ЕПИСКОП МЕНЯЕТ БОГОВ
Утром проснулись в опаловом тумане.
— Пахнет духами! — воскликнула Делькро, вдыхая воздух. — Не разлили ль вы духи, Эллен?..
— У меня нет духов…
— Может быть, вы, Амели?.. Откуда же такой сильный запах? Ветер разорвал завесу тумана. Полуостров, вчера серо-желтый, сегодня принял яркую окраску.
— Это цветы. Конечно, цветы так пахнут. Цветы выросли и расцвели за одну ночь. Разве это не изумительно?
— В такой теплице — нет ничего удивительного.
— Удивительно другое, — задумчиво сказал Ганс. — Наши земные ученые предполагали, что на Венере должен быть примерно каменноугольный период. А между тем здесь столько цветов.
— Ученые могли ошибиться, — заметил Текер. — Если даже Венера моложе Земли, процессы развития здесь могут идти быстрее, чем это было на Земле. Мы уже видели немало растений и животных, которых можно отнести к каменноугольному периоду. Этот период на Венере еще не прошел. Но эволюция пошла дальше. Ведь один период не сменяется другим внезапно. Эти хвощи, «птеродактили», панцирные рыбы и прочие представители карбона будут существовать еще многие тысячи лет наравне с позднейшими, более совершенными представителями растительного и животного царства.
— Да, весна в полном разгаре, и нам не надо терять ни одного дня. От пещер до наших будущих плантаций далеко. Нам придется на время полевых работ переселиться на полуостров. Построим там шалаши. После обеда двинемся в путь.
Ганс шел к Тихой гавани — подальше от громового прибоя и тяжелого запаха разлагающихся морских животных.
Как только прибыли на место, между «пассажирами» начались споры из-за лучших участков. Каждому хотелось захватить прибрежную полосу тучного ила. Притом здесь, в выходе гранита, был большой естественный водоем, постоянно наполняемый дождями. В пресной воде недостатка не было.
Между бароном и Стормером разгорелась ссора. На Венере была готова вспыхнуть первая война. Гансу и Винклеру пришлось вмешаться, чтобы ликвидировать этот конфликт. Но вслед за ним возникли новые конфликты. Стормер поссорился с Уэллером, Пинч — с бароном… Каждому хотелось, поменьше работая, побольше собрать плодов.
— Мне надоели эти бесконечные ссоры, — сказал Ганс Винклеру. — Это надо кончить раз навсегда.
— Вы жалуетесь на мой деспотизм? — обратился он к «пассажирам». — Хорошо. Живите как хотите, но и не рассчитывайте на нашу помощь, на наши запасы и урожай. Винклер, Мэри, Жак! Мы будем работать отдельно. Идем!
Барон и леди Хинтон протестовали против того, что уводят их слуг. Но на Венере уже не было больше слуг, так же как не было и господ.
«Пассажиры» приуныли, но скоро успокоились: пищи, воды вдоволь. Тепло. Что же еще нужно? Вот только бы шалаш устроить, чтобы хоть во время сна укрываться от дождей.
Стормер презрительно назвал группу товарищей Ганса «плебсом».
«Пассажиры» издали наблюдали, как «плебсы» строят шалаши, стали подражать им и кое-как выстроили свой шалаш. Затем потребовали у «плебсов» семян, так как свои они быстро съели.
Один лишь Шнирер приберег семена. Исполнялась его мечта о новой жизни на новой Земле. И он серьезно принялся за хозяйство. Но в первый же день он убедился, что изобретать философские системы для него много легче, чем копать грядки. После первого же часа физической работы он начал стонать, охать, не мог уснуть и размышлял. В его философской системе была какая-то ошибка, которую он не мог найти. И нашел только к утру: для счастливого существования на новой Земле ему не хватало… рабов, которые бы все делали за него, в то время как он предавался бы высоким философским размышлениям. Увы, Ганс безнадежно испортил философскую систему. И наутро философ мрачно сказал своей дочери:
— Высуши посевное зерно на солнце, истолки на камнях и испеки лепешки.
— А осенью чем будем питаться, папа? — спросила она.
— «Посмотрите на птиц небесных — они не сеют, не жнут, а собирают в житницы. Не заботьтесь о завтрашнем дне», — сказал он в ответ.
Сам епископ Уэллер не мог бы ответить лучше.
Не удались и шниреровские «хутора», где «фермеры», как кроты, сидели бы по своим норам. Сама жизнь заставила пойти по социально опасному пути концентрации населения: даже «извечные враги» — Англия и Франция — в лице Маршаля и Стормера поселились в одном шалаше. Леди Хинтон поселилась с Эллен, Шнирер — с дочерью. Ганс и Винклер — с Жаком. Мэри — в шалаше посредине. У «пассажиров» был свой поселок, у «плебсов» — свой. Но в каждом поселке шалаши стояли вплотную друг к другу.
Ганс, Винклер, Мэри и Жак работали и в дождь и в полуденную жару: возделывали тучную почву, оградили тыном свои шалаши от непрошеных гостей: зверей, гадов, насекомых.
Гансу пришла в голову остроумная мысль: сделать «пингвинов» домашними животными. Он привязал к самодельной сохе — причудливой формы корню — двух «пингвинов». Они оказались сильными и послушными и очень помогали.
Женская половина «пассажиров» оказалась более трудоспособной, чем мужская. Тяжелее всех приходилось леди Хинтон и Эллен, совершенно незнакомым с физической работой. Но Эллен понемногу привыкла. Женщины приносили рыбу, «устриц», готовили пищу, стирали белье и одежду, которые все более превращались в жалкие рубища.
Ганс реквизировал у Уэллера его рясу для ребенка Текера, и епископ принял вид мирянина. С длинной одеждой с него словно спали и последние силы его духовного сана. Он уже не вел душеспасительных бесед с леди Хинтон, избегая ее укоризненных взглядов. Однажды она не выдержала:
— Я не узнаю вас, мой старый друг. Мне кажется, вы начинаете забывать бога.
— Я вовсе не старый, — возразил он, покручивая отросшие усы. — А что касается бога, то на каждой планете свой бог.
— Или богиня? — ядовито спросила Хинтон.
— Вы совершенно правы. Венера — богиня любви.
— И вы очень ревностно начинаете служить ей…
После таких богохульственных и неприличных слов
Уэллера леди Хинтон поняла, что бог навеки потерял епископа, а епископ — бога, а она, леди Хинтон, — друга…
Пинч кружил возле Амели. Стормер все чаще и многозначительнее поглядывал на Мэри, которая, однако, не обращала на него никакого внимания.
Леди Хинтон пыталась поделиться своими сетованиями хотя бы с Эллен, но и племянница изменилась, отвечала грубо, да и не до разговоров ей было. Ее миниатюрные пальцы давно огрубели от работы. Она была зла на всех.
Стормер и Маршаль все еще мечтали о возвращении на Землю. Они часто о чем-то шептались и каждое утро уходили в горы.
Однажды Ганс случайно, совершая очередной визит к Цандеру, услыхал в горах, в тумане голоса барона и Стормера. Они говорили о том, какими богачами вернутся на Землю.
Ганс понял. Маршаль и Стормер ходили собирать золото и драгоценные камни и складывали их, очевидно, где-либо недалеко от ракеты.
При встрече Ганс и Цандер обменивались новостями.
— Изобилие влаги, тепла, углекислоты, плодороднейшая почва, — рассказывал Ганс Цандеру, — делают чудеса. Овощи растут как на дрожжах, достигая чудовищных размеров. Картофель — с огромную дыню, капуста — выше роста человеческого, пшеница — как бамбуковая роща. Здесь, несмотря на короткое лето, можно собрать три-четыре урожая. Вялится и сушится рыба. Продовольствия хватит на зиму, хватит и на обратный полет… А что радио, молчит?
— Молчит, — огорченно отвечал Цандер. — Земля, быть может, и получает наши радиосигналы, но я не слышу ответов.
Однажды ночью случилось неприятное происшествие. Из Тихой гавани выползли на берег студенистые, бесформенные существа, похожие на гигантских амеб. И движения их напоминали движения амеб: из киселеобразного, студенистого сгустка формировались отростки, которыми «амебы» перебирали, как ногами… Сгусток то растягивался в червя, то вновь собирался в бесформенный комок. Скользкие, холодные, безротые, безглазые, бескостные существа.
Один такой комок живого теста залез в женский шалаш, вызвав там страшный переполох. Вреда он не причинил, только до смерти перепугал леди Хинтон своим холодным, осклизлым прикосновением.
Этот случай заставил задуматься о том, что в Тихой гавани могут водиться и более опасные существа.
Винклер предложил устроить жилище на воздушных корнях надводных деревьев.
— На этих готовых сваях для построек, — говорил он, — надо сделать лишь помост да крышу над головой.
Мысль была одобрена. Началось переселение на деревья.
Барон ворчал:
— Ммы ррегрессируем. Из каюты ссзвездолета — в пещеры, из пещер — на деревья… Скоро станем голыми на чет… чет…
— …четвереньках лазить! — докончил нетерпеливый Стормер. — Вам это очень пойдет, барон.
Леди Хинтон дрожала день и ночь: она боялась в бурю упасть вместе с шалашом в Тихую гавань, «где ее, конечно, растерзают крокодилы».
Ганс часто поглядывал на полосу леса по ту сторону залива. Перелезть туда по переплетающимся воздушным корням очень легко. В лесу могут найтись съедобные плоды, быть может, птицы. На «поле» было время тихое: прополка кончена. Почему бы не совершить экспедицию?
