Зрелище процессии, покинувшей сестринский пост, заставило всю палату замереть и умолкнуть. Процессию возглавлял Старший врач Медалонт, за ним следовала Старшая медсестра Летвичи, за ней безымянная сестра-худларианка, за ними — интерны: нидианин и кельгианка. В промежутках между медиками к кровати Хьюлитта плыл целый флот разнообразнейшего реанимационного оборудования. Замыкал шествие землянин в зеленой форме Корпуса Мониторов. Пройдя по палате такой цепочкой, они выстроились полукругом около Хьюлитта.

Пять часов назад Хьюлитт вернулся с того света, но из-за этого не стал ни на йоту теплее относиться к инопланетянам.

— Какого черта? — вопросил Хьюлитт. — Что вы теперь собираетесь со мной делать?

— Ничего такого, чего бы я не делал раньше, — ответил Старший врач таким тоном, который, вероятно, для другого мельфианина прозвучал бы подбадривающе. — Не волнуйтесь. Я возьму у вас еще немного крови для анализов. Пожалуйста, обнажите предплечье.

Интерн-кельгианин бросил взгляд на коллегу-кельгианку. Серебристая шерсть у той вздыбилась иголочками. Она подвезла реанимационную тележку поближе к кровати и процедила:

— Если вы не станете ничего делать, пациент Хьюлитт, то и нам ничего делать не придется.

За время своих непродолжительных разговоров с пациентом-кельгианином, занимавшим соседнюю кровать, Хьюлитт узнал, что уж чего кельгиане делать не умеют, так это лгать. Другой кельгианин по движениям серебристой шерсти сородича всегда мог догадаться, о чем тот думает и что чувствует. Что-то вроде зрительской телепатии. Значение слов кельгиане воспринимали с трудом и понятия не имели о том, что такое тактичность, вежливость, дипломатия и медицинская этика.

Хьюлитт снова ощутил, как к его коже прикасается крошечный металлический кружочек. Медалонт пояснил:

— Инструмент, который сейчас прикасается к вашей коже, содержит одну тончайшую короткую иглу. Вы не почувствуете, как она пронзит вашу кожу. Вторая игла немного длиннее и толще. Через первую иглу поступает анестезирующее средство, лишающее чувствительности близлежащие нервные окончания, а через вторую производится отсасывание крови. Вот так, хорошо. Благодарю вас, пациент Хьюлитт. Как вы себя чувствуете?

— Отлично, — ответил Хьюлитт. — А как я должен себя чувствовать?

Медалонт сделал вид, что не расслышал его вопроса, и опять спросил:

— Не отмечаете ли каких-либо перемен чувствительности, сколь-либо незначительных, в каких-нибудь частях тела?

— Нет, — ответил Хьюлитт.

— Не испытываете ли неприятных ощущений в груди или руках? — продолжал допытываться Медалонт. — Затруднения дыхания? Нет ли покалывания или онемения в конечностях? Головной боли?

— Нет, — покачал головой Хьюлитт, — только в том месте, откуда вы брали кровь, небольшое онемение. Точно так же, как в прошлый раз.

— Дело в том, что любые симптомы плохого самочувствия, пусть даже самые незначительные, могут быть предвестниками серьезного ухудшения. Уверяю вас, симптомы могут быть настолько слабо выраженными, что вам может показаться, будто бы вы их воображаете.

— Насколько я могу судить, — ответил Хьюлитт, с трудом скрывая раздражение, — у меня нет никаких незначительных воображаемых симптомов.

Землянин в зеленой форме улыбнулся, но ничего не сказал.

— Может быть, вы ощущаете какие-либо нефизические симптомы? — упорствовал Медалонт. — Волнение? Страх? Может быть, эти ощущения могут стать настолько выраженными, что вызовут стресс на физическом уровне? Я понимаю, что вторгаюсь в сферу лейтенанта Брейтвейта, но…

— Вторгаетесь, — прервав Медалонта, подтвердил землянин, — но не смущайтесь. В мою сферу вторгаются все без исключения.

