Хьюлитт не спал — вернее, всеми силами старался не уснуть, боясь материализованных кошмаров, окружавших его со всех сторон: больных и персонала. Пролежав с такими мыслями довольно-таки долго, он обнаружил, что почему-то успокоился и расслабился. Может быть, общая слабость притупила его эмоции? А ведь ему положительно было на что бурно реагировать — он не мог представить себе ничего более чужеродного, чем кожа-скафандр, дикий способ потребления пищи и постоянная смена пола у дружелюбного монстра, с которым он теперь познакомился поближе.

— Сестра, — тихо проговорил Хьюлитт, — спасибо, что уделили мне столько времени. Пожалуй, теперь я усну.

— А вот теперь я бы вам не советовала засыпать, пациент Хьюлитт, — отозвалась худларианка. — Через двадцать минут на смену заступит утренняя бригада, и сотрудники начнут всех будить, дабы пациенты успели умыться перед завтраком. Кроме вас, в палате еще трое амбулаторных больных, и думаю, вам не захочется умываться рядом с ними в первое же утро. Вероятно, вам следовало бы встать и попасть в ванную первым.

— Вы совершенно правы, — ни минуты не колеблясь, ответил Хьюлитт. — Но я так слаб, сестра. Не мог бы я умыться попозже?

— Учитывая испытываемую вами неловкость при непосредственной близости к представителям других видов, — отчеканила сестра, — я вас сопровождать не буду. Я постою рядом с ванной комнатой на тот случай, если ваш личный монитор, который вам следует захватить с собой, зарегистрирует резкое ухудшение вашего состояния в процессе умывания или вам потребуется помощь в обращении с оборудованием — ведь вы с ним еще не знакомы.

В том случае, если вы ощущаете сильную слабость, — добавила худларианка, — у вас есть возможность принять процедуру обтирания. Эту процедуру осуществят три практиканта-младшекурсника — мельфианин и две кельгианки. Они будут очень рады расширить свой опыт в уходе за нетравмированным землянином. Я точно знаю, что особенно им хочется усовершенствовать навыки удаления шерстинок, нарастающих за ночь на кожных покровах лица у ДБДГ. Они с радостью окажут вам таковую помощь.

Речевая мембрана худларианки еще продолжала шевелиться, а Хьюлитт уже отбросил одеяло и спустил ноги с кровати. На полу его ожидали теплые шлепанцы. Быстро вскочив, он проворчал:

— Ваше первое предложение мне понравилось гораздо больше, сестра.

Худларианка отступила в сторону и дала Хьюлитту дорогу.

Минут через двадцать он уже снова улегся в кровать, чувствуя себя чистьм, освежившимся и не таким измученным. В это время вспыхнули потолочные светильники, и в палату вошла утренняя смена. Раздвинулись полотнища ширмы, между ними появилась пушистая голова кельгианки. Кельгианка подвезла к кровати Хьюлитта небольшую тележку, нагруженную тазиками и полотенцами.

— Доброе утро, пациент Хьюлитт, — поздоровалась кельгианка. — С виду вы чистый. Так и есть?

— Да, — быстро ответил Хьюлитт, и кельгианка ретировалась.

Несколько минут спустя он услышал, как мимо его ширмы прошли друг за другом два пациента. Один из них, судя по шагам, был крупным и тяжелым, и ног у него имелось явно больше двух. Второй при ходьбе издавал неровное постукивание. Да, то были именно пациенты, а не сотрудники госпиталя — один из них жаловался другому, что его, дескать, разбудили, когда он только-только успел уснуть. Второй же упорно настаивал на том, что Летвичи проводит в палате незаконное научное исследование по влиянию бессонницы на больных и что ему, помимо того, что собираются заменить, как он выразился, «кроумстеты на кульдовом протоке», еще и промывают мозги. Его транслятор, переводя речь, сохранил оригинальное звучание непонятных Хьюлитту слов. Скорее всего таких органов у людей не имелось, но Хьюлитт посочувствовал обоим пациентам, кто бы они там ни были, — уж он-то хорошо знал, что такое бессонница.

Только он забрался в кровать и закрыл глаза, только чуть-чуть затихли шумы в палате, как снова появилась кельгианка. На этот раз она привезла завтрак. А может быть, это была уже не первая кельгианка, а какая-то другая. Пока Хьюлитт еще не научился различать этих пушистых гусениц-переростков и сомневался, что когда-нибудь научится.

— Садитесь и кушайте за тумбочкой, пациент Хьюлитт, — распорядилась медсестра. — Представители вашего вида, насколько мне известно, страдают от расстройств пищеварения вплоть до извержения пищи, если потребляют ее в неправильном положении. Приятного аппетита.

— Я не хочу есть, — сонно проговорил Хьюлитт. — Я спать хочу. Прошу вас, уйдите.