На другой день, вооружившись ружьями, револьверами и ножами, Ганс, Винклер, Текер, Амели и «ее тень» Пинч полезли по корням и веткам, как лазили их далекие обезьяноподобные предки.
Никто не ожидал, какие приключения ожидают их в этом рискованном путешествии.
Глава 31
«ИГРА В ПРЯТКИ»
— Вот вам и каменноугольный период, — сказал Текер. — Чем не лепидодендрон — гигантское растение каменноугольного периода? Вышина — двести-триста футов. Смотрите, на высоте футов сорока ствол разветвляется надвое, каждое разветвление делится снова на два, еще и еще раз. На верхушках плодовые шишки. Ветви покрыты длинными иглами. А вот и гигантский папоротник… и хвощи…
— Да, рядом нечто вроде пальмы. Это уж не из каменноугольного периода. Пальма с плодами. Хорошо бы попробовать, да не добраться. Уж очень высоко висят, ствол высокий.
— Вот один плод валяется в траве! — воскликнула Амели. — И даже с лопнувшей скорлупой. Еще бы, летел с такой высоты. Белая мучнистая мякоть. Пахнет хорошо. Попробовать разве? Мм… Сахар с ванилью… и мука… Как вкусно! И масло…
Все попробовали.
— Замечательно вкусно.
— Должно быть, и питательно. «Мука Нестле. Незаменимо для детей и стариков», — сострил Пинч.
— Прекрасное приобретение. Ради одного этого стоило сделать нашу вылазку. Рыбная диета надоела. Теперь мы обеспечены великолепной мукой.
— Представляю, как вкусны будут лепешки, — мечтала Амели.
Сытно позавтракав кокосами, путники осторожно углубились в лес. Полумрак. Тишина. Тихо свистит в иглах ветер. Зелень темная, с красноватым оттенком.
— Странно: почему на Венере так много бурых и тем-но-красных растений? — сказал Ганс.
— На Венере такая густая и облачная атмосфера, что часть спектра солнечных лучей задерживается, как на глубине земных морей. Поэтому окраска листвы на Венере имеет красноватый оттенок. Впрочем, это только мое предположение, — оговорился Текер.
Под папоротником росли «грибы».
— Если пять-шесть огромных хлебов положить один на другой, получится один венерианский гриб, — сказал Пинч. — И гриб, может быть, съедобный. Но от грибов лучше подальше. Сколько наших предков умерло в страшных мучениях, испытывая на себе, какой гриб съедобный, какой ядовитый!
Под ногами вода. Надо поискать места посуше. Ганс обратил внимание на почти круглую залитую водой яму диаметром в два метра. Через десяток метров — такая же яма. Еще и еще.
— Можно подумать, что опушку леса бомбардировали снарядами.
— Причем с необычайной точностью прицела, — заметил Винклер, бывший артиллерист. — Обратите внимание: ямы идут параллельно, на одинаковом расстоянии одна от другой.
— Что же это значит? — спросил Ганс. — Ты предполагаешь, что ямы сделаны искусственно? Быть может, это ловушки для зверей? Но кто мог их вырыть? Едва ли на Венере существуют такие разумные животные или полулюди.
— Я думаю, что это следы, — ответил Винклер. — Следы гигантского животного.
— Следы? Каково же должно быть животное, если каждый шаг его больше десяти метров! — Амели опасливо посмотрела на след. — Не хотела бы я встретиться с таким животным. Здесь для охоты нужны не наши игрушечные ружья, а пушки.
Вышли на поляну. Хлынул дождь. Туман, как белая простыня, стоял перед глазами.
— Держитесь ближе друг к другу! — крикнул Ганс.
Шли осторожно, прислушиваясь, оглядываясь. Время
от времени в тумане появлялись темные очертания одиноких деревьев.
К знакомым уже звукам ветра, дождя, грома присоединились новые звуки, пугающие своей непонятностью.
— Можно подумать, что где-то поблизости паровозное депо. Словно из десятков паровозов выпускают пар, — тихо и взволнованно сказал Пинч. — А вот и паровозный гудок. Поезд отходит через пять минут…
— Тсс… — предупредил Ганс.
Впереди справа белый туман начал темнеть. Пятно все сгущалось, принимало неясные очертания дома, и вдруг «с высоты третьего этажа» выдвинулась чудовищная, величиною с автомобиль, голова животного, с очень маленькими по сравнению с головой глазками.
Раздался выстрел. Это Пинчу взбрело в голову разыграть перед Амели Буффало Билля — бесстрашного охотника.
Сильнейшая сирена океанского парохода — комариный писк по сравнению со звуком, который, как смерч, пронесся по лесу. Задрожала почва, зашумели деревья. Звук сразил людей, и они упали на колени, но тотчас поднялись, — темная масса вырастала из тумана, надвигалась на людей.
Откликнулись другие сирены, и поднялся такой адский концерт, от которого болело в ушах, как во время артиллерийских залпов. Эти животные, кажется, могли убивать звуковой волной…
Открыв рот, затыкая уши, люди бросились врассыпную. Ганс упал в одну из ям-следов. Яма была так глубока, что Ганс, присев, ушел под воду до ушей. Животное промчалось, не заметив его. Одна нога животного грузно плюхнулась возле ямы. Что-то ударило Ганса по голове, — это тянувшийся по земле хвост животного. Голова Ганса ушла в воду. Этот бесконечный хвост еще долго шуршал по траве возле ямы Ганса.
Наконец гигантский живой танк прополз. Ганс вылез из ямы, отряхнулся, прислушался.
Началась ужасная игра в прятки. Только бы туман не рассеяло ветром!
Хорошо еще, что животные неистово трубили, издали предупреждая о своем приближении. И люди спешили отбежать в сторону. Но иногда звуки скрещивались, отражались лесным эхом, и тогда трудно было определить направление. Приходилось следить за тем, с какой стороны почва начинает больше дрожать. Зазевавшиеся уже видели иногда темное пятно в тумане, это было последнее предупреждение. И еще одно спасло людей: неповоротливость животных, которые весили, вероятно, больше самого крупного американского паровоза… Нелегко им было передвигать массу своего тяжелого, громоздкого тела. Иногда с разбегу животные налетали в тумане на дерево и с ужасным треском ломали его. Судя по звукам, встревоженные животные начали успокаиваться. В адской какофонии сирен стали появляться паузы. В одну из этих пауз раздался далекий, невнятный человеческий голос, не похожий на голос Амели, Пинча, Текера. И снова дикий рев животных…
Люди валились от усталости и собирали последние силы, чтобы вновь и вновь спасаться от своих преследователей.
После очень долгой паузы раздался одинокий и протяжный грудной звук. Он был похож на сигнал отбоя. Наступило молчание. Но еще много минут уши людей не слышали ни шума, ни ветра, ни отдаленного грохота прибоя — до такой степени были поражены их барабанные перепонки.
Туман… туман… Где остальные?.. Что с ними? Не раздавлен ли, не растерзан ли кто?.. Предсмертный крик не мог быть слышен… Что делать?.. Куда идти?.. Ганс решил крикнуть:
— Винклер! Амели! Пинч!
Никто не отозвался. Но и животные не возобновляли своего рева, — видимо, они исчезли, словно растаяв в тумане.
Ганс повторил крик. Громче, еще громче… Наверно, спутники оглохли, как и он, и не слышат его… А животные? Они, быть может, даже не слышат человеческого крика.
— Винклер! Винклер!
Перед лицом Ганса выросло темное пятно. Ганс в испуге отскочил.
— Это я, — послышался, как из-за стены, голос Винклера.
Уши начинали слышать. Скоро прозвучал и тонкий голос Амели. Сильным ветром туман разорвало в клочья. Теперь он стоял над головой, как низкое облако. Поляна была ясно видна. Ганс осмотрелся. Никого!
— Словно пригрезилось, — покачав головой, сказал Винклер.
Из-под листьев большого папоротника выбежала Амели.
— Трое целы. Куда девался Пинч?
— Здесь, — вдруг послышался голос откуда-то сверху. Ганс и Винклер подняли головы. Высоко на хвоще сидел Пинч, кивая головой, — только со страху он мог взобраться на такую высоту по гладкому стволу.
— Почему же вы не отзывались, когда я звал вас? — спросил Ганс.
— Я поджидал, не отзовутся ли раньше меня чудовища. — Кряхтя и вскрикивая, Пинч начал спускаться.
— Лазить не так уж трудно, — сказал он. — Ствол немного шероховат. Чешуйки такие крупные, что можно ногу поставить. А впрочем, без чудовищ, пожалуй, и не влез бы. Они помогли, — признался он.
— Куда же нам идти? — спросила Амели. Все оглянулись.
— Шум прибоя оттуда, — сказал Ганс. — Туда и идем.
Они быстро пересекли поляну и углубились в лес.
Глава 32
В ПЛЕНУ У ШЕСТИРУКИХ
Густел подлесок хвощей и папоротников, густел мрак. Разбегались вспугнутые мелкие ящеры, в стороне прополз бесконечно длинный толстый черный змей. Гигантские пауки плели настоящие тенета. Паутина была так крепка, что ее приходилось разрезать ножом. Курьезные мясистые насекомые величиною с гуся, запутавшиеся в паучьих сетях, бились и визжали, как поросята.
— Здесь чувствуешь себя Гулливером в стране великанов, — сказала Амели. Она была очень довольна тем, что отправилась в это путешествие. Отец долго не соглашался, Делькро и Эллен отговаривали, но Амели настояла на своем.
