Глава XXXVII. ПРЯМОДУШНЫЙ МАРКИЗ
Мосье шагал по коридору гостиницы «Медведь», и его била дрожь. Досада на несвоевременное вторжение мешалась с гневом, вызванным беспримерной наглостью маркиза.
Оба джентльмена ждали его на галерее. Д'Антраг облокотился на перила. Ла Гиш стоял прямо, в напряжённой позе. Он тоже дрожал, но только от гнева. Этот бесстрашный солдат, горячий и прямодушный, презирал придворные манеры. Послание, которое он привёз, было довольно нелицеприятным, и теперь маркиз не собирался его смягчать.
Пока они ждали регента, маркиз устремил на д'Антрага пылающий взгляд и с глубочайшей горечью произнёс:
— Стало быть, это правда!
Циничный как всегда д'Антраг пожал плечами и улыбнулся.
— Стоит ли из-за этого горячиться?
Ла Гиш ожёг его презрительным взглядом и промолчал. Он считал ниже своего достоинства тратить слова на этого прихвостня. Он прибережёт их для принца.
И вот принц предстал перед ним — воплощение надменного раздражения.
Под галереей, на которой они стояли, находилась общая комната. Там, за картами и триктраком сидели несколько горожан. Несмотря на своё состояние, Мосье понимал, что беседа не может происходить здесь, на глазах у публики.
— Следуйте за мной, — распорядился он и направился к лестнице.
Вскоре хозяин провёл их в маленькую комнату на первом этаже, зажёг свечи и оставил господ одних. Только тогда надутый, как индюк, регент обрушил на джентльменов своё негодование.
— Похоже, моё положение уже ничего не значит, господа. До чего я дошёл, если даже люди благородного происхождения настолько непочтительно относятся к моей особе, что не раздумывая врываются ко мне без разрешения? Я многое ещё мог бы сказать, но сначала хочу услышать ваши объяснения.
Ла Гиш не заставил себя ждать.
— Возможно, вы сочтёте, что вам не стоит больше ничего говорить, монсеньор, когда меня выслушаете, — язвительно заметил он. — Объяснений множество, и — предупреждаю вас — не очень приятных.
— Меня бы удивило, если бы это было иначе. — Принц фыркнул. Как и все неумные люди, он изливал своё дурное настроение, не обременяя себя мыслями о достоинстве, которое пристало августейшим особам. — Я почти оставил надежду услышать когда-нибудь приятные новости. Так уж скверно мне служат.
— Скверно! — От лица маркиза отхлынула краска; побелели даже губы. В его глазах сверкнули молнии. Ни один упрёк в эту минуту не мог бы вызвать у Ла Гиша большего взрыва негодования. Он отбросил последние остатки почтительности, принятой в обращении с царственными персонами. — Вы сказали, вам скверно служат, ваше высочество? Бог мой! — На миг маркиз замолчал, словно от возмущения не находил слов. — Я приехал из Тулона, который три месяца назад признал короля, признал вас. С тех пор, как мы подняли там королевское знамя, наша сила росла. К нам стекались роялисты со всей страны; присоединились к нам даже те, кто не поддерживал монархию, но после падения жирондистов озлобились на нынешнее правительство. В Тулон пришёл английский флот под командованием адмирала Худа, к нам на помощь поспешили войска из Испании и Сардинии. Восстание в Тулоне открывало возможность поднять весь юг, привести его в движение, которое очистило бы Францию от революционной заразы. Чтобы добиться этого, чтобы пробудить энтузиазм и укрепить мужество восставших, нам требовалось присутствие одного из принцев крови; ваше, монсеньор, поскольку вы представляете Францию и фактически являетесь главой дома, за который мы сражаемся. Столь бесспорного доказательства нашей преданности, казалось нам, достаточно, чтобы привести вас к солдатам, проливающим за вас кровь. Когда выяснилось, что это не так, мы стали посылать к вам курьера за курьером, мы убеждали, заклинали, чуть ли не приказывали вам занять надлежащее место во главе вашей армии. Шли дни, недели, месяцы, но ни чувство долга, ни наши просьбы не побудили вас сдвинуться с места, и наше мужество стало иссякать. Люди начали спрашивать себя, как могло случиться, что принц крови пренебрёг чувством долга по отношению к тем, кто готов отдать за него жизнь.