Но прежде чем Старший врач сумел возобновить опрос, Хьюлитт ответил:

— Если вас интересует, взволнован ли я, — да, я взволнован, очень взволнован. До тех пор, пока я не угодил сюда, у меня ни разу в жизни не было сердечных приступов. Между тем я не чувствую себя настолько плохо, чтобы у меня от страха начался новый приступ.

— А перед первым приступом вы ощущали испуг? — поинтересовался Медалонт.

— Нет, я просто был сонный и расслабленный, — огрызнулся Хьюлитт. — А вот теперь мне страшно.

— На этот раз мы не позволим произойти ничему подобному, — заверил его мельфианин. — Так что не бойтесь.

Все умолкли — молчание затянулось. Тело Летвичи медленно ворочалось внутри хлорсодержащей оболочки, речевая мембрана худларианки не шевелилась, шерсть кельгианки ходила высокими волнами, словно ее шевелил невидимый ветер, ее партнер-нидианин возился с оборудованием для реанимации, Медалонт каждые несколько секунд щелкал клешней, что напоминало стук метронома. Первым заговорил Старший врач:

— Старшая сестра, будьте добры, расскажите мне еще раз, сколько времени прошло от момента первого взятия крови у пациента до того, как его монитор начал подавать сигналы тревоги, и опишите все, что случилось потом.

— Ради того, чтобы пощадить чувства пациента, — изрекла Летвичи, — который, судя по всему, кое-что понимает в медицине, мне представляется, что эти сведения лучше при нем не сообщать.

— А мне, — возразил Медалонт, — представляется, что чем полнее будет осведомленность пациента, тем скорее он поймет свое состояние. Прошу вас, Старшая сестра.

— Примерно через двенадцать с половиной минут после того, как вы взяли у пациента кровь на анализ и ушли, — проговорила Летвичи тоном столь же зловредным, сколь и хлор, которым она дышала, — монитор пациента зарегистрировал критическое состояние. Десять секунд спустя жизненно важные параметры исчезли, а сенсорные реакции и мозговое кровообращение были близки к полному исчезновению. Сестринский персонал находился за пределами поста и занимался раздачей обеда, поэтому я предпочла не тратить даже те несколько секунд, которые потребовались бы для передачи информации другим сотрудникам. Судя по стабильности состояния пациента, резонно было с моей стороны предположить, что произошел не сердечный приступ, а имела место неисправность оборудования. Когда сорок секунд спустя я уже была рядом с пациентом и начала производить непрямой массаж сердца, пациент потерял сознание и оставался в таком состоянии до прибытия реанимационной бригады, которая приступила к работе шесть и одну четверть минуты спустя…

— Вы в этом уверены. Старшая сестра? — вмешался Медалонт. — Вы сильно волновались и могли преувеличить. Шесть минут — слишком долго для реаниматоров.

— Пациент Хьюлитт также слишком долго никакой реакции не давал, — парировала Летвичи. — А я, пока делала массаж, посматривала на часы. Палатные часы к преувеличениям не способны.

— Старшая сестра права, — встрял нидианин, искоса взглянув на свою коллегу-кельгианку. — Правы и вы, доктор. В принципе, такое время до прибытия на место реаниматоров считается непростительно продолжительным. Но по пути сюда у нас было ЧП… мы налетели на тележку, которую работники столовой не успели отвезти в сторону. Несчастного случая не произошло — только посуда с едой разлетелась по всей палате…

— Пациент Хьюлитт, — добавила кельгианка, — выбрал не слишком удобное время для сердечного приступа.

— Несколько минут нам пришлось потратить на проверку оборудования на предмет возможной поломки, — продолжал нидианин. — Сами понимаете, разряд, от которого бы заработало остановившееся сердце тралтана, наверняка бы изжарил сердце землянина…

— Да-да, — поторопился согласиться Медалонт. — Через шесть с половиной минут вы реанимировали пациента. Какую степень помрачения сознания, какие изменения в речи вы отметили после того, как пациент вернулся в сознание?

