Два года спустя после возвращения в Рим, в 60 г. до н. э., Помпей с удивлением обнаружил, что сенат еще не успел формально ратифицировать пакет его распоряжений на Востоке, а вместо этого занимался утверждением отдельных его частей. Помпей как всякий римский полководец того времени подыскивал землю, на которой он мог поселить своих ветеранов. Марк Лициний Красс, тот самый, что в конечном счете победил Спартака, самый богатый человек в Риме, незадолго до этого взялся спасти почти обанкротившуюся компанию откупщиков: они внесли слишком большую сумму на торгах за право взимать налоги в Азии, и Красс старался добиться пересмотра залоговой цены. Юлий Цезарь, который из троих в этой группе был наименее опытным и наименее богатым, хотел обеспечить себе должность консула на 59 г. до н. э. и следующее за тем командование армией для большого похода, а не для истребления италийских разбойников, как сулил ему сенат. Взаимная поддержка всем показалась лучшим способом добиться поставленных целей. Итак, заключив абсолютно неофициальную сделку, эти трое объединили ресурсы, власть, связи и амбиции, чтобы заполучить то, чего они хотели в ближайшей перспективе. И в более далекой тоже.

Большинство античных авторов видит здесь очередной рубеж на пути к падению Республики. Поэт Гораций, взиравший на этот рубеж с другой стороны, оказался одним из многих, кто особо выделил 60 г. до н. э., когда в одной из од описывал «времен Метелла распри гражданские», обозначая год согласно традиционной системе римского летоисчисления. Катон Младший – правнук Катона Старшего (с. 246) и один из беспощадных врагов Цезаря – утверждал, что не раздоры между Цезарем и Помпеем ниспровергли Рим, а их дружба. Закулисное улаживание политических процессов в какой-то степени было хуже открытой вражды предыдущих десятилетий. Цицерон остроумно обыграл этот момент, отметив, что в записной книжке Помпея значились не только прошлые консулы, но и будущие.

Это не было таким уж полноценным захватом власти, как намекают перечисленные выше комментаторы. Между членами триумвирата возникали разногласия, проявлялись напряженность и соперничество. Даже если у Помпея и была записная книжка со списком будущих консулов, кого желала видеть на этой должности «тройка», выборный процесс порой брал верх над триумвиратом и приводил к власти совсем других кандидатов. Тем не менее они смогли провернуть свой план. Цезарь был избран консулом на 59 г. до н. э. и среди прочих мероприятий в стиле, сильно напоминающем программы действий более ранних радикальных трибунов, выступил с законодательными инициативами от имени двух других членов триумвирата. Он также обеспечил себе военное командование в Южной Галлии с последующим присоединением обширных областей по ту сторону Альп.

На протяжении большей части 50-х гг. до н. э. на махинациях этой «тройки» держалась вся римская политика, несмотря на то что Цезарь лишь изредка наведывался в Италию, а Красс так и не вернулся из кампании, которую он развязал в 55 г. до н. э. против Парфянской империи (основная часть ее располагалась на территории современного Ирана, и во многих отношениях новый враг заместил Митридата в римских страшилках). Ранняя смерть Красса отчасти мешает по достоинству оценить его роль и значение в составе трио. История его поражения с кровавым обезглавливанием и унизительным захватом армейских святынь – боевых штандартов – долго оставалась на слуху. Решающую победу парфянам принесла в 53 г. до н. э. битва при Каррах, городке на теперешней границе между Турцией и Сирией. Голова Красса была отправлена в качестве трофея в резиденцию парфянского царя, где послужила реквизитом в качестве головы трагического персонажа Пенфея, обезглавленного матерью, при постановке пьесы Еврипида «Вакханки» (любопытно, что греческая трагедия ставилась при парфянском дворе). Штандарты оставались почетной частью добычи парфян до тех пор, пока император Август при помощи искусной дипломатии не вернул их в Рим в 19 г. до н. э., преподнеся это как крупный военный успех.