— Ну так поешьте, а потом спите на здоровье, — отозвалась сестра. — Или хотя бы попробуйте еду, а то ведь Старшая сестра Летвичи меня съест.

— Правда? — моментально проснувшись, испуганно спросил Хьюлитт, и старые страхи снова вернулись к нему. Вряд ли здесь так шутят.

— Нет, конечно, — буркнула сестра. — Но только потому, что она — хлородышащая, и съешь она меня, она бы просто отравилась.

— Ладно-ладно, — поспешно согласился Хьюлитт, — я поем немного. — Он думал, что в госпитале, как и на корабле, ему подадут синтетическую пищу. Когда же он снял с подноса колпак, то в ноздри ему ударил аппетитный запах, и он понял, как сильно проголодался.

— Выглядит и пахнет замечательно, сестра.

— Ваша еда вызывает у меня визуальное отвращение и тошноту, — проворчала сестра, поспешно ретируясь за ширму. — А запах — кое-что похуже.

— С тактичностью у вас не очень, сестра! — крикнул Хьюлитт вслед кельгианке, но та уже торопливо топала дальше по палате. Вдруг прозвучал голос с кровати напротив, которую, как помнил Хьюлитт, занимал кельгианин по имени Хенредт.

— Тактичность — это что такое? — поинтересовался Хенредт.

Хьюлитт не стал отвечать ни на этот вопрос, ни на другие, посыпавшиеся следом за первым. Как только он покончил с едой, глаза его сами собой закрылись.

Проснулся он от звука негромких инопланетных голосов. Открыв глаза, он увидел стенки ширмы и понял, где находится. Но понимание почему-то уже не вызывало у него таких отрицательных эмоций, как днем раньше. Полежав несколько минут и послушав разговоры через транслятор, он решился нажать кнопку, чтобы убрать ширму.

Первое, что увидел Хьюлитт, это то, что пациент Маколли, занимавший кровать рядом с ним, пока он спал, исчез — теперь там лежал орлигианин. Представителя этого вида Хьюлитт распознал сразу — орлигианином был офицер-медик на «Тривендаре». Вот только этот орлигианин выглядел намного старше. Те части его тела, которые не были закрыты одеялом — голова, руки и грудь, — заросли рыжевато-коричневой шерстью, тронутой сединой. Около кровати орлигианина имелся, как и у Хьюлитта, плейер и транслятор, однако пациент никакого внимания на соседа не обращал. Хьюлитт гадал: то ли орлигианин спит, то ли под наркозом, то ли просто некоммуникабелен.

Мельфианин Клетилт на кровати напротив как-то очень хитро разместил свой плейер так, что глаз его за плейером видно не было, и, похоже, его ничего, кроме просматриваемой программы, не интересовало. Хьюлитт еще не знал, что может таким же образом разместить и свой плейер, и решил попозже поэкспериментировать.

Рядом с Клетилтом лежал кельгианин Хенредт. Около него пристроилась медсестра, принадлежавшая к неизвестному еще Хьюлитту виду. Они о чем-то оживленно болтали. Но пациент и сестра разговаривали так тихо, что транслятор землянина половину беседы не улавливал. Дальше по ряду располагалась кровать громадного слоноподобного создания, в котором Хьюлитт признал тралтана. Вместо того чтобы полеживать в постели, тот стоял на всех своих шести толстенных ножищах, опоясанный сложной сетчатой конструкцией, на которой было закреплено оборудование, удерживающее тралтана в вертикальном положении. Тралтаны делали абсолютно все, включая и сон, стоя, и даже взрослые особи, случись им подвернуть ногу и упасть на бок, с превеликим трудом, но вставали.

Размышляя на эту тему и гадая, из-за чего тралтан угодил в госпиталь, Хьюлитт заметил, что Старший врач Медалонт в сопровождении Старшей медсестры Летвичи покинул сестринский пост. Врач мчался по проходу, сестра, похлюпывая телом внутри пластиковой оболочки, едва поспевала за ним. Оба они смотрели исключительно в направлении постели Хьюлитта. Тот прекрасно знал, что ему сейчас скажет доктор.

— Ну, как мы себя чувствуем, пациент Хьюлитт? — последовал неизбежный вопрос.

— Прекрасно, — выдал Хьюлитт дежурный ответ.

— Данные, регистрируемые монитором Хьюлитта со времени его поступления в палату, — вставила Летвичи, — соответствуют его собственной оценке своего состояния. Такое впечатление, что пациент совершенно здоров.

