. Он демонстрировал это в высшей степени наглядно, но, к счастью, мне довольно быстро удалось отключиться.
Очнулась я уже в лесу, среди густых сумерек и нереального, оглушительного шороха листвы. Марко тушил костер, в котелке на сооруженной подставке дымилось что-то съедобное. Рядом с ирриданцем ошивалось небольшое белое существо, определить вид которого мне не удалось из-за темноты.
Марко сказал, я была без сознания почти сутки.
Без этого путешествия на Землю я бы никогда не обнаружила, насколько бываю хороша в самоустранении из реальности. Никогда не узнала бы о своем таланте заставлять людей тащить бездыханную меня на спине в безопасность, вместо того чтобы справляться с трудностями самой. Но вместе со мной проснулось и малейшее ощущение в каждой потянутой мышце, в каждом налившемся синяке, в эпицентре боли – моем левом плече. И мысли о печальных закономерностях отошли на второй план.
Мышцы спины болезненно натянулись, когда я наклонилась, чтобы стащить с ног тонкие ботинки. За три дня, что мы с Марко находились в этом лесу, непригодная для утыканной корешками и острыми камнями обувь порядком истрепалась. Избавившись от нее, я сунула мертвенно бледные, покрытые загрубевшими мозолями и как будто не мои ноги по щиколотку в неторопливый поток.
Ужасно хотелось помыться. Хоть как-то. Очистительная капсула, куда я так буднично окуналась для дезинфекции после каждого рейда, превратилась во что-то вроде недостижимой мечты. Когда вернусь на Четвертую, уверена, придется провести в такой не менее суток. Если вернусь на Четвертую.
Время «когда» осталось в прошлом вместе с Лиамом. Я пообещала себе держаться и не думать о нем слишком часто – это вызывало неизменное желание сдохнуть, – но получалось пока неважно. И не нужно было обладать незаурядным интеллектом, чтобы понимать: я облажалась. Как рейнджер: на Земле, дикой и неисследованной, на тех ее участках, что любезно сканировались перед каждым рейдом, все мои навыки оказались совершенно бесполезными. Как друг: я не сумела убедить Тамину пойти со мной и, прибитая этим поражением, едва не поплатилась жизнью; я не нашла способа помочь Лиаму. Оставила его в башне умирать, истекая кровью, чтобы спастись самой. Если бы не он, меня бы давно уже здесь не было. А когда помощь понадобилась ему, я… я провалилась.
Честно говоря, в моей жизни второй раз наступил момент, когда я почти перестала понимать, зачем мне двигаться дальше. Почти – потому что мне нужно было взглянуть отцу в глаза и спросить, ради чего он устроил весь этот бред. Узнать, ради чего Лиам умер. И это было больше, чем желание слабачки переложить ответственность за произошедшее на чужие плечи. Что-то происходило на Четвертой. Лиам имел об этом очень отдаленное представление: отец не обеспокоился тем, чтобы разъяснить все чужаку. И то, что мы с ним оказались на Земле, было не более, чем одним из условий для достижения какой-то цели.
Я попыталась вспомнить папу, но образ получился размытым. Я помнила цвет его волос и глаз, узор морщин на привлекательном лице, тепло улыбки и ауру лидера, которую ни с чем не спутать, но всего этого было недостаточно. Я не знала, каким был мой отец. В вечной борьбе за толику его внимания я просто забыла узнать его получше.
Закрыв глаза, я прислушалась к птичьему пению. Мы были далеко от терраполиса, поэтому лес звенел жизнью, не вытравленной для удобства пришельцев. Периодически до меня доносился треск сухих веток под лапами очередного зверя, шорохи из кустов, громкие крики особо странных птиц, которые не могли присоединиться к стройному хору в вершинах крон.
Первые осознанные часы в лесу я дергалась от каждого звука. Но со мной был филис – заново заряженный кровью Марко, он ожидал очередного слияния с моей нервной системой, готовый генерировать свои смертоносные лучи. И на третий день я уже чувствовала себя здесь в безопасности.
У этого леса и равнины, на которой он раскинулся, была печальная история. Мы обнаружили огромный памятный камень на поляне рядом с заросшим лианами, заброшенным домиком лесника. Помимо иероглифов на камне был и перевод на мой язык. Так я узнала, что на этом плато почти сотню лет назад из нескольких водоемов одновременно произошли мощнейшие выбросы углекислого газа, погубившие около тридцати тысяч человек и переместившие многие виды животных окончательно в ряд «вымершие».
Марко осмотрел домик изнутри и вернулся оттуда через полчаса, слегка потрепанный, но с немного отошедшими вакуумными упаковками одежды, – на смену моей изорванной и окровавленной форме терраполиса. Пока я бормотала «спасибо» и изумленно разглядывала одежду, которую носили на Земле сотню лет назад, Марко сообщил, что в хижине давно и прочно обосновалось семейство каких-то крупных грызунов и лучше бы нам туда больше не соваться. Не то чтобы у меня были возражения.
Я отстегнула верхнюю часть комбинезона от штанов и подняла выпавшую карту, заботливо сунутую Лиамом в один из карманов моей униформы. Я даже не помнила, когда он успел. Может, во время поцелуя?
Местами промокшая и надорванная, пропитанная кровью, она все еще хранила на себе пометки карандашом, сделанные в заброшенном медицинском центре. Сверившись с найденной в домике картой местности, можно было без труда определить, сколько еще оставалось пройти до точки сбора. Плечи поникли; мысль о том, что Лиам наперед продумал, как оставить мне больше шансов на выживание, резала изнутри.
– Уходи, – сказала я шороху у себя за спиной.
Небольшая белая собачка, осторожно обнюхивавшая мою обувь, тихонько заскулила и отползла, столкнувшись с моим взглядом. По крайней мере, теперь я могла быть точно уверена, что это собачка, а не белая лисица бегает за моим невольным спутником уже который день.
– Она маленькая и не понимает, почему ты ее так невзлюбила, – сказал Марко, присаживаясь рядом со мной на корточки. Его плащ, переливающийся на свету своими геометрическими секторами, совершенно не пострадал от всего, что с нами произошло. Ящеру даже не пришлось искать себе подходящей по размеру форменной толстовки лесничества с непонятными иероглифами на груди, которые вполне могли означать что-то нелестное. – Кстати, – после недолгого молчания добавил он, – я тоже не понимаю.
Почувствовав его присутствие и поняв, что он точно защитит его от злобной меня, щенок подбежал к нам ближе, неуверенно виляя хвостиком. Нет, собачка была действительно очень милой, гладкошерстой, с вытянутой мордой и умными карими глазами, глядящими с какой-то совершенно несвойственной животным надеждой. Как она вообще выживала в дикой природе?
Собачка мастерски морщила лоб, когда пыталась быть жалостливой. Но каждый раз, испытывая симпатию к этому существу, зачем-то прибившемуся к Марко, я вспоминала Мистера Лапкинса.
– У меня был печальный опыт общения с животным на Земле, – выпалила я, за мгновение до этого уверенная, что не собираюсь отвечать.
– Оно тебя покусало? – Брови… ладно, у него не было бровей, – надбровные дуги Марко сдержанно приподнялись. Вряд ли он хотел поговорить со мной о животных. Но тем не менее я продолжила:
– Оно… дружило с тем, кто собирался меня покусать. И в перспективе, думаю, ему бы скормили мои потроха. Слушай, Марко… Спасибо за то, что притащил меня сюда, за еду, за то, что раздобыл одежду… – Черт, мне действительно приходится перечислять все хорошее, что сделал для меня ирриданец? – Завтра утром я пойду дальше.
