Поздравив участников бизнес-форума «Деловой России» с обрушившимся на них Днем предпринимателя, Владимир Путин дал понять, что в курсе происходящего в зале.

– Тема сегодняшнего форума, как мне известно, «Несырьевая модель социального государства». Это гораздо лучше, чем сырьевая модель несоциального государства… – поразмыслив, добавил он. – На сегодняшний день никто не может сказать, что у нас несоциальное государство… Хотя и сырьевая модель экономики, к сожалению. Она у нас модель социальная… если посмотреть на структуру бюджета.

Такое уж у нас противоречивое государство. Социальное, конечно.

Владимир Путин внимательно слушал выступающих, изредка отвлекаясь на то, чтобы объяснить им, что такое макроэкономика (разъяснение заняло не меньше четверти часа и завершилось победной фразой: «Это ведь несложные вещи…»).

Судя по всему, он, пока говорил, и сам смог разобраться в этом.

– Экономика, – разъяснил членам 25-го заседания Консультативного совета по иностранным инвестициям в России действующий премьер Владимир Путин, – это, конечно, наука, но это наука на грани искусства! Население, граждане России должны чувствовать на себе, на своем ежедневном бюджете, на своем кармане, на своем здоровье, на образовании своих детей должны чувствовать, что в стране что-то меняется и меняется к лучшему! Только тогда можно рассчитывать на поддержку граждан и пользоваться их доверием (стараясь не злоупотреблять. – А. К.).

До этого Владимир Путин читал приготовленный текст, но, дойдя до тревожной темы, оторвался от него:

– Если этого не происходит, то тогда дело может дойти до ситуации, которую мы сейчас наблюдаем в некоторых странах с развитой экономикой, когда сотни тысяч людей выходят на улицы – не группа маргиналов, а сотни тысяч выходят на улицу! И требуют того, что правительства этих стран на самом деле исполнить не в состоянии! Вот когда такие социально-политические вопросы захлестывают экономику и наносят ей реальный ущерб.

Очевидно, действующий премьер уверен, что для России исключена даже возможность таких выступлений. Иначе что он будет говорить, если эти выступления (не дай бог, конечно) состоятся?

…Вице-президент РАН Александр Некипелов передал слово директору Института новой экономики Госуниверситета управления Сергею Глазьеву, который, казалось, еще недавно входил в руководство одной из безнадежно оппозиционных режиму партий, а теперь рассказывал премьеру Путину, как при помощи конструктивной критики «обеспечить экономическое чудо в условиях глобальных экономических проблем».

Выяснилось, что Сергей Глазьев и его коллеги еще до кризиса предсказали все: и всплеск цен на энергоносители, и спад этих цен, а также «формирование финансового пузыря»… Через четверть часа стало очевидно, что нет ничего в экономике, чего не предсказали бы Сергей Глазьев и его коллеги. Это, судя по всему, стало очевидно и господину Путину, который начал нетерпеливо оглядываться по сторонам – словно в поисках какой-то психологической помощи.

– Тот, кто первым входит на новую технологическую траекторию, входит на нее дешевле всех остальных, – методично рассказывал Сергей Глазьев.

Недалеко от него с каменным лицом сидел министр финансов Алексей Кудрин: он здесь терял время на занятия чем-то действительно полезным.

– Мы пережили информационно-коммуникационные технологии, – продолжал Сергей Глазьев. – Эти звездные войны… Они, как и всякие выходы к новым технологическим укладам, связаны с огромными расходами… А если заглянуть еще дальше, ко времени Второй мировой войны…

И ведь заглянул.

Я был готов к тому, что теперь он хотя бы краем глаза заглянет во времена Куликовской битвы, как вдруг Сергей Глазьев (словно с него морок какой-то сошел на время) перешел к тому, что «надо срочно искать точки роста».

– Ситуация сложилась таким образом, – объяснил господин Глазьев, – что у нас эмиссия все последние годы шла на покупку валюты. – Эта модель впервые была опробована в колониальных странах… Возникает чрезмерная зависимость от иностранной валюты… А главным получателем валюты является российский ТЭК…

После этого из слов Сергея Глазьева выяснилось, что Министерство финансов занимается не своим делом, что кредитовать платежеспособные предприятия должен Центробанк через коммерческие банки. Деньги, по его мнению, должны печататься не под валюту, а под векселя успешных предприятий. Кредитовать эти предприятия следует под очень маленькие проценты.

– Так делали в свое время в Германии. Так, – добавил он, – была восстановлена послевоенная Европа!

То есть Сергей Глазьев предлагает российской экономике модель 60-летней давности. Впрочем, господин Путин обратил внимание на то, что она и так используется:

– В Белоруссии в строительном секторе давали кредиты под 2 %. Надули пузырь. Да и в США кризис с этого начался, тоже со строительной отрасли. Хулиганили просто, банки давали необеспеченные кредиты, потом затрясло их, потом известные фонды – и все как домино стало рушиться.

