На практике, хотя и не в фантазиях римлян, империя первых двух столетий новой эры уже в меньшей степени представляла собой поле сражений за новые земли, а все больше – поле мирной деятельности, такой как управление, поддержание порядка и налогообложение. Сципион Эмилиан и Муммий немало удивились бы, увидев, что города, которые они разрушили в 146 г. до н. э. – Карфаген и Коринф, – были восстановлены по инициативе Юлия Цезаря и там поселили ветеранов, а к концу I в. н. э. это были уже знаменитые и процветающие города совершенно нового римского мира.

Это явилось результатом не какого-то имперского грандиозного плана, а процесса постепенных изменений, незаметных подвижек и согласований. Насколько известно, даже при императорах едва ли сложилась генеральная линия развития империи или всеобъемлющая стратегия военного контроля. Рекомендация Августа воздержаться от дальнейшего разрастания империи была необычным примером планирования такого рода. Отдельные большие проекты, как, например, вал Адриана, конечно, замышлялись на верхнем уровне власти, но в основном императоры действовали, подобно Траяну в Вифинии: решали проблемы по мере их поступления. Император действительно представлял собой новый ярус властной пирамиды, но и его роль была чаще всего реактивной, чем проактивной; он не был стратегом и не составлял долгосрочных планов. Другими словами, Плиний не был беспокойным холериком, дергавшим начальника по пустякам, как порой кажется современному читателю. Он следовал логике римской системы управления империей, при которой подчиненный никогда не получал указаний, пока не испрашивал их сам.

Насколько наместники в провинциях первых двух столетий новой эры были лучше или справедливее своих предшественников последнего века Республики, зависело всецело от личности и местности. Хочется, конечно, сравнить прилежного Плиния с Цицероном или, ради контраста, с вымогателем Верресом и сделать на основе не вполне репрезентативной (или искаженной) выборки вывод о колоссальных улучшениях. Постепенно уходили в прошлое крупные компании сборщиков податей, в чьих интересах было побольше содрать с провинциалов. Система оставалась смешанной, и откупщики-публиканы продолжали играть важную роль, но значительную часть налогов собирали местные общины, что было наиболее дешевым вариантом налогообложения. Во многих провинциях к тому же назначались императором специальные финансовые управляющие или прокураторы (procurator), которые заведовали казенным имуществом и следили за сбором податей. При наместнике состоял штат из рабов и отпущенников императора (так называемой familia Caesaris), которому поручалось присматривать за действиями наместника, и нередки были случаи доноса в Рим. Одним словом, стиль управления на местах различался очень заметно.

Судебные разбирательства о вымогательстве и злоупотреблениях в провинциях продолжались, что могло свидетельствовать как о постоянном несоблюдении закона, так и его успешном применении. Повседневная эксплуатация провинциалов в разнообразных формах воспринималась как нечто естественное. Император Тиберий подытожил этические принципы римского правления, комментируя чрезмерные налоги в провинции: «Хороший пастух стрижет своих овец, но не сдирает с них шкуру» (эту фразу приводит в жизнеописании Тиберия Светоний). Ни у кого не вызывало сомнений, что объемы «состриженной шерсти» должны оставаться постоянными. Немалой проблемой для государства была доставка в провинцию и размещение наместников со штатом. Казенного транспорта для этого не имелось. Предполагалось, что курьеры, доставлявшие почту в Рим, а также наместники, перемещавшиеся из города в город, реквизируют транспорт на месте: лошадей, мулов и колесницы. Хозяева за наем платили гроши, но у местных не было выбора, им приходилось предоставлять начальству все необходимое. Неудивительно, что множество людей вокруг наместника пользовались такими возможностями, экономя на дорожных расходах. Плиний снабдил жену «подорожной», позволявшей ей за счет провинциалов вернуться в Италию на похороны деда. Плинию затем пришлось признаться Траяну в таком злоупотреблении, но тем не менее он воспользовался известной практикой.

