Эпилог. Белая роза – эмблема любви…

Лиля пошевелила пальцами и с удовлетворением поняла, что они ее почти не слушаются. Пальцы были в тесте. Она месила уже третью порцию, щеки, лоб и кончик носа у нее были щедро припудрены мукой. Она примерилась на глазок и бросила в кастрюлю еще горсть муки, уменьшая вязкость теста.

– Мы не сожрем столько, – авторитетно заявил Лавров, глядя на две огромные доски, на которых лежали готовые к варке манты.

– Мы – сожрем. – Бунин отложил скалку и строго посмотрел на Лилю: – Ну, скоро ты, а то у меня фронт работ освободился?

– Сейчас, Ванечка, – виновато подхватилась она. – Заканчиваю уже.

Собраться вместе после законченного расследования и сообща сначала лепить, а потом есть манты, было ее затеей. Весело пыхтела паром стоящая на плите мантовница. Она месила тесто, Иван его раскатывал, Валерия Сергеевна отвечала за начинку, Воронов и Зубов лепили манты, и получалось у них ровно и складненько. В большой комнате Степка, Гриша и Матвей смотрели какой-то увлекательный фильм про динозавров. В общем, у всех было дело, и всем было хорошо.

На подоконнике в кухне стоял огромный букет белых роз. Лавров, пару дней назад делая предложение, решил не мудрствовать и на язык цветов не переходить. И так он уже надоел до чертиков.

Переживать недавний ужас не хотелось, но Лиля знала, что разговор о Лёке и совершенных ей злодеяниях все равно зайдет обязательно. Такие уж они все были люди. Никогда не оставляли даже малейшей недосказанности.

– Как это ты добилась, что она раскололась? – разговор первым начал Зубов, ничуть не стесняющийся того, что может обращаться на «ты» к великой и ужасной Лилии Ветлицкой, подполковнику юстиции. Но теперь его фамильярность Лилю вовсе не коробила.

– Это не я. – Лиля таинственно улыбнулась и покачала головой. Легкое облачко муки поднялось с ее щек. – Она все рассказала, но не мне. – И замолчала, чтобы поддразнить ребят.

– А кому? – первым не выдержал, естественно, Зубов. Лиля снова улыбнулась. Молодой еще, горячий, но учится, всему учится…

– Лагранжу, – наконец смилостивилась она. – Понимаете, все, что случилось, это последствия психологической травмы, которая была нанесена Лёке в детстве.

– То есть ты хочешь сказать, что психиатрическая экспертиза признает ее невменяемой, и ей все сойдет с рук? – вдруг заволновался Воронов.

– Экспертизы еще не было, – Лиля понизила голос и притворила дверь в кухню, чтобы мальчишки не услышали, о чем они говорят. Они и так еще не совсем оправились от этой истории. – Экспертизы не было, но Лагранж уверяет, что Лёка абсолютно вменяема. Психотравма не приводит к сумасшествию, если ты об этом. А вопрос, что есть норма, он вообще открытый. Никто из нас не может быть уверен, что полностью нормален, ни ты, Леша, ни я, ни, вон, Лавров. – Ее взгляд, брошенный на Сергея, моментально потеплел. Она будто погладила его глазами, и он улыбнулся в ответ легко и открыто.

– Расскажи всем, Лиль, – попросил он в ответ. И она рассказала.

Оля Широкова родилась нежеланным ребенком. Ее мама была уверена, что незапланированное рождение старшей дочери испортило ей молодость, а вместе с ней и жизнь. Дочку она не то чтобы не любила, но держалась с ней строго и холодно, шпыняла по пустякам и ни разу не приласкала.

На контрасте Оля, или как ее звали в семье, Лёка, особенно тянулась к своей тете Миле, старшей сестре мамы. Та, одинокая и бездетная, страстно любила детей, поэтому охотно общалась с племянницей, а когда в семье Широковых родился младший сын Илья, в отличие от Лёки желанный, то и вовсе забрала племянницу жить к себе.