Сергей Глазьев вдруг согласился с этим…

Под конец господин Ивантер назвал экономику России корявой («Не корявая, – поправил его премьер, – а экономика переходного периода») и неожиданно сдался:

– Я не министр финансов. В конце концов! Я только предлагаю!

– Все мы, – сказал президент Путин, – часто говорим и о дисбалансах в мировой экономике, о пузырях… О том, о сем, о пятом, о десятом… Во всяком случае, риски более или менее понятны и для мировой экономики, и для нашей. Но когда я говорю «более или менее», естественно, хотелось бы знать поточнее: более или менее.

Любительский подход к ликвидации кризиса, как это было в 2008 году, не устраивает, судя по всему, Владимира Путина: теперь он решил прибегнуть к помощи прозрачных профессионалов, на которых ляжет в случае чего не только тяжесть борьбы с новым кризисом, но и ответственность за последствия его ликвидации.

И создал Экономический совет при президенте.

Первым слово получил Олег Вьюгин, председатель совета директоров МДМ-банка. Он в общих чертах обрисовал ситуацию в мире:

– Проблемы, которые породили мировой кризис, до сих пор не преодолены… Госдолги развитых стран растут… Управление этими долгами не является убедительным…

При этом он оговорился, что если бы управление долгами было убедительным, то все оказалось бы не так драматично.

То есть не так страшен долг, как управление им.

На фоне этих мыслей померкла одна из любимых мыслей Владимира Путина – о фантастическом госдолге, внешнем и внутреннем, развитых стран по сравнению с неприлично скромным нашим госдолгом.

– Их, – продолжил Олег Вьюгин, – спасают пока только меры финансового стимулирования. И если такая политика надолго, то последствия – в лучшем случае длительное слабое развитие этих стран. И конечно, будет постоянно маячить инфляционная угроза…

И он еще раз, не понимая, видимо, что вышибает из рук Владимира Путина его любимый козырь, повторил:

– Размер долга далеко не всегда является большой проблемой. Когда этим долгом хорошо управляют, долговая экономика способна развиваться.

При этом господин Вьюгин не сказал ничего нового, когда подчеркнул, что для России самым чувствительным местом является цена на нефть.

– Пока используются финансовые стимулы для поддержания статус-кво, – заявил Олег Вьюгин, – цена существенно меняться не будет.

То есть он хотел сказать, очевидно, что, пока опыт управления госдолгом в развитых странах оставляет желать лучшего, России не о чем беспокоиться.

Присутствующие развеселились. Здесь почти все понимали подтексты: и учителя, и их ученики вроде Германа Грефа и Аркадия Дворковича.

Приободрившись, Олег Вьюгин решил называть вещи своими именами:

– Но если США и другие страны научатся управлять долгами и возрастут темпы роста их экономик… тоже неплохо: на нефть появится дополнительный спрос!..

– Олег, а когда, – поинтересовался президент, – мы сможем сказать, что ситуация в мировой экономике складывается так, как нам бы хотелось?

Из ответа господина Вьюгина следовало, что в этом вопросе каждому придется довериться своим собственным ощущениям.

Скорее всего, не для такого ответа Владимир Путин собирал свой Экономический совет. Ему хотелось ясности. И ее решил внести главный экономист, руководитель аналитического департамента Deutsche Bank в России Ярослав Лисоволик:

– ЕС идет по линии интеграции в единый орган банковского надзора, это облегчит получение прямой финансовой помощи банкам (в 2009 году таким единым органом в России стал премьер Владимир Путин. – А. К.), и в следующем месяце ситуация улучшится.

Евгений Ясин, оторвавшись от каких-то бумаг, посмотрел на банкира с нескрываемым интересом.

– Более того, – продолжил Ярослав Лисоволик, – для ЕС сохраняется возможность выйти из кризиса более сильным! А что такое явный признак выхода из кризиса, вы спрашивали?

– Да, – подтвердил господин Путин.

– Формирование банковского союза! – обрадованный неумолимостью своей логики, закончил Ярослав Лисоволик.

– То есть никакие вливания со стороны Европейского ЦБ не помогут? – переспросил Владимир Путин.

До сих пор он несколько раз в разнообразных аудиториях, в том числе, например, на встрече с канцлером Германии Ангелой Меркель, повторял, что осторожные вливания со стороны ЕЦБ уж точно не повредят.

Ответ русско-немецкого аналитика был недвусмысленным: нет!

Так Владимир Путин лишился еще одной своей любимой идеи.

Участники совещания с интересом обсуждали китайскую экономику: она их очень беспокоит. С одной стороны, растет, с другой – темпы замедляются, и вообще, оказывается, китайскую систему надо менять. Об этом, в частности, много говорил управляющий директор и главный экономист «Тройки Диалог» Евгений Гавриленков.