Новый метод назначения наместников, предположительно, открывал путь более ответственным кандидатам. Прямо или косвенно, теперь назначение зависело лично от императора и не было результатом причудливого сочетания жребия и крючкотворства сената. Однако выбор императора не всегда определялся способностями кандидата или интересами провинциалов. Если Траян действительно хотел получить внимательного управляющего для решения местных проблем в Вифинии, то в лице Плиния он нашел нужного человека. Но известна шутка, а возможно, и быль, про Нерона, который назначил своего друга Марка Сальвия Отона, товарища по многим авантюрам, наместником в Лузитанию (современная Португалия и часть Испании), исключительно с целью удалить его из Рима и завладеть его женой Поппеей. Даже при менее экстравагантных обстоятельствах нет сведений о том, чтобы проводилась подготовка кандидата или инструктаж наместника, кроме каких-то поручений (mandata) императора. Можно только гадать, как справлялся новый правитель, принявший какую-нибудь отдаленную северную провинцию, где он никогда прежде не был, язык ее народов не понимал, о странных традициях знал только понаслышке и ни с кем не был знаком, кроме назначенного ранее и недоверчивого к новичку прокуратора. И это испытание затягивалось не менее чем на пять лет. С точки зрения нового наместника, бедолага отправлялся в открытый космос.

При таком мягком контроле императора за деятельностью наместников римляне едва ли предпринимали попытки навязывать собственные культурные нормы или искоренять местные традиции. Правда, они постарались извести друидов в Британии. Рассказы о человеческих жертвоприношениях друидов, вероятно, были сильно преувеличены, к тому же эта практика не была совсем чужда Риму. Однако римские власти не потерпели подобные обряды странных иноземных жрецов. Особая история вышла с христианами, но оба эти примера были, пожалуй, исключениями. А так восточная половина империи продолжала пользоваться греческим языком, не переходя на латынь. Местные календари не были приведены в соответствие с римским, только изредка сверялись с праздничными датами императора и империи. Перемещаясь по империи, путник не только пересекал часовые пояса в современном смысле, но и сталкивался с разными системами исчисления дат и часов (остается загадкой, как они вели дневники). Местные традиции ярко проявлялись везде: от одежды (штаны или греческий плащ) до религии. Это был мир, наполненный богами и празднествами, необычайно разнообразный, чем больше невероятных подробностей, тем казалось лучше. Змея-оракул с человеческой головой не выглядит так уж странно на фоне египетского Анубиса с головой шакала и телом человека или так называемой Сирийской богини, также сатирически описанной Лукианом, в святилище которой по особым празднествам люди карабкались на гигантские каменные фаллосы.

Римляне не стремились внедрять в провинциях свои нормы. Но даже если бы они поставили себе такую цель, им бы не хватило человеческих ресурсов ее реализовать. По некоторым оценкам, во всей империи одномоментно могло быть не более 200 высших руководящих чиновников плюс несколько тысяч рабов императора, и они каким-то образом управляли провинциями с 50 млн жителей. Плиний упоминает лишь двух должностных лиц – легата (legatus) и прокуратора (procurator). Как же они справлялись?

Один из ответов – армия. Уже при Августе солдат стали массово набирать за пределами Италии (Римскую империю фактически охраняли провинциалы), базировались они все ближе к границам римского мира (подальше от Рима, по августовской модели) и все больше вовлекались в административные и пограничные работы. Это ярко иллюстрируют письма и документы, найденные в течение последних 40 лет во время раскопок небольшой военной базы в Виндоланде, к югу от Адрианова вала, где расположилось одно подразделение римского гарнизона, обслуживавшего стену. Изначально надписи были процарапаны в воске, но сейчас видны, хотя и не очень четко, следы букв на деревянных табличках. Датируются таблички началом II в. Эти послания примерно соответствуют по времени переписке Плиния и Траяна, но происходят с другого края римского мира.

Судя по найденным документам, жизнь в римских казармах отличалась от наших привычных представлений о сугубо мужском сильно военизированном режиме. Упоминаются вооруженные схватки с местными, нередки пренебрежительные замечания о «туземцах». Подобно Траяну, отметившему, что «гречата обожают гимнасии», некий солдат, служивший на стене, описал, как «британчики [Brittunculi, снисходительно-пренебрежительная] метали копья, не оседлав коней». Но самыми интересными оказались каждодневные семейные и хозяйственные подробности Виндоланды. Одно письмо содержит приглашение подруги на день рождения жены командира форта. Несмотря на официальный запрет на женитьбу во время действительной службы, раскопки обнаружили большое количество женской и детской кожаной обуви, что выдает присутствие в гарнизоне семей. Безусловно, обувь не может рассказать, что здесь делала ее хозяйка, и насколько прочно она тут обосновалась. Однако, судя по всему, семейная жизнь была нормой.