— Сударь! — свирепо перебил его регент. — Вы позволяете себе нестерпимые выражения. Я не стану вас слушать, пока вы не соблаговолите обращаться ко мне с подобающим почтением. Я не стану вас слушать.
— Станете, клянусь Богом, даже если это мои последние слова. — Маркиз встал между регентом и дверью и таким образом сделался хозяином положения физически. А его праведный гнев помог ему овладеть ситуацией и в моральном отношении.
— Господин д'Антраг, я взываю к вам! — вскричал принц. — Ваш долг — вступиться за меня.
Господин д'Антраг, которого безмерно смутило поведение и выражения Ла Гиша, услышав этот призыв, стушевался окончательно.
— Но что я могу поделать, монсеньор, если…
— Ничего. Вы не можете сделать ничего, — грубо оборвал его маркиз. — Поэтому лучше помолчите.
Регент шагнул вперёд. На его побледневшем лице блестел пот.
— Пропустите меня, сударь. Я не стану вас слушать сегодня. Завтра, если ваш рассудок будет в лучшем состоянии, я, возможно, приму вас.
— Завтра, монсеньор, меня здесь не будет. Я выезжаю на рассвете. Мне надлежит ехать в Брюссель по делам службы вашему дому. Так что вам придётся выслушать меня сегодня. Вы должны знать то, что я имею вам сказать.
— Боже мой, господин де Ла Гиш! У вас хватает наглости удерживать меня насильно?!
— У меня есть долг, монсеньор! — прогремел маркиз. — Вам следует знать, что за последний месяц в Тулоне распространились крайне нелестные для вас слухи. Эти слухи ставят под угрозу дело монархии.
— Слухи, сударь? — Регент застыл как вкопанный. — Что за слухи?
— Говорят, будто пока люди истекают кровью и умирают за вас в Тулоне, вы развлекаетесь здесь любовной интрижкой; будто вы не уезжаете из Гамма из-за женщины; будто…
— Довольно, сударь! Я не намерен больше сносить эту… эти оскорбления! Это бессовестная ложь!
— Ложь? — эхом отозвался маркиз. — Вы говорите это мне, монсеньор? После того, как я несколько минут назад застал вас в объятиях вашей девки?
— Д'Антраг! — визгливо возопил регент. — И вы стерпите это? Вы стерпите оскорбление, нанесённое вашему принцу? Заставьте этого человека пропустить меня! Я не останусь здесь ни мгновения. И я не забуду ваших слов, господин де Ла Гиш. Будьте уверены, я ничего не забуду.
— От всей души на это надеюсь, монсеньор, — прозвучал страстный ответ.
Д'Антраг наконец стряхнул с себя оцепенение и шагнул вперёд.
— Господин маркиз, — начал он, положив ладонь Ла Гишу на плечо. Больше ему не удалось произнести ни слова. Сильным толчком левой руки маркиз отшвырнул от себя министра. Д'Антраг отлетел к стене и пребольно ударился спиной. От боли у него перехватило дыхание.
— Одну минуту, и я закончу, монсеньор. Меня прислал к вам граф де Моде, который, как должны были бы знать, возглавляет силы роялистов в Тулоне. Он дал мне очень чёткие указания. Я должен встретиться с вами лично и рассказать вам то, что уже рассказал. Я должен заставить вас вспомнить, если не о долге, то хотя бы о чести. Может быть ещё не поздно погасить эти пересуды и исправить вред, нанесённый вашему делу. Вам надлежит отправиться в Тулон немедленно, пока апатия и уныние верных вам людей не заставят их сложить оружие.
Я закончил, монсеньор. Это наш последний призыв к вам. Даже теперь ваше появление в Тулоне может поднять упавший дух армии и положить конец порочащим слухам, которые — с болью вынужден утверждать — оказались правдой. Доброй ночи, монсеньор.
Резко повернувшись, Ла Гиш шагнул к двери и потянул её на себя.