– В Китае, – разъяснил он президенту, – последние годы было переинвестирование и недопотребление.

Через несколько минут он вернулся к этой теме и заявил, что доля китайской экономики неумолимо приближается к 50 % американской.

– Но это не касается финансовой системы! – предупредил он.

– Так я не понял, – переспросил Владимир Путин, пока еще, кажется, не пожалевший о том, что придумал для себя такой совещательный орган, как Экономический совет. – С одной стороны, недопотребление, а с другой – приближается к 50 %… Что же будет с экономикой Китая?

Евгений Гавриленков на мгновение задумался. Но только на мгновение:

– Экономика Китая не будет сокращаться, а будет тормозиться.

Аплодисментов он не вызвал, но поощрительный смех в зале услышал.

Александр Дынкин, директор Института мировой экономики и международных отношений РАН, предрек европейской экономике неустойчивый период в три-четыре года.

Интересно, что все выступавшие так или иначе сходились в том, что такой волны кризиса, как в 2008-м, уже не будет.

Правда, Александр Дынкин предпочел оговориться:

– Если, конечно, теракт в Лондоне во время Олимпиады не случится… Не дай бог, конечно… А то очень сильно повлияет на ситуацию.

Вот еще сглазит.

Академик Дынкин предложил в экономической деятельности не лицемерить и опираться на сырье: «Это же наше реальное преимущество!»

– И уместно, – продолжил он, – подготовить заявление президента… На основании данных Росфинмониторинга, который проведет анализ агентов фондового рынка о выводе финансов за рубеж.

Зал зашумел. Члены правительства, сидевшие поближе к президенту, глядели на него, ожидая реакции.

– Пугнуть, что ли?! – переспросил президент, и все с облегчением рассмеялись.

– А что, эффективная мера… – пробормотал со своего края стола Евгений Ясин.

– А слишком не напугаем? – еще раз спросил господин Путин.

– Да пуганые уже… – отмахнулся от нелепого предположения Александр Дынкин.

– Ну да… – согласился президент. – Но вы уверены?…

– Да мы, может, и делать с ними ничего не будем! – раскрыл свой замысел господин Дынкин. – Просто такой анализ проведем…

И он обратился к опыту Китайской Народной Республики, далеко не однозначному, по его мнению, но тут уж господин Путин перебил его, пояснив, что и сам много общается с китайскими коллегами:

– Там даже первое лицо уходит, постепенно оставляя рычаги власти. В Китае нет такой разницы между подходами, как, например, между бывшим президентом Франции и нынешним… От Китая я не ожидаю негативного влияния на мировую, в том числе на российскую, экономику…

Но гораздо больше заинтересовала его мысль о том, что первое лицо должно уходить, постепенно оставляя рычаги власти.

Ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ Владимир Мау заявил, что если бы КПСС существовала, то был бы сделан вывод о четвертом кризисе капитализма.

– Происходит не только кризис евро, но и кризис антикризисной политики!.. – продолжил господин Мау, а у Евгения Ясина вновь появился повод оторвать взгляд от бумаг на столе.

– В конце концов все будет хорошо! – сориентировался господин Мау под смех аудитории. – Мировую экономику вытянут структурные сдвиги в американской экономике!

Это была новая версия.

– А вообще-то это все – кризис социального государства, – заявил Владимир Мау.

Здесь ему следовало быть особенно осторожным. Идея России как социального государства особенно дорога Владимиру Путину. Не стоило отнимать у него почти последнее.

– Кризис, – между тем беззаботно продолжил Владимир Мау, – будет особенно сильно развит там, где сильнее развито социальное государство. О Норвегии мы, конечно, не говорим.

Не очень понятно было, почему мы не говорим о Норвегии. Оказалось, мы говорим сейчас о Южной Европе.

Владимир Путин между тем запутывался в версиях и теориях. Он попробовал поговорить о пенсионной системе и высказал предположение, что в Германии накопительная пенсионная система сбоит, но некоторые участники совещания разубедили его в этом, а другие, наоборот, поддержали.

Сергей Глазьев, заместитель генсека ЕврАзЭС, с такой страстью говорил о том, что до сих пор любую экономику из кризиса вытаскивала ее милитаризация, что, кажется, именно к этому он призывает и российскую экономику.

А глава Сбербанка Герман Греф уверен, что кризис – это «рукотворное дело» и «результат плохого мониторинга тектонических сдвигов в мировой экономике».

– Мы никогда не вернемся к тому, – заявил он, – что экономика будет национальной.

– Но это значит, что и в мировом кризисе никто не виноват, – возразил кто-то.

– Все виноваты! – резюмировал он и посмотрел на Владимира Путина.