Марко кивнул с некоторым облегчением, словно ждал, когда я об этом заговорю.
– Я с тобой, – объявил он.
Его глаза при этом вспыхнули глубоким фиолетовым – на мгновение. Эти вспышки знаменовали эмоции, у каждой был свой цвет. Я начала подозревать это почти сразу, как только заметила, что в его глазах есть что-то кроме непроглядной тьмы. Длительность вспышек могла быть напрямую связана с силой испытываемого чувства. Если это действительно так, у ирриданцев вообще отсутствовала возможность врать… Мне бы явно пригодился справочник с описанием того, как работают их глаза.
– С какой стати? – осторожно спросила я. – Разве тебе не нужно возвращаться в твой утопический город?
– Мой утопический город находится всего лишь чуть восточнее от твоего пункта назначения, – пожал плечами Марко. – Кроме того, Лиам просил сопроводить тебя.
– Это глупо, – нахмурилась я. В висках стучало навязчивое «он позаботился о тебе». – Ты же ящер… ирриданец. Для станций вы враги. Там, куда я иду, наверняка…
Стоп. Откуда эти сомнения? Я запнулась, чтобы со второй попытки сказать все правильно:
– Там будут люди. Тебя убьют сразу же.
Марко широко улыбнулся. Зубы утопали в темных деснах, белые зубные пластины были чуть шире, чем человеческие. Резцы казались тоньше и длиннее, и кончики их были слегка заострены.
– Я надеялся, ты попросишь их не делать этого, – сказал он, сделав вид, что не заметил, как я пялюсь на его зубы.
– Для этого нужно хотя бы доверие… – пробормотала я, поспешно отводя глаза.
– О… мне казалось, мы прошли через ряд вещей, что должны развивать доверие. Я же спас тебя.
– И это подозрительно. Насколько мне известно, ирриданцы спасают людей только в одном случае – чтобы сделать их своими рабами.
– Не все.
– Откуда мне знать, я здесь новенькая.
И совершенно одна.
Марко чуть нахмурился и задумчиво покусал нижнюю губу. Дурная привычка, если ты родился ящерицей; интересно, как часто эти острые резцы прокалывают губы?
– Ладно, – изрек он. – Если тебе так не хватает доверия ко мне, нужно поработать над его приобретением.
– Что ты предлагаешь?
– Стань вон на тот камень, повыше, и начни падать с ровной спиной назад. А я тебя поймаю… Шутка. Задавай вопросы.
Я задумалась. На самом деле я о многом хотела спросить. Прежде всего, о Лиаме. Пока я летела над заливом, пока примеривалась для приземления, – у них было достаточно времени, чтобы поговорить. И следствием этого разговора было «Можешь доверять Марко»… Испугавшись, что не выдержу и вновь верну себя в это ужасное, безнадежное состояние человека, потерявшего друга, я начала издалека.
– Зачем вы вообще захватили Землю?
Очень издалека.
– Ну, явно не для того, чтобы помогать землянам, как гласит каждый постер в терраполисе. – Марко отвел взгляд, а затем снова посмотрел на меня, и глаза его были беспросветно темны. – Мы здесь потому, что нам нужен был новый дом.
Это уже отличалось от того, что я слышала до сих пор.
– Что со старым?
– Мы его случайно уничтожили. – Полные губы ирриданца сложились в горькую улыбку. – Эксперименты с технологиями по созданию материи из ничего. Что-то пошло не так, и машина, что могла бы создавать миры, вдруг принялась поглощать наш – ученых, города, континенты, – как черная дыра, безвозвратно… у моего народа оставалось очень мало времени.
– И вы нашли Землю?
Заживающая кожа под затвердевшей коркой зачесалась, и я осторожно провела кончиками отросших ногтей поверх слоев бинта, чтобы стереть это невыносимое чувство.
– Земля была первой планетой, напоминавшей Старый Иррид, – кивнул Марко. – А дольше искать пристанище мы себе позволить не могли. Первоначально мои предки, ослабленные спешным бегством и долгой дорогой, хотели тихонько занять незаселенные части планеты. Вот только Земля оказалась не такой слабой и безобидной, как ирриданцы считали. По нашим кораблям пустили ракеты – множество гражданских погибло, так и не обретя нового дома. Тогда командование пошло на крайние меры – да, мы приняли войну. Иррид воевал лишь на заре цивилизации, все конфликты внутри решались конструктивно уже долгие столетия. Но Земля оказалась экспериментальным полигоном для всего вооружения, что мы разработали за века мира. И то, что дома казалось безобидным, на Земле приводило к ужасающим последствиями… Это то, чего я стыжусь, то, за что я порой ненавижу моих предков.
– Но ты ведь сам ирриданец, Марко, – упрямо сказала я.
– Я родился на Земле, – развел руками Марко. – Думаю, технически это делает меня землянином.
Какое-то время мы молчали. Щенок принялся копать какую-то ямку. Летящие во все стороны комочки земли застревали в белоснежной шерсти.
– Твои объединенные города, – первой нарушила молчание я. – Если это не ложь…
– Почему ты считаешь, что это ложь?
– Потому что хрена с два я жила бы с вами, зная, что других моих собратьев ирриданцы держат на наркотиках в своих терраполисах. То есть… ты сам себе веришь, что воспринимаешь людей как равных? Особенно после того, что ты видел в Хенкане. Это не оставило после себя никаких впечатлений? Никаких брешей в твоих идеалистических представлениях, которые ты пытался навешивать Лиаму?..
Я остановилась, чтобы перевести дыхание, не понимая, когда начала злиться. Марко смерил меня долгим изучающим взглядом и сказал:
– Я очень хочу верить, что воспринимаю людей как равных. Потому что считаю это правильным.
Я хмыкнула.
Марко холодно улыбнулся – в его глазах отразились мутные серые взрывы. Беззвучные, но красноречивые.
– Считаешь, что вывела меня на чистую воду? – спросил он. – А я скажу вот что: если ты вырос в обществе, где превозносят равенство и толерантность, и если у тебя есть склонность к размышлениям и анализу того, как устроена жизнь, рано или поздно ты просто начинаешь задаваться разными… вопросами. И некоторые из этих вопросов, совершенно логично вытекающие из информации, которой ты владеешь, заставляют тебя сомневаться. В себе. А не придурок ли ты? Не обусловлены ли твои сомнения обыкновенным расизмом? Имеешь ли ты право быть частью этого чудесного процветающего общества, чьи идеалы только что подверг сомнениям, пусть даже только у себя в голове? – Его голос надломился, но, совладав с собой, ирриданец продолжил: – Я очень стараюсь, Сионна. Ты меня не знаешь и не обязана доверять мне, но просто вспомни, сколько у меня было возможностей от тебя избавиться и сколько раз я ими не воспользовался.
Я пожала плечами, чувствуя образовавшийся в горле ком. Это ведь самое очевидное, что он мог привести в качестве довода, да?
– Почему они так за тобой охотятся? – Я еще раз слабо поскребла пальцами поверх бинта. – Даже за пределами терраполиса, где ты уже не представляешь никакой опасности.
– Почему ты считаешь, что они охотятся за мной?