За спиной раздался вой и нечленораздельная речь. Путники остановились в недоумении. Их кто-то нагонял. Слышно было, как в чаще трещали сухие ветви хвощей. Пинч держал ружье наготове.
В сизой лесной мгле меж папоротниками показались неясные очертания огромного мохнатого человека. Пинч выстрелил.
— Эе… ан… се… — хрипло закричал дикарь, завыл и скрылся.
— Я отниму у вас ружье! — рассердился Ганс на Пинча. — Не хватает того, чтобы теперь орава дикарей напала на нас, как те чудовища.
— Неужели же это венерианский человек? — удивилась Амели. — Значит, здесь есть и люди?
— Вы бы лучше поблагодарили меня, — оправдывался Пинч. — Если бы я вовремя не испугал вожака, на нас, наверно, уже напали бы венерианцы. Теперь они убежали — испугались выстрела.
— Может быть, Пинч и прав, — поддержал его доктор.
— Кто бы мог думать, что на Венере есть люди и, что всего удивительнее, по телосложению весьма похожие на земных? Только, кажется, они здесь очень косматые. И рост несколько выше. Но это вполне понятно: ведь тяготение на Венере немного меньше земного. Жаль, что я не рассмотрел венерианца. Интересно было бы познакомиться с ним.
— Познакомитесь еще, когда они будут нас кушать, — сказал Винклер.
— Надо поскорее выбираться из леса. Прибавьте шагу.
Но прибавить шагу было не так-то легко. Ежеминутно приходилось останавливаться, чтобы пробраться сквозь лианы или разрезать густую паутину.
— Отвратительные животные! — ворчал Пинч, с омерзением глядя на толстых, косматых пауков. — Они питаются, наверно, не только насекомыми, но и мелкими птицами, зверьками. Да, пожалуй, и не мелкими. Такие тенета удержат теленка.
Через лесную поляну идти было легче. На поляне росли высокие, ветвистые, толстые деревья, напоминавшие дубы. «Это уже не каменноугольный период», — подумал Ганс. На деревьях между толстыми суками висели гигантские гнезда и рядом с ними словно подвешенные узлы. Путники недоумевали: что за осиные гнезда?
Позади что-то хрустнуло. Послышалось тихое, протяжное «уррр», и словно раздалось щелканье кастаньет. Оглянулись. На границе леса, у опушки, из которой путники только что вышли, выросла сплошная цепь диких существ — шестирукая помесь обезьяны с кенгуру: бегают и на шести, и на четырех ногах, стоят и прыгают на двух, садятся, как кенгуру, и тогда средняя пара рук неподвижно висит на косматой груди, а верхняя движется, — словно шестирукие объясняются, как немые, и жесты сопровождаются урчаньем, щелканьем. Глаза черные, выпуклые, в глубоких глазных впадинах. Огромные синие грушеобразные носы… Бежать! Скорее бежать!
Добежали до рощи деревьев, похожих на дубы. С сучьев вдруг начали падать на траву такие же шестирукие. Шестирукие справа, шестирукие слева, сзади, впереди — правильная осада. Бежать некуда. Остается только с боем пробивать дорогу. На этот раз уже не только Пинч, но и Ганс вскинул на плечо винтовку. Шестирукие сели, словно испугались. Замолчали. Ворочают сердитыми черными глазами. Их синие грушевидные носы начали краснеть и быстро надуваться. Груша превратилась почти в шар величиною больше арбуза. Послышалось шипенье, словно сразу заработала сотня сифонов. Из носов вылетали мелкие брызги, как из пульверизаторов. Ганс выстрелил. Пинч вскрикнул и упал. Ганс почувствовал сладкий, приторный, одуряющий запах. Голова закружилась, зашумело в ушах. Он еще успел заметить, как упали Амели и Винклер, и сам упал без памяти…
Гансу кажется, что он сидит высоко на мачте во время сильной качки. Он глубоко вздыхает и открывает глаза. Сильный влажный ветер дует в лицо. Тело Ганса мерно раскачивается — это уже не сон…
Ганс пытается вспомнить, что с ним произошло. Нападение шестируких, «газовая атака», обморок. Возле самого уха шелестят листья. Он висит на дереве. Хочет протянуть руку, двинуть ногой, но не может. Словно спеленат или крепко-накрепко связан. В просвете между тучами виднеются звезды. Значит, ночь? Когда он потерял сознание, был вечер, закат. Глаза немного привыкли к темноте. Ганс видит возле себя качающиеся темные тела.
Окликает.
— Это ты, Ганс? — слышится заглушенный ветром голос Винклера. — Мы, кажется, попали в скверную историю. Я не могу сделать ни одного движения…
— И я тоже. Где Амели, Пинч?
— Висят рядом со мной. Не отзываются. Или еще не пришли в себя, или мертвы.
— А шестирукие?
— Их не видно.
Через несколько минут пришли в себя Пинч и Амели. Действие газов, очевидно, проходило у всех в одно время. Обменялись невеселыми мыслями. Всячески пробовали избавиться от пут — напрасно. Все, что они могли, это немного двигать плечами и ногами. Руки словно приросли к туловищу, ноги — срослись вместе.
— Словно нас заколдовали и превратили в деревья, — сказала Амели. Она не стонала, не закатывала истерик.
Занялась заря. При ее свете пленники увидели шестируких. Одни из них висели на руках или хвосте на дереве, иные стояли возле дерева, прислонившись к нему. Они были неподвижны, как статуи. Но лишь первые лучи солнца коснулись этих окаменевших фигур, они ожили. С урчанием и щелканьем к пленникам начали собираться шестирукие в несметном числе. Они расселись по сукам, споря из-за мест, повисли над головой, заглядывали снизу. Видимо, всем им хотелось поглядеть на необычайную добычу. Шестирукие быстро щелкали, как кастаньетами, быть может, пальцами, быть может, языками, урчали и жестикулировали всеми шестью руками. Прыгали и лазили по деревьям с изумительной ловкостью, но по земле предпочитали ходить на шести или прыгать на двух ногах.
Возле пленников сидел, по-видимому, старый вожак с седой шерстью. Он пощелкал.
Несколько шестируких бросились исполнять его приказание.
— Кажется, приходит наш конец, Винклер, — тихо сказал Ганс.
— Похоже на то, Ганс. Нам не вырваться. Ты обратил внимание, как блестят наши одежды? Шестирукие, очевидно, вымазали нас каким-то клейким веществом. Вот почему мы словно превратились в кокон. Что-то готовят нам эти шестирукие…
Ганс наблюдал за теми, которые побежали по приказу старика. Они быстро взметнулись на самые верхние ветки. Там висели небольшие «узелки». Ганс уже понял, что это за «узелки». Шестирукие, очевидно, заготавливали пищу впрок, вешая свои запасы на деревьях.
Молодые посланцы сорвали пару «мешков» и спустились вниз. Они ловко работали четырьмя руками, в двух руках несли поклажу.
Старик принял «мешок». В нем находился обмазанный клеем паук. Старик оторвал кусок паучьего мяса и протянул ко рту Ганса. Тот стиснул зубы и замычал с отвращением. Шестирукие пощелкали, поурчали и предложили другое блюдо, облизав предварительно клей с большого бело-синего червя. Ганс снова отказался есть. Старик с большим терпением продолжал угощать Ганса лесными клопами, тараканами, гигантскими стрекозами…
Некоторые из этих «блюд» были еще живыми. Ганс понял, что шестирукие не сразу убивают свои жертвы, а сохраняют их живыми. И, видимо, даже кормят. Поэтому-то старик с таким вниманием и терпением старался узнать, чем же питаются эти редкостные двуногие зверьки, впервые попавшие в их руки. После долгих попыток накормить «мясом» старик решил, что пленники не плотоядные животные, и снова защелкал. Через несколько минут покорные слуги принесли «кокосовый» орех. Ганс был голоден. Завтрак был как нельзя более кстати. Притом, чем бы все это ни кончилось, надо набираться сил. Однако Ганса одолевали сомнения: принимать пищу или нет? Если шестирукие не едят трупов, то, убедившись в том, что «добыча» вообще отказывается от пищи, не прикончат ли они ее тотчас, пока она жива? И Ганс решил есть. Когда он открыл рот, старик одобрительно защелкал. Другие подхватили свежую новость: «Едят», — и щелканье понеслось с ветки на ветку, с дерева на дерево.
Пленники были накормлены. Но положение их от этого не стало лучшим.
— Нас откармливают, как подвешенных в мешке рождественских гусей, — сказала Амели.
— Ох, только бы рождество у них наступило не слишком скоро, — отозвался со своего сука Пинч.
Накормив пленников, шестирукие потеряли к ним интерес и разбрелись в разные стороны. Текер мог вдоволь наблюдать за этими странными существами: как они ловили добычу — насекомых, птиц, пресмыкающихся животных при помощи «газовой атаки», как затем обмазывали клеем, облизывая своим длинным языком, — «клеевые железы», очевидно, находились у них во рту, — как развешивали по сучьям живые обеды… Так прошел день.