Тот кивнул.

Этот совет не будет собираться часто.

– Нам нужен мораторий на то, чтобы затягивать пояса! – воскликнул Пол Кругман, профессор Принстонского университета, лауреат Нобелевской премии по экономике. – Иначе это приведет к еще большему спаду в экономике!

– Пол, можно вопрос? – как-то вкрадчиво спросил Владимир Путин. – Но если посмотреть на глобальный рынок потребления, на платежеспособный спрос в глобальном масштабе, с одной стороны, и на запасы, которые накапливаются у крупнейших экономик, складывается впечатление, что мы вползаем просто в очередной кризис перепроизводства. И многие считают, что главная угроза – здесь. С долгами-то можно потихонечку разобраться…

Нобелевский лауреат быстро повернулся в кресле к российскому премьеру:

– Я крайне не согласен с этим мнением! Я никогда не понимал, что значит «глобальное перепроизводство»! Это не значит, что не существует людей в мире, которые не хотят больше покупать! И это не значит, что мир производит гораздо больше автомобилей, потому что, когда каждый житель Китая сможет купить автомобиль, тогда будет огромный потенциал для спроса!

Господин Кругман нервничал, он, видимо, не первый раз слышал что-то подобное и в паре своих книжек уже отвечал на эти соображения, но его самого, похоже, в них не все до конца устраивало, он чувствовал какой-то подвох в происходящем. Но он уже не мог позволить себе остановиться.

– Я не думаю, что это кризис перепроизводства! В Великую депрессию тоже говорили, что это кризис перепроизводства!.. А это кризис долга, кризис падения спроса!.. Как Джон Кейнс говорил, что у нас проблема не с кризисом, а с заправкой, потому что машине нужна заправка, чтобы дальше продолжать движение!..

Владимир Путин, похоже, этого и ждал:

– Великая депрессия закончилась, как известно, Второй мировой войной, разрушениями и необходимостью восстановления хозяйства целого региона мира, всей Европы практически. Потребовались новые продукты, открылись новые рынки. Но вы сейчас признали, что есть проблема с платежеспособным спросом. Да, люди хотят покупать, они бы хотели и задаром получить, я их понимаю, я бы сам хотел что-нибудь задаром получить, но вопрос-то – могут ли они за это заплатить… Я понял, понял вашу мысль, спасибо большое…

Пол Кругман не был, судя по всему, удовлетворен ни Владимиром Путиным, ни собой.

Следующим высказался еще один нобелевский лауреат по экономике, Рагурам Раджан, профессор Чикагского университета. Он признал, что европейские правительства, как и американское, слишком много тратили, «чтобы люди не чувствовали себя недовольными», и что «долговому потреблению надо положить конец».

Неожиданно Владимир Путин так же вкрадчиво, как и Пола Кругмана, спросил Рагурама Раджана:

– А вот количество людей за чертой бедности растет или снижается?

Наученный горьким опытом господина Кругмана, тот ответил:

– Это сложный вопрос…

– Нет! – воскликнул российский премьер.

– Смотря как считать… Вообще-то, те, кто живет за чертой бедности, не стали жить хуже, – откликнулся профессор фразой, которую сам тут же и записал: очевидно, для новой книжки, чтоб не забыть – красиво получилось. – А вот средний класс живет хуже, чем раньше…

– Но все-таки существуют объективные показатели! – настаивал премьер. – Я почему спросил? Вы сказали, что растет неравенство. Так вот, у меня возник вопрос: растет количество людей, живущих за чертой бедности? По-моему, да… Но дело, мне кажется, даже не в этом. А разве раньше, в прежние десятилетия или в прошлые столетия, разве количество людей, чувствующих, испытывающих это неравенство, было меньше? Их было, наверное, даже больше! Вопрос в том, что сегодня люди не хотят с этим мириться!

Профессор уже даже не спорил. Их слушал огромный зал, но он молчал. Тут были две причины: нечего было сказать или не считал нужным из уважения к собеседнику.

– Но одна маленькая реплика, – продолжил в некотором возбуждении премьер, – по поводу того, что вы сказали: нельзя чувствовать себя счастливым, накопив долг. Это кто как! Кто как! У нас многие чувствуют себя счастливыми, и в Штатах, кстати, многие чувствуют себя счастливыми!

Профессор позволил себе засмеяться.

Премьер тем временем вглядывался в свои записи, которые делал по ходу выступления нобелевского лауреата.

– Сам не могу разобрать: накарябал, как курица лапой… – бормотал он. – Спешил очень, потому что интересно наш коллега рассказывал…

Но пока он не расшифровал их, молчать он тоже уже не мог:

– То, что сильная зависимость от потребления в Штатах… Ну и чего?

В зале засмеялись. Разговор премьера с лауреатом и уровень аргументации обоих иногда сильно воодушевлял аудиторию.