– Потому что это очевидно, – раздраженно фыркнула я. – Я для властей Хенкана никто, сбежала – ничего страшного, просто одним рабом меньше, еще наберут. Это не стоило бы погони. А вот ты… что ты такого сделал, Марко? Почему они ищут тебя?
– Я украл кое-что из их базы. – Он поморщился, явно недовольный, что приходится об этом говорить. – Информацию, которая могла бы помочь нам свергнуть режим терраполисов через какое-то время.
Вот как.
– Но ведь тебя после этого поймали. Ты пару суток просидел в изоляторе. Они что, не забрали у тебя носитель?
– Вообще-то у них для этого не было подходящей аппаратуры. – Губы Марко слегка изогнулись. – Все похищенные данные оказались здесь. – Он постучал подушечкой указательного пальца себя по виску.
– Ты их просто запомнил? – удивилась я. Данные наверняка представляли собой хаотичную громаду символов. Если, конечно, ирриданские способы хранения информации сильно отличались от человеческих.
– У некоторых ирриданцев встречается очень хорошая память, – пояснил Марко. – Это скорее исключение, чем правило, генная мутация. Мне было достаточно просмотреть данные один раз. А у них не было мнемокамеры, чтобы аккуратно, ничего лишнего не повреждая, очистить этот участок памяти.
– Почему они тебя просто не убили? – удивилась я.
– Тебе бы стало от этого легче? – ухмыльнулся ирриданец. – Терраполисы пока не готовы объявлять войну свободным городам. Я говорил, физическое насилие нам чуждо. А убийство посла – это не что иное, как предложение испытать друг на друге мощь вооружения.
– Они отпустили бы тебя, после того как эта мнемокамера стерла бы у тебя из головы все лишнее?
– Да. Но это считалось бы провалом. Это было бы неприемлемо. Эта миссия была моей личной инициативой. – И, предупреждая мой вопрос, он добавил: – Я пытаюсь доказать поступками, на какой я стороне.
Примерно такого я от него и ожидала. Только я ждала, что он будет самозабвенно рассказывать мне то, чего я хотела бы услышать.
Я была уверена, что он начнет убеждать меня, пытаться расположить, запудрить мозги. Но он вообще на этом не фокусировался.
– Доказать – кому? – Мой голос прозвучал сдавленно. Неужели я на крючке? Неужели я доверяю ему?
Марко помедлил, перед тем как ответить.
– Себе – было бы достаточно, – тихо произнес он, поднимаясь. – Я устал сомневаться.
Я смотрела на него, не зная, что мне и думать.
Совершенно неожиданно он перевел тему.
– Ты, наверное, хочешь помыться? Тебе нужна помощь?
Мои глаза невольно округлились.
– Эм… – Марко отвел взгляд. – Тебе, должно быть, больно шевелиться, учитывая раны. Я видел, как тебе пока трудно…
– Сама справлюсь, – перебила я, пока не стало совсем неловко.
Ирриданец кивнул, позвал собачку, охотно подбежавшую к нему по первому зову, и ушел, оставляя меня наедине с ручьем, грязью и форменной одеждой из домика лесничего.
Как только я закончила, над верхушками, вздымая стаи сидящих там птиц, пронеслась одна из преследовавших нас машин. Пока лес надежно укрывал нас густыми кронами, но совсем скоро мы должны были его покинуть. Остаться совершенно беззащитными.
И я подумала: в таком случае совсем неплохо, что Марко пойдет со мной.
Но, по правде говоря, это была не единственная причина, почему мне не хотелось идти к точке сбора одной.
2
Земля кровоточила.
По крайней мере, выглядело это именно так. Стоило лишь слегка придавить одну из зеленоватых пластин растрескавшейся почвы подошвой, и трещины заполняла, поднимаясь, густая красная жижа. Уже только от ее вида к горлу подкатывала тошнота. Воздух был горячим и солоноватым – из-за соляных рифов, начинавшихся в низине за оборванным берегом. Когда-то здесь соприкасалось с землей море, но затем оно высохло.
Я замедлила шаг, пытаясь понять, какие именно чувства вызывает во мне это место. Раньше это был бы неподдельный интерес. Встречая в рейдах всякие аномалии, по возвращении на станцию я обычно поднимала базу учебного центра, пытаясь найти информацию о том, что их спровоцировало. Тщательно вычитывала новостные сводки прошлых лет, выдержки из книг по истории, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Было ли мне интересно теперь, как назывался этот ныне высохший и мертвый изгиб моря?
Нет.
Я испытывала чувство, что обычно посещало меня в Саду Памяти, – смесь грусти и сожаления, тоску по тому, что никогда не произойдет со мной и что никогда со мной не происходило. Моя Земля была выдумкой. Здесь ничего для нас не осталось, хотя долгое время я считала иначе. И не только я.
Рейнджеры… Стервятники на останках мертвого мира. Мародеры на чужих могилах, почему-то считающие, что заколоченные в гробах кости нам что-то должны.
Сэмми подбежала ко мне и негромко гавкнула, напоминая, что нам нельзя задерживаться.
– Иду, – отмахнулась я, не особо надеясь, что она меня поймет. И зачем-то добавила: – Хорошая девочка.
Кажется, если бы человечество делилось на кошатников и собачников, я бы оказалась на стороне последних. Эти несколько недель на Земле позволили мне узнать себя гораздо лучше, чем двадцать лет на станции.
Глупые мысли лезли в голову одна за другой, и, если бы у меня в мозгу существовал специальный механизм, оттесняющий их в угол с огромной табличкой «НЕСВОЕВРЕМЕННО», он бы уже задымился. Пищи для размышлений оказывалось слишком много.
Сэмми фыркнула и, виляя тонким белым хвостом, засеменила к краю обрыва, где от соляных копей поднимался Марко. Он просто решил воспользоваться удачей и, раз уж мы набрели на клочок высохшего моря, собрать немного соли – чтобы добавлять в похлебки для вкуса.
Погоня за нами продолжалась; раз в пару дней мы замечали парящие над горизонтом машины, оставляющие после себя алый, медленно рассеивающийся след.
Ирриданец наконец поднялся на уровень кровоточащей земли, победоносно вздымая руку со сверкнувшим на солнце соляным кристаллом. У него в привычках было часто отвлекаться на мелочи, кажущиеся неважными на общем фоне. Это раздражало и в то же время делало его… многогранным, интересным, прямо как…
Я надавила себе на ребра и охнула от нахлынувшей волны боли. Зато отвлекающий маневр сработал. Мне необходимо быть здесь и сейчас. Не в омуте воспоминаний, горечи и сожалений.
– Только что видела машину, – сказала я поравнявшемуся со мной Марко. Сэмми тявкнула, как будто подтверждая мои слова.
– Идем, – обеспокоенно кивнул ирриданец, замечая наконец алый след от двигателя, слабо подрагивающий на фоне темнеющего неба. – У нас достаточно времени, чтобы добраться до того перешейка, пока не наступила ночь.
Я молча кивнула.
Перешеек на первый взгляд располагался на горизонте.
А времени у нас оставалось – семьдесят девять часов, одиннадцать минут, тридцать четыре секунды. Тридцать три. Тридцать две.
И я очень надеялась, что этого все еще достаточно.
* * *
– Почему они до сих пор нас не засекли? – спросила я Марко одним из вечеров.