Противоречия этого времени – середины I в. до н. э. – запротоколированы в мельчайших подробностях во многом благодаря ежедневным письмам Цицерона, полным неподтвержденных слухов, догадок, намеков на заговор, полуправды, сплетен, ненадежных домыслов и предчувствий. «За положение государства с каждым днем страшусь больше» или «немного пахнет диктатурой», – повторяет он из письма в письмо среди более практичных замечаний о ссудах и долгах или громкой новости о дерзкой, хоть и кратковременной, высадке Цезаря в Британии. Читая эти слова, мы можем себе представить политическую жизнь, какой она была на самом деле, и это редчайший случай для античности, да, пожалуй, и для других времен до XV в. Эти письма, однако, часто нагнетают ощущения смятения и упадка или, по крайней мере, создают такую картину, которую трудно сопоставить с предыдущими периодами. Каким бы беспорядочным и беспощадным мог показаться мир Сципиона Африканского и Фабия Кунктатора, если бы сохранились их частные письма или записки, а не только ретроспективные сочинения Ливия и других. Более того, обилие высказываний, принадлежащих перу Цицерона, с его личными мнениями и предубеждениями с трудом позволяет смотреть на вещи другими глазами.

45. Серебряная монета, выпущенная при Августе, запечатлела эпизод возвращения парфянами римских штандартов, захваченных во время битвы при Каррах. Парфянин, покорно вручающий штандарт, одет в типичные восточные шаровары. Фигура на аверсе, соответственно, – богиня Чести. На самом деле это была, скорее, ловко заключенная сделка, чем военная победа римлян

Карьера Публия Клодия Пульхра – наглядный тому пример. Впервые Клодий скрестил шпаги с Цицероном во время скандала в конце 62 г. до н. э., когда на торжественном религиозном празднике, устроенном женой Цезаря, где полагалось присутствовать лишь женщинам, обнаружился мужчина. Некоторые заподозрили, что это было, скорее, любовное свидание, чем озорная выходка, и Цезарь предусмотрительно поспешил развестись с женой, дав при этом знаменитое объяснение про жену Цезаря, которая должна оставаться «превыше подозрения». Клодий был предан суду, где Цицерон предстал главным свидетелем обвинения. Кончилось дело оправданием и вековой враждой между Клодием и Цицероном, который предсказуемо, но, вероятно, ложно настаивал на том, что лишь солидный подкуп спас любителя розыгрышей от обвинительного приговора.

Своей репутацией законченного злодея Клодий почти целиком обязан враждебности Цицерона. Он остался в истории как полоумный патриций, который не только выхлопотал усыновление плебейской семьей, чтобы иметь возможность стать трибуном, но и довел дело до абсурда, выбрав себе приемного отца моложе, чем он сам. После избрания трибуном он незамедлительно добился изгнания Цицерона за жестокие преследования сторонников Катилины, предложил ряд законов, расшатывавших основы римского правления, и учинил террор на улицах города с помощью своей частной «армии». Рим избавился от этого чудовища только в 52 г. до н. э., когда его убили в драке с рабами одного из друзей Цицерона, во время так называемой битвы при Бовиллах. Другая сторона этой истории, глазами Клодия, не сохранилась. Не стоит сомневаться, что на обратной стороне «медали» был бы портрет радикального реформатора в духе Гракхов (один из законов Клодия предполагал раздачу зерна совершенно бесплатно), погибшего от самосуда реакционера-головореза и его приспешников. Даже Цицерон в качестве защитника не смог добиться оправдания своего друга, обвиненного в этом убийстве, и тому пришлось стать соседом Верреса в марсельском изгнании.

