Глава третья

«Какой сегодня день?» – единственный на свете вопрос, который больше не тревожил Розу.

Она просыпалась с шумом океана в ушах, ей снились сны с шумом океана, она приходила в кофейню, закрывала глаза и слышала этот шум. Нет более прекрасного, уединенного места на земле, чем маяк; нет более душевного места, чем эта кофейня. Здешний кофе имел замечательный вкус, а вокруг было светло и уютно, как дома. «Где мой дом?» – часто спрашивала себя Роза. «Здесь», – мысленно отвечала себе. Она часто вспоминала ту старую, забытую богом кофейню, в которой они познакомились с Пьеро, в которой впервые встретились с Парижем. Интересно, вспоминает ли любовник свою прошлую жизнь, и если да, то как часто? Роза больше не пыталась все забыть, она предпочла помнить, но оно постепенно все само забывалось. Здесь не было быта, здесь не было суеты и вечного шума автомобилей. В этом городе люди не бегали, а неторопливо прогуливались, здесь было слышно чаек, а не вечную ругань.

Однажды вечером, когда Роза и Париж прогуливались по набережной, она спросила:

– Ты все еще слышишь океан?

– Слышу.

– И я его слышу.

Они присели на прохладный песок, а затем Роза склонила голову к его коленям. Прилегла, закрыла глаза и вспомнила.

Вспомнила каждую строчку книги, каждый абзац, который она бездумно читала в старой кофейне. Она даже не имела представления о том, что читала всю жизнь того человека, который все то время сидел напротив нее. Человека, в котором она искала свое спасение. Роза была благодарна Пьеро и всегда вспоминала о нем в настоящем времени, он в ее памяти остался живым.

Человек, который застрелил свою женщину, потерявший память и отчаянно искавший убийцу; человек, который показал ей маленькое зеркальце в тот момент, когда пообещал осчастливить за час тридцать трех случайных женщин – осчастливил ее тридцать третьей; художник, который подчеркнул все ее достоинства, ни разу не коснувшись изъянов – она не запомнила его жестоким убийцей, а всего лишь последней любовью. Да, Розе показалось на секунду, что она его любила.

Париж гладил ее волосы, он давал ей нежность, которую никто до него не давал. Она наслаждалась и принимала.

Это была небольшая спальня, метров двадцать – двадцать пять. Среди комнаты лежал широкий матрас, на котором просыпались и засыпали Париж и его возлюбленная. Справа стояла старинная деревянная тумбочка, на которой с недавнего времени стоял пустой стеклянный стакан из-под сока, а раньше лежали наручные часы – спустя несколько недель они перестали следить за временем. Справа стоял небольшой деревянный шкаф темного цвета, в том же стиле, что и тумбочка, с потрескавшейся краской на дверцах. Роза любила каждый день надевать новое платье, эта привычка сохранилась у нее с прежней жизни. Напротив матраса было окно от пола до потолка, из окна было видно океан. Поначалу они смотрели на черные волны перед сном, а спустя время начали закрывать окно шторой. Как объяснила Роза: «Океан мешает мне спать», Париж был не против. В этом маяке поначалу Розе снились кошмары, она вспоминала кофейню, прошлую жизнь, в которой ее называли другим именем, а она откликалась; Роза вспоминала тех людей, которых следовало бы выбросить в океан.

Женщина, носившая имя подаренных ей вчерашних цветов, бросила все свои вредные привычки. Особенно сложно ей далась та привычка, о которой в нашем мире не следует говорить, которая быстрее остальных убивает. Париж поначалу сковывал ее ноги и руки наручниками, он не раз становился свидетелем изгнания бесов из человека. Они могут говорить самые страшные на свете вещи, но ничего не могут сделать. Париж оказался сильнее ее демонов, это ее и спасло. Роза не была благодарна ему, она была ему обязана своей жизнью…

Однажды днем, когда на улице палило раскаленное солнце, в кофейню вошел высокий мужчина и присел за столик рядом с Розой и Парижем.

Роза не обратила на него внимания, это был самый обычный человек, она встречает за день тысячу новых лиц и трудно запомнить хотя бы одно. В этих лицах нет какой-то неестественной красоты, глазу не за что зацепиться.