Мы сидели у потушенного заблаговременно кострища и пили из пластиковых чашек похлебку из подстреленной птицы и мягких древесных грибов. Даже без соли она была бы совершенно изумительной на вкус.
– Мы не особо и нарываемся. – Ирриданец пожал плечами, а затем хитро (вероятно, хитро) вскинул голову и посмотрел на меня. В его глазах отражались первые звезды, это было видно даже на расстоянии. – А еще они вряд ли используют сканеры и прочие устройства, видимые для радаров… Хочешь сказать, ты уже заскучала?
Сэмми чуть поодаль разделывалась с остатками птицы, глухо порыкивая, словно еда могла в любой момент улизнуть. В ее шерсть забились зеленые перья, еще одно настойчиво щекотало ноздри, отчего Сэмми потешно чихала. Я могла бы наблюдать за этим вечно – никогда не думала, что животные могут быть настолько забавными.
– Хочу сказать… – я выдохнула, пряча нос в исходящем от моей чашки аромате, – где ты научился так готовить? Это очень вкусно.
– Вряд ли прямо «очень», – отмахнулся Марко, но тем не менее его губы тронула улыбка. – Вот дома, на удобной кухне, с хорошими ингредиентами и без преследователей за спиной я мог бы приготовить что-то по-настоящему вкусное. А вообще я у робота-повара учился. В детстве родители часто оставляли меня с ним, поняв, что наблюдение за готовкой увлекает их непослушного сына больше, чем содержимое локальной серверной или блестящие микросхемы системы домашней безопасности… – Его улыбка погрустнела.
У Марко был дом. И тоску по дому не спутаешь ни с чем – даже в случае пришельца.
– Правда, – со смешком продолжил он, разбивая паузу, – в итоге большинство приготовленного отправлялось в утиль, а продуктов уходило немерено. Но родители шли на эти жертвы. Когда я вырос, робота забрал к себе. К этому времени модель устарела, родители просто купили себе нового дворецкого с расширенной программой. Больше с его помощью я не готовил, справлялся сам. Но отправить на переработку своего старого друга не смог. В некотором роде… он меня воспитал. Родителям все было некогда.
Я сделала вид, что увлечена вылавливанием гриба из бульона. На самом деле я была несколько поражена всем услышанным. И – о да, мне было что сказать.
У меня тоже был робот. И я тоже была к нему очень привязана.
Не такой полезный, как твой, всего лишь сборщик экземпляров на магнитном двигателе. Двенадцатой модели. МСЭ-12.
Я называла его Сэмми.
…и он был первым, кто не пережил со мной этот путь.
Да. Вот поэтому я сказала совсем не то, что сначала хотела.
– В одном из павших государств роботы взбесились и взяли под контроль целый город. Кто-то забыл обновить ограничители на механизм самообучения – и все вылилось в массовое кровопролитие. Слаженное, взвешенное, логически обоснованное доводами искусственного интеллекта. Город закрыли на карантин. Весь мир переругался о том, что это на самом деле было: заговор мирового правительства, трагическая ошибка, террористическая атака? Я не помню, к какому официальному мнению они пришли. Жертв было много.
Судя по взгляду Марко, несколько растерянному и недоуменному, это все-таки был перебор. Информация о жуткой трагедии – такой себе ответ на воспоминания о детстве.
– Прости, – быстро проговорила я. – Меня немного занесло. А я просто хотела сказать, что ты отлично готовишь.
Ирриданец хмыкнул.
– Когда мы достигнем пункта назначения и твои друзья будут решать, как меня убить, обязательно об этом упомяни. Чтобы все услышали.
– Ха. Не уверена, что тебе правда хотелось бы готовить на семь тысяч резидентов Четвертой. Каждый день… – Хотя лично мне было бы любопытно поесть и нормальную еду от ирриданского шефа. – Кроме того, тебе ведь нужно домой. Отменять рабство в терраполисах, все дела. Забыл?
– Не забыл. – Марко опустил веки; сумерки затемнили пигментный рисунок на них, делая его более четким – и более подходящим для рассматривания. – Придется вам на станции какое-то время обойтись без моих кулинарных шедевров.
Он сокрушенно цокнул языком, и в этот момент я поняла, насколько сильно Марко напоминал мне Касса.
* * *
Приподняв плотную ткань толстовки, я придирчиво осмотрела свое туловище, за последние несколько дней сменивший не один оттенок. Синий плавно растворялся в черном, который затем лишь слегка посветлел, но до желтоватых пятнышек, обозначающих, что ткани регенерируют в полную мощь, было еще долго.
Тем не менее я уже меньше напоминала себе отбивную, по крайней мере, по ощущениям. На тело под толстовкой смотреть было еще жутко: особенно пугали все те же синяки, растекшиеся по ребрам, – память о мертвой хватке Равника. На бледной коже они напоминали кляксы принтерной краски. Ощупав пострадавшую кожу, я обнаружила, что с правой стороны реберная клетка кажется куда крепче и надежней, чем слева. Второе снизу ребрышко оказалось чуть податливее, чем ожидаешь от естественной брони, защищающей внутренние органы от твоих неудач, и податливость сопровождалась резкими, но вполне терпимыми, уколами боли. К счастью, это была скорее трещина, чем перелом.
К счастью.
Я горько усмехнулась этой мысли. Как же за этот короткий промежуток времени снизились мои прежние планки.
Плечо тоже вроде бы заживало.
Первые дни, только отойдя от Хенкана, я параноила, что в рану все-таки попала кровь ирриданца с того злосчастного ножа, и ждала, когда же инфекция проявит себя опухолью или вытекающим из-под свежей корки гноем. Но становилось только лучше – Лиам сделал все, чтобы избавить меня от таких последствий.
Лучший прощальный подарок…
Хотя, кажется, я бы и целой руки не пожалела, если бы ее можно было обменять на него – живого и рядом. Руку всегда можно заменить на синтетическую. Лиам такой был один.
Я прикрыла глаза, которые вдруг стали слишком чувствительны к солнцу, а затем собралась и перебинтовала плечо.
С края скалы, где мы с Марко и Сэмми остановились для сна, открывался вид на широкую долину. Пустынную, если не считать сухих колючих кустарников, нескольких тонких речек, замысловато переплетающихся и огибающих крупные валуны, и десятков очень странных деревьев. Гладкие стволы какого-то совсем уж неподходящего для древесной коры сочно-зеленого цвета увенчивались белой, отдаленно напоминающей грибную шляпкой, которая в свою очередь, была утыкана полупрозрачными ветками с пушистым «оперением» на концах.
Самым странным было то, что я явно уже где-то видела эти творения природы. Еще до того как оказалась на Земле. Минут через десять напряженных раздумий я наконец поняла. Это были одуванчики. Правда, на моей памяти одуванчики были крошечными цветочками с большим количеством фаз цветения, а не двадцатиметровыми громадинами.
Подбежавшая Сэмми, радостно виляя хвостом, положила рядом со мной обслюнявленный камень. Я поощрительно потрепала ее по белому загривку, хотя никакого практического применения ее добыче не видела. Справа от меня присел подошедший следом Марко, и я тут же спросила, как будто ждала этого момента весь вечер:
– Зачем тебе идти со мной? Кроме этого невероятно глупого аргумента, что так завещал Лиам.
Марко серьезно посмотрел на меня – глаза были непроницаемо-черными.
– Никогда не видел летающие станции.
– Ты сумасшедший.