– Так везде сильная зависимость от потребления! Регулирования было недостаточно! Единственное, что могу сказать, чтобы вы понимали (Рагурам Раджан кивнул. – А. К.), – когда мы говорим о сокращении регулирования со стороны государства, мы имеем в виду прежде всего неэффективное регулирование. Просто мне кажется, в этой аудитории, здесь, в России, об этом нужно сказать. Спасибо большое.

– Мне кажется, – вдруг вступил Герман Греф, – господин Раджан говорил прежде всего о социальном неравенстве. Надо сравнивать рост доходов верхних десяти процентов и нижних десяти процентов…

– О, – перебил его премьер. – Расшифровал свои записи методом дедукции и индукции!.. Вы считаете, надо принять решение о сокращении социальных расходов? И кто проголосует из депутатов? Кто руку поднял – поименно обозначили, вывесили его в интернет. В следующий раз его уже не изберут в парламент! Не простят избиратели!.. И некоторые эксперты полагают, что современное политическое устройство не позволяет странам эффективно решать эти проблемы! Значит, система сбоит, как говорят в народе, сбой дает!..

Он имел в виду систему демократии, а не вертикали власти, конечно.

– Демократические страны все равно придумают решение какое-нибудь, – почти уже раздраженно заявил профессор.

Он имел в виду, что экономические проблемы не повод отказываться от института демократии.

Тут снова вступил Герман Греф:

– Демократические институты требуют трансформации или это временные сложности, как вы думаете?

– Чувствуется, – удовлетворенно произнес премьер, – что Герман Греф раньше в правительстве работал. Дожимает, дожимает!..

– Я уточняю ваш вопрос, – потупился Герман Греф.

– Ну да… – кивнул премьер. – Спасибо, спасибо.

– Мне кажется, – вздохнул профессор, – проблема не в демократических институтах, а в людях…

– Мы сталкиваемся, – заявил Герман Греф на радость премьеру, – мы сталкиваемся с великим популизмом властей! Дело не в том, что кто-то не знает, что делать, а проблема, как избраться второй раз после того, что сделали…

Он не назвал, какие власти, российские или, может, какие-то другие, имеет в виду, но было видно, что эта проблема беспокоит Владимира Путина гораздо меньше остальных.

Тут высказался и Пол Кругман, завороженный, видимо, свободой мнений на этом форуме вдали от родины (в свое время через это пострадал и Алексей Кудрин):

– Америка поступает правильно только после того, как попробует все остальное!

– Да речь не идет о меньшей демократии! – вдруг заявил Герман Греф. – Может, даже о большей. Только решать надо! Институт демократии подлежит мощнейшей трансформации! А то люди, которые знают о реальных проблемах людей лишь понаслышке, принимают решения! И с этим уже нельзя мириться!

Если придираться, то можно ведь сказать, что Герман Греф и теперь не назвал страну, в которой все так ужасно. Но вот Владимир Путин, например, все правильно понял: не о России сейчас говорил Герман Греф.

– Заметьте, не я это сказал! – засмеялся он.

Игорь Сечин предложил модель буквально математической зависимости роста потребления газа от роста ВВП:

– Рост ВВП на 1 % приводит к росту на 1 % потребления газа в стране.

После этого он сосредоточился на проблеме сжиженного газа:

– Если этот рынок не займем мы, его займут другие (и уже в целом заняли. – А. К.). Назревает новый рывок Катара на рынке СПГ…

Спасением для отрасли и шансом успеть на передел рынков он считает либерализацию экспорта СПГ. Причем он решил отдельно заверить «Газпром» в том, что эта либерализация ему не повредит:

– Это будут другие рынки…

Он еще некоторое время разъяснял свою позицию по поводу разработки шельфа, но тут господин Путин прервал его:

– А какие рынки вы имеете в виду?

Очевидно, несмотря на длинный разговор перед началом заседания, слова Игоря Сечина про эти рынки были экспромтом.

– Рынки? – переспросил он. – Азиатский и Тихоокеанский регионы.

– А откуда возить будем? – переспросил президент.

– Сахалин…

– Сахалин – это понятно. Откуда еще?

– Карское море…

– Это, значит, Северным морским путем… – уточнил господин Путин.

– Да.

– Но он открыт четыре-пять месяцев в году.

– Ледоколы…

– Ледокольным флотом там не пройти, особенно в районе островов… – заявил президент. – Так что придется отдавать газ в Европу на спотовый рынок.

А там, очевидно, имел он в виду, этот газ будет конкурировать с другим российским газом.

Так они и не договорились.

– Справиться с проблемами в одиночку не может ни одна страна. Сумеет ли «двадцатка» вывести мировую экономику из стагнации и неопределенности? – спрашивал Владимир Путин у коллег. – В среднем государственный долг в развитых странах превышает их годовой ВВП.

