Книга пятая
Терпсихора

1. Персидские войска, которые оставлены были Дарием в Европе и состояли под начальством Мегабаза, покорили из жителей Геллеспонта прежде всего перинфян, так как они не желали подчиняться Дарию, тех самых перинфян, с которыми раньше жестоко поступили пеоны. Дело в том, что жившим на Стримоне пеонам божество повелело идти войной на перинфян и нападать на них, если из противолежащего лагеря станут громко звать их по именам; и не нападать, если те не будут взывать к ним. Так и поступили пеоны. Когда перинфяне расположились против них лагерем в предместье города, произошел по условию тройной поединок: сразились человек с человеком, конь с конем и собака с собакой. После победы в двух поединках перинфяне от радости стали петь пеан, а пеоны приняли это за исполнение изречения божества и приблизительно так сказали друг другу: «Вот, должно быть, свершается изречение оракула. Теперь дело за нами!» Они ударили по поющим пеан перинфянам и одержали полную победу, так что только немногие из неприятелей остались в живых.

2. Вот что перинфяне претерпели раньше от пеонов. Теперь в войне против персов с Мегабазом во главе они показали себя храбрыми борцами за свободу, но были побеждены благодаря численному превосходству персов. Так покорен был Перинф, и Мегабаз повел свои войска через Фракию; на этом пути он покорял под власть персидского царя все города и живущие там народы, согласно приказанию Дария завоевать Фракию.

3. Фракийский народ после индийского самый многолюдный. Если бы этот народ находился под управлением одного лица, или если бы между фракийцами существовало единодушие, то, по моему мнению, он был бы неодолим и могущественнее всех народов. На самом деле им трудно, даже невозможно прийти к соглашению, и в этом-то коренилась их слабость. Фракийский народ носит множество отдельных имен по местностям; но, за исключением гетов, травсов и живущих выше крестонеев-фракийцев, все остальные имеют совершенно одинаковые нравы и обычаи.

Стела «Фракийский всадник»

4. О нравах гетов, почитающих себя бессмертными, было сказано мною выше. Травсы во всем сходны с прочими фракийцами, только относительно новорожденных и умирающих они поступают так: родственники усаживаются кругом новорожденного и печалятся о том, что столько страданий предстоит ему вытерпеть вследствие рождения на свет, причем перечисляются все человеческие бедствия. Напротив, покойника они предают земле с шутками и весельем, указывая на то, от скольких бед он избавился и в каком блаженстве пребывает теперь.

5. Фракийцы, живущие выше крестонеев, имеют по нескольку жен. Если кто из этих фракийцев умирает, среди его жен поднимается ожесточенная распря, равно как среди друзей этих женщин начинается сильный спор о том, которую из жен покойник любил больше; ту, в пользу которой решится спор и которой оказано будет предпочтение, превозносят в похвалах мужчины и женщины, а ближайший родственник умерщвляет ее над могилой; затем хоронят ее вместе с мужем. Прочие жены повергаются в сильную скорбь, потому что для них это – величайший позор.

6. У прочих фракийцев существует обычай продавать своих детей на чужбину. За девицами они не наблюдают, дозволяя им вступать в связь с мужчинами по собственному выбору; напротив, замужние женщины у них строго охраняются; жены покупаются у родителей за большие деньги. Татуировки на коже означают благородное происхождение; не имеющий их неблагороден. Жить в праздности почитается у фракийцев высшей доблестью, а обработка земли – самое постыдное занятие; прекраснейший образ жизни – военный и разбойничий. Таковы наиболее замечательные обычаи их.

7. Что касается божеств, то фракийцы чтут только Ареса, Диониса и Артемиду. Отдельно от остального народа цари их чтут выше всех богов Гермеса, произносят клятвы только его именем и самих себя производят от Гермеса.

8. Богатых фракийцев хоронят следующим образом: в течение трех дней выставляют труп покойника, предварительно оплакав его; затем приносят ему в жертву всякого рода животных и устраивают пиршества; наконец покойника хоронят: или сжигая на огне, или предавая земле; наконец насыпают курган и устраивают всевозможные состязания, причем высшая награда назначается для единоборцев, каждый раз смотря по роду состязания. Таков способ погребения у фракийцев.

Скульптура Ареса. Римская гипсовая копия греческого оригинала

9. Какая страна лежит к северу от Фракии и какие народы занимают ее, никто не может сказать достоверно; но мне кажется, что по ту сторону Истра находится беспредельная пустыня. Один только народ за Истром я знаю по рассказам; называется он сигинны и одевается по-мидийски. Говорят далее, что лошади их покрыты на всем теле густыми волосами длиной до пяти пальцев в ширину; лошади малы, с раздутыми ноздрями и не могут носить на себе всадников, зато быстро бегут в упряжке, поэтому туземцы ездят на повозках. Земли этого народа простираются почти до энетов, что на Адриатическом побережье. Сигинны производят себя от мидийцев. Я не могу решить, каким образом они выселились сюда из Мидии; но в течение долгого времени может случиться все. На языке лигиев, живущих к северу от Массалии, слово «сигинны» значит купцы, а на языке жителей Кипра – копья.

10. По словам фракийцев, земля по ту сторону Истра заполонена пчелами, и потому через нее нельзя пройти дальше. Рассказы эти, по моему мнению, не заслуживают веры, потому что пчелы, несомненно, не выносят холода, а северные земли я считаю необитаемыми именно по причине холода. Вот что рассказывают об этой области. Покорением приморской части Фракии под власть персов и занят был Мегабаз.

11. Дарий со всею поспешностью перешел Геллеспонт и прибыл в Сарды. Здесь он вспомнил об услуге милетянина Гистиея и о совете митиленца Коя, пригласил их в Сарды и предоставил им самим выбрать себе что-либо в награду. Так как Гистией был уже тираном в Милете, то он вовсе не нуждался в звании тирана и просил дать ему область эдонян Миркин, в которой он желал основать город. Таков был выбор Гистиея, а Кой просил водворить его тираном в Митилене, так как он был не тираном, а простым гражданином. Просьба обоих была исполнена, и каждый из них отправился в ту местность, которую выбрал для себя.

12. В это самое время имел место следующий случай, вследствие которого у Дария явилось сильное желание повелеть Мегабазу покорить пеонов и переселить их из Европы в Азию. Два пеона, Пигрет и Мантиес, после перехода Дария в Азию сами пожелали быть тиранами пеонов и с этою целью прибыли в Сарды вместе с сестрой, статной и красивой женщиной. Они выждали время, когда Дарий выходил на суд в предместье лидийской столицы, и поступили так: нарядили как можно лучше сестру и послали ее с сосудом на голове по воду; она вела за собой лошадь, привязанную к руке, и пряла лен. Когда женщина проходила мимо, Дарий обратил на нее внимание, потому что трудолюбие женщины не в обычае ни у персидских, ни у лидийских, ни вообще у азиатских женщин. Обратив на это внимание, Дарий послал нескольких телохранителей с приказанием следить за тем, что станет делать женщина с лошадью. Телохранители пошли вслед за ней. Подойдя к реке, женщина стала поить лошадь, а напоив, наполнила сосуд водой и пошла обратно той же дорогой, неся на голове сосуд с водою, рукой ведя лошадь и вращая веретено.

13. И рассказ соглядатаев, и то, что он сам видел, изумили Дария; он велел привести женщину; в то же время явились сюда и братья, так как они вблизи наблюдали за происходящим. На вопрос Дария, кто она, юноши отвечали, что они пеоны, а женщина – сестра их. Тогда Дарий спросил, что за народ пеоны, где они живут и зачем пришли в Сарды. Те отвечали, что пришли с целью отдаться ему добровольно, что Пеония расположена на реке Стримон, а Стримон течет недалеко от Геллеспонта, что сами они – потомки тевкров из Трои. Все это пеоны рассказывали подробно, а Дарий спрашивал, все ли женщины их такие работницы. Те поспешно отвечали, что именно таковы; ради этого-то они все и устроили.

14. Тогда Дарий послал письмо Мегабазу, которого оставил во Фракии главнокомандующим, с приказанием поднять пеонов с их местожительства и переселить к нему с детьми и женами. Тотчас всадник поскакал с приказанием к Геллеспонту, переправился через него и вручил письмо Мегабазу. По прочтении письма он взял проводников из Фракии и выступил в поход на пеонов.

15. Услышав, что персы идут на них войной, пеоны собрались с силами и выступили против врага по направлению к морю, предполагая, что персы вторгнутся в их землю и ударят по ним с этой стороны. Так готовились пеоны отразить идущее на них войско Мегабаза. Персы узнали, что пеоны собрали свои войска и ждут вторжения со стороны моря, а потому с проводниками во главе направились по верхней дороге и, прежде чем заметили пеоны, напали на города их, покинутые населением; пустые города взяты были легко. Когда пеоны узнали, что города их взяты неприятелем, они немедленно рассеялись; каждое племя устремлялось на свое местожительство и сдавалось персам. Таким образом, переселены были в Азию из своих поселений сириопеоны, пеоплы и те из пеонов, которые простирались до озера Прасиада.

16. Не были покорены Мегабазом только доберы, агрианы и одоманты – племена, жившие у горы Пангея, а также пеоны на озере Прасиада. Впрочем, он сделал было попытку выгнать пеонов, живших на самом озере. Посередине озера на высоких сваях стояли бревенчатые сооружения, к которым с суши вел узкий путь по одному мостику. Сначала вбиты были сваи, что под бревенчатыми постройками, общими усилиями всех граждан, а потом вошло в обыкновение поступать так: каждый пеон по случаю своей женитьбы обязан вколачивать три сваи, добываемые на горе Орбел; а пеоны женятся на многих женщинах. Они живут так: каждый из них имеет на бревнах хижину с люком, ведущем через бревна к озеру; малых детей они привязывают за ногу веревкой из опасения, как бы те не скатывались вниз. Лошадям и вьючному скоту дается в пищу рыба, которой в озере водится очень много: хозяину хижины нужно только открыть люк, на веревке опустить в озеро пустую корзину, и по прошествии короткого времени он поднимает полную корзину рыбы. Есть там две породы рыб: одна называется папрак, другая тилон.

17. Итак, покоренные пеоны переселены были в Азию. После покорения их Мегабаз отправил в Македонию в качестве послов семь персов, после него знатнейших в том войске; они отправлены были к Аминте с требованием земли и воды для царя Дария. От озера Прасиада в Македонию путь очень короток. Непосредственно за озером лежит рудник, из которого впоследствии Александр получал ежедневно по таланту серебра; за рудником возвышается гора по имени Дисорон; перевалив через нее, вступаем в Македонию.

18. По прибытии в Македонию и по представлении Аминте послы тотчас стали требовать для царя Дария земли и воды. Аминта дал, пригласил послов в гости к себе, устроил великолепный пир и радушно принимал персов. После угощения персы стали пить и сказали следующее: «У нас в Персии, любезный македонянин, существует обычай, по которому устроители большого пиршества сажают с собой за стол своих наложниц и законных жен. Ты принял нас радушно, угощаешь великолепно, ты даешь царю Дарию землю и воду, а потому последуй и нашему обычаю». Аминта на это отвечал: «Наш обычай не таков; напротив, у нас мужчины отделяются от женщин. Но так как вы, наши господа, желаете этого, пускай будет по-вашему». С этими словами Аминта послал за женщинами; женщины явились на зов и уселись все в ряд против персов. При виде красивых женщин персы стали говорить Аминте, что он поступил неумно, что лучше было бы не являться женщинам вовсе, нежели, явившись, сесть не рядом с ними, а против них и тем только колоть им глаза. Тогда Аминта велел женщинам усесться подле персов. Лишь только женщины повиновались его приказанию, как персы стали трогать их за груди, потому что выпили через меру, а некоторые покушались даже целовать женщин.

19. При виде этого Аминта негодовал, хотя оставался спокойным, потому что сильно боялся персов. Но присутствовавший здесь и видевший все Александр, сын Аминты, человек молодой и не искушенный бедами, был не в силах выносить такое зрелище и с горечью сказал Аминте: «Во внимание к своим летам тебе, отец, следует уйти отсюда и лечь отдохнуть, а не оставаться при попойке. Останусь здесь я и доставлю нашим гостям все нужное». Аминта понял, что Александр задумал недоброе, и сказал: «Так как ты вспылил, сын мой, то из твоих слов я вижу, что ты отсылаешь меня для того, чтобы учинить недоброе. Поэтому прошу тебя, не делай ничего дурного этим людям, чтобы не погубить нас; сдерживай себя при виде того, что творится; я же последую твоему совету и уйду отсюда».