– Я любознательный. И на самом деле не вижу причин не пытаться развивать добрососедские отношения между станциями и объединенными городами.
Добрососедские отношения? Раньше я слышала только о войне между ящерицами и людьми, и даже мысли не возникало, что может быть иначе. Отец никогда не одобрял воинственные порывы Ридуса Лэра, но кто знает, мог бы ли он попытаться заключить с ирриданцами мир?
– Думаю, это сложнее, чем тебе представляется, – буркнула я, вспоминая тот вечер на капитанском мостике у отца.
– Я и не воображаю, будто это просто, – возразил Марко, подаваясь вперед. Теперь он тоже созерцал долину гигантских одуванчиков. – Но ведь самое трудное – сделать первый шаг.
– Между первым шагом и результатом порой столетия должны пройти, – покачала головой я. – И, как правило, те, кто этот шаг совершает, умирают быстро и не своей смертью.
Мне показалось, в глазах ирриданца кислотно-зеленым полыхнуло презрение. Я не была уверена – но, возможно, сама бы испытала что-то подобное на его месте.
– Пока среди людей полно эгоистов, я уверен – вы-то не вымрете.
– Я не эгоистка, – вырвалось у меня. – И мне, конечно же, хотелось бы мира во всем мире, свободной Земли для всех и никаких больше бед и катаклизмов. Но…
Он смотрел на меня – внимательно, изучающе; от этого взгляда хотелось спрятаться, но у меня не было выбора. Я не отвела глаз.
– Ты просто не веришь, что достигнуть этого возможно, – скорее заявил, чем спросил ирриданец.
– Я человек, Марко. У меня нет запасного сердца, как у тебя, а срок действия имеющегося истечет лет через шестьдесят при лучшем раскладе. Даже если я вдруг посвящу всю свою жизнь объединению людей и ирриданцев, вряд ли успею добиться чего-то значимого. А если успею – кто гарантирует, что поколения после меня последуют этим же путем, ничего не испортив? Я не уверена в будущем, и это нормально: там, где я выросла, существует только настоящее… – Воздух закончился, и мне пришлось сделать паузу. – И какой смысл в том, чтобы вообще сейчас об этом рассуждать? Ведь у меня даже нет никакой власти. Я никто.
– Это неправда, – улыбнувшись, сказал Марко, но, к счастью, перестал допытываться других ответов.
Я была благодарна – никогда прежде мне не приходилось говорить ни с кем о благоустройстве мира; зачем, если благоустраивать-то, по сути, нечего?
Ну, разве что в шутку.
Но серьезность Марко в этом вопросе не могла полностью скрыться за его ни к чему не обязывающими улыбками, и из-за этого мне было не по себе. Из-за этого на мои и без того саднящие плечи словно наваливалась вся пугающая масштабность проблем человечества, Земли… ирриданцев. И я, не привыкшая заботиться о большем, чем мое место в рейнджерском рейтинге, чувствовала себя от этого крошечной и бессильной, в куда более широком смысле, чем из-за надорванных мышц или незаживших ран.
Тут произошло нечто предсказуемое, но в то же время невероятно странное: усилившийся ветер принялся срывать с верхушек гигантских одуванчиков их полупрозрачные стрелы. Они полетели, плавно переворачиваясь в воздухе, гораздо плавнее, чем подразумевала скорость ветра. Закат поджигал их очертания, словно обводя сияющим золотом нечеткие контуры, и стрелы уносились прочь, чтобы найти себе новое, не слишком кишащее жизнью место и прорасти там новым гигантским цветком.
– Красиво, – выдохнула я, когда первая из сверкающих стрел скрылась из виду. – Погибло море, земля превратилась в черт те что, зато вот одуванчики наконец почувствовали себя так комфортно, что вымахали и… вот. Удивительно, как на таком могильнике еще способно происходить что-то красивое.
– Мне кажется, ты ограничиваешь понятие красоты, – тихо произнес Марко. И следующие слова приглушили шум поднявшегося ветра у меня в ушах: – Ты красивая.
Еще в прошлой жизни я натренировала для таких случаев специальное выражение лица: брови изгибаются, приподнимаясь, уголки губ чуть кривятся, взгляд становится недоверчивым.
Если бы у выражений лица была четкая классификация, это можно было бы смело отнести к «ты давно проверялся на вменяемость?».
Наследие пришло с тех времен, когда новобранцы рейнджерского корпуса дружно шагнули в пубертат, и к вялой травле дочери капитана добавились периодические попытки вытащить ее на свидание. Я уже не помню, какая награда ожидала бы победителя в этом споре.
Но вряд ли Марко с кем-то на что-то поспорил.
– Почему ты сказал это? – прищурилась я.
– Потому что так считаю, – пожал плечами ирриданец, как будто ничего особенного не произошло. – Ты красивая, как для человека. Объективно. Хорошо развита физически, достаточно сильная и гибкая, у тебя дефицит пигмента, отвечающего за твой окрас – а это, если я не ошибаюсь, генетическая редкость. Белая кожа и оранжевые волосы считаются красивыми даже у меня дома. Думаю, там ты сразу же обзавелась бы поклонниками.
– Спасибо за такое объективное мнение… – я помолчала, не зная, куда мне девать полученную информацию, настолько это было неуместно, неконструктивно… но совсем не нужно ли? Недолго думая, я склонила голову набок, пристально разглядывая Марко. – Знаешь… Думаю, для ирриданца ты тоже, хм, достаточно горяч.
Интересно, он понял, что это сарказм? Стоило ли здесь быть саркастической – откуда мне знать, какие из ирриданских страшилищ могут считаться симпатичными? Не обиделся ли он?
Но Марко явно не собирался обижаться. Уголки его губ слегка приподнялись.
– О, – протянул он, окидывая меня довольным взглядом, – ты и не представляешь, насколько.
Мы смотрели друг на друга долгие несколько секунд, молча, не мигая. А затем одновременно рассмеялись. Смех у Марко оказался глубоким и низким, даже приятным; ирриданцы, в конце концов, смеялись так же, как люди.
Я чувствовала себя менее паршиво, чем за весь этот месяц. Возможно, это был мой первый искренний смех за последние несколько лет. Возможно, с учетом всего произошедшего, сейчас я была счастливее, чем долгое время до этого.
И когда понимание сформировалось окончательно, я почувствовала дрожащий холодок, пробежавший у меня по спине.
На девятилетие родители устроили мне праздник. Мама несколько месяцев засиживалась допоздна у себя в отделе, чтобы смоделировать для меня парк аттракционов в зале симуляций.
Парк получился совсем маленьким – тогда суперматерия была исследована гораздо хуже, чем теперь. Но я была неописуемо счастлива любовно выстроенным из простых полигонов батуту, качели и карусели, которая на каждом парном обороте спотыкалась из-за небольшой программной ошибки. Еще у аттракционов были не самые реалистичные текстуры, но в девять лет мой парк казался мне чем-то совершенным. В детстве многие вещи кажутся лучшими, чем они есть.
Тогда я была самой счастливой девочкой на всей Четвертой.
Той же ночью мама погибла – собиралась исправить код, чтобы карусель больше не спотыкалась, но по дороге заскочила проверить, все ли в порядке в отсеке питания.
Все оказалось не в порядке.
С тех пор я всегда настороженно относилась к тому, что делало меня счастливой. Взяла за правило не слишком радоваться своим успехам – чтобы расплата за них не казалась потом слишком болезненной. А в том, что расплата придет, причин сомневаться у меня не было.