Судя по тому, что российский госдолг не больше 10 %, Владимир Путин не относит российскую экономику к числу развитых.

На встрече президента России Владимира Путина в Кремле с министрами финансов, председателями центробанков стран «двадцатки» и главами крупнейших мировых финансовых организаций президент Всемирного банка Джим Ен Ким констатировал:

– Худшая часть кризиса позади!

То есть впереди лучшая его часть.

– Есть ли кто-нибудь, кто хочет высказаться по существу? – напрямую спросил Владимир Путин.

Присутствующие деликатно промолчали. Высказываться по существу не хотел никто.

Тогда господин Путин высказался сам. Он тоже обратил внимание на слова господина Кима насчет худшей части кризиса.

– Вашими устами бы да мед пить, – указал он президенту Всемирного банка.

Президент России согласился с тем, что в основе мировой финансовой системы лежит проблема доверия, и продолжил:

– Но в основе недоверия лежит системный сбой в прежней системе регулирования. И инвесторы не удовлетворяются простой накачкой денег и работой печатных станков… Президенты при принятии решений (господин Путин имел в виду, очевидно, прежде всего наблюдения за самим собой. – А. К.) находятся между необходимостью и возможностью – необходимостью принимать решения и возможностью их реализовать по политическим и социальным причинам. И вас я тоже прошу подумать над возможностью реализовать ваши решения.

Не стоит уж говорить о необходимости принимать их.

Участники встречи проводили господина Путина аплодисментами. Скорее они все-таки благодарили его за присутствие на этой встрече, чем чувствовали облегчение от того, что он покинул их.

На совещании, посвященном проблемам легкой промышленности, прозвучало много новаторских предложений, причем со стороны Владимира Путина тоже.

– Мы поняли, – сказал гендиректор Брянского камвольного комбината Евгений Томак, – вашу шутку насчет того, что члены правительства будут носить российскую камвольную форму!

– Какая же шутка, – пожал плечами господин Путин.

– Спасибо! – воскликнул расчувствовавшийся Евгений Томак.

Гораздо более радикальным было выступление одной из участниц совещания, которая в ультимативной форме предложила снизить НДС в легкой промышленности с 18 до 10 процентов.

– Здесь нет министра финансов, – огляделся президент, – а то он бы повесился здесь сразу после вашего предложения.

Видимо, Владимир Путин лучше других знает, насколько впечатлительным человеком является Антон Силуанов.

Ангела Меркель любезничала в первом ряду партера с Владимиром Путиным. Но стоило ей выйти на сцену, как тон ее изменился. С одной стороны, она заявила: «Россия – самая большая страна земного шара, и мы будем делать в нее большие инвестиции». Но тут же и добавила:

– В России есть сырье, но необходимо провести диверсификацию экономики, а это можно сделать, когда мы имеем активное гражданское общество, когда мы можем развивать неправительственные организации, которые должны иметь свои шансы в России.

Заканчивала она эту мысль под громовые аплодисменты зала.

Владимир Путин, если бы и хотел, ответить ей сейчас не мог.

А он хотел. Это было видно.

Один из иностранных журналистов спросил Владимира Путина насчет отъезда ректора Российской экономической школы Сергея Гуриева из Москвы в Париж:

– Возможно, ситуация в России не так уж хороша для инвесторов?

– Вы говорите про озабоченность наших партнеров условиями ведения бизнеса в России. Назовите хоть одного! (Вот это точно было лишнее: назовут обязательно, причем партнеры сами назовут себя, и в ближайшее время; и им будет что добавить по этому поводу, тоже от себя. – А. К.) Проблемой являются обоюдные ограничения в торговле. Вот это проблема, которую мы действительно обсуждаем на каждом саммите Россия – ЕС.

Высказался Владимир Путин и про Сергея Гуриева:

– Да у него жена в Париже живет! И работает! Хочет – пусть остается там! Хочет – пусть возвращается! Ему никто не угрожает, его никто не заставляет!

Немного позже перед лидерами ЕС и России выступила испанская журналистка. Она, видимо, очень волновалась, поэтому понять ее было трудно. Но очевидно было, что она не согласна. Ясно прозвучал только вопрос, гарантирует ли господин Путин безопасность господину Гуриеву, если тот захочет вернуться в Россию.

– Если ничего не нарушил, то 100 % ему ничто не угрожает, – отозвался российский президент.

Можно, конечно, предъявить испанской журналистке ее смятение, взволнованность и сумбур.

Но и господину Путину можно предъявить его полное хладнокровие, когда он говорит, что Гуриев просто уехал в Париж к жене.