20. Когда Аминта после этой просьбы удалился, Александр обратился к персам с такими словами: «Вы, друзья, совершенно свободно можете пользоваться этими женщинами, можете возлежать со всеми ими или только с некоторыми, как вам будет угодно. Только приказывайте. Я вижу, что приближается уже пора ложиться спать и что вы угощены прекрасно, а потому, если угодно, отпустите женщин обмыться и ждите их после омовения». Персы согласились на это. Тогда Александр велел женщинам выйти и отправиться в женские покои, а сам одел в женское платье такое же количество безбородых мужчин, вооружил их кинжалами, ввел к персам и сказал: «Кажется, персы, мы угостили вас на славу! Все, что у нас было и что только можно было придумать, все к вашим услугам! И даже, что драгоценнее всего, мы предлагаем вам родных матерей и сестер, чтобы вполне убедить вас, что мы чтим вас по достоинству, а вы уведомьте пославшего вас царя о том, как радушно принял и угостил вас пиром и ложем эллин, наместник Македонии». После этого Александр велел македонским мужчинам под видом женщин усесться подле персов, и последние, когда стали хватать их, были перебиты.

21. Такой смертью погибли эти персы, сами послы и прислуга их; за ними следовали повозки, слуги и всякого рода обильные запасы – все исчезло вместе с посольством. Вскоре после этого начаты были персами деятельные розыски погибших людей; но Александр ловко приостановил их, выдав большую сумму денег и родную сестру по имени Гигея персу Бубаре, стоявшему во главе лиц, отправленных на розыск погибших. Так было куплено молчание о гибели этих персов.

22. Что эти потомки Пердикки – эллины, о чем они говорят сами, в этом я убежден и в дальнейшем изложении покажу, что они – действительно эллины; кроме того, так решили и устроители Олимпийских состязаний: когда Александр вознамерился принять участие в Олимпийских играх и ради этого отправился в Олимпию, эллины, которым предстояло состязаться с ним, требовали его устранения на том основании, что состязание это принадлежит не варварским борцам, но эллинским. Тогда Александр объявил, что он аргивянин, и был признан эллином; в беговом состязании пришел к цели вместе с победителем. Так это было.

Изображение на древнегреческой вазе трех видов пятиборья: метание диска и копья, борьба

23. Вместе с пеонами Мегабаз прибыл к Геллеспонту и, переправившись через него, явился в Сарды. Между тем Гистией из Милета укреплял уже стенами ту местность, которую по просьбе получил от Дария в награду за охранение моста; местность эта расположена вдоль реки Стримон и называется Миркин. Узнав, что делает Гистией, Мегабаз по прибытии в Сарды вместе с пеонами немедленно сказал Дарию следующее: «Что ты сделал, царь? Ты предоставил эллину, человеку ловкому и хитрому, построить во Фракии город, там, где имеются в изобилии корабельный лес, дерево для весел и серебряные рудники; кругом живет множество эллинов и варваров, которые, признав его главенство над собой, будут делать все, что бы он ни приказал им, днем ли или ночью. Поэтому во избежание домашней войны останови его работы благовидным вызовом его к себе; когда ты будешь иметь его в своих руках, сделай так, чтобы он не мог уже перейти к эллинам». Такой речью Мегабаз легко убедил Дария и показал, что верно предусматривает возможное будущее.

24. После этого Дарий послал в Миркин вестника со следующим обращением: «Гистией, царь Дарий говорит тебе так: по размышлении я убеждаюсь, что нет никого более расположенного ко мне и более сочувствующего делам моим, нежели ты; убедился я в том не по речам только, но и по делам. Поэтому теперь, когда я задумываю важные предприятия, приходи ко мне непременно, чтобы мне советоваться с тобой». Гистией поверил этим речам и, высоко ценя положение царского советчика, явился в Сарды. Здесь Дарий сказал ему: «Призвал я тебя, Гистией, по следующей причине. После того как я возвратился из Скифии и ты удалился от меня, ничего мне так не хотелось, как видеть тебя и беседовать с тобой, потому что я убедился, что друг умный и благорасположенный драгоценнее всех сокровищ; то и другое ты доказал, и я могу подтвердить это состоянием моих дел. Ты хорошо сделал, что пришел, и я предлагаю тебе следующее: покинь Милет и новооснованный город во Фракии и, последовав за мной в Сузы, имей то, что я имею, будь моим застольным товарищем и советником».

25. После этого Дарий назначил наместником Сард единокровного брата своего Артафрена, правителем приморских народов назначил Отана, а сам вместе с Гистиеем удалился в Сузы. Отца этого Отана, Сисамна, бывшего в числе царских судей, царь Камбис за то, что он неправильно решил дело за деньги, велел казнить, снять с него всю кожу и, порезав на ремни, обтянуть ею то кресло, на котором казненный творил суд; засим Камбис назначил судьей на место Сисамна, которого он казнил и с которого снял кожу, сына его, повелев памятовать, на каком кресле он творит суд.

26. Этот-то Отан, посаженный на такое кресло и теперь ставший преемником Мегабаза в командовании войском, покорил византийцев, калхедонян, взял остров Антандр, что в Троянской земле, и Лампоний; отняв корабли у лесбосцев, завладел Лемносом и Имбросом; оба острова заняты были еще в то время пеласгами.

27. Жители Лемноса сражались храбро и были покорены только после продолжительного сопротивления. Правителем над уцелевшими лемносцами персы поставили Ликарета, брата Меандрия, царствовавшего на Самосе. Ликарет этот управлял Лемносом до самой смерти, и вот по какой причине: Отан обратил в рабство и укротил всех лемносцев, обвиняя одних в том, что они бежали из похода против скифов, а других – что они тревожили Дариево войско на обратном пути из Скифии.

28. Вот что совершено было Отаном во время командования войском. После этого на короткое время беды приостановились; но вскоре они снова обрушились на ионян из Наксоса и Милета. Если Наксос превосходил по богатству все Кикладские острова, то в это же самое время и Милет находился в более цветущем состоянии, нежели когда-нибудь, и занимал первое место в Ионии. За два поколения до этого Милет сильно терпел от внутренних неурядиц, пока не умиротворили его жители Пароса; из всех эллинов милетяне их выбрали умиротворителями.

29. Паросцы поступили при этом так: прибыв в Милет и увидев, что жилища милетян сильно повреждены, знатнейшие паросцы объявили, что желают обойти их страну. Так они и сделали. Проходя по всей Милетской земле, они, где бы ни увидели хорошо обработанное поле в разоренной стране, записывали имя хозяина этого поля. Прошли они всю страну, но таких полей нашли немного, а как только возвратились в город, созвали Народное собрание и объявили, что вручают правление государством тем людям, поля которых нашли хорошо обработанными; они утверждали, что эти хозяева будут так же заботиться об общественном достоянии, как они заботились о своем собственном, и приказали остальным милетянам, производившим смуты, подчиниться им. Так паросцы умиротворили Милет.

30. С этого времени от упомянутых государств стали исходить несчастья на Ионию. Из Наксоса изгнаны были народом богатые люди, которые и прибыли в Милет. Милетом управлял тогда Аристагор, сын Молпагора, зять и двоюродный брат того Гистиея, сына Лисагора, которого Дарий удерживал в Сузах. Дело в том, что тираном Милета был Гистией, находившийся в Сузах в то время, когда явились туда наксосцы, прежние друзья Гистиея. Явившись в Милет, наксосцы просили Аристагора дать им сколько-нибудь войска для того, чтобы они могли возвратиться на родину. Сообразив, что, если через него наксосцы возвратятся в свое государство, он сделается правителем Наксоса, Аристагор обратился к ним со следующей речью, прикрывая свои цели дружескими отношениями Гистиея к наксосцам: «Сам я не в состоянии доставить вам столько войска, чтобы вы могли возвратиться в Наксос вопреки желанию теперешних его правителей, потому что, как мне говорили, наксосцы располагают восьмью тысячами тяжеловооруженных воинов и множеством длинных судов. Однако я приложу к делу все мое старание и предполагаю действовать так: Артафрен – друг мой; он же, как вы знаете, сын Гистаспа и брат царя Дария, управляет всеми приморскими народами в Азии, располагая огромным войском и множеством кораблей. Я надеюсь, он сделает то, о чем мы его попросим». В ответ на это наксосцы просили Аристагора действовать наилучшим образом. Советовали ему обещать Артафрену подарки и заявить, что они сами покроют расходы на войско. Они вполне уверены, что при появлении их на Наксосе жители этого острова, равно как и прочие островитяне, сделают все, что бы ни было приказано им. Ни один из Кикладских островов не находился под властью Дария.

31. По прибытии в Сарды Аристагор заявил Артафрену, что Наксос – остров по объему не большой, но во всех отношениях благодатный и плодородный и расположен вблизи Ионии, что есть на нем много золота и рабов. «Поэтому, – говорил он, – иди войной на остров и возврати на него изгнанников. Для этого, во-первых, у меня имеется наготове в твое распоряжение много денег; нет только средств на содержание войска, но по всей справедливости нам самим следует доставить их, так как мы просим войска. Во-вторых, ты покоришь царю несколько островов: сам Наксос и зависящие от него Парос, Андрос и другие, так называемые Киклады. Действуя оттуда, ты легко завоюешь Эвбею, остров обширный, благодатный, не уступающий по величине Кипру, а взять его очень легко. Сотни кораблей достаточно для покорения всех этих островов». Артафрен на это отвечал: «Ты явился с предложением полезным для царского дома, и все, что советуешь, правильно, за исключением числа кораблей: вместо одной сотни для тебя готово будет с наступлением весны двести кораблей. Однако необходимо, чтобы и сам царь утвердил это».

32. С радостью выслушал это Аристагор и возвратился в Милет. Между тем Артафрен сообщил царю через посланца в Сузы предложение Аристагора. Дарий одобрил его, и Аристагор снарядил двести трирем, собрал огромные полчища персов и всех союзников, а главнокомандующим над ними назначил перса из Ахеменидов, Мегабата, двоюродного брата своего и Дариева, того самого, к дочери которого впоследствии, если только верить молве, сватался лакедемонянин, сын Клеомброта, Павсаний, замышляя стать тираном Эллады. Назначив Мегабата полководцем, Артафрен отправил войско к Аристагору.

33. Мегабат взял с собой из Милета Аристагора, ионийский флот и наксосцев и отплыл будто бы к Геллеспонту; но по прибытии на Хиос направил свои корабли к Кавкасам, чтобы оттуда при северном ветре переплыть на Наксос. Однако не суждено было этому войску погубить Наксос, и вот случилось следующее: когда Мегабат обходил на кораблях сторожевые посты, на миндийском корабле вовсе не оказалось стражи. В сильном гневе он приказал своим копьеносцам отыскать начальника этого корабля по имени Скилак, связать его и просунуть через люк таким образом, чтобы голова виновного была снаружи корабля, а туловище внутри. Когда Скилак был связан, кто-то известил Аристагора, что Мегабат связал друга его из Минда и издевается над ним. Аристагор обратился к персу с просьбой, но совершенно безуспешно; тогда он подошел сам и развязал миндянина. Узнав об этом, Мегабат сильно вознегодовал и напал на Аристагора; но тот возразил ему: «Что тебе в этом деле? Разве Артафрен не велел повиноваться мне и плыть туда, куда я укажу? Зачем тебе столько хлопотать?» Так говорил Аристагор. Взбешенный этими словами, Мегабат при наступлении ночи послал на Наксос судно с несколькими людьми для уведомления наксосцев о предстоящей им участи.

34. Действительно, наксосцы вовсе не знали, что на них идет войско; по получении известия они тотчас снесли с полей все внутрь городских стен, снабдили город съестными припасами, водой, обновили укрепления и приготовились к положению осаждаемых. Словом, наксосцы приготовились к предстоящей войне, и когда персы подошли с своими кораблями от Хиоса к Наксосу, то имели дело с хорошо укрепленным неприятелем и вели осаду в течение четырех месяцев. Все те средства, с какими явились сюда персы, были истощены, сверх того издержано было много самим Аристагором; так как для осады требовалось еще больше, то персы соорудили укрепления для беглецов из Наксоса и огорченные возвратились на сушу.