Она всегда приходила.
3
Сначала песок поднялся, забиваясь в глаза, в рот, шелестя в волосах и складках ткани. Ветер словно сомкнулся вокруг, чтобы не выпускать нас за пределы закручивающегося спиралью круга. Следом за этим Сэмми тихо, протяжно завыла – и мое сердце упало. Когда она убежала, я только подумала: какая умница.
Животные не пытаются разобраться в причинах, не принимаются анализировать ситуацию и искать оптимальное решение для выхода из нее.
У них все проще: опасность? Беги.
Голод и одиночество? Присоединись вот к тем странным людишкам… и ирриданишкам.
О, нет, они завели туда, где тебе снова угрожает опасность? Беги.
Мне тоже следовало бежать.
Марко с сомнением посмотрел вверх, прикрывая глаза от вездесущего песка; я проследила за его взглядом, стараясь не слишком распахивать веки; ресницы – и то неплохая защита. Небо в пятачке, еще не скрытом от нас пылевой бурей, оказалось совершенно чистым, и никаких машин с ирриданцами над нами не висело.
Когда я в этом убедилась, движение вокруг нас просто… остановилось. Каждая песчинка словно застыла во времени, и ветер тоже застыл, позволяя всей этой массе висеть в воздухе, будто это было чем-то совершенно правильным и естественным. Пространство вокруг нас потемнело, словно налившись кровью.
Марко вдруг сказал что-то на ирриданском – резко, раздосадованно, обращаясь к самому себе. Я решила, что это ирриданские ругательства. Вполне возможно, они означали то же, что секундой до этого в сердцах выпалила я.
– Что делать? – Я провела рукой перед лицом, сметая застывшие песчинки, что тут же осыпались к ногам.
Ирриданец посмотрел на меня и в черноте его глаз на долю секунды загорелось что-то едва ощутимо синее… Почему-то я сразу подумала, что это – цвет отчаяния.
А в следующую секунду меня отшвырнуло ударной волной.
Наверное, в полете я потеряла сознание или просто на мгновение выпала из реальности от шока, – потому что потом я не помнила, как приземлялась. Я пришла в себя, лежа на спине, не представляя, сколько уже прошло времени.
Тело казалось окаменевшим, но, когда я попыталась встать – не сопротивлялось.
Раны вяло напоминали о том, что мне нужно свести к минимуму случайные полеты спиной вперед. Сухая крошка забилась в рот и глаза, вызвав судорожный кашель и слезы, и мне понадобилось около минуты, чтобы привести себя в относительный порядок.
Песок, поднявшийся в воздух, все еще образовывал плотный ореол в двадцати шагах от меня… и где-то там, внутри, оставался Марко.
Надвинув упавший было капюшон, я двинулась в податливую, чуть вибрирующую стену. Как будто у меня не было выбора – пытаться искать ирриданца или уйти прочь, предоставив ему самому справляться с проблемами. О самой возможности этого выбора я даже не подумала. Значит, его и правда не было.
Чем глубже я заходила, тем сложнее оказывалось убирать висящий песок с пути. Поначалу песчинки бессильно падали, стоило мне провести по ним ладонью или просто зацепить плечом, но с каждым шагом попадались все более упрямые. Их можно было только отвести в сторону, что я и делала, но невозможно было не заметить, что они медленно переползают на прежнее место, стоит мне только продвинуться чуть вперед.
Какое-то особое магнитное поле?
Брешь в земном ядре?
Очередная ирриданская аномалия, как белые топи или гигантские одуванчики?..
Я обрадовалась бы любому из этих объяснений, но тогда, обреченно шагающая вперед, бросившая все силы на то, чтобы не дрожать и не ловить ртом еще больше колючего песка, я знала правильный ответ. И когда бесконечная толща у меня на пути наконец начала редеть, проявляя окутанный алым ореолом силуэт, даже не испугалась.
За Марко пришли верта-мутанты.
Я оцепенела – но только на долю секунды, затем, игнорируя страх, скопившийся где-то в солнечном сплетении, достала из-за пояса филис. Пришлось укусить себя за язык, чтобы не чертыхнуться, когда обнаружилось, что пульсирующий свет между металлических лепестков слишком слаб, слишком ненадежен – маленькое странное существо нуждалось в ирриданской крови. Если оно не получит в ближайшее время свою пищу, свет погаснет, лепестки свернутся, застывая, и то, что живет внутри, погрузится в спячку, оставляя меня совершенно беззащитной.
От нервного осознания этого меня отвлекло другое. В ноздри ударил запах разложения, сладковато-гнилостный, терпкий, от него почти мгновенно затошнило. Стараясь дышать ртом через прижатую к губам ткань, я продвинулась чуть вперед, пытаясь понять, что происходит. И когда наконец опаленная алым заревом фигура обрела черты…
Нет.
Нет, это же…
Это же невозможно.
Отделяемый лишь подвешенной в воздухе россыпью песчинок, чуть пошатываясь в алом мерцании, на меня глядел Равник.
Я отступила назад, сдавленно охнув, чувствуя, что еще немного, и разом ослабевшие ноги откажутся меня держать. Закружилась голова.
Лиам же убил его…
Но ошибки быть не могло.
На меня слепо смотрели знакомые белые глаза – из них по щекам, поросшим крошечными костяными бутончиками, беспрестанно текла кровь. Только это заставило меня взять себя в руки и обратить внимание, что на шее Равника остался глубокий, неровный росчерк от ножа. Переведя взгляд выше, я увидела огромную рану на темечке мутанта – и погруженный в эту рану обломок наращенной кости.
Значит, Лиам все-таки убил его.
Сомнений не осталось – Равник был мертв, окончательно и бесповоротно. Но почти физически ощущаемые волны красной энергии, исходя от него, каким-то образом дарили мутанту иллюзию жизни, держали его на ногах, заставляли эти ужасные шипы прорастать с каждой секундой все сильнее.
Эйса, догадалась я, и почувствовала, как по спине стекает холодная капля. К несчастью, других объяснений не существовало. Алые всполохи, окружающие грузную фигуру Равника, – ее воплощенная вертой больная фантазия. Вот как Эйса приволокла Равника сюда. Решила, что сгодится в охоте на беглецов.
В этот момент мутант поднял голову, словно действительно мог увидеть меня, – он не мог, но я вздрогнула. Песчинки с густым шорохом сыпались под ноги. Из-за шума я не могла сосредоточиться и понять: а настолько ли он мертв, как мне хочется в это верить? Не трещит ли по швам моя теория о том, что это Эйса управляет своей дохлой марионеткой? Потому что…
Низкое рычание вырвалось из оскаленной пасти вместе с мелкими кровяными сгустками, и Равник шагнул ко мне. Его движение было нечетким – словно кто-то запустил достаточно неуклюжий прототип робота, физически не способный воплотить ожидания правильно. Он ударил, сметая песок своей вывернутой оглоблей, – но гораздо левее, чем нужно.
Я легко увернулась и смотрела уже, как с треском ломаются выросшие внахлест шипы из его плеч и ребер. После этого Равник замер, опуская мертвый взгляд вниз, не иначе как в ожидании, пока Эйса вновь не потянет за алые нити. Но этого не происходило. Видимо, она была слишком занята чем-то другим, раз двигать свою даже в смерти опасную марионетку лишний раз избегала. Чем-то другим – или кем-то?