В политике 50-х гг. до н. э. удивительным образом перемешались обычная коммерция, гражданский разлад и изобретательные или отчаянные попытки адаптировать традиционные правила политической игры к развивающемуся кризису. Как, к примеру, можно понять Цицерона, разрабатывавшего в конце 50-х гг. до н. э. в тиши своего кабинета теорию римского политического устройства в стиле, свойственном Полибию, в то время как всего в ста метрах от его палатинского дома все чаще разгорались беспорядки на Форуме, случались вспышки насилия, поджоги, включая возгорание здания сената от погребального костра на похоронах Клодия? Может быть, он хотел таким образом восстановить порядок, хотя бы только в своей голове? Другие пытались предпринять более практичные шаги и применяли некоторые смелые новшества. В 52 г. до н. э., к примеру, после убийства Клодия Помпей был избран единственным консулом. Вместо того чтобы назначить диктатора для преодоления кризиса, сенат, не забывший диктатуру Суллы, решил отдать в одни руки должность, которая по определению всегда была коллегиальной. На этот раз риск оправдал себя. За считаные месяцы Помпей не только навел порядок в городе, но и нашел себе коллегу, хотя и в своем семейном кругу: это был его тесть.

Более сомнительной оказалась тактика, которой придерживался (или был вынужден придерживаться) коллега Юлия Цезаря, консул 59 г. до н. э. Марк Кальпурний Бибул, стойкий оппонент многих проектов Цезаря. Подвергшийся угрозам со стороны приверженцев Цезаря, которые воспользовались привычным римлянам инструментом для выражения недовольства – экскрементами, Бибул сделался затворником в собственном доме, и у него не было возможности обычным способом выражать свое несогласие. Тогда он, запершись дома, стал рассылать объявления о своих «наблюдениях за небесными знамениями». За этим стояли определенные религиозные и политические представления: вера в поддержку богов лежала в основе римской политики. Это было важнейшей аксиомой: ни одно политическое решение не могло быть принято при неблагоприятных предзнаменованиях. Тем не менее «наблюдения за небесными знамениями» вовсе не задумывалось в качестве средства бесконечной политической обструкции. Сторонники Цезаря обвинили Бибула в незаконном манипулировании религиозными предписаниями. Этот вопрос так и не был решен окончательно. Типичный исход для характерных в ту пору трудностей и неопределенностей, когда приходилось приспосабливать старые правила для решения новых проблем: на долгие годы статус всех публичных дел, совершенных в 59 г. до н. э., оставался неясным. В конце 50-х гг. до н. э. Цицерон еще сомневался в законности усыновления Клодия и выдачи земель под поселения для помпеевых ветеранов. Были ли законы приняты надлежащим образом? Возможны были самые разные точки зрения.

Наиболее актуальная политическая проблема исходила, однако, не изнутри Рима, а извне: от Цезаря из Галлии. Он покинул Италию в 58 г. до н. э., получив командование на пять лет, которое ему продлили потом еще на пять лет в 56 г. до н. э. Его горячо поддерживал Цицерон, по крайней мере публично, твердя о галльской угрозе примерно так же, как ранее предупреждал об опасном Митридате. Семь томов «Записок о Галльской войне» Цезаря с описанием этих кампаний, отредактированная версия отправляемых в Рим официальных ежегодных донесений с фронта, начинаются со знаменитого бесстрастного вступления: «Gallia est omnis divisa in partes tres» – «Галлия по всей своей совокупности разделяется на три части». Эти «Записки» можно поставить в один ряд с сочинением Ксенофонта «Анабасис» (или «Восхождение», если буквально перевести название с греческого). Ксенофонт описывает свои подвиги во время похода с армией наемников в IV в. до н. э., и эти подробные свидетельства участника событий являются единственным сохранившимся источником о военном деле того времени. «Записки» Цезаря нельзя назвать абсолютно нейтральным документом. Цезарь очень ревностно относился к своей общественной репутации, и его сочинение – это тщательно подобранные оправдания действий и демонстрация военного мастерства. Но это еще и ранний образец того, что сейчас можно было бы назвать империалистической этнографией. В отличие от Цицерона, который в своих письмах из Киликии не выказал никакого интереса к местной жизни, Цезарь очень увлекся наблюдениями за иноземными обычаями, в том числе он описывает и манеру пить, «варварский» запрет вина у некоторых племен и религиозные ритуалы друидов. Цезарь делился типично римским отношением к людям, которых он не очень хорошо понимал, но при этом его текст до сих пор является точкой отсчета в современных дискуссиях о культуре доримской Северной Европы. Парадокс в том, что это была культура, которая безвозвратно поменялась с его приходом.