35. Таким образом, Аристагор не мог выполнить обещания, данного Артафрену. Вместе с тем угнетали его требовавшиеся на войско расходы, огорчала неудача войска и вражда с Мегабатом; ему казалось, что власть над Милетом будет у него отнята. Опасаясь всего этого, он решился поднять восстание. В то же самое время из Суз от Гистиея пришел раб с исписанной головой, указывая на то, что Аристагору следует восстать против царя. Желая дать знать это Аристагору, Гистией вследствие охранения дорог стражей мог сделать это безопасно только следующим образом: вернейшему из рабов он сбрил волосы на голове и исписал ее уколами, потом дал волосам отрасти. Как скоро волосы выросли, он отослал раба в Милет с единственным поручением: по прибытии на место предложить Аристагору обрить его и осмотреть голову, а уколы на голове приглашали, как сказано уже раньше, к возмущению. Гистией поступил так потому, что сильно тяготился заключением в Сузах и питал большую надежду, что в случае восстания будет отпущен на родину; если же в Милете не произойдет переворота, решил Гистией, никогда больше он не увидит ее.

36. Таковы были соображения, по которым Гистией послал раба своего в Милет; что касается Аристагора, то для него все совпало в одно время. Он стал совещаться с соумышленниками, высказал им свое мнение и сообщил вести от Гистиея. Все соумышленники единогласно советовали восстать; только прозаический писатель Гекатей с самого начала вовсе не советовал начинать войну с персидским царем, причем перечислил все те народы, которые находились под властью Дария, и указал на его могущество; но убедить ему не удалось. Тогда он советовал другое: действовать так, чтобы иметь море в своей власти, что достигнуто может быть не иначе, ввиду слабости милетян, говорил он в своей речи, как если они завладеют сокровищами храма в Бранхидах, что пожертвованы лидийским царем Крезом; при таком условии, уверял он, есть большая надежда владычествовать на море; притом милетяне получат возможность пользоваться этими сокровищами, и не попадут они в руки неприятеля. Сокровища эти были действительно велики, как показано мною в первом повествовании. Однако и это мнение не было принято, а восстание решено, причем один из соумышленников должен был плыть в Миунт к тому флоту, который по возвращении с Наксоса стоял в Миунте, и попытаться взять с собой находившихся на кораблях военных вождей.

37. С этим поручением отправился Иатрагор. Он хитростью овладел миласцем Олиатом, сыном Ибаноллия, термерцем Гистиеем, сыном Тимна, потом Коем, сыном Эрксандра, которому Дарий подарил Митилену, кимейцем Аристагором, сыном Гераклида, и многими другими. После этого Аристагор восстал открыто, измышляя всевозможные средства против Дария. Прежде всего он упразднил для виду тиранию в Милете и заменил ее равноправием для того, чтобы привлечь милетян к участию в восстании. Точно так же поступил он относительно всей Ионии, причем одних тиранов изгнал, других, плывших вместе с ним против Наксоса, выдал гражданам с целью расположить к себе их государства, и каждый тиран передан был своему государству.

38. Митиленцы, лишь только получили своего тирана Коя, вывели его за город и побили камнями; кимейцы, равно как и большинство городов, своих тиранов отпустили. Так освобождены были города от тиранов. По упразднении тирании милетянин Аристагор предложил каждому городу выбрать себе правителя, после чего сам на триреме отправился в Лакедемон: ему необходимо было отыскать сильного союзника.

Спартанцы. Рисунок по изображению с древнегреческой вазы

39. Сын Леонта, Анаксандрид, в то время не был уже царем Спарты – он умер; царствовал же сын Анаксандрида, Клеомен, получивший власть не за личную доблесть, но по наследству; Анаксандрид женат был на дочери родной сестры; он любил ее, но детей от нее не имел. Поэтому эфоры позвали царя к себе и сказали ему так: «Ты сам не заботишься о себе, поэтому должны позаботиться мы о том, чтобы род Еврисфена не пресекся. Ты имеешь жену, которая не рожает тебе детей; поэтому отпусти ее и женись на другой женщине. Этот образ действий угоден будет спартанцам». Царь отвечал, что он не сделает ни того ни другого, что совет их – отпустить ни в чем не повинную теперешнюю жену и жениться на другой – не справедлив, а потому он не последует ему.

40. Тогда эфоры и геронты обсудили дело и предложили Анаксандриду следующее: «Так как мы видим, что ты влюблен в свою теперешнюю жену, то последуй нашему предложению и не противься ему во избежание решения спартанцев, невыгодного для тебя. Мы не требуем больше, чтобы ты отпустил жену; доставляй ей все то, что доставлял до сих пор, но введи в дом свой и другую женщину, которая рожала бы детей». Анаксандрид согласился на это, и с того времени имел двух жен и жил на два дома, что совсем не в обычае у спартанцев.

41. Немного времени спустя вторая жена родила этого самого Клеомена. Но после того как она произвела на свет будущего спартанского царя, и первая жена, до того времени остававшаяся неплодной, теперь тоже забеременела, когда было уже поздно. Хотя эта женщина действительно забеременела, но родственники второй жены, услыхав об этом, подняли тревогу и уверяли, что она напрасно кичится и желает подбросить себе чужого ребенка. Родственники сильно негодовали; тем временем приближались роды, и эфоры по недоверию уселись кругом родильницы и сторожили ее. Но женщина родила Дориея; вскоре после того она забеременела снова и родила Леонида, а потом еще Клеомброта. Некоторые говорят, что Клеомброт и Леонид близнецы. Между тем вторая жена, дочь Принетада, внучка Демармена, не имела больше детей.

42. Как рассказывают, Клеомен был не умен и сумасброден, тогда как Дорией превосходил всех сверстников своих и был вполне убежден, что благодаря личным достоинствам получит царскую власть. Так рассчитывал Дорией; между тем Анаксандрид умер, а лакедемоняне по существующему закону поставили царем самого старшего из братьев, Клеомена. Дорией вознегодовал, считая для себя недостойным покоряться Клеомену, выпросил у спартанцев отряд людей и удалился на новое место жительства; но при этом не спросил дельфийского оракула, в какой земле основать ему колонию, вообще не исполнил ничего того, что для таких случаев установлено обычаем. В сильной досаде он направил свои суда в Ливию, причем проводниками его были ферейцы. По прибытии в Ливию он занял лучшую область ливийцев, что вдоль реки Кинип. На третьем году Дорией был вытеснен оттуда маками, ливийцами и карфагенянами и возвратился в Пелопоннес.

43. Здесь некто Антихар из Элеона на основании Лаиевых изречений дал совет Дориею основать Гераклею в Сицилии, потому что, говорил он, вся Эрикинская область была приобретена Гераклом, а потому принадлежит Гераклидам. Выслушав это, он отправился в Дельфы спросить оракула, овладеет ли он той землей, в которую отправляется; пифия отвечала ему утвердительно. Тогда он взял с собою тот самый отряд, с которым ходил в Ливию, и направился к Италии.

44. В это время, по рассказам сибаритов, сами они и царь их Телис вознамерились идти войной на Кротон. Испуганные кротонцы просили Дориея помочь им, и он внял их просьбе. Дорией вместе с кротонцами пошел войной на Сибарис и взял этот город. Так поступил Дорией вместе со своим отрядом, по рассказам сибаритов; кротонцы же уверяют, что в войне с сибаритами у них не было никакого чужеземного союзника, за исключением одного лишь Каллия, элейского прорицателя из дома Иамидов, и он привлечен был следующим образом: Каллий бежал от Телиса, тирана Сибариса, и явился к ним, так как те жертвы, которые он приносил против Кротона, не давали ему благоприятных знамений. Так рассказывают кротонцы.

45. В подтверждение своих рассказов сибариты и кротонцы приводят следующее: первые указывают на священную область и храм подле высохшего русла реки Крафий; храм этот, по словам их, сооружен по взятии города Дориеем в честь Афины под названием Крафийской. Особенно важным свидетельством считают они смерть самого Дориея, потому что он погиб за нарушение повеления оракула, а именно: если бы он ни в чем не погрешил и сделал бы только то, ради чего отправился в поход, то взял бы Эрикинскую страну и, взяв, владел бы ею, не погиб бы сам, не погибло бы и войско его. С другой стороны, кротонцы указывают на множество участков земли в Кротонской области, которые были выбраны и подарены элейцу Каллию и которыми до моего времени владели потомки Каллия, тогда как Дориею и потомкам его не принадлежит ни один участок. Напротив, ему было бы подарено больше участков, нежели Каллию, если бы он действительно принимал участие в сибаритской войне. Таковы свидетельства, приводимые обеими сторонами, и пускай каждый принимает то из них, которому больше доверяет.

46. Вместе с Дориеем отплыли на новое местожительство и другие спартанцы: Фессал, Паребат, Келей и Еврилеонт. По прибытии с целым отрядом в Сицилию они были разбиты в сражении финикиянами и эгестейцами и погибли; из колонистов один только Еврилеонт спасся от общей участи. Взяв с собой уцелевших из отряда воинов, он овладел селинунтской колонией Миноей и помог селинунтцам освободиться от тирана Пифагора. Однако, низвергнув Пифагора, он сам присвоил себе власть тирана в Селинунте, но царствовал там лишь короткое время: жители Селинунта восстали против тирана и убили его у алтаря Зевса Агорея, где он искал убежища.

47. За Дориеем последовал и погиб также сын Бутакида Филипп, родом из Кротона. Посватавшись к дочери сибарита Телиса, но не женившись на ней, он бежал из Кротона и отплыл в Кирену. Оттуда он последовал за Дориеем на собственной триреме с людьми, нанятыми за его счет; Филипп был олимпийским победителем и красивейшим из эллинов своего времени. За красоту он удостоился от эгестейцев такой почести, как никто другой, а именно: на его могиле они соорудили святилище как герою и умилостивляют его жертвоприношениями.

48. Так кончил жизнь Дорией. Если бы он согласился подчиниться царю Клеомену и остался в Спарте, то был бы царем Лакедемона: Клеомен царствовал недолго и умер без мужского потомства, оставив по себе одну дочь по имени Горго.

Руины древней Спарты на полуострове Пелопоннес. Греция

49. Итак, Артистагор, тиран Милета, прибыл в Спарту в царствование Клеомена. По словам лакедемонян, он беседовал с Клеоменом с медной картой в руках; на карте вырезаны были весь круг земной, все море и все реки. Вступая в беседу, Аристагор сказал следующее: «Не удивляйся, Клеомен, той поспешности, с какой я пришел сюда: торопиться вынуждают дела. Для нас самих величайший позор и огорчение, что ионяне находятся в порабощении, а где пользуются свободой; для вас это еще тяжеле, чем для прочих эллинов, потому что вы первенствуете в Элладе. Поэтому эллинскими богами заклинаю вас, освободите от рабства ионян, братьев ваших по крови. Вам легко это сделать; ведь варвары не мужественны, а вы превосходите всех в военной доблести. Вооружение их – луки и короткие копья; в битву идут они в штанах и с тиарами на головах. Итак, легко одолеть их. Притом у жителей того материка столько богатств, сколько нет у всех прочих народов вместе: прежде всего золото, потом серебро, медь, пестрые одежды, вьючный скот и рыбы. Вам нужно только пожелать, и все будет ваше. Живут тамошние народы рядом, один подле другого, так, как я покажу: по соседству с ионянами лидийцы, занимающие страну благодатную и владеющие множеством денег». При этих словах он указал на имевшийся у него очерк земли, вырезанный на доске. «С лидийцами на востоке граничат, – продолжал Аристагор, – фригийцы, из всех известных мне народов богатейший скотом и земными плодами. С фригийцами пограничны каппадокийцы, именуемые у нас сирийцами. К этим последним примыкают киликийцы, доходящие до моря и той части, где лежит остров Кипр; ежегодно они платят царю пятьсот талантов дани. Рядом с киликийцами живут армении, также богатые скотом, а к армениям примыкают матиены, занимающие вот эту область. На границе с ними лежит Киссия; в ней на реке Хоасп находятся те Сузы, где живет великий царь и где находятся его сокровищницы; овладев этим городом, можете поспорить по богатству с самим Зевсом. Поэтому стоит ли вам из-за области небольшой, не столь благодатной, заключенной в узкие пределы, вступать в битвы с мессенцами, которые к тому же равносильны вам, а также с аркадцами и аргивянами, у которых нет ничего похожего на золото и серебро, из-за чего люди готовы сражаться насмерть. Если для вас так легко овладеть целой Азией, то к чему вам желать чего-либо другого?» Так говорил Аристагор, а Клеомен отвечал ему: «Любезный милетянин, откладываю ответ тебе на третий день». На этом тогда и кончилось.

Рельеф из Эламского храма в Сузах. XII в. до н. э.

