Глава 18

Рядом с Боткинской больницей действительно обнаружился небольшой сквер, и в нем действительно играли в шахматы. Группа шахматистов была немногочисленна, всего пять человек, и состояла из мужчин в возрасте хорошо за шестьдесят и даже за семьдесят лет.

Это был классический шахматный турнир: старички, разбившись по парам, сидели на скамейках и глубокомысленно смотрели на шахматную доску. Время от времени кто-то из пары передвигал фигуру, и тогда второй игрок на секунду оживлялся, по его лицу пробегала буря эмоций, а затем он снова впадал в мыслительное оцепенение. Одному шахматисту не хватило пары, и он играл сам с собой, переворачивая доску, то за «белых», то за «черных».

Я подошла к одинокому игроку.

— Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, как мне найти Гавела?

— Гавела? — Он оглядел своих товарищей. — Его пока нет, но он скоро будет.

— Вы точно знаете или предполагаете?

Старичок улыбнулся:

— Вероятность его прихода равна пятидесяти процентам: либо придет, либо нет. Вы можете присесть и подождать.

Я села на краешек скамейки.

— Партию в шахматы? — голосом искусителя поинтересовался пенсионер.

Я замахала руками:

— Ой, нет, я не умею играть!

— А я научу.

— Боюсь, игра с таким слабым соперником не доставит вам удовольствие, — мягко сказала я.

Но фанат не отставал:

— А вы знаете, что шахматы — это одна из древнейших игр на Земле? И что скоро их, возможно, включат в программу Олимпийских игр?

Сделав загадочное лицо, я наклонилась к старичку и прошептала:

— Молитесь всем богам, чтобы не включили.

— Почему это? — удивился шахматист.

— Потому что тогда шахматам настанет конец, американцы в корне поменяют правила игры.

— При чем тут американцы? Какое отношение они имеют к шахматам? У этой игры многовековая история, это вам не американский футбол, в конце концов!

— Можно подумать, американцев это остановит, — фыркнула я. — Захотят — и поменяют, у вас разрешения не спросят.

— Но зачем, зачем им менять правила?! — вскричал пенсионер.

— А затем, что нынешние шахматы — это не политкорректная игра: в ней всегда начинают «белые». Чернокожее население Америки будет возмущено, получается, что их опять притесняют. И, кстати, термин «черные» тоже придется заменить, ибо негры увидят в нем намек на свой цвет кожи. И еще: почему это фигуры по-разному ходят? Почему ферзь может свободно передвигаться по всей доске, а пешки — только на одну клетку? Конституция США гарантирует всем равные возможности! Так что ферзей там всяких и «коней» придется упразднить, останутся только пешки.

— Вы бредите? — ахнул пенсионер.

— Нет, это мир сошел с ума. И главные сумасшедшие работают в Международном Олимпийском Комитете. Олимпиада — это мыльный пузырь, который, я надеюсь, когда-нибудь лопнет. И вообще, — доверительно сообщила я, — я считаю, что профессиональный спорт в том виде, в каком он существует сейчас, необходимо запретить.

Услышав такое, старичок нахохлился, отвернулся от меня и углубился в шахматную партию. А ведь я совсем не хотела его обидеть, я просто высказала свою принципиальную позицию по этому вопросу.

Да, я не люблю спорт. Более того, считаю, что он вреден. Вот утренняя зарядка — полезна, а профессиональный спорт — вреден. Олимпиада чудовищна, поскольку в ней совсем ничего не осталось от первоначальной идеи объединения наций. Наоборот, она только разъединяет страны, поскольку во главу угла поставлены политика и деньги. Очень много политики и очень много денег. Как следствие, открытое подсуживание спортсменам из своей страны и почти уже открытое употребление допинга.

Последнее десятилетие Китай стал лидирующей спортивной державой, на Олимпиадах он завоевывает больше всех призовых медалей. А вы знаете, как побеждают китайские спортсменки? К соревнованиям они все поголовно беременеют, девушек оплодотворяют методом ЭКО. Дело в том, что на ранних сроках беременности женский организм потрясающе вынослив, все спортивные показатели резко улучшаются. По сути, это такой своеобразный природный допинг, что немаловажно, не запрещенный Олимпийскими правилами.