— Мы не наблюдали никаких отклонений, — ответил нидианин. — Мы не реанимировали пациента. Это удалось сделать Старшей сестре Летвичи еще до того, как мы успели установить аппаратуру. Никакого помрачения сознания у пациента не отмечалось. Первые сказанные им слова заключались в том, что он попросил Старшую сестру перестать колотить его по груди, иначе она раздавит ему ребра. Слова звучали членораздельно, внятно, ну разве что несколько неуважительно.

— Прошу прощения, — вмешался Старший врач. — А я так понял, что пациент пришел в сознание благодаря вашим стараниям. Отличная работа, Старшая сестра. Надеюсь, пациент не повел себя чересчур невежливо?

— Меня обзывали и похуже, — буркнула Летвичи. — К тому же его реакция меня больше обрадовала, нежели обидела.

— Вы правы, — заметил Медалонт и, обратившись к кельгианке, попросил:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Когда стало ясно, что пациент Хьюлитт в ясном сознании, — отозвалась кельгианка, — мы вместе со Старшей сестрой стали задавать ему вопросы, направленные на то, чтобы установить, пострадало ли у него мозговое кровообращение. Этим мы занимались до тех пор, пока не появились вы и не стали задавать ему те же самые вопросы. Остальное вам известно.

— Да, — подтвердил Старший врач. — Во время опроса, длившегося около двух часов, никаких признаков потери памяти или нарушений речи у пациента выявлено не было, как и нарушений координации движений. Монитор пациента Хьюлитта регистрировал, как и сейчас, оптимальные параметры всех жизненно важных показателей…

— А теперь, — заметила Летвичи, красноречиво взмахнув каким-то выростом внутри оболочки в сторону палатных часов, — прошло семнадцать минут, а не двенадцать с половиной, как после первого взятия крови, и пациент, как видите, жив.

Пока медики беседовали, Хьюлитт пытался придумать, как ему извиниться перед Старшей сестрой и поблагодарить ее за спасение. Но когда до него дошло значение того, о чем только что сказало это тошнотворное создание, всякие мысли о благодарности тут же вылетели у него из головы.

— Что тут происходит! — взорвался Хьюлитт. — Вы что, просто стоите и ждете, когда у меня начнется очередной сердечный приступ? Или вы разочарованы тем, что приступа нет?

Наступила пауза. Все замерли, кроме сестры-худларианки — та протянула к Хьюлитту щупальце и сразу же опустила его. Затем Медалонт изрек:

— Мы не разочарованы, пациент Хьюлитт, но в остальном вы верно оценили ситуацию. Сердечный приступ мог быть чем-то спровоцирован. Возможно, он произошел из-за того, что я взял у вас пробу крови, хотя такая вероятность и ничтожна. Несмотря на то, что я отказался от введения вам каких-либо лекарственных средств, я все же решил, что маленькая доля обезболивающего, которое, как правило, вводится перед взятием крови, вам не повредит. Время проявления первичной реакции нужно искать в другом, если только… Пациент Хьюлитт, ваши кожные покровы меняют интенсивность окраски. Как вы себя чувствуете?

«Так, что мне хочется вас на части разорвать», — подумал Хьюлитт, а вслух проговорил:

— Прекрасно, доктор.

— Что и подтверждает монитор, — прокомментировала Летвичи.

— В таком случае, — заметил Медалонт, обведя взглядом всех по очереди, — продолжайте наблюдения за монитором, разместите реанимационную бригаду в двух минутах пути от пациента и дайте ему отдохнуть перед обедом. Ничего не бойтесь, пациент Хьюлитт, мы непременно выясним причину вашей болезни и вылечим вас. А сейчас мы вас покинем.

— Не совсем, — поправил Медалонта Брейтвейт. — Мне бы хотелось немного побеседовать с пациентом.

— Как вам будет угодно, лейтенант, — сказал Старший врач и удалился, а вместе с ним — нидианин и кельгианка. Летвичи и медсестра-худларианка задержались.

