Убийство Гая – особо кровавый случай смены режима, но вообще передача императорской власти в Риме часто сопровождалась убийствами. Несмотря на впечатляющий показатель живучести императоров (14 правителей за почти два столетия – одно из свидетельств стабильности), момент передачи власти всегда был отягощен насилием и сопровождался обвинениями в измене. В 79 г. Веспасиан оказался единственным цезарем из первых двух династий, смерть которого не вызвала подозрений. Гай, Нерон и Домициан умерли, очевидно, насильственной смертью. Кончина всех остальных сопровождалась слухами об убийстве. Менялись имена, даты и детали, но сюжет оставался неизменным. Говорили, что Ливия отравила Августа, чтобы облегчить путь Тиберия к трону; широко распространилось убеждение, что Тиберия отравили или задушили, чтобы освободить место для Гая; предполагалось, что Агриппина отправила на тот свет своего мужа Клавдия с помощью каких-то ядовитых грибов в успешной попытке сделать императором своего сына Нерона; а некоторые заявляли, что Домициан приложил руку к безвременной кончине Тита, что идет вразрез с благочестивой версией Талмуда, который сообщает, что после того, как Тит разрушил иерусалимский храм, ему в нос залетела мошка и постепенно проела его мозги.

Многие из этих рассказов наверняка полная выдумка. Нелегко поверить в то, что престарелая Ливия тщательно намазала ядом инжир прямо на дереве, а затем хитростью заманила мужа его съесть. Смысл этих рассказов в том, что переход власти почти никогда не совершался без борьбы или жертвы. Эта модель восходит в том числе и к мифам о первых царях: они правили долго, но только двое из семи умерли своей смертью. Почему преемство было столь трудно организовать? И какое решение нашли римляне?

Первый Август намеревался сделать единовластие постоянным и сохранить власть в рамках семьи. Но череда смертей среди тех, кто был обозначен как наследник, а также отсутствие сыновей от брака с Ливией подорвали его планы. Престолонаследие в рамках первой династии никогда не обходилось без трений, поскольку сталкивались претензии на трон разных членов клана Юлиев-Клавдиев. Но проблемы этим не ограничивались, и они бы не исчезли даже в том случае, если бы императорская пара произвела на свет полдюжины здоровых мальчиков.

Август пытался заново изобрести систему династического преемства на фоне нечетких римских правил наследования статуса и собственности. По сути в римском праве не было презумпции, что старший сын обязательно является единственным или главным наследником. Стандартная европейская практика первородства служит безотказным механизмом, устраняя всякие сомнения по поводу того, кому достанется власть, однако, поскольку порядок рождения становится единственным критерием, появляется риск, что на престоле окажется совершенно неподходящий кандидат. В Риме старший сын императора обладал некоторым преимуществом в вопросе наследования роли отца, но не более того. В притязании на власть также помогали закулисные маневры, поддержка ключевых заинтересованных групп и заранее созданное путем тщательных манипуляций общественным мнением реноме. Также для успеха желательно было оказаться в нужное время в нужном месте. Единственный надежный способ гарантировать мирный переход власти – обеспечить, чтобы новый император оказался на месте и подхватил перстень Августа с последним дыханием старого императора, без малейшей заминки. Это понимали и распространители слухов: большинство наветов об отравлении в династии Юлиев-Клавдиев представляют убийство не как часть заговора по возведению на трон нового кандидата, а как попытку подгадать удобный момент, чтобы гарантировать плавный переход власти к тому, кто и так уже был предполагаемым кандидатом.

Неопределенность по поводу того, какие притязания на престол считать основательными, также объясняет особо зловещую атмосферу императорского двора, где опасность, казалось, подстерегала на каждом дереве среди спелых плодов и царила такая подозрительность, что, по рассказам, Домициан приказал выложить стены дворца отполированным камнем, чтобы как в зеркале видеть все, что происходило за его спиной. Без общепризнанной системы передачи власти каждый родственник считался потенциальным соперником императора или его предположительного наследника, и из этого следовало, что все, находившееся в полутени семьи цезаря, оказывалось под угрозой. Многие сюжеты наверняка содержат больше фантазий, чем фактов; римская элита не была по природе своей как-то особенно жестока или беспощадна, хотя именно такой ее представляют в фильмах и художественной литературе. Беспощадной была лишь основополагающая логика престолонаследия в империи. Это отражено у Тацита, который с характерным для него цинизмом описывает события начала правления Нерона в 54 г. Говоря о гибели Марка Юния Силана Торквата, проконсула Азии, он называет его первой жертвой нового принципата, подразумевая, что затем последовало много других. Он был человеком без амбиций, настолько бесстыдно вялым, объясняет Тацит, что Гай метко окрестил его «золотой овечкой». Но смерть его была неизбежной, и причина очевидна: «Он был праправнуком Августа».