На форуме ВТБ «Россия зовет!» президент Путин констатировал преодоление острой фазы мирового политического кризиса, но не гарантировал быстрого выздоровления мировой экономики (хотя, если бы и гарантировал, никто уже, кажется, не удивился бы). Президент назвал российскую экономику почти пятой экономикой мира. По объему ВВП (президента и в самом деле бывает иногда очень много) РФ на тысячные доли процента отстает от ФРГ.

– Но на этом хорошие новости, как говорится, заканчиваются, – признал Владимир Путин. – Производительность труда у нас, например, в два раза ниже, чем в Германии.

Как говорится, все это великолепие разбивалось о вывеску «Штанов нет».

Владимир Путин похвалил Фонд прямых инвестиций и его гендиректора Кирилла Дмитриева за то, что фонду удалось привлечь $9 млрд иностранных инвестиций. Они тоже будут брошены в топку модернизации, которую столько лет хотело так много экономистов и которой опасалось еще больше экономистов.

Гендиректор издательства «Эксмо» Олег Новиков попросил у президента Путина помощи книгоиздателям. Он объяснил, что «это бизнес, и он может быть прибыльным», но на месте книжного магазина арендатор в любой момент предпочтет увидеть какой-нибудь другой бизнес.

– Вы давно в этом бизнесе? – уточнил президент.

– С институтской скамьи.

– А какой у вас годовой оборот?

– 6 миллиардов рублей, – признался Олег Новиков.

Владимир Путин был приятно удивлен. К тому, что начинается с миллиарда, он относится с интересом.

– Но вы сами сказали: это бизнес, – произнес он. – Значит, на него распространяются правила. Если у вас появляются элементы социальной нагрузки – тогда об этом можно подумать…

– Ответ есть, – предложил Олег Новиков. – Во Франции, например, на месте книжного магазина нельзя открывать больше ничего.

– Это плохой пример, – перебил его Владимир Путин. – Вы знаете, какие у них налоги: 75 %! Депардье – и тот убежал к нам!

– Не все, Владимир Владимирович, выживает в рынке, – вздохнул советник президента России Владимир Толстой.

– То, что в рынке не выживает, не должно в рынке существовать, – среагировал господин Путин. – Тогда надо поддерживать не за счет налоговых льгот, а прямыми субсидиями.

Вывод, кажется, был неожиданным для Олега Новикова.

Гендиректор «Яндекса» Аркадий Волож рассказывал, что попытка экспорта поисковиков, таких как «Яндекс», на западный рынок – это больше чем бизнес, это миссия (попутно он напоминал, что в мире сейчас не больше четырех стран, у которых есть свои поисковики). Аркадий Волож не скромничал.

– Вы сказали про некую миссию, – кивнул господин Путин. – Видимо, вы со мною согласитесь, что этот эксперимент будет чистым, если каждый из этих миссионеров обладает известной чистотой суверенитета. Понимаете, потому что если за всеми четырьмя стоит один хозяин (он имел в виду, видимо, как обычно, США. - А. К.), то это уже не миссия. Это монополия. А монополия хороша только тогда, когда она своя.

Владимир Путин, видно, знал, о чем говорил (да, я про «Газпром»). И зал, судя по бурным аплодисментам, его понял.

– А в целом это вредное явление, – закончил президент.

И это было вредное заявление.

На молодежном форуме «Селигер» президента России спросили о росте зарплат.

– Я привык говорить по-честному, – заявил господин Путин, глядя прямо в глаза спрашивающему. – Темпы роста зарплаты в стране выше темпов роста производительности труда. Мы так экономику можем завести в тупик.

Аспиранты и преподаватели поняли: хорошо, если с Селигера они уедут с той зарплатой, с которой приехали, и после этого интересовались только мировоззренческими вопросами.

Владимир Путин, услышав задорное выступление главы ФНПР Михаила Шмакова на съезде Федерации независимых профсоюзов России, тоже раззадорился:

– Например, по поводу заговора рыночников и либералов, – припомнил он. – Думаю, что заговора у нас все-таки нет… Да и «невидимая рука рынка»… я цитирую предыдущего выступающего как классика, она у нас заметна, понятна и в общем и целом прозрачна… Какая же там мощная рука рынка, когда у нас отработана целая система поддержки отдельных отраслей, льготирование сельского хозяйства, высокотехнологичного бизнеса… прямое фондирование из Центробанка, который сейчас был подвергнут критике…

Владимир Путин таким способом с неожиданной готовностью подтвердил, что в стране нет, да, видно, и не может быть рыночной экономики.

– Строители XXI века, – воскликнул Ринат Айсин, автор проекта Poiskstroek.ru из Сургута, – истосковались по Госплану! Они хотят знать, куда идти.

Роль Госплана, очевидно, готов взвалить на себя Poiskstroek.ru.

– То есть нужна стабильность… – задумчиво перевел на свой язык Владимир Путин.