50. Когда наступил день, назначенный для ответа, и они сошлись в условленном месте, Клеомен спросил Аристагора, сколько дней пути от моря ионян до царя персов. Аристагор, вообще человек хитрый и искусно обманывавший Клеомена, на сей раз ошибся: дело в том, что не следовало говорить правду, если только он желал вывести спартанцев в Азию, а он по правде сказал, что расстояние это равняется трем месяцам пути. Тогда Клеомен оборвал Аристагора на середине речи об этом пути и сказал: «Любезный милетянин, уходи из Спарты до солнечного заката: предложение твое совершенно невыполнимо, если ты желаешь, чтобы лакедемоняне отошли от моря на три месяца пути». Сказав это, Клеомен удалился домой.

51. Тогда Аристагор с оливковой веткой в руках отправился к Клеомену; войдя в дом его, он в качестве молящего о защите просил Клеомена выслушать его, предварительно отослав ребенка из этого покоя; случайно перед Клеоменом стояла дочь его по имени Горго. Это было единственное дитя его, тогда восьми или девяти лет от роду. Клеомен предложил Аристагору говорить, что ему угодно, и присутствием ребенка не стесняться. Аристагор начал с обещания десяти талантов, если Клеомен исполнит его просьбу. Когда Клеомен отверг это, Аристагор стал предлагать все больше и больше, пока не дошел наконец до пятидесяти талантов; тогда ребенок воскликнул: «Иноземец подкупит тебя, отец, если ты не уйдешь отсюда». Обрадованный напоминанием ребенка, Клеомен удалился в другой покой, а Аристагор совсем покинул Спарту, и ему не довелось поговорить о пути к персидскому царю более подробно.

52. На самом деле путь этот таков: на всем протяжении его существуют царские стоянки с прекрасными жилыми помещениями, и проходит он от начала до конца по стране населенной и безопасной. На пути через Лидию и Фригию, то есть на расстоянии девяноста четырех с половиной парасангов находится двадцать таких стоянок. Из Фригии путь ведет к реке Галис, у которой стоят ворота, а подле них обширное укрепление; проходить через ворота необходимо для того, чтобы переправиться через реку. На протяжении следующей засим Каппадокии до границ Киликии, что составляет сто четыре парасанга, находится двадцать восемь стоянок; в этих пределах необходимо пройти двое ворот и миновать два укрепления. На пути через Киликию в пятнадцать с половиной парасангов находятся три стоянки. Границу Киликии и Армении образует река Евфрат, судоходная для кораблей. В Армении находится пятнадцать стоянок с жилыми помещениями на протяжении пятидесяти шести с половиной парасангов; там же есть и укрепление. На пути из Армении в Матиену находим тридцать четыре стоянки на протяжении ста тридцати семи парасангов. Через эту область протекает четыре реки, судоходных для кораблей, и через все необходимо переправляться. Первая из этих рек – Тигр; вторая и третья носят одно и то же имя – Забат. Но это разные реки, и вытекают они не из одной и той же местности, потому что одна из них течет из Армении, а другая из Матиены. Четвертая река называется Гинд; некогда Кир разделил ее на триста шестьдесят каналов. Отсюда – переход в Киссию, где на протяжении сорока двух с половиной парасангов находится одиннадцать стоянок, до реки Хоасп, также судоходной для кораблей. На этой реке расположен город Сузы. Итак, всех стоянок сто одиннадцать, столько же и жилых помещений находится на пути из Сард в Сузы.

53. По точному измерению на парасанги и при определении одного парасанга в тридцать стадиев, чему он действительно равняется, царский путь от Сард до царского замка, называемого Мемноновым, содержит в себе тринадцать тысяч пятьсот стадиев, или четыреста пятьдесят парасангов. Если на каждый день положить по сто пятьдесят стадиев, то на весь путь требуется ровно девяносто дней.

54. Таким образом, милетянин Аристагор сказал правду лакедемонянину Клеомену, когда определил путь к царю в три месяца. Если кто пожелает знать это еще точнее, то я сообщу, потому что к упомянутой дороге следует прибавить и путь от Эфеса к Сардам: всего от Эллинского моря до Суз, до так называемого Мемнонова города, четырнадцать тысяч сорок стадиев. Действительно, от Эфеса до Сард пятьсот сорок стадиев, благодаря чему трехмесячный путь удлиняется еще на три дня.

55. По удалении из Спарты Аристагор направился в Афины, освободившиеся от тирании следующим образом. Гиппарха, сына Писистрата, брата тирана Гиппия, согласно виденному им ясному сновидению, убили Аристогитон и Гармодий, происходившие из древнего рода Гефиреев; однако и после этого афиняне угнетаемы были властью тирана еще в течение четырех лет – не меньше, а скорее больше прежнего.

56. Гиппарх видел такой сон: в ночь, предшествовавшую празднеству Панафиней, ему снилось, будто подле него стоит мужчина, статный и красивый, и обращается к нему со следующими словами:

Лишь только наступило утро, он тотчас стал советоваться со снотолкователями. Засим, прогнав от себя призрак сновидения, он устроил процессию, во время которой и погиб.

57. Гефиреи, из рода которых были убийцы Гиппарха, происходили первоначально, как сами они говорят, из Эретрии; но, по моим сведениям, они были финикияне из числа тех финикиян, которые вместе с Кадмом прибыли в так называемую теперь Беотию и заняли доставшуюся им на долю Танагрскую область в этой земле. Отсюда кадмейцы вытеснены были сначала аргивянами, а потом Гефиреи были изгнаны беотийцами и обратились в Афины. Афиняне приняли их в число своих граждан на определенных условиях, с тем чтобы они устранены были от многого такого, что не заслуживает упоминания.

58. Те финикияне, что прибыли вместе с Кадмом, к числу которых принадлежали и Гефиреи, со времени занятия Беотии сообщили эллинам множество различных знаний и, между прочим, письменность, до того времени у эллинов не существовавшую. Как мне кажется, кадмейцы сообщили вначале те письмена, которые употребительны у всех финикиян; с течением времени вместе с изменениями в языке они изменили и начертание письмен. В то время бо́льшая часть окрестных местностей подле кадмейцев занята была ионянами; эти последние научились от финикиян их письму, кое-что изменили в начертании букв и пользовались им; при этом они обыкновенно говорили, что письмена, как требовала справедливость, названы финикийскими потому, что в Элладу они занесены финикиянами. Равным образом ионяне издревле называют книги кожами на том основании, что некогда употреблялись ими для письма козьи и овечьи кожи вследствие редкости папируса. Действительно, еще и в мое время многие варварские народы пишут на подобных кожах.

59. Кадмейские письмена я сам видел в храме Аполлона Исмения в беотийских Фивах, начертанные на нескольких треножниках, в большинстве сходные с ионийскими письменами. На одном из треножников находится следующая надпись:

Это должно было случиться во время Лаия, сына Лабдака, внука Полидора, правнука Кадма.

60. Другой треножник гласит в шестистопных стихах следующее:

Скей, должно быть, сын Гиппокоонта, если только это – он, а не кто-либо другой, носивший то же имя, что и сын Гиппокоонта, современник Эдипа, сына Лаия.

61. Третий треножник, также в шестистопных стихах, гласит так:

В царствование этого самого Лаодаманта кадмейцы вытеснены были аргивянами и отправились к энхелеям. Оставшиеся на месте Гефиреи вытеснены были впоследствии беотийцами и удалились в Афины. Здесь есть сооруженные ими святилища, из которых ни одно не имеет ничего общего с прочими афинскими святилищами; все они отличны от других святилищ, в особенности храм и культ Деметры Ахейской.

62. Итак, мной рассказано, каково было сновидение Гиппарха и откуда происходили Гефиреи, из рода которых были убийцы Гиппарха. В дополнение к этому мы должны вернуться к начатому раньше рассказу о том, как были освобождены афиняне от тирании. Итак, Гиппий правил как тиран и вследствие смерти Гиппарха еще больше угнетал народ. В это время Алкмеониды, по происхождению афиняне, бежавшие от Писистратидов, пытались было вместе с другими афинскими изгнанниками силой возвратиться на родину; но попытка их не имела успеха: укрепив Лепсидрий, что выше Пеонии, они сделали попытку вернуться в Афины сами и освободить город, но потерпели жестокое поражение. Тогда Алкмеониды, все помыслы свои направившие против Писистратидов, подрядились у амфиктионов соорудить храм в Дельфах, который стоит там теперь и которого в то время еще не было. Будучи людьми богатыми и уже издавна пользуясь доброй славой, они соорудили храм, превосходивший предположенный по плану во многих отношениях, между прочим в том, что передняя часть его сделана была из карийского мрамора, хотя согласно условию они могли весь храм сделать из известкового туфа.

63. По словам афинян, эти Алкмеониды во время пребывания в Дельфах подкупили пифию и тем склонили ее к тому, чтобы она каждый раз, когда будут являться к ней спартанцы за оракулом, от имени ли частных лиц или от государства, требовала от них освобождения Афин. Так как пифия требовала всякий раз одного и того же, то наконец лакедемоняне отправили с войском сына Астера Анхимолия, человека значительного в городе, с поручением изгнать Писистратидов из Афин, хотя они и связаны были с ними теснейшими узами гостеприимства; но дела божеские они ставили выше дел человеческих. Спартанцы послали отряд на судах морем. Анхимолий пристал к берегу в Фалере и там высадил войско. Заранее узнав об этом, Писистратиды призвали вспомогательное войско из Фессалии, потому что с фессалийцами у них заключен был союз. В ответ на требование фессалийцы по общему решению отправили в Афины тысячу человек конницы и царя своего Кинея из города Кония. Имея таких союзников, Писистратиды поступили следующим образом: вырубили деревья на Фалернской равнине, сделали это место удобным для скаковой езды и там расположили свою конницу лагерем против неприятеля. Ударив на лакедемонян, конница истребила многих из них, в том числе и Анхимолия, а оставшихся в живых загнала на корабли. Так печально кончился первый поход лакедемонян, и в Алопеках, в Аттике, есть могила Анхимолия, подле храма Геракла, что в Киносарге.

64. После этого лакедемоняне снарядили уже большее войско и отправили его в Афины под начальством царя Клеомена, сына Анаксандрида, на сей раз не морем, а сушей. По вторжении в Аттику они подверглись прежде всего нападению фессалийской конницы; но она быстро отступила, потеряв сорок человек убитыми, после чего остальные всадники удалились немедленно в Фессалию. Между тем Клеомен вошел в город и вместе с афинянами, жаждавшими освобождения, осадил тиранов, которые заперлись в Пеларгическом укреплении.

Круговой храм Геркулеса Победителя (ранее храм Весты) в Риме. 120 г. до н. э.

65. Однако, казалось, лакедемоняне ни за что не одолеют Писистратидов: им не приходило на мысль устроить правильную осаду, а Писистратиды имели достаточные запасы воды и съестных припасов. После нескольких дней осады лакедемонянам предстояло возвратиться в Спарту. Но вот случилось роковое обстоятельство для одной стороны и счастливое для другой, а именно: дети Писистратидов пытались тайно покинуть Аттику и попали в плен. После этого все планы Писистратидов рушились; за обратное получение детей они сдались на условии, предложенном афинянами, а именно: в течение пяти дней удалиться из Аттики. Засим они удалились в Сигей, что на Скамандре, после тридцатилетнего царствования над афинянами. Писистрадиты происходили из Пилоса и древнего рода Нелеидов, из того самого рода, к которому принадлежали Кодр и Меланф со своими родственниками. Переселившись в Аттику, они достигли царской власти над афинянами. В память такого события Гиппократ и дал своему сыну имя Писистрат, назвав его по имени Несторова сына Писистрата. Так освобождены были афиняне от тиранов. Сначала я расскажу о том, что афиняне «совершили достойного упоминания и какие беды претерпели» прежде, чем восстала Иония против Дария, и милетянин Аристагор явился в Афины с просьбой о помощи.

66. Будучи могущественны и раньше, Афины усилились еще больше по освобождении от тиранов. Преобладанием пользовались у них два человека: Клисфен из рода Алкмеонидов, который, как гласила молва, подкупил пифию, и Исагор, сын Тисандра, из значительной семьи, хотя дальних предков его я не знаю; впрочем, сородичи его совершают жертвоприношения Зевсу Карийскому. Эти лица вели между собой распри за власть, пока побежденный Клисфен не привлек на свою сторону народ. После этого вместо первоначальных четырех колен, на которые делились афиняне, он установил десять, причем отменил названия колен по сыновьям Иона: Гелеонта, Эгикора, Аргада и Гоплета, и приискал для колен имена других героев, местных, кроме Эанта; этого последнего, хотя и чужого, он присоединил как героя – соседа и союзника.