— Вам не следует делать ничего такого, что растревожило бы моего пациента, — непререкаемо, как это умеют делать только Старшие сестры, заявила илленсианка. — Кроме того, вам не следует ни о чем спрашивать пациента и говорить ему что-либо такое, что могло бы спровоцировать новую критическую ситуацию.

Лейтенант Брейтвейт перевел взгляд с язвительно-ехидной хлородышащей медсестры на внушительную фигуру худларианки и снова посмотрел на илленсианку.

— Сестры, — вздохнул он, — уверяю вас, я бы на такое не осмелился ни за что на свете.

Как только они с Хьюлиттом остались наедине, Брейтвейт сел на край кровати и сказал:

— Моя фамилия Брейтвейт, я сотрудник Отделения Психологии. Мне очень приятно беседовать с тем, у кого нормальное количество рук, ног и всего прочего.

Хьюлитту все еще хотелось кого-нибудь отколотить или как минимум хорошенько выругать, но пока Брейтвейт не сказал и не сделал ничего такого, чтобы с ним драться или ругаться. Пока. Так что Хьюлитт устремил взгляд в сторону сестринского поста, где маячила фигура Летвичи, и поджал губы.

— О чем вы думаете? — спросил Брейтвейт, когда пауза слишком затянулась. Улыбнувшись, он добавил:

— Вы ведь именно такого вопроса от меня ждали?

— А вы меня не назвали, как все прочие, «пациентом Хьюлиттом», — заметил землянин, повернув голову к своему соотечественнику. — Это вы нарочно или потому, что считаете, что со мной настолько все в порядке, что я и не заслуживаю, чтобы меня называли «пациентом»? Или вы забыли мою фамилию?

— А вы тоже не называйте меня ни лейтенантом, ни Брейтвейтом, — парировал психолог, и вновь повисла пауза.

Наконец Хьюлитт решился.

— Ладно, — проворчал он, — валяйте со своими вопросами. На первый я отвечу так: я думаю о кошмарной Старшей сестре и гадаю, как бы мне сказать ей о том, что я виноват перед ней и благодарен ей за то, что она спасла мне жизнь.

Брейтвейт понимающе кивнул:

— Ну, вы найдете для этого верные слова. Вам только нужно сказать их Летвичи, а не мне.

Почему-то Хьюлитт уже перестал злиться на этого человека.

— Вы ведь здесь для того, — сказал он, — чтобы попытаться убедить меня в том, что все мои беды — у меня в голове, верно? Мне такое уже говорили раз сто, поэтому давайте не будем тратить время на любезности. Хорошо?

— Нет, — ответил Брейтвейт. — Я твердо намерен потратить некоторое время на любезности.

Лейтенант пересел поближе к Хьюлитту и наклонился к нему. Хьюлитт ощутил на лице дыхание Брейтвейта. Тот спросил:

— Вы не против того, что я здесь сижу? Может быть, мне было бы лучше отодвинуться или встать?

— Я не люблю, когда ко мне близко подходят инопланетяне, — объяснил Хьюлитт. — Сидите, пожалуйста, только не у меня на ногах.

Брейтвейт кивнул. Вежливый и, казалось бы, невинный вопрос позволил ему установить, что пациента не тревожит непосредственная близость другого человека. Значит, кое-каких препон уже удалось избежать. Богатый опыт Хьюлитта подсказывал ему, чем занимается Брейтвейт, а лейтенанту, видимо, хватало ума понять, что пациенту это ведомо.

— Мы оба понимаем, что случай у вас непростой, — заговорил психолог, глядя на экран монитора. — Выглядит все так, словно вы совершенно здоровы, но при этом время от времени страдаете от заболевания, которое, если судить по вашему недавнему сердечному приступу, может угрожать вашей жизни. Кроме того, нам известно, что серьезные клинические заболевания способны отражаться на психике, и наоборот — даже тогда, когда, казалось бы, как в вашем случае, явной связи между ними и не прослеживается. Мне же хотелось бы таковую связь найти — в том случае, конечно, если она существует.