Читая между строк «Записки» Цезаря, любой может увидеть, как давний римский страх перед северными варварами и желание Цезаря превзойти всех в ратной славе определяли боевые действия в Галлии на протяжении десятилетия. В результате на Севере Цезарь присоединил к Риму больше территорий, чем Помпей на Востоке. Ему удалось пересечь водоем, который римляне называли «океаном», отделявший известный мир от огромного неизвестного мира, чтобы высадиться ненадолго на далеком экзотическом острове Британия. Это была символическая победа, ее громко обсуждали на родине, даже Катулл упомянул об этом в стихотворении, описывая свое желание посетить места «Где оставил память великий Цезарь,/Галльский видел Рен и на крае света/ Страшных бриттанов».

Своими кампаниями Цезарь заложил основы политической географии современной Европы, по ходу дела раскидав по региону около миллиона трупов. Было бы неверно представлять себе галлов невинными миролюбивыми племенами, грубо растоптанными легионерами Цезаря. В начале I в. до н. э. греческий путешественник Посидоний заметил у входов в дома галлов прибитые гвоздями головы врагов. Хотя сначала он почувствовал отвращение к этому зрелищу, но потом привык, сообщает Страбон. Галльские наемники пользовались большим спросом в Италии, пока римская власть не положила конец их бизнесу. Тем не менее массовые убийства всех, кто оказался на пути у Цезаря, даже некоторым римлянам были не по нутру. Катон, движимый, несомненно, враждой к Цезарю, соединил партийные интересы с гуманными мотивами и настоятельно советовал предать Цезаря суду тех племен, чьих женщин и детей он лишил жизни. Плиний Старший, попытавшийся позже определить число жертв Цезаря, обвинил его, на удивление современно, «в преступлении против человечности».

Всех волновал вопрос, что будет, когда Цезарь покинет Галлию, и как со всей той властью и богатством, которые он сконцентрировал в своих руках за десять лет, начиная с 58 г. до н. э., он впишется в рутину политической жизни Рима. И, как обычно, римляне дискутировали на эту тему с исключительно юридической точки зрения. Возникали суровые споры и технические разногласия по поводу точной даты прекращения полномочий военачальника, спорили, вправе ли Цезарь сразу же занять в очередной раз должность консула. Даже небольшой период частной жизни в промежутке между должностями открывал возможность судебного преследования, в частности по поводу сомнительной законности действий Цезаря в 59 г. до н. э. По одну сторону баррикад стояли те, кто, исходя из личного интереса или принципиальных соображений, стремился обуздать Цезаря, с другой стороны стояли Цезарь и его приверженцы, которые настаивали, что такая процедура унизительна: dignitas полководца – характерно римская смесь влиятельности, престижа и уважения – будет задета. Подспудный вопрос был до грубости прост. Захочет ли Цезарь, имея более чем 40-тысячную армию в своем распоряжении и находясь всего в нескольких днях пути от Италии, последовать примеру Суллы или Помпея?

Сам Помпей осторожно оставался в стороне почти до окончательного столкновения и в середине 50 г. до н. э. все еще искал для Цезаря достойную стратегию. В декабре того же года сенат принял большинством голосов (370 против 22) постановление, чтобы Цезарь и Помпей одновременно сложили с себя командование. Помпей оказался в Риме в этот момент: хотя с 55 г. до н. э. он был наместником Испании, но благодаря очередному своему изобретению исполнял обязанности дистанционно, через заместителей – этот беспрецедентный механизм затем стал обычным явлением при императорах. Бессилие сената в тот момент явно выразилось в том, что Помпей даже не отреагировал на это принятое подавляющим большинством решение, а Цезарь после еще нескольких раундов бесплодных переговоров вступил в Италию.