Когда солнце стояло уже низко над лесом, шестирукие начали проявлять признаки беспокойства. Они быстрее бегали, лазили, прыгали, громче перекликались, и каждый, видимо, спешил забраться в свое плетеное гнездо до наступления темноты. Солнце зашло, и шестирукие внезапно уснули в той позе, в какой застал их сон. Поразительнее всего было то, что это засыпание происходило молниеносно и одновременно у всех шестируких. Несколько запоздавших шестируких так и застыли возле дерева с поднятыми вверх руками. Солнце уже зашло, но на поляне стоял еще полумрак. Ганс видел, как огромный ящер быстро пробежал поляну, подбежал к шестирукому, схватил его в пасть и потащил к опушке леса. Шестирукий не вскрикнул, даже не шевельнулся. Никто не пришел к нему на помощь. Этот непонятный глубокий сон был, видимо, самым слабым местом шестируких в их борьбе за существование. Вот почему они так спешили запрятаться по своим гнездам при закате солнца, вот почему жили на деревьях. Для пленников это было первое утешительное открытие: они могли быть спокойны — в продолжение ночи их не съедят.
Совсем стемнело. Можно было разговаривать, не опасаясь разбудить шестируких.
— Нож при тебе? — спросил Винклер.
— Да, но он мне не поможет, — ответил Ганс. — Так же как и ружье, которое валяется возле дерева. Если бы Стормер, и Уэллер, и Жак пришли к нам на помощь! Но они не найдут нас… Покричать разве на всякий случай…
— Жак! Жак! Стормер!..
— А!.. А!.. А!..
— Эхо отзывается.
— Нет, кажется, не эхо.
— Меня ругали, а сами дикарей со всего леса сзываете, — проворчал Пинч. — Ноги, руки затекли… Онемели… Так и есть, — продолжал он после паузы. — Смотрите, кто-то бежит через поляну.
Да, во мраке двигалась чья-то тень, по очертаниям похожая на человека…
— Эоиа Ееяие!
— Лопочет что-то вроде «Это я, не стреляйте», — сказал Пинч.
— Вы уж придумаете!
Человек быстро взбирался по стволу. Вот он схватился за сук, на котором висел Ганс.
— Ну вот, теперь двуногие отнимут нас у шестируких! — сказал Пинч. — Из одной беды в другую. Вы хоть ногой толкните его, Ганс.
— Не могу.
— Эоа!
К Гансу придвинулось темное, обросшее волосами лицо. Совсем близко. Слышно, как дикарь тяжело дышит… Толстая, рассеченная нижняя губа… Когда дикарь пытается говорить, изо рта показывается конец распухшего языка.
Ганс таращит глаза, всматривается. В чертах лица венерианского дикаря что-то знакомое…
— Да это Блоттон! — вдруг громко вскрикнул Ганс.
— Да, да, это я, — пытается Блоттон выговорить членораздельно, но в его распоряжении остались одни гласные.
Ганс, еще не веря себе, рассматривает неожиданного гостя. Тело Блоттона обмотано мочалой, листьями…
— Откуда вы? Что с вами? Почему вы не можете говорить? Блоттон, вы ли это?
— Потом, потом («Поом, поом», — выходит у Блоттона).
Немного привыкнув, Ганс начинает понимать его речь. Блоттон потом расскажет обо всем. Сейчас им надо скорее спасаться. Где нож?.. Блоттон вынимает из ножен охотничий нож Ганса и начинает осторожно разрезать липкие одежды. Неужели пришло спасение, и так неожиданно?
Через несколько минут все пленники «вылупились из своих куколок», как сказала Амели, быстро спустились с дерева, подняли валявшиеся ружья и быстро побежали.
До наступления зари нужно было как можно дальше уйти от шестируких. А бежать ночью в лесу нелегко.
Если бы не Блоттон, путникам пришлось бы плохо. Он превратился в настоящего дикаря — с такой ловкостью умел он ориентироваться в лесу, обходить препятствия, находить тропы в заболоченной местности.
Блоттон одет в лесную одежду, и она защищает его от шипов и колючек, а у беглецов на теле лишь изорванное белье. Хорошо, что шестирукие не знают, что такое одежда. Если бы они сорвали ее и обмазали клеем тело, не убежать бы им из плена. Блоттон так и не смог оторвать ладонь от рукоятки ножа, на которой оказался слой клея.
Лес наконец кончился. Вот и залив виднеется. Заросли «мангровых». Только бы добраться до них… Пустились бежать по открытому месту.
Взошло солнце. Шестирукие, наверно, проснулись и обнаружили исчезновение пленников. Быть может, уже гонятся по следам…
— Скорей, скорей! — торопит Пинч.
И вдруг позади раздалось зловещее щелканье кастаньет и глухое «уррр… уррр…». Догоняют…
До корней надводных деревьев осталось несколько десятков шагов. Вот и они. Полезли по корням. Вероятно, земные обезьяны не могли бы двигаться быстрее. Вот они уже в середине Тихой гавани. Добежали до «мангровых» и шестирукие; отчаянно щелкая, понеслись они по корням с такой стремительностью, что всем стало ясно: успеть добраться до дому — значит спастись.
— Надо принимать бой, — говорит Ганс. — И главное — не допускать их близко. Иначе они снова зафыркают, мы потеряем сознание и упадем в воду.
Затрещали выстрелы. Шестирукие начали падать, но уцелевшие продолжали упорно наступать. Вот они уже зашипели своими носами — «пульверизаторами». На счастье, пошел сильнейший ливень. Он сбил газовую волну. Выстрелы трещали, шестирукие падали, и все же они приближались. В «лагере» услышали выстрелы. На помощь бежали Уэллер, Стормер, Жак и Мэри. Огонь усилился. Шестирукие не выдержали и убежали.
— Как ни хороши «кокосовые» орехи, — сказал Ганс, — а нам придется отказаться от них и разрушить наш воздушный мост, чтобы предохранить себя от нападения шестируких.
Часть воздушных корней была разрублена, мост через Тихую гавань уничтожен.
Глава 33
РАССКАЗ ОДИЧАВШЕГО ЛОРДА
Когда Эллен увидела Блоттона, она громко вскрикнула. И трудно определить, чего было больше в ее крике — радости или ужаса.
— О Генри…
Одичавший лорд, не обращая внимания на Эллен и леди Хинтон, бросился к котелку со вчерашней рыбой, вынул ее руками и начал жадно пожирать, морщась и завывая.
— Неужели это вы, Генри?..
В ответ послышалось хриплое урчание. Леди Хинтон шептала молитвы…
Доктору Текеру пришлось немало повозиться с Блоттоном. Губы лорда страшно опухли и почернели. Нижняя была рассечена надвое и имела вид «заячьей губы». На опухшем языке — кровоточащая рана. Текер удивлялся, как обошлось без заражения крови. Только через несколько дней благодаря умелому лечению опухоль спала, раны затянулись и Блоттон смог внятно говорить.
И он рассказал о своих приключениях.
Гигантская летучая мышь — «если только это не была летучая тигрица» — схватила его когтями и подняла в воздух. Вот следы ее когтей на плечах и спине… Да, он испугался! Но недаром он был страстным охотником и охотился на диких зверей во всех частях света. В такие минуты нельзя теряться — это главное. «На лету она меня не съест. А пока летит, есть время обдумать положение». Он был все же тяжелой добычей, и птица скоро начала снижаться, отделившись от стаи.
— Мы видели это…
Черная лента птиц ушла за облака, спасаясь от непогоды. Птица с Блоттоном летела ущельем.
У Блоттона был нож. Но вынуть его из ножен было нелегко: когти птицы сжимали плечи и руки.
Ценою нестерпимой боли — при каждом движении когти все глубже вонзались в плечо и спину — Блоттон освободил правую руку, вынул нож и всадил его в брюхо птицы. Она неистово закричала, но не выпустила его из когтей. «И хорошо сделала, иначе я разбился бы. Я уже приготовился к тому, что, если птица начнет распускать когти, я сам схвачу ее за ногу».
Птица пыталась на лету клюнуть Блоттона, но, хотя у нее была длинная шея, она все же не могла достать его клювом. А кровопускание делало свое дело. Блоттон с ног до головы был облит кровью птицы. Глаза слипались, и это было хуже всего. Он закрыл их и вдруг почувствовал, как нога его ударилась о камень. Птица рухнула на каменистую площадку, накрывая своим телом Блоттона, забарахталась и откинула в сторону крыло, прикрывавшее Блоттона. Проливной дождь тотчас смыл кровь с его лица. Блоттон прозрел. Птица, теряя силы, распустила когти. Блоттон рванулся и, оставив в когтях порядочный кусок мяса с плеча, освободился. Один коготь при этом вонзился в губу и поранил язык. Блоттон не переставал наносить птице удары ножом. Она обезумела от боли и, позабыв о добыче, взмахнула крыльями, тяжело перевалилась через скалу и там, вероятно, и подохла.
— Это самый интересный случай в моей охотничьей жизни, — сказал Блоттон.
— Да, но охотником-то были не вы, — вставил Стормер. — И что же было дальше?
— Я оказался лежащим в каменной ложбине, как в ванне, до краев переполненной горячей кровью. Я думал, что сварюсь живьем. Температура этой крови была, вероятно, градусов пятьдесят. Кругом валялись перья.
— Я видел это место! — воскликнул Ганс. — Мы искали, но не нашли вас.
— Я постарался скорее уползти в пещеру, — ответил Блоттон. — Надо сказать, что крылья у этого летучего разбойника словно кожаные, а хвост с оперением. Я хранил несколько перьев и кусочек кожи с крыла, но потерял их в своих скитаниях.
Блоттон отлежался под скалой. Он потерял много крови. Сознание мутилось, он соображал плохо. И вместо того чтобы идти вверх по каньону, к ракете, он побрел вниз, дошел до залива, свернул вправо и… заблудился в лесу.