Только представьте: китайская команда по синхронному плаванию, восемь девушек, у каждой в животе — ребенок, который после окончания Олимпиады будет безжалостно убит, потому что его гормоны больше не нужны для победы. Трудно придумать что-либо более бесчеловечное. И в этом весь спорт.

Вообще, на мой свежий взгляд, в Олимпийской программе слишком много ненужных видов спорта. Взять, к примеру, бег на короткие дистанции. Когда результат трех призовых мест отличается долями секунды, а чтобы определить победителя, необходимо смотреть замедленную съемку, — это означает, что данный вид спорта зашел в тупик! Его надо либо вообще убирать из программы Олимпиады, либо как-то модернизировать. Предлагаю: пусть спортсмены бегут и жонглируют бутылками из-под шампанского. Побеждает тот, что прибежит первым и не разобьет ни одну бутылку. Шампанское, кстати, на финише можно будет открыть и выпить.

То же самое касается плавания на короткие дистанции. Вообще все короткие дистанции исчерпали предел человеческих возможностей. Сколько сейчас составляет мировой рекорд в беге на сто метров? Чуть меньше десяти секунд. Борьба идет за доли секунды: 9,89 — 9,74 — 9,68… Это же чистой воды бред! Ничего принципиально нового здесь уже произойти не может, ну, никогда человек не переместится на сто метров за две секунды, разве что овладеет телепортацией! А вы видели фигуры бегунов? Они же не имеют ничего общего с нормальным человеком! Такое ощущение, что соревнуются какие-то мутанты, помесь человека и кузнечика — худющие и с непропорционально длинными ногами.

Кому нужен спорт мутантов? Что олимпийские рекорды дают человечеству? Как они влияют на жизнь обычного гражданина, в частности, мою? А никак. Я, пробежав двадцать метров за уходящим автобусом, буду еще две остановки сидеть с шумом в ушах, судорожно задыхаться и приходить в себя. Вот чем правительство должно заниматься — здоровьем нации, а не разбазаривать деньги на участие в очередной очковтирательской Олимпиаде. Надо строить стадионы, дворовые спортивные площадки, открывать бесплатные секции — и не только для детей, но и для взрослых.

И, кстати, насчет шахмат. Против них я ничего не имею. Но только зря поклонники этого вида спорта надеются, что шахматы когда-нибудь войдут в Олимпийскую программу. Я, Люся Лютикова, авторитетно заявляю: этого не случится никогда, и на то есть веские основания.

Во-первых, в шахматах невозможен допинг, следовательно, побеждает всегда действительно самый сильный игрок. Во-вторых, шахматы — это прозрачный вид спорта: победил тот, кто поставил сопернику «мат». Значит, судьи не смогут субъективно, по своему вкусу, раздавать призовые места, как это происходит, например, в фигурном катании. Но мы-то знаем, что большой спорт — это большая политика, а что это за политика, если нельзя влиять на результат?

И, в-третьих, шахматы, к сожалению, не зрелищный вид спорта. Вот бокс — зрелищный, народ любит смотреть, как два бугая колошматят друг друга, как в стороны разлетаются капли пота, крови и выбитые зубы. Публика просто визжит от восторга, поэтому недавно в программу Олимпиады ввели еще и женский бокс! По мнению Международного Олимпийского Комитета, дерущиеся бабы — это круто, а тихие, интеллигентные люди, спокойно сидящие за столом, — скука смертная. Фигуры какие-то по клеточкам передвигают, «слон», «ладья»… — детский сад, ну кто станет на это смотреть? Никто. И, значит, не будет высокого телевизионного рейтинга, рекламу не продашь. А мы-то знаем, что Олимпиада — это, прежде всего, коммерческий проект, а с точки зрения бизнеса шахматы убыточны, поэтому пусть в них играют пенсионеры в парках…

От раздумий на тему спорта меня оторвал сосед по лавочке:

— Вы спрашивали? Вон Гавел идет, — он кивнул в сторону невысокого коренастого мужчины, который приближался к нам быстрым шагом.

Я поднялась и пошла ему навстречу. Вопросы, которые я собиралась задать жениху Евы Ивановны, были личного характера, и мне хотелось поговорить без свидетелей.

— Здравствуйте! — улыбнулась я. — Вас зовут Гавел?