Мужчина за соседним столиком, как и другие гости кофейни, приехал в этот город на отдых. Для него океан оказался лучшим лекарством от депрессии и переутомления. Кофе, как и всегда, был вкусным, этот чудесный аромат, казалось, исходил из стен, создавалось ощущение, что каждая деталь интерьера, начиная с корзинки для салфеток и заканчивая стульями, пропахла корицей; атмосфера была настолько душевная, домашняя, что не хотелось покидать это место.

– А вы верите в чудеса? – непонятно к кому обратился мужчина, но в свой адрес приняла его слова Роза.

– Да, – ответила она.

– Нет, – практически одновременно вставил Париж.

Казалось, что крупный мужчина с небольшой сединой на левом виске был рад тому, что его услышали и даже ответили. На его лице появилась улыбка, он был доволен.

– Да, – вновь повторила Роза.

Париж воздержался на этот раз и повернулся к окну. Вряд ли этот человек мог бы его чем-то удивить, но краем уха Париж все равно вслушивался в их диалог.

– Я начну с того, что я художник. Да, не смейтесь, в этом мире художником себя считает каждый второй, если не первый. Вы, например, тоже, наверное, умеете рисовать? – обратился он к Розе.

– Хочешь, я ему дам понять, что ты не художница, или, может, нам стоит уйти? – спросил, естественно, в голос у Розы Париж.

– Нет, не хочу. Мне очень интересно.

– Как скажешь, – Париж безразлично отвернулся к окну.

– Нет, я себя не считаю художницей. Но я знала одного художника… – Роза осеклась и замолчала. Ей не хотелось в эту минуту вспоминать о Пьеро.

– Да, это легкое занятие, что-то вроде профессии стряпчего, только за то, чтобы стряпать, платят больше! Так вот, большую часть своей жизни я рисовал в переходе, увы, на эту профессию спроса нет даже там, но я мог бесплатно нарисовать понравившуюся мне особу, а иногда даже и уйти с ней домой. О, да! – потирая бороду, произнес мужчина, смакуя. – Я был молод, красив и даже талантлив. Но, согласитесь, если каждую стряпчиху считать одаренной, то мир лишился бы таких мастеров, как Леонардо да Винчи. А поэтому на секунду представим, что я был профессией выше.

Роза с умилением смотрела на болтуна за соседним столиком. Париж сидел все время насупившись, то ли от своих мыслей, то ли от неприязни к новому знакомому Розы.

– Так вот, я умел рисовать и неплохо умел, скажу я вам по секрету. Я многих женщин в своей жизни состряпал. Многих, – произнес он гордо.

Париж хотел прекратить разговор, но Роза заметила это и остановила его:

– Пожалуйста, давай его дослушаем.

От ее нежных пальцев Париж успокоился и уселся обратно на стул, попивая свой остывший кофе.

– Продолжайте, – сказала она новому другу, увидев, как тот замялся.

– Извините меня, не хотел никого обидеть… – растерянно извинился он и продолжил:

– Так вот, в тридцать лет я полностью пресытился женщинами. Знаете, как это? Вот как берешь стакан воды и не идет, а все время хочется пить. Ну не идет, ничего с собой не мог поделать! Даже ходил к доктору, тот заверил, что здоров я, как бык. – Он почесал лоб. – И вот однажды мне захотелось нарисовать идеальную женщину, такую, которой я никогда не встречал. Такую, чтобы я желал ее каждую секунду, ради которой я продал бы душу или хотя бы свой дом. Моя-то душа никому не нужна. Мда-ммм… – мужчина отвлекся и замолчал.

– Вы говорили, что хотели нарисовать… – деликатно начала Роза.

– Точно, спасибо! – с пылом выстрелил тот. – Таки нарисовал же ее. И чертовски хорошо нарисовал, мать родная бы не отличила – если бы у моей картины была мать, – учтиво подметил резвый старик. – Так вот, смотрю я на нее и любуюсь, места себе не нахожу. Хочу ее и все на этом! О, какие у нее были волосы, вот такой длины (демонстративно дотронулся ладонью до пола), а какие брови, глаза. Мед, а не глаза! Струны, а не ресницы, а какая фигура. Ммм… И что мне прикажете делать с этой женщиной, если ее на свете-то нет? – обратился то ли к Розе, то ли к себе самому.