Одежда его была изорвана в клочья. Между тем пробираться голым по лесу — небольшое удовольствие: иглы и колючки вонзались в тело. Надо было защищаться и от возможных укусов ядовитых насекомых, и он соорудил себе подобие одежды «из каких-то мочал, которые в обилии росли на дереве». Ходить в лесу было опасно. И Блоттон взобрался на дерево.
Питался он «кокосами», пил дождевую воду, наливавшуюся на листья, в дупла, кроны деревьев. Дорогу к ракете он так и не смог найти. Кричал, но никто не отзывался.
— Мы также кричали вам, но вы не отзывались.
Каких чудовищ он встретил во время своих скитаний по лесам, каких опасностей избежал!..
Он видел леса такой необычайной высоты, что принял их сначала за высокие горы, поросшие лесом.
— Каждое дерево было высотою в несколько сот метров. Внизу росли травы высотою с наши деревья. Над травой — паутина лиан толщиною в корабельную мачту. Над травой поднимались белые шляпки грибов с купол собора. Весь лес напоминал гигантское спутанное мочало — до того он был густ. Этот лес был многоэтажен. В каждом ярусе своя растительность, свой животный мир. В средние ярусы не проникали ни дождь, ни солнце, ни даже свирепые венерианские ветры. Здесь было сумрачно и тихо, как на глубине морской. Только изредка слышался грохот, словно горный обвал, от падения старых, подгнивших исполинских деревьев. Даже птицы и животные «средних этажей» молчаливы. А в «верхних этажах» светлее, больше жизни и шума. В чашечках цветов было бы очень удобно спать, если бы не одуряющий, хотя и очень приятный запах. Листья на самых высоких деревьях так велики, что каждым листом можно было бы покрыть дом. Я нередко выходил на «крышу-площадку» этого зеленого небоскреба и разгуливал по листу, любуясь окрестностями. Некоторые листья покрыты ворсинками в метр длиною и палец толщиною. И я ходил меж этих ворсинок, как среди степного ковыля.
— А животные, птицы, растения, насекомые? — спросил любопытный Пинч.
— Лес наполнен ими сверх всякой меры. Если бы я сам не видел, трудно поверить, что сила жизни может быть так велика. Да, Венера — молодая планета, неистощимо плодородная. Она так полна жизненными соками, что растения выбиваются из почвы, как нефтяные фонтаны из скважин. Рождение и смерть сменяют друг друга с необычайной быстротой. Я сам до сих пор удивляюсь тому, что остался жив среди всех этих опасностей. Почва, травы, леса буквально кишат живыми существами. В полутьме среди вечного тумана копошатся гигантские насекомые, гады, беспрерывно пожирая друг друга. Челюсти работают без отдыха. Это какая-то мясорубка, конвейер жизни и смерти. В этом лесу приходится забыть о земных масштабах. Наши удавы-питоны не больше здешних ужей. Наши насекомые для Венеры поистине микроскопические существа… Однажды мне пришлось спасаться от муравьев, каждый из которых был больше меня. В другой раз я выдержал настоящий бой с мухами. И, право же, мне легче было бы справиться с самым крупным земным орлом. На таракане я мог бы ездить верхом, как на гигантской земной черепахе. А птицы! Если бы вы видели бой птиц! Это похоже на борьбу двух аэропланов-истребителей.
Встретил я и своих старых знакомых — «летучих мышей». Они живут на вершинах деревьев, занимая тысячи гектаров лесной площади.
Невозможно рассказать обо всем, что я видел, и все же я видел только уголок Венеры, — сказал Блоттон.
— А каких зверей вы считаете самыми опасными? — спросил Ганс.
— Шестируких, — ответил Блоттон. — Я довольно хорошо изучил их жизнь, и мне приходит в голову, что это уже не животные. Это «люди» Венеры. По крайней мере высшие по своему развитию существа на планете. И если они погибнут в борьбе за существование, то только потому, что обладают непонятным, необычайно крепким сном. Но, быть может, они уничтожат в процессе эволюции и этот природный недостаток.
— Нас этот недостаток, во всяком случае, спас.
Окончив свой рассказ, Блоттон вылез из шалаша, сел на стул и спустил ноги. Эллен, похожая на пепельную обезьяну, осторожно переползая по корням деревьев, приблизилась к нему и, поборов свою гордость и застенчивость, сказала:
— О Генри! Я так страдала, так беспокоилась за вас, так ждала…
Он равнодушнее обычного посмотрел на нее и ответил:
— И напрасно! То, что хорошо для Земли, плохо для Венеры. И обратно, Эллен. И обратно. — И он сухо засмеялся.
Маленькая бледнолицая пепельная обезьяна не поняла смысла, но хорошо поняла тон, каким это было сказано. И она едва не упала в Тихую гавань, кишащую венерианскими крокодилами и «амебами».
А бывший жених со звериной ловкостью, приобретенной в лесах, помчался по воздушным корням на берег, где Мэри полоскала в водоеме белье, грубо оттолкнул Стормера и с улыбкой на изуродованных губах подошел к Мэри.
Глава 34
ОСЕННИЕ ДУМЫ
— Осень и на Земле нерадостна, а на Венере она ужасна. Живешь, как под душем. Брр! На один день двадцать перемен. Знойный ветер сменяется ледяным, теплый дождь — градом, безветрие — ураганом, и туманы, бесконечные туманы, — говорил Блоттон, сидя у пещеры.
— На Земле есть где укрыться от осени. Ницца, Алжир, — вздохнула Делькро.
— На Земле есть деньги, а за деньги можно иметь постоянную весну.
— И на Венере сейчас есть весна, только не добраться до нее: железные дороги еще не проложены и курорты не построены, — насмешливо ответил Блоттон. — Да, пора нам подумать о зиме.
К огорчению Стормера, лорд Генри без всяких выборов и плебисцитов взял на себя роль короля, вождя и диктатора «пассажиров». После своих лесных приключений одичавший лорд очень изменился. В нем появились грубость, злая настойчивость. Он не терпел противоречий и скоро прибрал к рукам всех «пассажиров», не исключая и Стормера. Стормер, правда, сдался не сразу. Но после того как Блоттон угостил его боксом, Стормер признал себя побежденным и утих.
«Пассажиры» перебирались в пещеры, где было теплее. «Плебсы» еще жили на деревьях, в шалашах, заканчивая полевые работы.
— Пора нам подумать о зиме, подумать о будущем. Перед нами три возможности. Первая — перезимовать в ракете…
— Это было бы лучше всего, — сказала леди Хинтон, вспомнив об уютной каюте, о своем «земном» кресле.
— Если позволит товарищ Фингер, — криво улыбаясь, заметил Стормер.
— Мы не будем его и спрашивать, — небрежно ответил Блоттон.
— Да, но мы ничего не припасли на зиму. А то, что собрали они…
— На всех хватит… Вторая возможность — перезимовать в пещере.
— Это уже хуже.
— Топлива хватит — тепло будет. «Кокосовые орехи» нашлись и на полуострове. Рыба, зерно, овощи…
— Если их даст товарищ Фингер.
— Мистер Стормер! Я принужден буду легонько ударить вас вот этим камнем по голове, если вы будете мешать мне говорить. Итак, второй проект — перезимовать в пещере. Проект третий — «идти за летом».
— Подвергая себя всем случайностям… Гм… Молчу.
— Да, подвергая себя тысяче смертельных опасностей. Это, конечно, крайняя, рискованная мера. Ракета удобней всего. Пусть этот Ганс и его товарищи, как муравьи, таскают зерно в ракету, «кокосовые орехи», рыбу, овощи. Когда Ганс будет в отлучке, мы просто войдем в ракету и завладеем ею.
— Без большой драки не обойдется, — сказал Стормер. — Да, без драки, и без большой драки, не обойтись. И чем она раньше произойдет, тем лучше. Это надо скорей кончать. Двоевластие недопустимо. Или мы, или они…
— Зачем же вы спасли Ганса и Винклера от шестируких?
— Кроме Ганса и Винклера там были и другие. А без Ганса и Винклера и другие могли бы погибнуть от шестируких. Теперь же мосты разрушены, шестирукие не переберутся через залив. Мы обеспечены всем и вполне можно обойтись без «плебсов». Если «плебсы» не хотят служить нам, они должны быть уничтожены.
— Убить всех «плебсов»? Кого именно?
— Ганса Фингера и Винклера.
— А Жак, Мэри, Цандер, наконец?
— Нам надо думать не только о зиме, но и о более отдаленном будущем. Без Ганса и Винклера остальные нам не страшны. Цандер полезен своими знаниями. Вот, например, одежда. Мы обносились. Придется наладить ткацкое производство…
— Только без машин! — вскрикнул Шнирер.
— Жака мы обратим в рабство…
— А Мэри? — спросил Стормер.
— Мэри будет моей женой, — спокойно ответил лорд Блоттон.
Эллен издала мышиный писк. Леди Хинтон покачнулась и шумно вздохнула. Пинч двусмысленно хихикнул, Блоттон так глянул на него, что тот съежился и отполз в глубь пещеры.
— Пора же вам наконец расстаться с земными предрассудками. Весьма вероятно, что нам придется прожить на Венере всю жизнь. Борьба с природой здесь исключительно трудна. Нам нужно не уменьшать — о вредных элементах вроде Ганса я не говорю, — а увеличивать наши силы. У нас должны быть жены и дети. Здоровые, жизнеспособные. Нельзя портить породы физически неравными браками. Я женюсь на Мэри. Мистеру Уэллеру — епископа ведь больше нет, — кажется, нравится мадемуазель Делькро. Вы, Стормер, тоже еще крепкий мужчина. Вам подойдет Амели.