Существовали и альтернативные пути к власти. Один из них – тот самый, который пытался перекрыть первый Август: возвышение с помощью армии. В 41 г. Преторианская гвардия в Риме сыграла решающую роль в возведении Клавдия на трон. В 68 г., снова цитируя Тацита, «разглашенной оказалась тайна, окутывавшая приход принцепса к власти, и выяснилось, что им можно стать не только в Риме». «Не только в Риме» – эвфемизм точной формулы «с помощью легионов в провинциях», поскольку каждого из конкурирующих претендентов на освободившееся от Нерона место поддерживали армейские формирования из разных провинций. Не прошло и 18 месяцев, как восточные легионы посадили на трон Веспасиана, не имевшего кровного родства с Юлиями-Клавдиями. Однако совершенно ясно, что он и его сторонники не считали возможным довольствоваться одной только военной силой для захвата и удержания власти. Несмотря на вполне приземленный имидж, культивируемый Веспасианом позже, в начале правления его притязания на трон подкреплялись многочисленными сообщениями о совершенных им чудесах. В Египте, непосредственно перед провозглашением его императором, он якобы вернул зрение слепому, поплевав ему в глаза, а также исцелил сухорукого, постояв на его руке. В чем бы ни состоял тщательно подстроенный трюк (и как бы странно ни было сходство с одним гораздо более известным чудотворцем I в.), рассказывали, что много лет спустя, уже после смерти Веспасиана, очевидцы клялись в истинности чудесных исцелений.

Преторианцы продолжали оказывать влияние на переход власти; никто не мог бы прижиться на троне, если бы войска в городе активно ему противостояли. Но в период до 192 г. они ни разу не устроили настолько откровенного путча, как в 41 г., и легионы в провинциях больше не сажали на трон императора. Частично причина в том, что с конца I в., после короткого эпизода относительно беспроблемного перехода власти, когда Веспасиану наследовали родные сыновья, был разработан альтернативный способ передачи власти, который, очевидно, помог разрешить некоторые ранее встречавшиеся сложности, а именно усыновление.

Усыновление в Риме никогда не было способом утешить бездетных супругов. Если кто-нибудь хотел завести ребенка, он мог с легкостью найти его в мусорной куче. Среди элиты усыновление использовалось как способ обеспечить передачу статуса и имущества, а также продолжение рода, если не было доживших до взрослого возраста сыновей. Усыновляли чаще всего юношей или подающих надежды подростков, а не младенцев, в которых не было смысла вкладываться из-за высокого риска их ранней смерти. Например, именно так стал Сципионом друг Полибия и покоритель Карфагена (146 г. до н. э.) Сципион Эмилиан, родной сын известного римского полководца Эмилия Павла.

Вовсе не удивительно, что, подобно другим аристократическим семьям, Август и его преемники из династии Юлиев-Клавдиев иногда использовали усыновление, чтобы выделить предпочитаемого наследника из более широкой группы родственников. Поэтому Август усыновил своих внуков, а когда они умерли, поступил так же с родным сыном Ливии Тиберием; подобным образом Клавдий усыновил своего пасынка Нерона. Но с конца I в. появилась новая модель. Когда в 96 г. был убит Домициан, сенат предложил трон пожилому и бездетному Нерве, предполагая, что это беспроигрышный вариант. Между Нервой и Марком Аврелием наследников престола избирали и усыновляли без учета родственных отношений. У некоторых не было никакой связи с текущим властителем ни по крови, ни по браку, или эта связь была отдаленной и сами они происходили из провинции. Траян, первый из таких приемных сыновей, был выходцем из Испании; семьи остальных происходили или оттуда же, или из Галлии. Скорее всего, они не принадлежали к коренным народам, но были потомками ранних римских поселенцев, связавших себя браками с местным населением. Но это можно понимать и как наиболее яркий пример римского «проекта включенности»: император может происходить из имперских провинций.