67. Мне кажется, что этот Клисфен поступал так в подражание деду своему по матери Клисфену, тирану Сикиона. Во время войны с аргивянами этот последний прекратил состязания рапсодов в Сикионе из-за гомеровских поэм, так как в них везде почти прославляются аргивяне и Аргос; потом он возымел сильное желание упразднить то святилище героя Адраста, Талаева сына, которое помещалось на сикионском рынке, стоит там и теперь, – упразднить как святилище аргивянина. С этой целью Клисфен отправился в Дельфы и спросил оракула, не упразднить ли в Сикионе почитание Адраста. Пифия отвечала, что Адраст был царем сикионцев, а он – палач их. Таким образом, божество не дало разрешения. Поэтому, вернувшись домой, Клисфен стал придумывать средство, как бы Адраст сам удалился из Сикиона. Средство такое он нашел: послал в беотийские Фивы сказать, что он желает перевести в Сикион сына Астака Меланиппа. Фиванцы согласились на это, и Меланипп был переселен. Клисфен отвел ему заповедное место подле пританея и там в наиболее укрепленном месте поставил его святилище. Я должен пояснить, что Клисфен перевел Меланиппа в Сикион потому, что герой этот был сильно ненавистен Адрасту, так как умертвил брата его Мекистея и тестя Тидея. Назначив такое место Меланиппу, тиран отнял жертвы и празднества у Адраста и перенес их на Меланиппа. Между тем сикионцы имели обыкновение воздавать Адрасту большие почести, так как страна их принадлежала некогда Полибу, а Адраст был сыном дочери Полиба; умирая бездетным, Полиб передал царскую власть Адрасту. Сикионцы воздавали ему различные почести, между прочим, прославляли в трагических хорах его страдания, поклонялись не Дионису, а Адрасту. Хоры Клисфен возвратил Дионису, а остальную долю чествования перенес на Меланиппа. Так он поступил с Адрастом.

68. Что касается дорийских колен, то тиран дал им другие названия во избежание того, чтобы у сикионцев были те же колена, что и у аргивян. При этом случае он сильно насмеялся над сикионцами, а именно: на колена их перенес названия свиньи и осла, прибавив только новые окончания; одно лишь свое колено назвал он от слова «власть» (ayrxhy). Это последнее колено получило имя архелаев, другое гиатов, третье онеатов, четвертое хереатов. Эти-то названия колен употребительны были у сикионцев как в царствование Клисфена, так и по его смерти еще в течение шестидесяти лет. Впоследствии по общему решению сикионцы переменили эти имена на гиллеев, памфилов и димантов, прибавив к ним четвертое колено, названное эгиалеями по имени Адрастова сына Эгиала.

69. Вот что было сделано сикионцем Клисфеном. Клисфен Афинский был внук Клисфена Сикионского по женской линии и назван именем деда; он презирал ионян, как тот презирал дорийцев, и поступил так подобно одноименному с ним Клисфену с той целью, чтобы у жителей Аттики не было тех самых колен, что у ионян. Когда он привлек в то время афинский народ на свою сторону, то переменил наименования колен и увеличил число их; вместо четырех старост колен он установил десять, а демы распределил по десяти на каждое колено. Привлекши народ на свою сторону, он стал гораздо сильнее противников.

70. Теперь Исагор был побежден; поэтому он обратился к следующему средству: призвал на помощь лакедемонского царя Клеомена, связанного с ним узами гостеприимства со времени осады Писистратидов; кроме того, ходила молва, что Клеомен находился в связи с женой Исагора. Прежде всего Клеомен послал в Афины глашатая с требованием изгнать Клисфена и вместе с ним многих других афинян, причем перечислялись те, которые были запятнаны кровавым преступлением; он через глашатая требовал этого по настоянию Исагора. Дело в том, что Алкмеониды и сторонники их были виновны в убийстве, хотя ни сам Клисфен, ни друзья его не были причастны к преступлению.

71. Некоторые афиняне почитались запятнанными кровавым преступлением по следующему случаю: был некогда в числе афинян Килон, победитель на Олимпийских состязаниях. В стремлении к тирании он держал себя надменно, собрал дружину из сверстников и попытался овладеть акрополем, но не мог удержать его за собой и в качестве молящего искал убежища у кумира божества. Правители навкрарий, стоявшие в то время во главе Афин, предложили Килону и его соумышленникам удалиться оттуда, ручаясь в сохранении им жизни. Случилось это до времени Писистрата.

72. Итак, Клеомен требовал изгнания Клисфена и других лиц, запятнанных преступлением; но удалился из Аттики один только Клисфен. Тем не менее Клеомен явился в Афины с небольшим отрядом и распорядился изгнать семьсот афинских семейств, которые были указаны ему Исагором. После этого он пытался было распустить совет и вручил бразды правления тремстам единомышленникам Исагора. Когда совет обнаружил сопротивление и не пожелал повиноваться распоряжению, Клеомен и Исагор с соумышленниками заняли акрополь. Тогда остальные афиняне, настроенные одинаково с советом, осаждали их в течение двух дней; на третий день лакедемоняне вступили в переговоры, и все, сколько их было, покинули Афины. Так исполнилось изречение жрицы, услышанное Клеоменом: поднимаясь на акрополь с целью занять его, Клеомен вошел в святилище богини как бы для того, чтобы поклониться ей. Но прежде, чем он переступил порог, жрица поднялась со стула и воскликнула: «Удались, чужеземец лаконский, не входи в храм: доступ сюда дорийцам возбраняется». «Не дориец я, о женщина, но ахеец», – отвечал Клеомен. Не обратив внимания на это замечание, он прибег к силе, но после осады был изгнан вместе с лакедемонянами; остальных, обреченных на казнь, афиняне заключили в тюрьму, в том числе и дельфийца Тимесифея, о силе и отваге которого я мог бы рассказать много замечательного.

73. Заключенные были казнены. После этого афиняне призвали назад Клисфена и с ним семьсот семейств, изгнанных Клеоменом, и отправили в Сарды посольство для заключения союза с персами, так как были убеждены, что им предстоит война с лакедемонянами и Клеоменом. Когда послы явились в Сарды и объявили то, что им было поручено, сын Гистаспа Артафрен, наместник Сард, спросил, что они за народ, где живут и почему ищут союза с персами. Выслушав послов, он отвечал им следующее: если афиняне дадут царю Дарию землю и воду, то он вступит с ними в союз, если же не дадут, то пускай удаляются. Послы на собственный риск отвечали, что дадут, так как желали заключить союз с персами. Однако по возвращении на родину афиняне подвергли их жестокому осуждению.

74. Считая себя крайне оскорбленным от афинян словом и делом, Клеомен стал собирать войско из целого Пелопоннеса; причем не объявлял цели сборов – наказать афинский народ и поставить тираном в Афинах Исагора, который вместе с Клеоменом удалился из акрополя. С большим войском Клеомен вторгся в Элевсин в то время, как беотийцы согласно заключенному с ними условию заняли крайние демы Аттики, Эною и Гисии; халкидяне напали на Аттику с другой стороны и разоряли ее. Находясь между двух опасностей, афиняне отложили на время расправу с беотийцами и халкидянами и сразились с пелопоннесцами, находившимися в Элевсине.

75. Когда войска готовы были начать битву, прежде всего коринфяне решили между собой, что поступают несправедливо, и повернули назад, за ними последовал другой царь спартанцев, Демарат, сын Аристона, выведший войско из Лакедемона вместе с Клеоменом и раньше не враждовавший с ним. Со времени этого случая издан был в Спарте закон, воспрещающий царям следовать за войском обоим вместе, если войско выступало в поход; до того времени выходили с войском оба царя. Так как один из царей не участвовал в командовании войском, то оставался на месте и один из Тиндаридов; до того времени и оба Тиндарида следовали за войском как его пособники.

76. Когда в Элевсине прочие союзники заметили, что между царями лакедемонян нет согласия и что коринфяне уже покинули их, то и сами удалились. Это было четвертое появление дорийцев в Аттике: дважды вторгались они ради войны, дважды на помощь афинскому народу. Первый раз, когда заселяли Мегары, – поход этот по справедливости может быть назван походом в царствование Кодра; второй и третий раз, когда прибыли из Спарты в Афины для изгнания Писистратидов; четвертый – когда Клеомен во главе пелопоннесцев вторгся в Элевсин. Таким образом, это действительно было четвертое вторжение дорийцев в Аттику.

77. Только после такого позорного окончания этого похода афиняне решили наказать врагов, и прежде всего пошли войной на халкидян. Беотийцы выступили к Еврипу на помощь халкидянам. При виде этих союзников афиняне порешили сделать нападение сначала на беотийцев, а не на халкидян. В сражении с беотийцами они одержали блистательную победу, очень многих положили на месте, а семьсот человек взяли в плен. В тот же самый день афиняне переправились на Эвбею и дали сражение халкидянам; одержав и здесь победу, они поселили на земле гиппоботов четыре тысячи колонистов по жребию; гиппоботами назывались крупные халкидские землевладельцы. Всех взятых в плен халкидян вместе с беотийскими пленниками афиняне заковали и содержали под стражей; впоследствии они отпустили их на свободу, взяв выкуп по две мины за человека; цепи, в которые пленники были закованы, афиняне повесили в акрополе. Цепи эти сохранились до моего времени; они висят на стенах, обожженных персами, против храма, обращенного на запад. На десятую долю выкупной суммы афиняне сделали медную квадригу и посвятили ее богине; она стоит с левой стороны при входе в пропилеи, что на акрополе, со следующей надписью:

78. Так усилилось могущество афинян. Не один только этот, но вообще все случаи доказывают, как драгоценно равноправие. Действительно, находясь под гнетом тирании, афиняне не могли одолеть в военном деле никого из своих соседей, а освободившись от тиранов, они заняли бесспорно первенствующее место. Это показывает, что, будучи порабощены тиранами, они были нерадивы, как бы работая на господина; напротив, по достижении свободы каждый из них стал работать усердно для собственного благополучия. В таком положении были афиняне.

79. После этого фиванцы, вознамерившись отомстить афинянам, послали вопросить божество. Пифия отвечала, что сами по себе они не могут отомстить, советовала им созвать «многоголосое собрание» и искать помощи у «ближайших». Вопросители оракула по возвращении от божества велели созвать Народное собрание и объявили ему изречение оракула. Узнав о том, что им следует просить «ближайших», фиванцы сказали: «Разве не ближе всех к нам живут танагрийцы, коронейцы и феспийцы? Но ведь они всегда сражаются вместе с нами и оказывают нам в войне большую помощь. Поэтому зачем же просить их? Наверное, не этот смысл имеет изречение оракула!»

80. Во время совещаний кто-то из фиванцев, слышавших это, заметил: «Мне кажется, я понимаю, что означает данное нам изречение. Говорят, что Фива и Эгина были дочерьми Асопа; так как они – сестры, то, я полагаю, божество велит нам просить эгинцев быть нашими помощниками». Так как это мнение оказалось самым убедительным, то немедленно отправлены были послы просить эгинцев о помощи согласно повелению оракула, ибо они «ближайшие» для фиванцев. В ответ на просьбу о помощи эгинцы обещали послать к ним в союзники Эакидов.

81. Когда фиванцы, полагаясь на союз с Эакидами, попытали счастья и были жестоко разбиты афинянами, то отправили снова послов на Эгину: они возвращали эгинцам Эакидов и просили у них простых смертных. Гордясь чрезвычайным благополучием и вспомнив старую вражду к афинянам, эгинцы в ответ на просьбу фиванцев открыли военные действия против афинян без предупреждения через глашатая. В то время как афиняне заняты были войной с беотийцами, эгинцы поплыли на длинных кораблях в Аттику, разорили Фалер и множество деревень на другой части побережья, чем причинили афинянам жестокую обиду.

Марчелло (А. де Кастильоне-Колонна). Пифия. 1870 г.