Трясущийся, взмокший, хватающий ртом воздух регент проводил его злобным взглядом.
— Будьте уверены, я не забуду ни слова из того, что вы сказали, господин маркиз.
Маркиз сжал губы, поклонился, вышел и закрыл за собой дверь. Он ворвался в общую гостиную и чуть не налетел на хозяина гостиницы, которого привлекли повышенные голоса.
Маркиз вежливо попросил проводить его в приготовленные для него комнаты и столь же вежливо выразил желание, чтобы его разбудили пораньше. На этом он пресёк суетливые попытки хозяина устроить гостя поудобнее и пожелал остаться в одиночестве. Но когда хозяин подошёл к двери, маркиз задержал его вопросом:
— Как зовут даму, в комнате которой я застал его высочество?
— Мадемуазель де Керкадью.
— Керкадью! Как давно она здесь, в Гамме?
— Мадемуазель приехала сюда из Кобленца одновременно с его высочеством.
Маркиза передёрнуло от отвращения, и на сём он прекратил разговор и отослал владельца гостиницы.
Между тем, уход маркиза ещё больше распалил ярость регента. Едва лишь дверь закрылась, его высочество набросился на своего министра.
— Д'Антраг! И вы потерпите, чтобы этот негодяй ушёл таким образом?
Д'Антраг, бледный и потрясённый не меньше своего господина, бросился к двери, но в следующий миг регент остановил его.
— Стойте! Подождите! Какое это имеет значение? Пусть уходит! — Принц воздел руки и потряс безвольными кистями. — Какое это имеет значение? Что вообще теперь имеет значение? — Мосье, пошатываясь, подошёл к стулу и рухнул на него. Он отёр пот со лба и невнятно захныкал: — Выпью ли я до дна эту горькую чашу? Неужели чума санкюлотизма так широко распространилась, что даже люди благородного происхождения забыли свой долг? Кто я такой, д'Антраг? Я принц крови или enfant de roture? Каким низким негодяем должен быть этот, с позволения сказать, дворянин, чтобы бросать мне в лицо такие оскорбления! Это конец света, д'Антраг. Конец света!
И принц снова жалобно застонал. Он сидел, сгорбившись, безвольно опустив руки между коленями, и уныло качал крупной головой. Наконец, не поднимая глаз, он снова заговорил:
— Идите, д'Антраг. Какая от вас польза теперь, когда всё кончено? Больше ничего не поделаешь. Уходите. Оставьте меня.
Граф, обрадовавшись возможности положить конец этой неприятной сцене, пробормотал «монсеньор» и удалился, тихо прикрыв за собой дверь.
Регент остался сидеть на месте. Воспоминания о страшном унижении, которое он вынес, то и дело исторгали из его груди протяжные, со всхлипами, вздохи. Он долго размышлял о том, насколько прискорбно сложившееся положение вещей, если даже сан не способен больше защитить его от оскорблений.
Через некоторое время Мосье тяжело и устало поднялся со стула и замер в задумчивой позе, обхватив ладонью подбородок. Его дыхание выровнялось, сердцебиение унялось. К принцу начало возвращаться самообладание, а с ним — уверенность в себе. Такое положение вещей не вечно. Бог не допустит, чтобы принц крови до конца своих дней влачил жалкое существование. И когда в мире восторжествует благоразумие, и каждый человек снова займёт в нём надлежащее место, маркиз де Ла Гиш получит достойный урок хороших манер и заплатит за свою наглость.
Эта мысль согрела его высочеству душу. Он снова распрямил плечи, вскинул голову и принял свой обычный царственный вид. Тут в нём, вероятно, пробудилось воспоминание о многообещающей беседе наверху, которую так грубо прервали в самый неподходящий момент. Во всяком случае, с принца мгновенно слетела всякая озабоченность. Он вышел из комнаты, пересёк общую залу и снова поднялся по лестнице.
Владелец постоялого двора с задумчивым любопытством наблюдал, как легко этот тучный господин шагает по ступенькам. Хозяин проследил принца взглядом до дверей в апартаменты господина де Керкадью. Потом, слегка пожав плечами, пошёл тушить свечи.