Эту новую систему, которая действовала бо́льшую часть II в., иногда представляли в качестве значительного изменения идеологии политической власти, чуть ли не как меритократическую революцию. Гай Плиний Цецилий Секунд (теперь называемый Плиний Младший, чтобы отличить его от дяди – Старшего) в своей речи перед императором Траяном оправдывал данную процедуру именно в этом ключе: «Собираясь доверить кому-нибудь одному сенат, римский народ, войска, провинции, надо принимать своего преемника из объятий супруги и искать наследника своей высшей власти только внутри своего собственного дома?.. Тот, кто будет управлять всеми, должен быть избран среди всех». Тацит, также писавший во времена Траяна, вторит Плинию в речи, которую он вкладывает в уста Сервия Сульпиция Гальбы, одного из противоборствующих императоров, кто на краткий миг пришел к власти после смерти Нерона. За несколько дней до смерти пожилой и не имеющий наследников Гальба искал кого-нибудь за пределами семьи для усыновления. Слова Тацита, по всей видимости, оправдывают это решение для 69 г., но на самом деле они сообщают нам о том, какова была практика императорского усыновления в те годы вообще: «При Тиберии, при Гае и при Клавдии, – говорит у него Гальба, – мы представляли собой как бы наследственное достояние одной семьи… Теперь, когда правление Юлиев и Клавдиев кончилось, глава государства будет усыновлять наиболее достойного. Разум не играет никакой роли в том, что человек родился сыном принцепса».

Это прекрасные слова, и они предполагают новую ступень в осмыслении природы власти и личных качеств императора. И на практике иногда система усыновления работала вполне гладко. По смерти Нервы в 98 г. преемство Траяна было настолько неоспоримо, что новый император более года не возвращался в Рим из Германии. Но все же усыновление не было идеальным решением, каким его представляют некоторые античные писатели-оптимисты. Если внимательно читать между строк, становится ясно, что усыновить Траяна Нерву принудили преторианцы (в своей речи Плиний достаточно неуклюже проговаривается, что Траяна старику навязали, и легионы на берегу Рейна, которыми командовал Траян, скорее всего, тоже принимались в расчет при таком решении). А когда 20 лет спустя умер сам Траян, что бы там ни случилось на самом деле, описанные современниками махинации были весьма похожи на обычные для Юлиев-Клавдиев: поползли слухи об отравлении, усыновление Адриана было объявлено лишь в последнюю минуту, и некоторые подозревали Плотину, жену Траяна, в манипуляциях в пользу Адриана, а также в сокрытии смерти до тех пор, пока не было достигнуто необходимое согласие.

Кроме того, несмотря на меритократическую риторику, к усыновлению все же относились как к запасному варианту за неимением лучшего. Когда Адриан написал короткое стихотворение в честь Траяна, он предпочел назвать его потомком Энея, а не сыном Нервы – генеалогическая фантазия, которая, возможно, также намекает на заморское происхождение Траяна. Плиний закончил свою льстивую похвалу Траяну надеждой на то, что в свое время у императора будут сыновья и его преемник все-таки будет «рожден им самим» А когда Марк Аврелий стал первым императором за более чем 70 лет, произведшим на свет сына и наследника, дожившего до взрослого возраста, он уже не предпринимал попыток найти самого подходящего кандидата на должность, и Коммод считался очевидным и единственным наследником, что и привело к катастрофе. Убийство Коммода в 192 г. повлекло за собой вмешательство в политику преторианцев и соперничающих легионов из провинции, и начался очередной виток гражданской войны, которая положила конец августианской модели императорского правления.

Римские императоры и их советники так и не решили проблему престолонаследия. Частично им помешала биология, частично – постоянная неопределенность и отсутствие согласия по вопросу о том, какова наилучшая модель наследования. Преемство всегда зависело от некоего сочетания удачи, импровизации, козней, насилия и секретных сделок. Римская власть была наиболее уязвимой именно в момент передачи из рук в руки.