82. Давняя вражда эгинцев против афинян началась следующим образом: одно время жителям Эпидавра земля не давала никаких плодов; по этому случаю они обратились к оракулу в Дельфах. Пифия в ответ приказала им поставить кумиры Дамии и Авксесии, обещая после этого облегчение их участи. Когда эпидаврийцы спросили, из меди ли сделать кумиры или из камня, пифия не дозволила ни того ни другого, повелев сделать изображения деревянные из домашнего оливкового дерева. Тогда жители Эпидавра просили у афинян дозволения вырезать оливу у них, полагая, что их оливковые деревья наиболее священны; впрочем, говорят, что в то время оливковые деревья были только в Афинах и больше нигде. Афиняне отвечали, что дадут разрешение с тем условием, чтобы эпидаврийцы ежегодно приносили жертвы Афине Палладе и Эрехфею. Эпидаврийцы приняли это условие, получили то, что просили, и поставили кумиры из афинской оливы. Земля Эпидавра стала приносить плоды, а эпидаврийцы исполняли относительно афинян принятые на себя обязанности.

83. В то время и даже раньше еще эгинцы находились вообще в зависимости от жителей Эпидавра и, между прочим, переправлялись в Эпидавр для решения возникавших между ними тяжб. Но после сооружения кораблей они, будучи слишком уверены в своих силах, отложились от Эпидавра. Как враги эпидаврийцев, эгинцы разоряли их, потому что были господами на море, наконец похитили у них изображения Дамии и Авксесии, перенесли их внутрь своей страны и поставили в той местности, которая носит имя Эя, на расстоянии двадцати стадиев от города. Поставленные здесь изображения эгинцы чествовали жертвами и хорами женщин-насмешниц, причем для каждого божества выбиралось по десяти поставщиков хоров; хоры, впрочем, не касались своими насмешками никого из мужчин, осмеивая только местных женщин. Те же самые священнодействия были в обычае и у эпидаврийцев; существовало у них также и тайное священнослужение.

84. Когда изображения эти были похищены из Эпидавра, жители его перестали совершать то, к чему раньше обязались перед афинянами. Афиняне через послов грозили за это местью эпидаврийцам, но последние же доказывали свою невиновность. Они-де выполняли свои обязанности до тех пор, пока имели изображения на своей земле; а с того времени, как изображения эти отняты у них, несправедливо было бы, чтобы и впредь они доставляли жертвы в Афины; обязанными к тому они называли эгинцев, владевших изображениями. Вследствие этого афиняне отправили послов на Эгину и требовали выдачи кумиров; на это эгинцы отвечали, что у них с афинянами нет никаких дел.

85. По рассказам афинян, после этого требования снаряжена была всего одна трирема с теми гражданами, которые отправлялись от имени целой общины. Явившись на Эгину, они пытались было снять эти кумиры с оснований, как сделанные из их дерева, для того, чтобы доставить в Афины; не будучи в состоянии овладеть ими таким способом, они забросили на кумиры веревки и стали тянуть их; но в это время ударил гром, сопровождавшийся землетрясением; вследствие этого люди, прибывшие на триреме и тащившие кумиры, обезумели и в таком состоянии убивали друг друга как враги; из всех них уцелел один только, который и возвратился в Фалер. Так это было по рассказам афинян.

86. По словам эгинцев, афиняне прибыли на их остров на нескольких кораблях; один корабль или немного больше эгинцы отразили бы легко, если бы даже у них совсем не было кораблей; но афиняне прибыли в их страну на многих кораблях, и эгинцы отступили перед ними без боя; они только не могут сказать наверное, потому ли они отступили, что чувствовали себя на море гораздо слабее противника, или потому, что вознамерились сделать то, что потом действительно и сделали. Не встретив никакого сопротивления, афиняне сошли со своих кораблей на берег и направились к кумирам. Но, будучи не в состоянии снять их с оснований, закинули на них веревки и так стали тащить, пока с обоими изображениями не случилось следующее (этому я не верю, а кто-нибудь другой, может быть, и поверит): кумиры-де пали перед афинянами на колени и с того времени остались в таком положении навсегда. Так будто бы действовали афиняне. Эгинцы далее рассказывают, что, узнав о намерении афинян идти на них войной, они обеспечили себе содействие аргивян. В то время как афиняне высадились на Эгину, на помощь к эгинцам прибыли аргивяне, тайком переплыв из Эпидавра на остров; афиняне ничего не предчувствовали, как ударили на них аргивяне, отрезав им путь к кораблям; в это же время раздался над неприятелем гром и случилось землетрясение.

Гречанка в праздничной одежде

Гречанка в хитоне

87. Вот что рассказывают аргивяне и эгинцы; согласно с ними передают и афиняне, что из числа их воинов спасся только один, который и возвратился в Аттику. Впрочем, по словам аргивян, все аттическое войско, за исключением одного человека, истреблено было ими, а по словам афинян – божеством, и этот один не остался в живых, но погиб при следующих обстоятельствах. По прибытии в Афины он стал сообщать о несчастье. Жены воинов, отправившихся в поход на Эгину, узнав о том, что из числа всех спасся лишь он один, сильно вознегодовали, обступили его кругом и искололи пряжками от одежды, причем каждая спрашивала, где ее муж. Так погиб этот человек. Поведение женщин показалось афинянам еще ужаснее, нежели самое поражение. Так как они не могли подвергнуть женщин какому-либо наказанию, то велели им переменить свое одеяние на ионийское. До той поры афинские женщины носили дорийское платье, очень похожее на коринфское; переменили они его на льняной хитон для того, чтобы не употреблять пряжек.

88. На самом деле одеяние это первоначально не ионийское, но карийское. Дело в том, что в древности у всех эллинов женское платье было одно и то же, то самое, которое теперь называется у нас дорийским. По упомянутой выше причине у аргивян и эгинцев вошло для женщин в обычай носить пряжки вполовину меньшие против первоначальных и посвящать в храм названных выше божеств преимущественно пряжки. Кроме того, воспрещено было вносить в храм что бы то ни было аттического происхождения, не исключая и глиняной посуды; наконец, установлено пить только из горшков местного изготовления.

89. Аргивские и эгинские женщины вследствие вражды этих островов с афинянами носили до нашего времени пряжки даже большие, нежели прежде, а вражда между эгинцами и афинянами началась так, как рассказано нами выше. Поэтому, когда фиванцы обратились к ним за помощью, эгинцы вспомнили случай с кумирами и охотно оказали помощь беотийцам. Эгинцы стали опустошать побережье Аттики, а афиняне, готовившиеся в поход на эгинцев, получили из Дельф изречение оракула, повелевавшее им воздерживаться от войны в течение тридцати лет со времени нанесения обиды эгинцами, а на тридцать первом году соорудить святилище Эаку и начать войну с Эгиной, тогда они легко получат желаемое. Если же начнут войну тотчас, то за время ее потерпят многие поражения, одержат многие победы и в конце концов сокрушат противника. Выслушав оракула, афиняне соорудили святилище Эаку, то самое, которое и теперь стоит на рынке, но не приняли совета оракула воздерживаться от войны в течение тридцати лет, потому что эгинцы нанесли им обиды.

90. Приготовления афинян к войне задержаны были замыслами лакедемонян. Услышав о тех мерах, какие приняты были Алкмеонидами относительно пифии, и о действиях пифии против них и против Писистратидов, они огорчены были вдвойне: и тем, что сами изгнали из их города людей, связанных с ними узами гостеприимства, и тем, что за это не было им никакой признательности со стороны афинян. Возбуждали их сверх того и оракулы, гласившие, что много обид претерпят они от афинян, – изречения оракулов раньше были неизвестны им, а теперь они узнали их от Клеомена, принесшего изречения в Спарту. Клеомен приобрел эти оракулы в афинском акрополе, а прежде владели ими Писистратиды; во время удаления из Афин они оставили их в храме, а Клеомен взял их оттуда.

91. Добыв изречения оракулов и замечая, что афиняне усиливаются и вовсе не обнаруживают охоты подчиняться им, лакедемоняне сообразили, что в состоянии свободы аттический народ становится равносильным лакедемонскому, тогда как под гнетом тирании он был слаб и покорен. Все это они обстоятельно рассудили и стали приглашать из Сигея, что на Геллеспонте, Гиппия, сына Писистрата. По прибытии приглашенного Гиппия спартанцы созвали послов от своих союзников и обратились к ним с такой речью: «Мы сознаем, союзники, свою ошибку. Благодаря ложным изречениям оракула мы изгнали из отечества людей, тесно связанных с нами узами дружбы и обещавших привести Афины к подчинению нам; после этого мы передали государство неблагодарному народу, который через нас сделался свободным, поднял голову, обидел нас изгнанием из своего города нашего царя; по мере усиления растет его высокомерие, в чем ясно убедились соседи их, беотийцы и халкидяне, а вскоре убедятся в том и другие эллины, если совершат ошибку. Так как в прежнем образе действий мы ошиблись, то теперь вместе с вами попытаемся наказать афинян. Ради этого-то мы пригласили Гиппия и вас от ваших государств, чтобы согласно общему решению и совокупными военными силами возвратить Гиппия в Афины, отдать ему то, что сами отняли у него». Так говорили спартанцы.

Руины древнего Коринфа

92. Большинству союзников не понравилась эта речь, но они хранили молчание. Тогда коринфянин Сокл выступил со следующей речью: «Наверное небо будет под землей, а земля поднимется высоко над небом, местожительством людей станет море, а рыбы поселятся там, где живут люди, если вы, лакедемоняне, решитесь упразднять равноправие и восстановлять в государствах тиранию, потому что нет ничего среди людей оскорбительнее и кровожаднее, как тирания. Если вам кажется, что управление государств тиранами хорошо, то прежде всего поставьте тирана у себя и только потом пытайтесь назначать его другим. До сих пор вы сами не испытали власти тиранов и сильно остерегаетесь того, как бы в Спарте не было тирании, и с союзниками обращаетесь недостойно. Если бы вы подобно нам испытали власть тиранов, то предложили бы совет более благоразумный, нежели теперь. Коринфяне имели некогда такое государственное устройство: олигархию, причем олигархи, именовавшиеся Бакхиадами, управляли государством, выдавали дочерей своих замуж и женились только в собственной среде. У одного из олигархов – Амфиона – родилась хромая дочь по имени Лабда; никто из Бакхиадов не хотел жениться на ней; взял ее в жены сын Эхекрата Эетион, родом из деревни Петры, в отдаленном колене происходивший от лапифа, а именно Кенея. Ни от этой женщины, ни от какой другой у него не было детей. Тогда он отправился в Дельфы вопросить оракула относительно потомства. При входе его пифия тотчас произнесла следующие слова:

Это изречение оракула каким-то образом стало известно Бакхиадам; и раньше в Коринфе они получили непонятное изречение, означавшее то же самое, что гласил теперь оракул Эетиона, а именно:

Таково было изречение, полученное Бакхиадами раньше и тогда непонятое; теперь, услыхав об оракуле Эетиона, они тотчас поняли и прежнее изречение, так как оно согласовалось с Эетионовым. Поняв смысл оракулов, Бакхиады держали, однако, это втайне, решив погубить будущее дитя Эетиона. Поэтому, лишь только жена его родила, они отправили десять человек из своих в ту деревню, где жил Эетион, с поручением умертвить ребенка. Прибыв в Петру и явившись во двор Эетиона, они требовали новорожденного. Не зная, зачем явились эти люди, и предполагая, что они спрашивают ребенка из расположения к отцу, мать вынесла ребенка и вручила одному из них. Дорогой они порешили, что тот из них обязан кинуть ребенка оземь, кто прежде всех взял его. Когда Лабда отдала ребенка, то дитя по соизволению свыше улыбнулось. Этот человек заметил улыбку, и жалость удержала его от убийства. Сжалившись над ребенком, он передал его другому, тот третьему; так передавался мальчик из рук в руки всеми десятью лицами, потому что никому не хотелось убивать его. Поэтому они возвратили ребенка родительнице и, выйдя вон, остановились у дверей и заспорили, так как все обвиняли друг друга, а больше всего первого взявшего ребенка за то, что он не исполнил общего решения. Наконец, по прошествии некоторого времени они решили войти в дом опять и умертвить мальчика всем вместе. Но Коринфу суждено было претерпеть несчастья от потомства Эетиона. Действительно, Лабда стояла у самых дверей и слышала все происходившее. Она испугалась, как бы они не переменили своего решения, не взяли бы ребенка вторично и не убили его; поэтому мать унесла его и спрятала в надежнейшее место, в ящик: она была убеждена, что если они возвратятся и примутся за розыски, то обыщут все. Так и случилось. Когда посланцы вошли в дом и после розысков не нашли ребенка, то порешили возвратиться домой и объявить пославшим, что они сделали все согласно поручению. По возвращении домой так они и сказали. После этого сын Эетиона стал расти, и ему дано было имя Кипсела от ящика, потому что он избежал грозившей ему опасности благодаря ящику. Когда Кипсел возмужал и обратился за советом к оракулу в Дельфах, то получил двусмысленный ответ и, полагаясь на него, сделал покушение на власть и захватил Коринф. Оракул гласил следующее:

Таково было изречение оракула, а по достижении тирании Кипсел вел себя так: многих коринфян сослал, многих лишил имущества и гораздо больше еще казнил. Процарствовав тридцать лет, он благополучно кончил жизнь, а власть его наследовал сын Периандр. Сначала Периандр был добрее отца, но после сношений через послов с милетским тираном Фрасибулом он стал еще кровожаднее Кипсела. Так, он отправил к Фрасибулу глашатая и через него спрашивал тирана, каким образом может установить надежнейший и наилучший образ правления. В ответ на это Фрасибул вывел за город прибывшего от Периандра глашатая, пошел на засеянное поле, проходя по ниве, спрашивал глашатая неоднократно, зачем он пришел из Коринфа; при этом срывал каждый колос, который находил выдающимся над прочими колосьями, сорванные колосья бросал прочь и проделывал это до тех пор, пока не истребил таким образом самой лучшей и густейшей части нивы. Так прошел он по целому полю и отпустил глашатая, не сказав ему ни слова. Когда глашатай возвратился в Коринф и Периандру сильно хотелось услышать совет Фрасибула, то глашатай отвечал, что он удивляется, зачем его послали к человеку помешанному, портящему собственное добро, и при этом рассказал, что было сделано Фрасибулом. Но Периандр понял этот поступок и сообразил, что Фрасибул советует ему казнить выдающихся личностей. С этого времени он стал проявлять относительно граждан всевозможную жестокость. Что уцелело у Кипсела от казней и ссылки, то истреблено было Периандром. Кроме того, однажды велел он раздеть всех коринфских женщин ради жены своей Мелиссы. Дело в том, что тиран отправил послов в Феспротию на реке Ахеронт вопросить оракул мертвых об имуществе, доверенном ему каким-то другом. Появившаяся Мелисса отказалась указать или назвать место, где хранится доверенное добро, потому что она не имеет одежды и зябнет: то платье, которое он похоронил вместе с нею, оказалось для нее совершенно бесполезным, так как оно не было сожжено. В подтверждение справедливости своих слов она выразилась, что Периандр положил хлеб на холодную печь. Извещенный об этом, тиран – довод призрака был для него убедителен, потому что он имел сообщение с Мелиссой, уже умершей, – тотчас сделал распоряжение через глашатая, чтобы все коринфские женщины явились в храм Геры. Женщины отправились как бы на празднество в самых нарядных платьях, а он велел поставленным для этой цели телохранителям раздеть всех женщин без исключения, как свободных, так и служанок их; все платье велел снести в яму, посвятить Мелиссе и сжечь. Когда он сделал это и вторично послал к оракулу, призрак Мелиссы указал то место, где было положено достояние друга. Знайте же, лакедемоняне, что такое тирания и каковы дела ее. Мы были очень удивлены тогда уже, когда узнали, что вы вызвали Гиппия; теперь мы изумлены еще больше, слушая ваше предложение, а потому заклинаем вас эллинскими богами, не восстановляйте в государствах власти тиранов. Неужели вы не оставите ваших намерений и попытаетесь вопреки справедливости возвратить Гиппия? Знайте, что коринфяне не одобряют вашего поведения». Такова была речь коринфского посла Сокла.

93. В ответ на это Гиппий именем тех же самых богов сказал послу, что коринфяне наверное больше всех прочих пожелают вернуть Писистратидов в те роковые дни, когда подвергнутся обидам со стороны афинян. Гиппий говорил так потому, что точнее всех знал изречения оракулов. Прочие союзники до того времени хранили молчание; но когда услышали свободную речь Сокла, заговорили все, присоединяясь к мнению коринфянина, и заклинали лакедемонян не посягать на спокойствие эллинского государства.

94. Так кончилось предприятие. Удалившемуся из Лакедемона Гиппию македонский царь Аминта предложил для жительства Анфемунт, а фессалийцы – Иолк. Но Гиппий не принял ни одного из этих городов и возвратился снова в Сигей. Раньше город этот взят был Писистратом силой оружия. Писистрат посадил там тираном побочного сына Гегесистрата, родившегося от аргивянки; однако обладание городом не обошлось для него без войны. Действительно, долгое время воевали между собою митиленцы и афиняне, причем базисом военных действий служил для одних город Ахиллей, а для других – Сигей. Митиленцы требовали свой город обратно, а афиняне отрицали их право на него, доказывая, что эолийцы имеют не больше прав на Троянскую землю, как и афиняне и прочие эллины, все те, которые помогали Менелаю отомстить за похищение Елены.

95. Во время этой войны случилось много достопримечательного в сражениях. Между прочим, в одной стычке, в которой победа была на стороне афинян, сбежал поэт Алкей; афиняне овладели его оружием, которое и повесили в храме Афины в Сигее. Случай этот Алкей воспел в своем стихотворении, которое отослал в Митилену, извещая о своем несчастье друга Меланиппа. Митиленцев и афинян примирил наконец Периандр, сын Кипсела, к которому стороны обратились за третейским судом. Примирение состоялось на том, что каждая из сторон получает ту землю, которой владеет. Таким образом, Сигей поступил во владение афинян.

96. По прибытии из Лакедемона в Азию Писистрат пустил в ход все: он клеветал на афинян перед Артафреном и употреблял всяческие усилия к тому, чтобы Афины находились под властью его и Дария. Пока Гиппий был занят этим, афиняне узнали о его происках и отправили в Сарды послов с поручением убедить персов не верить рассказам афинских изгнанников. В ответ на это Артафрен велел афинянам принять Гиппия к себе обратно, если они желают оставаться невредимыми. Однако афиняне отвергли предложение Артафрена и тем самым решились на открытую борьбу с персами.

97. В то время как афиняне приняли такое решение и вступили во вражду с персами, милетянин Аристагор, будучи изгнан из Спарты лакедемонянином Клеоменом, явился в Афины, так как город этот становился могущественнее прочих городов. Здесь, в Народном собрании, Аристагор говорил то же самое, что и в Спарте: об имеющихся в Азии богатствах, о персидском способе ведения войны, о том, что персы не употребляют ни щитов, ни копий и что их легко одолеть. Кроме того, он напомнил, что милетяне – афинские колонисты и что по всей справедливости афинянам, как сильнейшим, следует защитить их. Щедрыми обещаниями и настойчивыми просьбами он склонил наконец афинян на свою сторону. Оказалось, что легче провести многих, нежели одного, так как одного лакедемонянина, Клеомена, не мог провести Аристагор, тогда как провел тридцать тысяч афинян. Вследствие этого афиняне постановили снарядить на помощь ионянам двадцать кораблей под командой достойного во всех отношениях гражданина Меланфия. Эти-то корабли и положили начало бедам как для эллинов, так и для варваров.

98. Аристагор поплыл вперед и по прибытии в Милет употребил следующую хитрость (пользы от нее для ионян не ожидалось никакой, и не ради этого Аристагор придумал ее, но лишь для того, чтобы причинить огорчение Дарию). Он отправил посла во Фригию к пеонам, которые после покорения Мегабазом были переселены туда от реки Стримон; во Фригии они занимали особую местность и деревню. Явившись к пеонам, посол сказал им так: «Меня прислал к вам, пеоны, тиран Милета Аристагор, для того чтобы посоветовать вам средство к освобождению, если только вы пожелаете последовать его совету. В настоящее время против персидского царя поднялась вся Иония, что дает вам возможность возвратиться на родину при следующих условиях: о пути до моря вы должны позаботиться сами, дальше от моря позаботимся о вас мы». Пеоны чрезвычайно обрадовались этому известию и с детьми и женами поспешно направились к морю; только немногие из страха не двинулись с места. По прибытии к морю пеоны переправились на Хиос, и в то время, когда они находились уже на острове, появился большой отряд персидской конницы, следовавший за ними по пятам. Не захватив здесь пеонов, персы послали на Хиос требование к пеонам возвратиться назад; но пеоны отказались повиноваться, а жители Хиоса переправили их со своего острова на Лесбос, лесбосцы – в Дориск, отсюда сухим путем они отправились дальше и прибыли, наконец, в Пеонию.

99. Так действовал Аристагор. Между тем афиняне прибыли в Милет на двадцати кораблях вместе с пятью эретрийскими триремами; эретрийцы выступили в поход не ради афинян, но ради самих милетян, воздавая им за оказанные раньше услуги. Некогда милетяне помогали эретрийцам в войне с халкидянами, между тем как халкидянам против эретрийцев и милетян помогали самосцы. По прибытии этих и прочих союзников Аристагор предпринял поход на Сарды. Сам он, впрочем, в поход не выступил, но оставался в Милете, назначив в вожди милетян других лиц: родного брата Харопина и одного из их сограждан, Гермофанта.

Рельеф с изображением богини Ники. Эфес

100. Прибыв с таким войском в Эфес, ионяне покинули свои суда у Кореса в Эфесской области, а сами большой толпой двинулись в глубь материка, пользуясь проводниками из эфесцев. Шли они вдоль реки Каистр, потом перевалили через Тмол и прибыли в Сарды; город взяли они весь, кроме акрополя, без всякого сопротивления. Акрополь охранял сам Артафрен с довольно значительным отрядом.

101. Хотя город был взят, но эллины воздержались от грабежа по следующей причине: дома в Сардах были большей частью тростниковые, и даже кирпичные дома имели тростниковые крыши. Поэтому когда кто-то из воинов поджег один дом, огонь быстро переходил с одного дома на другой и охватил весь город. Во время пожара лидийцы и все находившиеся в городе персы, охваченные со всех сторон пламенем, не имели никакого выхода из города и потому сбежались на рынок к реке Пактол; река эта протекает посередине рынка, несет им с Тмола золотой песок и сливается с рекой Герм, впадающей в море. У Пактола же на рынке собрались лидийцы и персы, где вынуждены были искать защиты. При виде того, как храбро защищаются одни из неприятелей и в каком большом числе наступают другие, ионяне оробели и отступили к горе Тмол, а оттуда с наступлением ночи удалились на свои корабли.

102. Так сожжены были Сарды и в них храм туземной богини Кибелы; впоследствии персы под предлогом возмездия сжигали эллинские храмы. В то время персидские сатрапы, занимавшие округа по эту сторону реки Галис, узнав о случившемся, соединенными силами пошли на помощь лидийцам. Но в Сардах они уже не нашли ионян, а потому пошли следом за ними и настигли их в Эфесе. Ионяне выстроились против персов, вступили с ними в битву, но потерпели жестокое поражение. Персы убили множество знатных ионян, в том числе и военачальника эретрийцев Евалкида, одержавшего несколько побед на играх, на которых победители получают венки, и многократно воспетого Симонидом Кеосским. Бежавшие из боя ионяне рассеялись по своим городам. Таково было это сражение.

103. После этого афиняне совершенно оставили ионян и, несмотря на настойчивые просьбы Аристагора через послов, отказались помогать им. Таким образом, ионяне лишились союзничества афинян, потому что весьма неудачны были первые действия их против Дария; тем не менее они готовились к войне с персидским царем. Отплыв к Геллеспонту, ионяне подчинили своей власти все лежащие там города, в том числе и Византий; потом они вышли из Геллеспонта и приобщили к своему союзу бо́льшую часть Карии; даже город Кавн, не желавший раньше вступать в союз, согласился на это после того, как сожжены были Сарды.

104. Добровольно присоединились к ним все жители Кипра, за исключением амафунтцев. Действительно, против царя восстали и киприоты при следующих условиях. Был у них Онесил, младший брат саламинского владыки Горга, сын Херсия, внук Сирома, правнук Евельфонта. Уже и раньше человек этот многократно убеждал Горга отложиться от царя; теперь же, узнав о восстании ионян, он подстрекал его еще настойчивее; но и тогда Горг остался непреклонен. После этого Онесил выждал время, когда Горг вышел из города саламинцев, и вместе со своими единомышленниками запер за ним ворота. Так Горг потерял город и бежал к мидянам, а Онесил приобрел царскую власть над Саламином и склонил к восстанию всех киприотов; так как жители Амафунта не желали следовать его внушениям, то он с войском расположился у их города и стал осаждать его.