– Продолжайте, прошу вас.

Мужчина напротив сморщил лоб и заговорил:

– Однажды ночью, когда я крепко спал, в мою дверь постучали. Несколько раз подряд постучали, а то так просто меня не разбудить. Знаете, я крепко сплю… – хотел он снова сменить тему, но, заметив приподнятые брови Розы, продолжил: – Открываю дверь и глазам своим не верю, передо мной стоит она. То привлекательное, дьявольское дитя, которое я нарисовал на бумаге, которое я так мечтал схватить и повалить страстно на пол. Разорвать ее платье, заставить ее кричать от моей силы, о, да! Я тогда был, как никогда, силен. Мне хотелось оставить в ней всего себя без остатка и любить, и любить, и любить!

Мужчина был чересчур эмоциональным и откровенным собеседником, и это не нравилось Парижу, тот прикрыл ладонью глаза и прошептал:

– О, боже!

Роза вновь погладила его руку.

– Что было дальше? – спросила она не то из любопытства, не то из приличия.

– Вы не верите мне? Никто мне не верит. Но это было! – и мужчина громко стукнул кулаком по столу.

– Ну все, с меня хватит, – Париж встал с места и развернулся к их новому нежеланному другу. Тот привстал вслед за Парижем, и Роза в эту секунду поняла, что старик не такой уж и высокий, ее любовник был на голову выше и в разы сильнее.

– Я попрошу вас встать и покинуть этот зал. А иначе я вас выведу силой, – сказал спокойно Париж.

Мужчина с достоинством застегнул верхнюю пуговицу своей рубашки, а затем понял, что сделал это не осознанно, и снова ее расстегнул.

– Хорошо, молодой человек. Только без рук!

Положил на столик несколько купюр за кофе и достал из нагрудного кармана лист, аккуратно сложенный в несколько раз, и обратился к Розе:

– Хотите, я вам ее покажу?

Роза кивнула. И старик обошел Парижа и положил на ее столик рисунок молодой женщины, которую Роза видела впервые.

– Вот она! Та самая донна. Я ее видел вживую, поверьте на слово мне. – Он перестал обращать внимание на Парижа, стоявшего все время у него за спиной, и продолжил свою байку: – Я пустил ее в свой дом, не поверив своим глазам, не проснувшись. А затем побежал искать ее на бумаге, чтобы сравнить. И представляете, бумага была пуста. Чистый лист, будто на нем никогда не рисовали, словно там никогда и не было ее. Та самая картина, на которую вы сейчас смотрите, леди, была в тот момент пуста.

– Звучит романтично, – подметила Роза. – Я верю в чудо, но такого в природе не может быть. Если бы каждая картина исчезала с бумаги, то этот мир был бы тогда совершенным, без всяких изъянов. Художники рисуют красивыми даже тех, кто не наделен красотой. Наши фантазии и иллюзии делают совершенными несовершенных людей.

– Вы правы, – одобрительно покачал головой мужчина в теле. – Я вижу, вашему молодому лицу довелось увидеть больше, чем отведено для ваших лет. Но поверьте, прошу вас, что я не старый пропойца и лгун, а человек, который сказал вам правду.

Париж аккуратно положил свою ладонь мужчине на плечо.

– Сейчас ухожу. – Он забрал свое творение, быстро сложив в несколько раз, и спрятал в нагрудный карман.

– Я ею упивался. Я ею жил все то недолгое время, когда она была рядом. Я готов был жениться и встретить с ней свою старость, но однажды утром она исчезла, словно ее никогда и не было в этом доме. Исчезло все: ее зубная щетка, платья, духи (его голос стал тише), и тогда я вновь нашел этот рисунок, она появилась на бумаге. И с тех пор я перестал рисовать.

Роза о чем-то задумалась, но не желала продолжать этот бессмысленный диалог. В ней иссякло всякое любопытство.

– Я хочу вам сказать, что то, во что вы свято верите, то, ради чего вы готовы отдать свою душу, или, может быть, больше – оно обязательно сбудется. Но со временем исчезнет и оно, и ваша душа. – Он почесал лоб. – В моем случае исчез дом. Он через время сгорел, – засмеялся безумец. – С тех пор я много путешествую… Легко же отделался, скажу я вам.

Старик поклонился и быстро покинул зал.