Черт!
Марко, я совсем забыла о Марко! А он ведь, скорее всего, там, на другом конце алого луча, с Эйсой. В груди разлился липкий страх – опоздать, подвести, в очередной раз провалиться.
Я забыла о Равнике и принялась отчаянно работать руками, разводя чертов песок и двигаясь по красному следу. Сыпучая крошка давно заполнила широкий капюшон и засыпалась за шиворот, но мне даже в голову не пришло остановиться и вытряхнуть ее, пока еще была такая возможность.
В висках пульсировало лишь одно. Нужно найти Эйсу. Нужно уничтожить Эйсу.
Я перевела взгляд на филис, все еще зажатый в так контрастирующей с его черненой поверхностью белой ладони. Оправдывая мои худшие опасения, он затухал.
Остановившись, я обернулась туда, где, безвольно опираясь на воткнутые в землю шипы, стоял искалеченный силуэт. Мысль о том, чтобы попытаться добыть кровь Равника, вызывала отторжение.
Он мертв уже неделю, значит, кровь давно свернулась. И даже если филис настолько неприхотлив в еде, черт, я не уверена, что хочу кормить его чем-то, содержащим верту. Это может привести еще к худшим последствиям, чем… чем, например, кровь человека?
Еще через несколько шагов я подобрала знакомый красный кубик – один из стазисных генераторов Марко. Наверное, выронил, когда первый луч ударил по нам, разбрасывая в разные стороны. Скорее интуитивно, чем осмысленно, я поместила кубик в сердцевину одного из подрагивающих лепестков филиса, на его «дуле». Лепестки сомкнулись, поглощая кубик, затягивая куда-то в пульсирующее нутро существа.
Короткая вспышка в нескольких метрах заставила меня ускориться.
Черт бы побрал все инопланетные технологии.
Песчинки, висящие в воздухе, казались раскаленными.
Сначала я увидела Эйсу. Тонкий вытянутый силуэт купался в клубящихся алых волнах в метре над землей, удлиненные, но изящные руки раскинулись в стороны, словно ей нужно было держать равновесие для столь безмятежного парения. Щупальца порожденной вертой энергии окружали мутантку, лениво шевелясь. Одно тянулось назад, прикрепленное к трупу Равника, еще два обвили ноги Марко, принуждая его оставаться на коленях и глядеть на Эйсу снизу вверх. Я не видела его глаз с этого расстояния, но знала, что в них отражается не страх, а бесконечное презрение.
Не замечающая меня мутантка продолжала говорить с Марко на ирриданском – спокойно, чуть насмешливо, но понять суть мне все равно было не дано. А когда через мгновение еще одна горящая алая лента принялась затягиваться вокруг шеи ирриданца, это уже стало неинтересно.
Игла вошла в запястье почти на половину своей длины, но я даже не почувствовала боли, поглощенная неожиданностью и рискованностью этого решения. Филис пил кровь – жадно, быстро, как будто для него не существовало ничего вкуснее и желаннее; происходящее теперь разительно отличалось от того, как он принимал капельки крови с проколотых пальцев Марко – чинно, не торопясь, словно делая одолжение. Сейчас маленький монстр, обвивший мою руку своими тонкими лапками, насыщался – впервые за долгое время голодовки. И с каждой секундой тяжелые выдохи из-под громады его панциря становились все прерывистей.
Пожалуйста, только не взорвись у меня в руках.
Вряд ли он прочел мои мысли, но игла почти сразу втянулась обратно. Отъевшийся и разом потяжелевший, филис повис на моей руке, и яркие красные всполохи между его лепестков стали кислотно-фиолетовыми.
Кровь стучала в ушах, пока я беззвучно приближалась к Эйсе со спины, нацелив на нее словно закипающее изнутри оружие. Я не могла сказать, насколько бесшумны мои шаги – смешавшийся со страхом адреналин при виде этой ровной спины, этих демонических рогов, венчавших изящную голову мутантки, – не позволял мне понять степень риска в том, что я пыталась сделать.
Она обернулась. Ее глаза сверкнули чистым золотом, а тонкие губы разошлись, демонстрируя два ряда ослепительно белых клыков.
– Что ты делаешь? – глухо простонал Марко. – Бе…
Его голос оборвался – алое щупальце перекрыло ирриданцу кислород.
И произошло кое-что еще.
Появившаяся из ниоткуда Сэмми прыжком влетела в Эйсу, зубами вцепляясь ей в предплечье. Мутантка взвизгнула – для меня этот звук прозвучал неожиданно, столько в нем было оголенной боли, – но затем, конечно, отшвырнула щенка, словно тот не представлял для нее никакой проблемы. Но, прежде чем Сэмми, скуля, ударилась о землю, я оказалась близко и наставила на Эйсу филис.
Ее глаза широко распахнулись: горящее золото и черные дыры, бесконечное движение микроскопических звезд, которое следовало прервать. Она поняла, что сейчас произойдет, еще раньше меня; уголки ее губ вновь взметнулись вверх, в тонкой груди забурлил, рождаясь, яростный вопль… До меня донеслись только первые его звуки, потому что слух в эти минуты притупился – тем самым позволяя проникнуться открывшимися гранями другого чувства.
Это было умиротворение. Захлестывающее, бесконечное, лишающее возможности мыслить, ни на что не похожее ощущение, в основе которого лежало понимание: то, что сейчас произойдет, – неизбежно.
– Прощай, тварь, – сказала я, завороженная мерцанием ее глаз. И не услышала собственных слов.
От крика Эйсы щупальца энергии встрепенулись, выпуская полуживого Марко, отцепляясь от мертвого Равника, – и устремились ко мне, но филис, переполненный моей кровью, среагировал быстрее.
Стазисный камешек с треском сработал, но мощь выстрела снесла сгенерированный им барьер почти тут же – и мою правую руку обдало горячей волной.
Вспышка ослепила меня, заставляя зажмуриться, но слух обострился. Первым, что я услышала, был заливистый лай перепуганной, но никуда не сбежавшей Сэмми. А затем – шорох. Песок, зависший в воздухе, осыпался обратно. Аномалия ушла вместе со своим источником.
Я упала на колени, обессиленно уронив руки. Правая, где все еще судорожно сжимались остатки разорвавшегося филиса, чувствовалась… отвратительно. Я попыталась открыть глаза, но они отчаянно слезились, не готовые к тому, чтобы снова что-то видеть.
Дымящийся обезглавленный труп Эйсы. Ошметки инопланетного организма, которым я экспериментально пожертвовала. Запеченное мясо, в которое превратилась моя рука.
– Не двигайся, – шепнул Марко, опускаясь на колени рядом.
Мне наконец удалось приоткрыть один глаз. Свет больно полоснул по сетчатке, и я вновь плотно зажмурилась, но защитных слез вроде становилось меньше.
В груди все гудело.
Через несколько безмолвных минут я все-таки смогла увидеть, что песок вернулся к земле, обнажая пустыню, цепь гор и гигантские одуванчики на фоне. За спиной Марко лежало тело Эйсы – мне были видны только ее ноги в красных сапожках.
Марко смотрел на меня – вернее, на мою руку. Я тоже опустила взгляд и мгновенно пожалела об этом. Кожа выглядела как кожура запеченного яблока с уродливыми волдырями. Пальцы шевелились с трудом, и собрать их в кулак представлялось чем-то невозможным. Суставы белели под стянувшейся кожей совсем уж тошнотворно. Я выдохнула, заметив на земле рядом с ирридацем горку желеобразной синей плазмы и обрывки металлических лепестков – все, что осталось от моего филиса.