105. Когда царю Дарию дали знать о том, что Сарды взяты и сожжены афинянами и ионянами и что главным виновником этого союза был милетянин Аристагор, Дарий при этом известии, как говорят, не обратил никакого внимания на ионян: он был вполне убежден, что возмущение их не останется безнаказанным, но спросил, что за народ афиняне. Потом потребовал лук, положил стрелу на тетиву и пустил ее кверху, в небеса; когда стрела полетела в воздух, Дарий проговорил: «Да исполнится, Зевс, мщение мое над афинянами!» Сказав это, он велел одному из слуг трижды произносить следующие слова каждый раз, когда он будет садиться за стол: «Владыка! Помни афинян!»

Рисунок Дария I Великого с изображения на древнегреческой вазе

106. После этого царь позвал к себе милетянина Гистиея, которого он давно уже держал при себе, и сказал ему: «Я узнал, Гистией, что на меня восстал преемник твой, которому ты доверил Милет. Против меня он привел людей с другого материка и вместе с ними ионян, которые будут наказаны за свои деяния; этих последних он убедил следовать за первыми и отнял у меня Сарды. Как тебе это кажется? Хорошо это? Каким образом это могло случиться без твоего участия? Смотри, как бы тебе впоследствии не пенять на себя!» «Царь! – отвечал на это Гистией. – Как мог ты это сказать? Мне ли подстрекать кого-нибудь к таким действиям, от которых может последовать для тебя какое-либо огорчение, большое или малое? Чего мне добиваться подобным поведением? В чем я нуждаюсь? Ведь все, чем ты владеешь, есть и у меня; ты удостаиваешь поверять мне твои замыслы. Поэтому если действительно наместник мой делает то, о чем ты говоришь, то, будь уверен, он поступает так по собственному разумению. Я не могу даже допустить мысли, чтобы милетяне и преемник мой учинили переворот в твоем государстве. Если же в самом деле они виновны в чем-либо подобном и если тебе, царь, сообщили правду, то пойми, как неразумно ты поступил, переместив меня от моря внутрь страны. Очевидно, ионяне вследствие того, что я удалился с глаз их, учинили то, к чему давно уже были склонны; если бы я был в Ионии, не поднялся бы ни один город. Поэтому отпусти меня поскорее в Ионию, и я приведу там все в прежнее состояние, а наместника Милета, который учинил это, я смирю и выдам тебе. Клянусь царскими богами, что, исполнив твою волю, я сниму с себя тунику, в которой отправлюсь в Ионию, не раньше, как покорив твоей власти величайший остров Сардинию».

107. Говоря это, Гистией обманывал царя, а Дарий поверил и отпустил его с приказанием явиться обратно к нему в Сузы, лишь только он исполнит свое обещание.

108. В то время, как до царя дошла весть о Сардах, Дарий пустил стрелу из лука, беседовал с Гистиеем, а Гистией был отпущен Дарием и направился к морю, в это время случилось следующее: когда при осаде Амафунта саламинец Онесил был извещен о том, что на Кипре ожидается появление перса Артибия с флотом и большим войском, он рассылал по Ионии глашатаев с просьбой о помощи; ионяне быстро решили дело и прибыли с большим войском на Кипр. Во время появления ионян на Кипре персы на кораблях переплыли из Киликии и сухим путем двинулись на Саламин, а финикияне на своих кораблях объехали кругом оконечность Кипра, именуемую «Ключами Кипра».

109. Ввиду этих событий кипрские тираны созвали вождей ионян и обратились к ним с такой речью: «Мы, киприоты, предоставляем вам, ионяне, на выбор, с кем предпочитаете сражаться: с персами или с финикиянами. Если желаете померяться силами с персами на суше, то вам следует сойти с кораблей и выстроиться на суше; тогда мы взойдем на ваши корабли и будем сражаться с финикиянами. Если, напротив, вы предпочитаете попытать счастья в бою с финикиянами, пускай будет по-вашему; но что бы вы ни выбрали, обязаны действовать так, чтобы Иония и Кипр завоевали себе свободу, насколько это будет зависеть от вас». В ответ на это ионяне сказали: «Общее собрание ионян послало нас оберегать море, а вовсе не для того, чтобы передавать наши корабли киприотам и сражаться с персами на суше; где мы поставлены, там и постараемся доказать нашу храбрость; вы же должны помнить те бедствия, какие терпите в рабском подчинении персам, и показать себя храбрыми воинами». Таков был ответ ионян.

110. Когда после этого персы вышли на саламинскую равнину, кипрские цари выстроили против них свое войско, причем воины Саламина и Сол были противопоставлены персам, а остальные киприоты были поставлены против других неприятелей. Против персидского вождя Артибия по собственному желанию стал сам Онесил.

111. Артибий ехал на коне, наученном подниматься на дыбы против тяжеловооруженного врага. Узнав об этом, Онесил обратился к своему оруженосцу с такой речью, – оруженосцем его был кариец по происхождению, весьма искусный воин и вообще человек мужественный: «Говорят, что конь Артибия поднимается на дыбы и поражает противника ногами и зубами. Сообрази и тотчас скажи мне, кого желаешь ты подстеречь и убить: коня или самого Артибия». Слуга отвечал на это: «Я готов, царь, исполнить то и другое или одно из двух, вообще все, что бы ты ни приказал; но я скажу, что, по моему мнению, наиболее выгодно для царя: царю и военачальнику подобает сражаться с царем и военачальником. Ибо если ты сразишь военачальника, то стяжаешь себе великую славу; если же, от чего да хранят тебя боги, он сразит тебя, то самая смерть от достойного противника – только половина несчастья; нам, слугам, следует сражаться со слугами и с конем; хитростей коня ты не бойся ничуть. Ручаюсь тебе, что он никогда больше не встанет на дыбы». Так он сказал, и войска немедленно сразились на суше и на море.

112. Ионийский флот сражался в тот день отважно и одолел финикиян. Из ионян более всех отличились самосцы. Сошедшиеся на суше войска сражались с сильным натиском. С военачальниками произошло следующее. Когда Артибий на своем коне ударил на Онесила, Онесил согласно условию с оруженосцем поразил ринувшегося на него Артибия. А когда лошадь закинула ноги на щит Онесила, кариец моментально ударил косой по ногам лошади и отсек их. Военачальник персидский Артибий упал тут же вместе с конем.

113. Во время сражения остальных воинов тиран Курия, Стесенор, во главе значительного отряда предательски покинул поле битвы; эти курийцы почитаются аргосскими колонистами. За убегающими курийцами тотчас последовали боевые колесницы саламинцев. Благодаря этому персы одержали победу над киприотами, которые обращены были в бегство; многие из них пали, в том числе Онесил, сын Херсия, виновник восстания киприотов, солийский владыка Аристокипр, сын Филокипра, того самого Филокипра, которого афинянин Солон по прибытии на Кипр прославил в стихотворении превыше всех тиранов.

114. Жители Амафунта отрубили голову Онесилу за то, что он осаждал их, понесли ее в город и там повесили над городскими воротами. Когда в висевшей голове образовалась пустота, в ней поселился пчелиный рой и наполнил ее сотами. Ввиду этого амафунтцы обратились с вопросом к оракулу и получили приказание снять голову с ворот и похоронить, а в честь Онесила, как героя, совершать ежегодно жертвы, что послужит им ко благу. Жители Амафунта приносили эти жертвы до моего времени.

115. Когда ионяне, сражавшиеся на море подле Кипра, узнали, что дело Онесила проиграно, что все города, кроме Саламина, находятся в осаде, что саламинцы сдали свой город прежнему владыке Горгу, они немедленно отплыли в Ионию. Из кипрских городов наиболее долго выдерживали осаду Солы, пока наконец персы не подкопали кругом стены его и не взяли город на пятом месяце осады.

116. Таким образом, киприоты пользовались свободой в продолжение одного года, а затем порабощены были снова. Зять Дария Даврис и два других персидских вождя, Гимей и Отан, также зятья Дария, пустились в погоню за теми из ионян, которые пошли войной на Сарды, разбили их в сражении и оттеснили на корабли, потом поделили между собою города и стали опустошать их.

117. Повернув к городам, что на Геллеспонте, Даврис взял Дардан, затем Абидос, Перкоту, Лампсак и Пес, – каждый город был взят всего за один день. На пути из Песа к Парию он получил весть, что карийцы вступили в соглашение с ионянами и отложились от персов. Вследствие этого он повернул свои войска от Геллеспонта и пошел на Карию.

118. Карийцы извещены были об этом раньше, нежели прибыл к ним Даврис. По получении известия они стали собираться к так называемым Белым Столпам на реке Марсий, вытекающей из области Идриады и впадающей в Меандр. Собравшись здесь, карийцы высказывали различные мнения; самое, по-моему, благоразумное принадлежало сыну Мавсола Пиксодару из Киндии, зятю киликийского царя Сиеннесия. По смыслу этого предложения карийцам следовало перейти Меандр и дать сражение так, чтобы река была в тылу войска, чтобы карийцы, не имея возможности обратиться вспять, принуждены были оставаться на месте и показать чудеса храбрости. Однако мнение это не восторжествовало; решено было, что лучше оставить реку в тылу персов, нежели карийцев, так как в случае бегства и поражения их персы будут бросаться в реку и там погибать безвозвратно.

119. Затем персы прибыли к Меандру и переправились через него, а подле реки Марсий карийцы дали сражение персам; сражение было ожесточенное и продолжительное, но карийцы были побеждены численным превосходством неприятеля. Персов было убито около двух тысяч человек, а карийцев до десяти тысяч. Бежавшие из сражения карийцы укрылись в Лабраиндах, в святилище Зевса Стратия, именно в священной обширной платановой роще. Сколько мы знаем, карийцы одни чтут Зевса Стратия.

120. Во время совещаний карийцев по этому случаю явились на помощь к ним милетяне и их союзники. Тогда от прежних своих решений карийцы отказались и согласились на том, чтобы воевать снова; они вместе с союзниками дали битву наступавшим персам, но на этот раз битва кончилась для них еще более жестоким поражением, нежели прежде; много было павших в сражении, причем наиболее пострадали милетяне.

121. Однако с течением времени карийцы оправились от этого поражения и еще раз дали битву. Прослышав, что персы собираются идти войной на их города, карийцы устроили засаду на пути в Педас; персы попали в нее ночью и были истреблены вместе с вождями своими: Даврисом, Аморгом и Сисимаком; с ними погиб и сын Гигеса Мирс. Во главе засевшего отряда стоял Гераклид, сын Ибаноллия из Милас. Так погибли эти персы.

122. Тем временем Гимей, также находившийся в числе преследователей ионян, отправившихся на Сарды, повернул к Пропонтиде и там взял город Киос, что в Мисии. После этого он узнал, что Даврис оставил Геллеспонт и направился против карийцев; поэтому от Пропонтиды Гимей повел войско к Геллеспонту и там завоевал всех эолийцев, занимающих Троянскую землю, взял он также Гергифы, уцелевшие от древних тевкров. Во время завоевания этих городов сам Гимей заболел и умер в Троаде.

Дворец Дария I в Персеполе

123. Наместник Сард Артафрен и третий военачальник Отан получили приказание идти войной на Ионию и прилегающую к ней Эолию. В Ионии они покорили Клазомены, а в Эолии Киму.

124. Вследствие покорения городов милетянин Аристагор пал духом, – тот Аристагор, который поднял Ионию и вызвал большие смуты; теперь он помышлял о выходе из этого положения, так как царь Дарий представлялся ему неодолимым. Поэтому он собрал для совещания своих единомышленников и сказал, что хорошо было бы иметь им безопасное убежище на тот случай, если они будут изгнаны из Милета; поэтому не желают ли они, чтобы он вывел их отсюда или на Сардинию, где будет устроена колония, или в тот Миркин, что в стране эдонян, который получен был Гистиеем в подарок от Дария и укреплен им. Аристагор предлагал такой вопрос.

125. По мнению прозаического писателя Гекатея, сына Гегесандра, не следовало удаляться ни в одну из названных местностей, но необходимо было соорудить укрепление на острове Лерос, где Аристагор и мог бы жить спокойно в случае изгнания из Милета; с течением времени отсюда он мог бы возвратиться в Милет. Вот что советовал Гекатей.

126. Сам Аристагор наибольше склонялся к тому, чтобы удалиться в Миркин. Милет он доверил знатному гражданину Пифагору, а сам взял с собой охотников и отплыл во Фракию, где и занял ту местность, в которую направился. Выйдя однажды оттуда, он осадил фракийский город и после переговоров о свободном выходе осажденных из города погиб вместе с войском от рук фракийцев.