Не менее красноречивым стало своего рода «донесение о численности личного состава» – список солдат на базе и на дежурстве. Более половины из 752 отсутствовали или были не пригодны для работы. Из них 337 были в соседнем форте, 31 был болен (воспаление глаз оказалось более серьезной проблемой, чем ранения), и около 100 были заняты другими обязанностями: 46 солдат находилось в 500 км от базы в Лондоне в личной охране наместника; один или несколько военнослужащих были прикреплены к неустановленному «посту», и несколько центурионов («сержантов») отправились по делам в различные части страны. Эта картина вполне соответствует той, что беспокоила Траяна, о чем он писал Плинию: слишком много солдат заняты были посторонними делами и отсутствовали в своих подразделениях.

Другой ответ на вопрос о том, как римляне справлялись, – это города, большие и маленькие, разбросанные по всей империи, основанные римлянами или ими поддерживавшиеся. Местное население, проживавшее в этих городах, играло значительную роль в управлении империей. Город («полис») был ключевой структурой Греции и Востока задолго до появления там римлян, и это положение сохранялось зачастую благодаря ощутимому вливанию римских денег. Император Адриан, например, финансировал грандиозные строительные проекты в Афинах. Другая ситуация сложилась на севере и западе империи: римляне строили там города с нуля, по римской модели, и это радикально меняло провинциальный ландшафт, демонстрируя влияние римского завоевания.

Именно этим армия Августа и занималась в Вальдгирме, пока император не скомандовал отступать. Многие города современной Британии, включая Лондон, возникли по воле и по плану римлян. Выбор для одних был более удачен, чем для других. Печальная судьба ожидала открытый бассейн в средиземноморском стиле при римских банях в Вириконии (современном Роксетере около англо-уэльской границы). Он не пережил морозные зимы и вскоре превратился в городскую свалку. Привычки городского образа жизни с трудом укоренялись среди большинства населения, которое продолжало, как и прежде, обитать в сельской местности. Однако на Западе, равно как и на Востоке, образовалась сеть в той или иной степени саморегулирующихся городов, что являлось достижением системы управления в Римской империи. Только когда что-то с очевидностью шло не так, требовалось вмешательство извне, подобное деятельности Плиния. Полным ходом шла невиданная доселе урбанизация населения.

Провинциальные, или коренные, элиты жили в этих городах и играли роль важнейших посредников между римским наместником с его мизерным штатом и всем остальным населением провинции. Именно с их помощью собирались основные налоги и худо-бедно обеспечивалась лояльность к власти или, по крайней мере, отсутствие серьезных проблем. Можно предположить, что именно представители местных элит встречали очередного наместника и помогали ему совершать первые шаги на новом поприще. Детали подобных приготовлений и встреч могли быть совершенно разными в разных частях империи. Литературные салоны в Афинах мало имели общего с пивными римского Колчестера. Но по всей империи сквозь все многообразие проступала одна закономерность: существовавшая доримская иерархия преобразовывалась в иерархию, служившую интересам Рима, и власть местных лидеров стала поддерживать структуру римского правления.

92. Эта надпись I в. из Чичестера, Южная Англия, содержит посвящение храма Нептуна и Минервы «во имя благоденствия императорского дома» (буквально «божественного дома»). Храм был воздвигнут во время правления Тиберия Клавдия Тогидубнуса; здесь его имя восстановлено как Когидубнус, но это едва ли правильно

В Британии местный правитель по имени Тогидубнус служит классическим примером. Он держал сторону римлян, когда армия Клавдия вторглась в Британию в 43 г. Какой бы сельской и удаленной страной ни была Британия, между местной аристократией и материковой Европой существовали контакты, по крайней мере, со времен похода Цезаря в 50-х гг. до н. э. Тогидубнус мог быть или не быть владельцем огромной виллы около Чичестера, теперь широко известной как римский дворец в Фишбурне, – тут ученые пока лишь высказывают догадки, зато доподлинно известно, что ему было пожаловано римское гражданство и римское имя Тиберий Клавдий Тогидубнус. И есть свидетельства о том, что он служил опорой римской власти в областях новой провинции, где удалось установить мир.

В том, что изначально стояло за этой системой управления, было по крайней мере столько же практической необходимости, сколько и идеологии. Римлян было слишком мало, чтобы обеспечить достаточное присутствие их также и за пределами зон военных действий. Особенностью имперского режима стало возраставшее взаимодействие с элитами покоренных народов. Те, в свою очередь, все больше осознавали свои связанные с римлянами интересы, как культурные, так и политические. Им все больше нравилось принимать участие в римском проекте на своих условиях. Самые успешные представители элиты получали римское гражданство, а затем и должности в центральном правительстве. И для этих людей и их семей взаимодействие с римской властью было опытом становления римлянами.