— Да, — улыбнулся в ответ мужчина. — А ваше имя?

— Людмила.

— Очень приятно, — сказал Гавел, и это была не просто формальная вежливость, мужчина прямо-таки весь светился радостью.

Ростом он был чуть ниже меня, значит, около ста шестидесяти сантиметров. Голубые глаза, светлые волосы (хоть редковатые, но без проплешин), одет в двубортный темно-серый костюм, очевидно, еще советского пошива. Врач Колупаева сказала, что Гавелу шестьдесят лет, но я бы дала меньше.

— Видите ли, Гавел, — начала я, — извините, не знаю вашего отчества…

— Отчество у меня сложное, так что зовите просто по имени, я уже привык.

Да, сейчас многие пожилые люди вдруг принялись молодиться, позабыли свои отчества и откликаются только на имена. Можно подумать, что от этого мгновенно исчезнет лысина или подтянется обвисший живот! Но обращаться по имени к Гавелу казалось естественным. Он вообще походил на внезапно состарившегося ребенка. И дело было вовсе не в его маленьком росте. Глаза! Его глаза светились любопытством и жаждой жизни.

Я поняла, что в Гавеле привлекло Еву Ивановну, почему она, как в омут с головой, окунулась в позднюю любовь. Радость так редко встречается на лицах россиян, особенно пожилых! Пенсионеры в нашей стране в большинстве своем озлоблены, и их можно понять. Социалистическое государство выпотрошило их по полной программе, а когда сил и здоровья не осталось, выкинуло на помойку с нищенской пенсией. Им обещали, что в 2000 году они будут жить при коммунизме, но когда наступил двадцать первый век, оказалось, что на дворе — самый что ни на есть дикий капитализм. Вдруг выяснилось, что бесплатного образования для внуков нет, бесплатного жилья для детей тоже не будет, и бесплатная медицина для самих пенсионеров в обозримом будущем не предвидится. Так откуда взяться улыбкам на лицах?

А Гавел искрился совершенно беспричинной радостью. Или причина для веселья у пенсионера все-таки была?

— Гавел, я хочу поговорить с вами о Еве Ивановне.

— Вы ее дочка? — бодро поинтересовался Гавел. — Знаете, вы похожи!

Я немного оторопела.

— Вообще-то у Евы Ивановны сын.

Собеседник ничуть не смутился.

— Да? Я не знал. А вы… дайте-ка догадаюсь… вы — жена сына, так? Невестка? Сразу видно, что сын выбирал себе жену, похожую на маму.

Довольно сомнительный комплимент, учитывая, что Ева Ивановна не входила в сотню самых красивых женщин мира. Но я не стала с ним спорить, невестка так невестка. Возможно, с родственницей своей несостоявшейся супруги Гавел будет откровеннее.

— А куда же сама Ева Ивановна пропала? — так же весело поинтересовался пенсионер. — Давно я ее не видел, уже недели две.

До меня с ужасом дошло: он не знает о смерти любимой женщины! Никто ему не сообщил! И эта тяжелая миссия возлагается на мои плечи.

Чтобы оттянуть неприятный момент, я сменила тему:

— А вы хорошо говорите по-русски, совсем без акцента.

— В каком смысле?

— Для поляка хорошо говорите.

Гавел заразительно рассмеялся:

— Ну что вы, я к Польше не имею никакого отношения. Мой отец родом из Чехословакии, но родился я в Москве и по паспорту русский.

— А разве Гавел — это не польское имя?

— И польское, и чешское.

В этот момент я заметила, что одинокий шахматист на лавочке, устав ждать, когда Гавел закончит разговор, подает ему знаки. Гавел тоже это увидел и сказал:

— Людмила, если не возражаете, я должен идти. Приятно было познакомиться. И передавайте привет Еве Ивановне!

— Ева Ивановна болеет! — выпалила я.

— Надо же, — искренне огорчился Гавел, — что-то серьезное?

— Да, очень серьезное. Дела плохи, она находится между жизнью и смертью.

— Ай-ай-ай, — покачал головой мужчина. — Ну, тогда передавайте Еве Ивановне мои пожелания скорейшего выздоровления!

И, тепло улыбнувшись на прощание, Гавел направился в свой шахматный клуб.

А я осталась стоять в полнейшем недоумении.