Выждав, когда Хьюлитт устало кивнул, Брейтвейт продолжил:

— Как правило, к нам в госпиталь поступают больные или раненые. Их проблемы и клинические решения этих проблем чаще всего видны сразу. К услугам медиков в нашем госпитале — все последние достижения медицинской мысли Федерации, предназначенные для терапии и хирургии, и в большинстве случаев пациенты вскоре возвращаются домой в добром здравии. Но в тех случаях, когда заболевание сопровождается психологическим компонентом…

— Вы прибегаете к услугам собственного языка, — кончил за Брейтвейта фразу Хьюлитт.

— Большей частью к услугам ушей, — поправил его психолог, никак не ответив на издевку. — Надеюсь, что в ближайшее время разговаривать будете в основном вы. Прошу вас, постарайтесь припомнить какие-нибудь необычные события или обстоятельства, сопутствовавшие первому проявлению симптомов вашей болезни. Скажите мне, что вы в подобных ситуациях думали ребенком в отличие от того, что со временем стали думать по этому поводу доктора и родственники. Ну, давайте. Вы будете говорить, а я — слушать.

— Вы хотите, чтобы я рассказал вам все-все о том времени, когда я еще не был болен? — уточнил Хьюлитт. Глянув в сторону палатной кухни, откуда то и дело выскакивали медсестры, нагруженные подносами с едой, он добавил:

— Но сейчас не время… я хотел сказать, что сейчас время обеда.

Брейтвейт огорченно вздохнул.

— Мне бы хотелось завершить беседу с вами как можно скорее, пока Медалонт, ваш лечащий врач, имеющий на то полное право, не назначил вам какого-нибудь срочного курса. Не будете ли так любезны и не закажете ли и для меня обед? Ничего такого особенного — пусть принесут то же самое, что и вам.

— Но ведь вы — не пациент, — возразил Хьюлитт. — Не далее как вчера я слышал, как Старшая сестра Летвичи выговаривала одному интерну. Она ругала его, обзывала «ленивым скрассугом» — что бы там это ни значило — и велела отправляться в столовую для сотрудников вместо того, чтобы таскать еду из палатной кухни. Не думаю, чтобы Старшая сестра и вам позволила есть тут.

— Старшая сестра позволит, — заверил Хьюлитта лейтенант. — Если вы попросите ее подойти и скажете, что у вас к ней важное дело. После разыгравшейся здесь пять часов назад медицинской мелодрамы она не рискнет вам отказать. Когда она появится, вы ей скажете то, что хотели, как вы сожалеете о своей грубости по отношению к ней и как вы ей благодарны за спасение. А потом скажете, что считаете нашу беседу крайне важной для своего здоровья, и спросите у Летвичи, нельзя ли устроить так, чтобы мне тоже подали еду, дабы наш разговор не прерывался.

Илленсиане пользуются большим авторитетом у сотрудников, — пояснил Брейтвейт, — из-за своего профессионализма. Пациенты же их не очень жалуют — скорее всего из-за того, что короткое пребывание в стенах госпиталя не позволяет им по достоинству оценить илленсиан. А все из-за того, что илленсиане — единственные хлородышащие существа в федерации и при этом — далеко не красавцы. Но если вы последуете моему совету, Летвичи будет так удивлена, что не посмеет вам ни в чем отказать.

Мгновение Хьюлитт не мог произнести ни слова. Наконец он с восхищением выдавил:

— Лейтенант, вы — самоуверенный, хитрый и расчетливый су… скрассугов сын.

— Конечно, — усмехнулся Брейтвейт. — Я же психолог как-никак.

От мысли о том, что сейчас ему надо будет позвать монстроподобную Летвичи, Хьюлитта бросило в жар.

— Д-да, — пробормотал он, — я и в правду собирался сказать ей нечто в этом роде, но… попозже. Мне нужно получше с мыслями собраться.

Брейтвейт улыбнулся и показал на коммуникатор.