И решила больше не смотреть.
– Понадобится время, но она восстановится, – сказал Марко, отводя мою покалеченную руку чуть в сторону, – словно догадался, как сильно она начала чесаться, и насколько соблазнительным было желание вцепиться в сочащееся сукровицей мясо ногтями.
– Надо было мне сообразить и стрелять не с ведущей. – Я попыталась встать, но ирриданец не позволил.
Марко меня обнял. Совершенно обессиленная, я прислонилась щекой к его жакету и обнаружила, что ткань на ощупь напоминает мелкие, очень тесно прижатые друг к другу камешки.
Не знаю, сколько времени мы провели так. Знаю только, что оно изменило гораздо больше, чем я могла представить.
* * *
Через трещины в стекле мой таймер показывал оставшееся время. Двадцать три часа и четырнадцать минут. Рано…
Приземлившийся перед нами объект не был поисковым джетом терраполиса или транспортным лифтом Четвертой. В оседающей пыли стоял небольшой разведывательный челнок с блестящей семеркой на корпусе.
Я не знала, что мне чувствовать по этому поводу.
– Это твои люди? – с сомнением спросил Марко, заметив, как я колеблюсь.
– Не знаю. – Озадаченно наморщив лоб, я могла только пожать плечами. Я помнила, какая у Седьмой политика насчет ирриданцев, но черта с два я позволю им сделать что-то с Марко. Даже с одной функционирующей рукой.
И все же, почему Седьмая? Но… это же лучше, чем ничего?
Неужели это правда происходит?.. Я вернусь домой?
Когда пыль, поднятая челноком при посадке, улеглась, дверь отъехала вверх. Из небольшой кабины вылезли двое: темноволосый парень и девушка с очень короткой стрижкой. Я поймала себя на мысли, что в последнее время совершенно отвыкла от того, как выглядят люди.
– Все будет хорошо, – сказала я Марко, шагая вперед. Он кивнул, но промолчал. Сэмми сидела у его ног, с интересом наблюдая за происходящим.
Парень в униформе с нашитой на рукаве семеркой шел чуть впереди спутницы, выглядя при этом куда более уверенно, чем она. Солнце светило из-за его спины, поэтому я не могла сказать, кажется мне или он действительно улыбается. Когда мы почти поравнялись, я заметила, что его лицо недоуменно вытянуто, и смотрит он на Марко.
– Ирриданец со мной, – громко сказала я вместо приветствия, стараясь, чтобы голос звучал максимально жестко. Даже с десяти шагов, разделявших нас, он расслышал.
– Ирриданец? – Голос у незнакомца оказался чуть хрипловатым.
– Ирриданец, – твердо повторила я, не собираясь в качестве уточнения употреблять слово «ящер». И, подумав, добавила: – Собака тоже.
Солнце наконец осталось за его спиной, окутывая темные волосы, достигавшие плеч, тонким ореолом света. Теперь я могла видеть его лицо. И глаза.
Холод прошиб меня насквозь.
Это ощущение было не новым – просто забытым, спрятанным на задворках памяти. Примерно то же я почувствовала несколько лет назад на построении, когда Айроуз представляла нам новеньких, временно переведенных с другой станции. Тогда он, не прекращая доброжелательно улыбаться, обвел взглядом первый ряд новобранцев-рейнджеров – и остановил его на мне. Уже тогда это было похоже на то, что моя жизнь больше никогда не станет прежней.
И пусть сейчас незнакомого в нем было больше, чем когда-либо, это было глупо отрицать.
На челноке Седьмой за мной прилетел Касс.
Дверь в комнату с управлением симуляцией оказалась не заперта, и недолго думая я зашла.
– Все в порядке? У меня программа не запускается, может, нужна какая-то?..
Я осеклась на полуслове, увидев то, чего не ожидала. Касс поднял на меня взгляд, и я обратила внимание на костяшки его пальцев – темные пятнышки стесанной кожи и выступившей крови. В полутьме они казались совсем черными. На полу у мысков его ботинок лежал рейнджерский жетон – оранжевый, кого-то из моей группы. А еще – в каплях крови белело нечто, в чем я не сразу узнала человеческий зуб.
– Это не мой, – заметив, как изменилось мое лицо, сказал Касс.
– Что здесь произошло? – нахмурилась я, на самом деле примерно представляя, кому принадлежал этот жетон. И, вероятно, кому принадлежал зуб – тоже. Больше смущало то, как они оказались на полу; догадки казались слишком сюрреалистичными, чтобы я могла так просто в них поверить.
– Ты догадываешься, – безошибочно угадал Касс, склонив голову набок. – Насколько я понял из их разговора, они не впервые это делали. Суперматерия – не игрушка, наложение нескольких скриптов может вылиться во что угодно. Если суперматерия перегрузится и выйдет за сдерживающий контур, ты, вероятнее всего, погибнешь. Послушай, – Касс вздохнул и каким-то безумно завораживающим жестом откинул со лба светлые волосы. – У меня дома над одной девочкой тоже так подшутили: решили, что будет забавно, если лаве присвоить текстуру снега. Оказалось… не очень забавно. Нельзя позволять кучке местных идиотов портить твои симуляции. По крайней мере, пока ты точно не уверена в своем бессмертии.
Конечно, я знала, что мои однокурсники порой любят подкупить дежурного и попытаться сделать мое пребывание в рейнджерском корпусе еще отвратительнее. Но до сих пор все «улучшенные» симуляции я проходила без травм. И черта с два у них получится меня запугать.
– Это не твое дело, – шепотом сказала я, боясь, что, если произнесу в полный голос, получится слишком неубедительно.
– Теперь, – Касс продемонстрировал сбитые в кровь костяшки, – мое. Так почему ты на них никогда не жаловалась?
– Мой отец капитан, – выпалила я, совершенно не ожидавшая от себя такой готовности поделиться. – Если буду жаловаться, это все усугубит. Я не хочу, чтобы они думали, будто могут задеть меня, потому что это не так. И я не буду бегать к отцу из-за каждого придурка. У меня есть репутация. У меня есть принципы.
– Мне по душе твои принципы, – кивнул Касс. – Но у меня они тоже есть. С сегодняшнего дня они больше не попытаются причинить тебе вред.
Он скрепил это странное обещание улыбкой; кровь из рассеченной губы влажно сверкнула в полумраке.
– А тебе что со всего этого? – понуро спросила я, видя что-то унизительное в том, что рейнджер с другой станции принимает в моих проблемах больше участия, чем родной отец.
– Я… как это называется… – Касс пощелкал пальцами в воздухе, сосредоточенно выискивая правильное выражение. – Я положил на тебя глаз.
В этой небольшой комнатке с управлением вдруг стало как-то непостижимо жарко.
– Так давно уже не говорят, – буркнула я, чувствуя, как от разогретого воздуха занимается мое лицо. К счастью, в полумраке этого было не разглядеть.
– Ну… – Касс машинально лизнул одну из кровоточащих костяшек и чуть поморщился, а затем вновь взглянул на меня смеющимися темными глазами. – Идею ты поняла.
И, лихо подмигнув, он вышел, оставляя меня наедине с безумно колотящимся сердцем.