— Хорошо, — откликнулся врач и щелкнул клешней. Вероятно, тем самым он выразил удовлетворение, хотя жест этот заставил Хьюлитта испуганно вздрогнуть. — Мне бы хотелось побеседовать с вами поподробнее, пациент Хьюлитт. Давайте вернемся ко времени вашей первой госпитализации на Земле, когда вы…

— Но вы ведь об этом и так все знаете, — вмешался Хьюлитт. — Все это записано в моей истории болезни, и с такими подробностями, каких я сейчас уже и не упомню. Со мной все в порядке, по крайней мере — сейчас. Вместо того чтобы попусту тратить время на разговоры со мной, вам, вероятно, было бы лучше обойти других пациентов, которые больше нуждаются в вашем внимании?

— Им уже было уделено внимание, — встряла Летвичи, — пока вы спали. Теперь ваша очередь. Однако кое в чем вы правы, пациент Хьюлитт. У меня полно более важных дел, которыми я и займусь, вместо того чтобы слушать, как болтают двое здоровых существ. Я вам нужна, доктор?

— Спасибо, вы свободны. Старшая сестра, — отозвался Медалонт и, обратившись к Хьюлитту, продолжал:

— Разговаривая с вами, я вовсе не трачу время попусту, поскольку надеюсь, что сегодня и в ближайшие дни вы сумеете сообщить мне нечто такое, что не занесено в вашу историю болезни, — нечто, что поможет мне решить вашу клиническую загадку.

Разговор начался с того самого момента, на котором закончился вчера, и казалось, будет длиться бесконечно. Если бы Хьюлитт умел различать какие-то перемены в выражении черт панцирной физиономии собеседника, он бы, наверное, прочел в них разочарование — так ему казалось. Беседу пришлось прервать, когда раздался голос дежурной сестры — изображение появилось на прикроватном мониторе. А Хьюлитт и не догадывался, что монитор, помимо всего прочего, еще служит и средством связи.

— Доктор, — напомнила Летвичи, — через тридцать минут пациенту будет подан обед. Вы планируете завершить беседу с ним к этому времени?

— Да. По крайней мере — на сегодня, — ответил Медалонт. Обернувшись к Хьюлитту, он добавил:

— Я пытаюсь делать для наших пациентов нечто большее, нежели смертельно докучать им вопросами. Нам придется провести серию тестов, то есть я должен взять у вас кровь на анализы в лаборатории. Не бойтесь. Процедура эта совершенно безболезненна. Прошу вас, протяните мне вашу верхнюю конечность.

— Но вы не должны давать мне ничего такого, что могло бы… — поторопился предупредить Хьюлитт.

— Знаю-знаю, — перебил его доктор. — Если помните, именно я заверил вас в том, что вы не будете получать никаких лекарств до тех пор, пока мы не установим, от какого заболевания вас надо лечить. Вот поэтому-то мне и нужно взять у вас для анализов довольно значительный объем крови. Вы ничего не почувствуете, но если вам будет неприятно смотреть, закройте глаза.

Зрелище собственной крови никогда не вызывало у Хьюлитта неприязни, по крайней мере если речь шла о небольшом ее количестве, которое доктор почему-то назвал «довольно значительным объемом». Взяв у Хьюлитта кровь, Медалонт поблагодарил его за терпение и поспешил уйти, объяснив, что иначе рискует опоздать на обед.

Как и обещал Медалонт, Хьюлитт ровным счетом ничего не почувствовал, кроме незначительного онемения в том месте, откуда Медалонт взял кровь, — на локтевом сгибе. Землянин откинулся на подушки, но решил, что поспит после обеда, а пока послушает разговоры между больными, которые улавливал его транслятор. Вчера он был близок к панике, а сегодня, как ни странно, им все сильнее овладевало любопытство.

Хьюлитт не понимал, сколько времени прошло: у него не было сил поднять руку и взглянуть на часы. Чувствовал он себя прекрасно. Ему было удобно и спокойно — вот только он не очень понимал, откуда в палату наползло столько сероватого тумана, из-за которого ему стали плохо видны соседние кровати. Звуки в палате тоже как бы отдалились, но Хьюлитт отчетливо видел, как мигает красная лампа, и слышал, как надрывается монитор, укрепленный у него на груди, издавая резкие жалобные звуки. Скоро к нему склонилась Старшая сестра Летвичи и стала оглушительно громко орать в коммуникатор:

— Кровать восемнадцать, классификация ДБДГ, землянин. Две минуты пребывания в состоянии сердечно-легочной недостаточности. Реанимационная бригада, на выезд!

Что-то напоминавшее ствол маслянистой водоросли отделилось от тела Летвичи, рванулось вперед внутри прозрачной оболочки и легло на грудь Хьюлитта. Он ощутил равномерное надавливание на грудь в области сердца. Последнее, что увидел землянин, — маслянистые листочки и перепонки все ближе и ближе придвигались к его лицу…

«Только не способом рот-в-рот, — успел подумать Хьюлитт. — Она же хлородышащая!»