— Но… — крикнул Пинч и поперхнулся.
— Я не собираюсь замуж, — сказала Амели.
— На Венере это не наше личное дело, а общественная обязанность. Мистер Пинч, пожалуй, может жениться на Эллен, хотя сомневаюсь, чтобы от этой пары были крепкие дети. Ну, а вы, барон, если хотите, можете взять себе в жены леди Хинтон. — Блоттон трескуче рассмеялся.
Все молчали, ошеломленные. Один Уэллер, по-видимому, был доволен своей судьбой и, сдерживая улыбку, поглядывал на свою «нареченную».
Град прошел. Сильный ветер унес туман. Проглянувшее солнце грело совсем по-летнему. Видно было, как на полуострове, у складов зерна, копошатся Ганс, Винклер, Мэри, Жак и семья Текер, связавшая свою судьбу с «плеб-сами». Зерно высыпали в мешки, которые наваливали на спину и относили в «ковчег».
— Эти люди созданы для труда, — с усмешкой сказал Блоттон.
— И Текеры с ними!
— Из-за ребенка, может быть, — вступилась Хинтон: доктор продолжал навещать ее.
— Смотрите! Смотрите! Шествие осени! — воскликнула Амели.
Все небо покрылось стаями перелетных птиц. По ту сторону залива, возле леса, двигались стада кочевых животных самых необычайных видов. Они двигались с поразительной быстротой. Климатические особенности Венеры создали этих «сезонных скороходов».
— Какие странные существа! — продолжала Амели. — Издали можно подумать, что идут одни гигантские ноги. Или человек на ходулях. Две ноги. Толстые, огромные. Через двухэтажный дом перешагнет. Туловище короткое, голова совсем маленькая, впереди болтаются маленькие придатки — «руконоги»…
А вон полуверблюд-полуслон. Какие огромные пузыри на боках! Вероятно, в них хранится вода или запас жира для каждого путешествия. Какая быстрота! Ног почти не видно. На рысаке не догнать. Катятся гигантские коле-са-змеи, стометровыми шагами меряют землю синие «землемеры», длинными курьерскими поездами мчатся стоножки.
Полуживотное-полуптица на высоких жердях-ногах бежит, почти летит, помогая себе «аэропланными» крыльями. Ее обгоняет четвероногая кавалерия животных с коротким мясистым хвостом, головой тапира и трехпалыми руками, быть может родоначальники венерианских лошадей… Всех обгоняют черные «узлы» — на расстоянии невозможно разобрать, что это за животные. Они скачут, как блохи.
Но каждый их прыжок — сотни метров. У Блоттона глаза разгорелись. Какая быстрота! На одной «сколопендре» могли бы уместиться все пассажиры… Увы, нет таких лассо, нет таких крепких рук, чтобы удержать эти живые машины в сотни лошадиных сил…
— Осенний карнавал зверей, — говорит Делькро. — В Париже это произвело бы фурор.
Созерцание «карнавала» было прервано взрывом оглушительной силы. Скалы дрогнули, посыпались камни, на площадке перед пещерами побежали трещины. С гулом, сумасшедшим грохотом, шумом к небу вырвался огненный столб. Огненные реки потекли к Тихой гавани. Ганс и его товарищи побежали, побросав мешки, к пещерам. От колебания почвы водяной вал может залить весь полуостров. Извержение длилось несколько часов. Если бы не сильный ветер, как и в прежние землетрясения, можно было бы задохнуться от серных паров. Всю ночь дрожала почва. Гул вулкана заглушал и громовые удары и рев прибоя. К утру лава начала застывать, хотя от нее еще несло жаром. Ганс и его товарищи, накрыв головы шапками из мха, побежали к зернохранилищам. Через час приморозило. Лава застыла. Тихой гавани не существовало. Деревья были сожжены потоками лавы. Теперь шестирукие легко могли перебраться на «плантации». Но лес был пустынен и безмолвен. Куда-то исчезли во время извержения вулкана и стаи птиц, и кочевые животные, и шестирукие. Жизнь в этой части планеты замирала.
Приближалась зима…
Глава 35
«ГОВОРИТ ЗЕМЛЯ!»
У Цандера вошло в привычку: каждое утро после завтрака пытаться наладить радиосвязь с Землей. Он методично, по плану пробовал всевозможные комбинации на длинных, коротких, ультракоротких волнах — и все напрасно. Эфир безмолвствовал. Цандер без конца говорил и даже сердито кричал в микрофон. «Алло! Алло! Говорит Венера. Говорит Цандер». Ответа не было.
Иногда в радиоприемнике трещало, шумело. Цандер даже среди ночи срывался с кровати и бежал к аппарату. Но дальше треска дело не шло. Скорее всего это были разряды насыщенной электричеством атмосферы Венеры.
Уже второй час Цандер корпел над приемником и, наконец, раздосадованный, поднялся. Безнадежно.
Но вот послышался треск, хрипенье, и раздался отчетливый скрежещущий звук, похожий на «алло». Цандер дрогнул, словно от удара электрическим током. Плотнее прильнул к приемнику. Дрожащими руками, осторожно, чтобы не потерять прием, начал настраиваться.
— Алло! Алло! Говорит Марс. Цандер, отвечайте! Говорит Марс! Вы слышите? Цандер! Алло!
— Алло! — дико крикнул Цандер в микрофон и не узнал своего голоса. — Да, да, да! Я слышу. Кто говорит?
С самого момента отлета с Земли он не испытывал такого волнения.
— Почему «Марс»? Это название радиостанции?
— Да нет, настоящий Марс. Планета, — отвечал басок. — Говорит марсианин Крукс.
У Цандера холодный пот выступил на лбу. Галлюцинация, безумие или же мистификация?..
— Говорите серьезно! — крикнул Цандер.
Неведомый собеседник был, видимо, веселый человек.
В его голосе слышались смеющиеся нотки.
— Марсианин Крукс, кроме шуток. Капитан звездолета…
— Чей звездолет?..
— Чей он может быть? Конечно, не из Стормер-сити. Как вы отстали от событий, Цандер! — Короткий смешок. — Очень рад, что вы живы и здоровы. Мы уже отчаялись найти вас…
— Кто вы? Марсиане?..
Снова смех.
— Люди Земли, товарищ Цандер. Три часа тому назад я высадился на Марсе. А если я сейчас на Марсе, то, значит, я марсианин, так же как вы венерианец. Вы, конечно, с Венеры говорите? Мы так и предполагали. Марс, значит, можно не обыскивать. Я, Крукс, стою во главе отряда экспедиции, которой Земля поручила разыскать вас в пределах Солнечной системы, а если потребуется, то и вне ее.
Цандер от напряжения покрылся потом.
Его сердце так стучало, что мешало слушать. Цандер боялся, что связь может прерваться прежде, чем он узнает все необходимое. А этот Крукс говорит так спокойно и весело.
— Ваш звездолет, Цандер, в порядке? Не разбили при посадке? Не беда, если и разбили. Можем прилететь за вами.
— Послушайте! — крикнул Цандер и замолчал: дух перехватило. Ему надо было спросить о стольких вещах, рассказать так много, что он не знал, с чего начать. — Только бы связь не разладилась! — высказал он вслух свою мысль.
— Не бойтесь, теперь не разладится, — со смехом отвечал веселый собеседник.
— Но почему же Земля так долго молчала? Связь прервалась еще в полете.
— В полете связь прервалась потому, что на Земле не до этого было. Станция ваша в Стормер-сити была разрушена, Пуччи погиб. На Земле такие бури пронеслись, каких вы и на Венере не видали. Обо всем этом еще узнаете. Когда все это улеглось, вспомнили и о вас, о товарищах Фингере, Винклере. Надеюсь, они здоровы?..
— Да, да.
— Ваши сигналы и ваш голос мы давно слышали.
— И не отвечали?
— И не отвечали. Вернее сказать, мы отвечали, а вы нас не слышали.
— Почему?
— Неужто не догадываетесь? Вспомните, сколько труда стоило Пуччи пробить радиолучом слой Хивисайда. «Прострелить» лучом этот слой Пуччи удалось, и вы слышали радиопередачи в полете. Но когда вы забрались на Венеру — кончено. На Венере, должно быть, не один, а десяток слоев Хивисайда. Атмосфера Венеры плотна и сильно ионизирована. И какими мы только «радиоядрами» ни стреляли, мы не могли прошибить атмосферную оболочку Венеры. Наши радиоволны, очевидно, отражались от ее поверхности.
— Ну и как же вы разрешили задачу?
— Еще недавно эта задача казалась нам почти неразрешимой. Однако группа наших молодых ученых справилась с нею. Это было перед самым моим отлетом. В полете, до Марса, я не имел возможности испробовать новое изобретение и, только прилетев, как видите, тотчас «обновил» радиостанцию. Хорошо слышно?
— Идеально. Если немного трещит, то в этом виноваты, видимо, уж мой старенький радиоприемник и атмосфера Венеры. А вы как слышите меня?
— С треском. Да, устарела ваша радиотехника, Цандер!
— Каков у вас звездолет? Каков двигатель? Скорость?
— Все узнаете. И сами на нем полетаете. Посмотреть же, если хотите, и сейчас можете. Жаль, телевизорный приемник у вас тоже устарел. Но как-нибудь разберете. Смотрите. Дам с подсветкой, солнышко на Марсе тускло светит.