– Внутренний туризм активно развивается благодаря санкциям и росту курса доллара! – чистосердечно признался Андрей Шевелев. – У нас уникальные решения по удешевлению!

– Не заплатить и уехать! – предложил свое решение Владимир Путин.

Проверенное, похоже.

Владимир Путин считает, что не надо будет наконец-то деньги брать из резервных фондов, хотя там еще не так уж пусто:

– Если вообще прекратить все делать, совсем прекратить всем работать, как говорят – шило в стенку, четыре месяца можно жить, вообще ничего не делать, страна может замереть на четыре месяца и будет существовать.

Вообще, я давно заметил, что для устойчивого оптимизма по всем параметрам во всех областях на годы вперед почти любому аналитику достаточно, чтобы цена на нефть неуклонно повышалась хотя бы пару дней подряд. Но за Владимиром Путиным такого раньше вроде бы не замечалось.

К тому же он употребил одно новейшее выражение: «шило в стенку». Это сразу вызвало громкий перешепот в зале: люди гадали, что это значит и из какого это жаргона, и выводы пока были не очень утешительными для Владимира Путина, но очевидными.

Впрочем, следует сказать, что сразу после «прямой линии» я выяснил этимологию этого выражения, и все оказалось не так плохо. Один сильно высоко поставленный источник в администрации президента, хорошо знакомый с ситуацией, пояснил мне, что в 1970-х годах следователи прокалывали бумаги в деле, чтобы сброшюровать их, шилом. А когда дело не вырисовывалось и становилось ясно, что это пустышка, они втыкали шило в стенку и могли пока расслабиться.

Просто интересно: и сколько в той голове еще таких выражений, если за 16 лет некоторые из них только начинают расходоваться?

– Карл Маркс писал, что экономическая химия для нас важнее, чем любая другая экономика! – четко, звонко и даже задорно начал свою презентацию владелец компании «Акрон» Вячеслав Кантор.

– Первый раз мы начинаем совещание с цитаты из Маркса, – не удержался и перебил господина Кантора Владимир Путин.

– Мы старались при выборе цитаты, чтобы это было интересно прежде всего вам, Владимир Владимирович, – подчеркнул Вячеслав Кантор с необычайным достоинством и вместе с тем как-то даже сухо: ничего особенного, читалось в этом кивке, мы же понимаем, что это может вам понравиться, такая у нас, бойцов презентационного цеха, работа…

И вот это было уже лишнее. Господин Путин, казалось, был против того, чтобы из него делали поклонника Карла Маркса:

– Все больше и больше перегибаете! Почему прежде всего мне?

Тут многословный до сих пор Вячеслав Кантор промолчал. Возможно, он не хотел перегибать еще больше.

– Улюкаеву интересно, – констатировал господин Путин, утвердивший, что все встало на свои места и что инициатива в этом помещении принадлежит ему. – Улюкаеву интересно. Это он экономист.

Алексей Улюкаев (министр экономического развития РФ. - А. К.) тоже кивнул, и с большой готовностью. Чем больше сейчас было бы записано на него, тем для него в конце концов и лучше: тяжкую ношу настоящего поклонника Карла Маркса на свои плечи брал сейчас министр – и не поморщился.

Олег Дерипаска показывал себя последовательным сторонником идеи субсидий («Мы дошли до потолка внутри страны… Надо расти на экспорт!..»). У Владимира Путина идея субсидий для проектов группы ГАЗ энтузиазма не вызвала.

– Да как же! – разгорячился господин Дерипаска. – Ведь мы на каждый рубль кредитов в конце концов платим 2,2 рубля налогов! Польза же для государства!

Президент, который, это было видно, к Олегу Дерипаске относится, безусловно, хорошо, но при этом как-то, что ли, снисходительно (слишком давно знает), снисходительно же и улыбался.

– Если в экономику слишком много денег закачать, все это превратится в ничто, – говорил он Олегу Дерипаске негромко. – Это же понятно! Будем разгонять инфляцию…

Олег Дерипаска, по-моему, расстроился, это заметил и президент и неожиданно решил, видимо, его утешить:

– Но в целом вы правильно говорите!

То есть они вдруг успели поговорить о многом.

Гендиректор «Русской механики» Леонид Можейко озабочен укреплением рубля: у него амбиции экспортера.

– Это один из ключевых вопросов! – оживился Владимир Путин. – Важен даже не курс, а стабильность! Слишком много рисков, если мы отойдем от плавающего курса рубля. Занимаемся, поверьте мне, почти в ежедневном режиме! Я просто боюсь сказать лишнее слово, чтобы не навредить! Здесь угроза со всех сторон!

Он поднял голову и увидел все эти, собственно говоря, угрозы:

– Если бы не было камер, я сказал бы более конкретно! Но пока на этом остановимся.

Интересно, какие камеры он имел в виду.