Цандер увидал освещенного прожектором человека в плотно облегающей блестящей одежде, в кислородной маске. Человек сидел возле маленького складного столика на походном стуле. Позади человека виднелся большой звездолет, по форме напоминавший сома. Полоса света освещала красноватую песчаную пустыню, вдали темные купы низкорослых растений у воды.
От маски Крукса шли провода к ящику с рамочной антенной, стоящему на песке.
По-видимому, у Крукса под маской был микрофон.
— Похож я на марсианина? — спросил Крукс. Из звездолета вышли двое, попали в луч прожектора и сверкнули одеждой, как рыбы на солнце.
Изображение погасло. Крукс продолжал:
— Вам надо поговорить с начальником экспедиции Голубем. Это самый главный наш начальник. Он сейчас находится на стратосферной станции. Я сообщу ему. А с вами еще поговорим и, надеюсь, скоро познакомимся лично. Привет вашим товарищам!
Радиоприемник замолчал. Цандер смотрел на него почти с ужасом: вдруг он не оживет?..
— Алло, Цандер! Говорит Голубь! Привет! Рад вас слышать. Решайте с Гансом и Винклером, вернетесь ли вы на Землю в своем звездолете, или же прислать за вами Крукса. Он находится на Марсе. Земля вас ждет.
— А что делается на Земле?
— Прилетите — увидите! Организован Мировой союз республик.
— Где вы находитесь сейчас?
— Я на маленькой искусственной луне — новом спутнике Земли, который мы соорудили. На нем производим исследования космических лучей, занимаемся астрономией. Отсюда же стартуют звездолеты… Я жду от вас ответа, Цандер.
Радиоприемник снова умолк. Цандер тяжело дышал и едва поднялся. Новости ошеломили его.
Не ожидая прихода Ганса, Цандер бросился к двери и, забыв даже закрыть ее за собой, без шляпы побежал вниз по каменистому пути ущелья, не обращая внимания на хлеставший дождь и град.
Цандер был уже возле пещер. В пелене дождя он налетел на что-то мягкое, темное. Послышалось недовольное: «кво». Отскочил, огляделся и едва не рассмеялся, несмотря на все свое возбуждение.
Навстречу ему шла курьезная процессия черных «капуцинов». Позади гордо шествовал Ганс. К спине каждого «капуцина» был привязан мешок. Это Ганс, чтобы облегчить и ускорить переноску запасов пищи в ракету, приспособил ручных, кротких и послушных птиц — «пингвинов». Цандер крикнул Гансу: «Земля говорит!» Ветер отнес голос в сторону. Блоттону, выглянувшему из пещеры, показалось, что Цандер крикнул: «Земля горит!» Что бы это значило?..
— Земля говорит! — уже отчетливо прокричал Цандер. Ганс в волнении подбежал к нему. Цандер, задыхаясь, кратко рассказал о своих переговорах с Круксом и Голубем. Блоттон подслушивал.
Ганс сорвался с места и побежал в гору с такой быстротой, словно за ним гнались все звери Венеры. Уставший Цандер не поспевал за ним. «Пингвины», оставленные «пастухом», топтались на месте и недоуменно квокали. Подоспел Винклер.
— Гоп-гоп! — погнал он пернатых носильщиков дальше.
А Ганс, прыгая через лужи, спотыкаясь и падая, бежал и бежал, чувствуя, что сердце у него вот-вот лопнет в груди. В ракете он упал почти без чувств, полежал, очнулся и бросился к радиоприемнику.
Он говорил с Марсом, с внеземной станцией, с Землей!..
Какие изумительные новости! Какие грандиозные работы, какая великая переделка Земли!.. На экране телевизора перед ним мелькали картины, от которых захватывало дух… Серебристыми плотами стояли готовые к полету ракеты — торпеды, штурмующие небо. Над Землей носилась маленькая искусственная луна, где велись научные работы.
Океаны бороздили плавучие города на гигантских катках, вмещавшие в себя многие тысячи пассажиров. Плавучие фабрики и заводы, различные производства, исходное сырье для которых дает море.
На теневой стороне Земли, там, где была ночь, сверкали огненные ленты — пути земных стратопланов…
Пробивая ледяные горы, подобно венерианским раскаленным «утюгам», быстро шли караваны «ледоплавов» вдоль северного побережья Евразии…
С высоты искусственной луны полярная и заполярная Сибирь сверкала огнями бесчисленного количества электрических солнц — прожекторов, фабрик, заводов… Тайга, тундра горели, как небо в звездную ночь…
Прямые поезда неслись из Европы в Америку через Берингову плотину…
Многомиллионные армии рабочих, вооруженные сложными машинами, наступали на льды Гренландии, на тропические джунгли Африки, улучшая климат, завоевывая новые площади для населения…
Взрывая и ломая льды Антарктики, люди добывали из-под земли несметные сокровища южнополярного клада…
Гигантские «виадуки» на трехсотметровых фермах еще неведомого Гансу назначения тянулись на тысячи километров…
В Атласских горах, на Памире, в Кордильерах высились трубы «искусственных циклонов» для использования даровой энергии ветра…
Искусственные острова-аэропорты были разбросаны по Атлантическому и Тихому океанам…
Многие горы — в Хибинах, на Урале — словно стаяли наполовину, иные исчезли совсем, на равнинах выросли искусственные горы и заграждения высотою с большую гору для защиты полей и садов от ветров. Реки с исправленными руслами и новые каналы покрыли Землю серебристой сетью прямых линий…
Обновленная Земля, и на ней иное человечество — бодрое, жизнерадостное, свободное.
«Когда же они успели это сделать? — в недоумении думал Ганс. — Или в самом деле на Земле время ушло вперед? Или, быть может, здесь сказался «социальный закон относительности времени», когда неистощимые запасы человеческой энергии развязываются от оков войны и классовой борьбы?..»
…Конечно, он полетит в обратный путь на своей ракете. Он сам будет управлять ею. Он выдержит экзамен на капитана межзвездного плавания. Кто полетит обратно? Цандер, Фингер, Винклер, Мэри, Жак, Текер с семьей… Пожалуй, Шнирер с дочерью. Пусть посмотрит философ, что можно сделать с машинами, когда они не служат во вред. Остальные — хлам, не нужный Земле. Они хотели обрести новую Землю, пусть и живут на Венере, если смогут.
— Итак, до скорого свидания!
Ганс с пылающей головой выбежал из пещеры. К звездолету подходил Винклер со своими «капуцинами». Ганс бросился к Винклеру, как безумный сдавил его в своих объятиях. Радость его была слишком велика. И он со смехом начал обнимать «пингвинов». Птицы только недоуменно квокали, они ничего не понимали в мировой политике.
— Сумасшедший! — проговорил полузадушенный Винклер. — Чего ты взбесился?..
Ганс прижал руки к груди, потом протянул их к небу и воскликнул:
— Земля! Новая Земля…
Глава 36
НА РОДИНУ!
Дымит, потрескивает нефтяная коптилка, выдолбленная в скале. Фитиль — размочаленное волокно. Красноватое, трепещущее пламя освещает трех людей, сидящих на матрацах из мха. Бледное, изможденное лицо с мешками под глазами и седой бородой. Квадратное, крепкое лицо рыжебородого. И рядом загорелое, продолговатое, породистое лицо с взлохмаченными волосами до плеч, черными усами, бородой. Грязные рубища на теле. Дикари? Бандиты? Пустынники?..
Это король французской биржи барон Маршаль де Терлонж.
Это фабрикант, заводчик, землевладелец, коммерсант Стормер, «державший пол-Европы в жилетном кармане».
Это питомец Итонского университета лорд сэр Генри Блоттон, лондонский лев, член аристократического клуба, фланер Пиккадилли, чемпион спорта, божок невест…
Из соседней пещеры, женского отделения, доносится тяжелый храп леди Хинтон.
Брезгливо кривя лицо и отплевываясь, Блоттон курит сигару-самокрутку «венерианского табака».
— Положение изменилось, — тихо, как заговорщик, говорит он. — Нам приходится решать вопрос: оставаться ли на Венере или же вернуться на Землю?..
— Хь… хь… хь… Если нас фвосьзмут…
— Сейчас этот вопрос мы должны решить для себя, а там посмотрим, кто полетит. На Земле, увы, все изменилось. Там ожидает нас невеселая судьба…
Стормер при свете огня перебирает драгоценные камни.
— Может быть, это не утратило там ценность?
— Если бы даже и не утратило, у вас это просто отберут.
— Разумеется.
— Но убьют ли нас там или оставят в живых? Вот вопрос. Я думаю, что не убьют. Нас изолируют, но жизнь нам оставят. Если же нам оставят жизнь, то, какова бы она ни была, хуже, чем здесь, не будет.
— Итгак, фвы за возвращение?
— Да, я за возвращение.
Блоттон ранее обдумал все. Ему приходится опасаться менее других. О замыслах убить Ганса и Винклера «они» не знают. Не он ли, Блоттон, спас Ганса и Винклера от шестируких? У него есть даже заслуги. А на Земле он был безобидным, легкомысленным спортсменом, не интересовавшимся политикой, по крайней мере пока политика не задевала его интересов. У Стормера положение было сложное.
— Кого не убьют, а кого, быть может, и убьют, — возразил он.
Стормер представил себе их прилет на Землю. Возвращение первой ракеты из межпланетного путешествия возбудит, конечно, сенсацию. Киносъемки, паломничество к звездолету любопытных толп, передача по телевизору, иллюстрации в журналах… Вопросы: кто, откуда, что за люди?.. Стормера могут узнать…
Стормер даже вздрогнул и тряхнул головой:
— Я не лечу. Хорошо вам, Блоттон. Вы не имели дела с рабочими. Да и барон тоже. Он витал в высших банковских сферах, и его не знают. А мое лицо приметили. Хорошо приметили, я полагаю. Нет, уж лучше я здесь с шестирукими буду иметь дело.
— Ваше слово, барон.
Маршаль захмыкал. Да, его не знают. Но роль-то банковского капитала отлично известна… Для барона Венера также казалась безопаснее Земли, если бы…
— Не было шестируких? — спросил Блоттон.
— Если бы люди никогда не прилетели сюда. Но они прилетят…
— А Ганс еще успеет насплетничать, — вставил Стормер. — Выходит, что ни там, ни тут нет от них спасения.
Не то подслушав разговор, не то во сне бывший епископ вдруг забормотал псалом о гневе божием, от которого не скрыться ни под землей, ни в пучине морской, ни на вершине горы.
— Последняя ночь осужденного, — пробормотал Уэллер. Воцарилось молчание.
— Венера, положим, велика, — продолжал Блоттон. — Пройдет немало лет, пока они овладеют ею. Уйти в дебри?..
— И попасть в лапы шестируких? — буркнул Стормер. — Уж поистине, дыр много, а выскочить некуда… На Земле, может быть, как-нибудь и вывернулись бы, если бы не эти проклятые Ганс и Винклер…
— Тсс!
Блеснул свет электрического фонаря.
Перед пещерой стояли вооруженные Ганс, Винклер, Жак и Мэри.
— Разбудите Текеров и Шнирера, — сказал Ганс.
— Что это за срочность такая ночью? — дрогнувшим голосом спросил Блоттон. Он не ожидал столь решительных действий.
— Я разбужу, товарищ Ганс. Я сейчас разбужу, — засуетился Пинч.
Он только прикидывался спящим и услужливо бросился выполнять приказание, разбудив, однако, как будто случайно, всех. Поднялся переполох.
Блоттон уже овладел собой. Он с внешним спокойствием поднялся, поглядывая в угол пещеры, где лежало ружье.
— Сядьте на место, Блоттон! — сказал Ганс. И он многозначительно поиграл ручной гранатой. Блоттон скрипнул зубами и уселся на место.
Семья доктора, Шнирер, Амели, недоумевающие, испуганные, быстро оделись и вышли из пещеры.
— Идите за нами!
Огонек электрического фонаря запрыгал по каменистой почве. Послышались удаляющиеся шаги.
Пинч выскользнул из пещеры и исчез во мраке.
— Ппервая партия на расстрел… — сдавленным голосом произнес Уэллер, заикаясь, как барон.
— Мученики… Боже! В руки твои предаю дух мой! — простонала леди Хинтон. — Их расстреляют, за нами придут…
И, как бы в подтверждение ее слов, раздался выстрел. Женщины истерически вскрикнули. В наступившей паузе послышалось шуршание камней под чьими-то ногами. Вбежал бледный, взбешенный Пинч.
— Мерзавец! Он хотел подстрелить меня в темноте, но не попал. Кто? Конечно, Ганс. Наверно, он. Я крался позади. Хотел узнать, в чем дело, и подслушивал… И я услышал, Ганс говорил уведенным: «Не бойтесь. Я веду вас в ракету, и мы немедленно летим на Землю». — «А остальные?» — спросил Шнирер. «Остальные останутся на Венере». Шнирер начал кричать, что он тоже останется, «как последний часовой при разрушении Помпеи». Цивилизация погибла, он не хочет возвращаться на Землю, где царят машины… Амели начала уговаривать отца, и Шнирер, кажется, согласился лететь. Тут что-то заговорил Ганс. Я хотел подойти поближе, чтобы лучше расслышать, задел ногой камни, они зашумели. «Кто идет? — крикнул Ганс. — Стрелять буду!» И тотчас выстрелил. Я этого так не оставлю. Мы с ним еще посчитаемся.
Блоттон вдруг вскочил, быстро, резко, решительно. Он казался обезумевшим.
— Смерть здесь, смерть там, смерть всюду! Животные, загнанные в яму-западню… Обреченные! Да! Мы погибнем, но пусть погибнут и они! — И он бросился к оружию.
— Вы опоздали, лорд, — мрачно сказал Стормер. — Они уже далеко и раньше нас войдут в ракету. А вашей пулей оболочку «ковчега» не прошибешь. Звездолет готов к отлету. И они улетят, улетят… О изверги! Они отняли у нас все и теперь отнимают жизнь…
Барон трясся, как припадочный. Он уже давно пытался что-то сказать. Но чем больше он волновался, тем труднее ему было говорить. И теперь он только хрипел, тряся головой.
Нетерпеливый Пинч схватил его под мышки и сильно встряхнул, словно желая вытрясти застрявшие, как кость в горле, слова. И это как будто помогло. Барон выпалил одним выдохом:
— Ссзабить ккхамнями ттюзы!
— Великолепно! Прекрасная мысль! — одобрил Блоттон. — Произойдет взрыв, и от них ничего не останется. Несчастная случайность. Но надо спешить. Стормер! Уэллер! Пинч!.. Барона не зову. Ему не поспеть за нами. Идем!
Ветер валил с ног, рвал одежду. Ледяной ливень со снегом хлестал по лицу, груди, рукам. Ревели вздувшиеся горные потоки. Зловеще вспыхивали багровые факелы вулканов. Дрожала почва. Камни срывались с гор и с гулким цоканьем прыгали по скалам. Они бежали, падали, разбивали в кровь колени, руки, но не чувствовали боли, поднимались и снова бежали… Только бы не опоздать!
На вершине горы уже виднелась ракета. Носовая ее часть на треть корпуса выдавалась над гладким, как стена, обрывом.
Отличная площадка для старта. А все же подняться будет нелегко. Здесь нет рельсовой разгонной площадки Стормер-сити. Нет буксирующих ракет. Гансу — ведь он собирался вести ракету — придется сразу взять гораздо большую скорость, чем при отлете с Земли. Быть может, все они будут убиты в своих амортизаторах при первом же толчке… Быть может, ракета под влиянием тяжести пойдет по кривой вниз и врежется в вершину горы, разобьется вдребезги… Но забить дюзы камнями верней… И эффектней… Так думали заговорщики, подбегая к ракете.
Все иллюминаторы звездолета ярко горят. Во тьме ночи он кажется пароходом, чудом заброшенным на вершину горы.
«Да, теперь наша ракета, как никогда, напоминает Ноев ковчег, стоящий на вершине Арарата после всемирного потопа, — думает Уэллер привычными библейскими образами. — Увы, всемирный потоп на Земле окончен, но спаслись от него не праведники, а нечестивцы…» Задыхаясь, «праведники» брали последний подъем. Миновали уже то место, где Блоттон был похищен птицей.
Иллюминаторы один за другим начали гаснуть. Приготовляются к полету. Закрывают ставни. Наверное, ложатся в амортизационные ящики… Не опоздать бы…
— Скорей! Скорей! — торопит Стормер, толкая Пинча в спину.
— Не могу… сердце… — задыхаясь, отвечает Пинч. Он уже сообразил, что закрытие иллюминаторов указывает на скорый отлет. Забивать дюзы становится рискованным. Вдруг в этот самый момент грянет взрыв?.. И Пинч решил прикинуться больным. Он ловит воздух широко открытым ртом, шатается, прижимает руки к груди…
— Не могу идти… Ох! Я, кажется, ногу сломал… И сердце…
Блотгон нагнулся, ощупал ногу Пинча.
— Врешь! — вынул револьвер. — Пристрелю на месте, если не встанешь!
Пинч завыл, поднялся и заковылял дальше.
Вот и задняя дюза… Черный страшный раструб…
— Собирайте камни! Скорей! — командует Блоттон.
Ослепительный свет, грохот, воздушный вихрь…
Оглушенные, ослепленные, заговорщики разлетаются в разные стороны и падают далеко на скалы…
Мгновение огонь безумствует на горной площадке, как солнечный протуберанец, взметая огромные камни, превращая в пар студеную воду. Ракета дрогнула, заскрежетала стальным чревом по каменному ложу, сорвалась и полетела, оставляя за собой огненный хвост. Скоро хвост оборвался, ракета ушла за густые облака. Они еще светились некоторое время, но скоро померк и их свет.
Ганс сидел у капитанского пульта, следил за инструментами и пел — он не мог не петь от радости. В окно иллюминатора было видно аспидно-черное небо и на нем большие, разноцветные звезды. Марс краснел далеко в глубине неба.
Крукс на своем звездолете уже снялся с Марса и сейчас летит где-то в необъятном пространстве Вселенной, направляясь к Земле. Не найти огненного следа его ракеты, велики просторы космоса. Но Крукс и Ганс ведут дружеские беседы. Говорит с Гансом и Голубь с надземной станции, говорят и товарищи с Земли. Вот и она светится в необозримой дали со своим верным спутником — Луной. Ракета с безумной скоростью отбрасывает назад пространство. А кажется, будто стоит на месте. Ганс нетерпеливо торопит рычагами свой звездолет.
— Да ну же, лети скорей! Нас ждут товарищи, наша родина, наша голубая звезда — лучшая среди звезд. Наша планета. Наш мир…
Ганс поет — он не может не петь от радости.