Те годы, которые Лёка провела рядом с Милой, были самыми счастливыми в жизни девочки. Но, когда ей исполнилось двенадцать лет, Мила внезапно вышла замуж за пожилого вдовца с тремя детьми и уехала из областного центра в глубинку, фактически бросив Лёку, вернув ее родителям, как ненужную куклу.

Предательство тетки Лёка переживала остро и болезненно. Ей казалось, что она больше никогда в жизни не сможет никому доверять. Но в институте в ее жизнь вошла Сашка, Александра, Аля, и девушки стали неразлейвода. Их дружбу, казалось, не может разрушить ничто, включая цунами. Но девушки полюбили, и так случилось, что одного и того же человека. В этом не было ничего удивительного, потому что они вообще были очень похожи внутренне. Им нравилась одна музыка, одни книги, они одинаково ощущали запахи, любили грозу и не терпели снег. И Дмитрия Ковалева обе полюбили глубоко и искренне. Только одна безответно.

То, что Митя выбрал Сашку и хочет на ней жениться, стало для Лёки вторым ударом, который она компенсировать уже не смогла. Сначала девушка попыталась покончить с собой, выпив уксусной эссенции, но ее спасли, и она долго лечилась от последствий химического ожога пищевода. Операции следовали одна за другой с небольшими перерывами. Из-за попытки суицида Лёка попала в психиатрическую больницу, правда, ненадолго, потому что нуждалась в очередной операции.

Она терпела мучительные манипуляции, неласковые руки медсестер, осуждающий взгляд матери. В ее жизни не было ничего, кроме боли. Физической и душевной. И последняя разъедала ее изнутри сильнее любой кислоты.

Выдержать боль помогала только ненависть. Цельная, сильная, выкристализовавшаяся ненависть, которая давала силы справиться с атаками боли, потому что дарила надежду на будущее. В этом будущем Лёка должна была отомстить. Объектов для ненависти было три – Мила, Сашка и Митя, и покончить с ними нужно было одним ударом, но так, чтобы они тоже мучились так же сильно, как она, Лёка.

Она никуда не спешила, признавая мудрость пословицы «месть – это блюдо, которое подают холодным». Ей нужно было, чтобы ее враги не помнили о том, что натворили, расслабились, перестали следить за ней, поверили, что она их если не простила, то хотя бы забыла.

За те годы, что Лёка придумывала, оттачивала и шлифовала свой план мести, она успела выйти замуж и стать Яковлевой, родить сына, похоронить родителей, а потом и мужа. Череда жизненных событий проходила сквозь нее, не задевая внутренних струн души. Она воспитывала сына так же механически, как чистила зубы или перебирала гречку. В ее сердце больше не было места любви. И ни при каких обстоятельствах она не могла себе позволить привязаться к какому-нибудь человеческому существу снова. Даже к собственному ребенку.

Когда здоровье позволило работать в полную силу, она открыла собственный бизнес. Он ширился и рос, она подняла из руин крупный машиностроительный завод, дела у нее шли сначала хорошо, а потом все лучше и лучше. Деньги не приносили ей удовлетворения, но могли пригодиться в осуществлении будущих планов, поэтому она зарабатывала их упорно и обстоятельно.

Овдовела и вернулась в город Мила, которой зловредный, но справедливый бог так и не дал собственных детей. Поселилась в своей однокомнатной квартире, устроилась на работу в ту же школу, что и до отъезда, попыталась примириться с обиженной племянницей. Лёка особо близко к себе не подпустила, но и стены между собой и теткой возводить не стала. Она жила и ждала, пока сможет осуществить свою месть.

С годами это превратилось в игру. Перед сном Лёка представляла свой план в мельчайших деталях, а потом засыпала крепко-крепко, без сновидений и просыпалась утром бодрой и отдохнувшей, включалась в круговерть повседневных дел, в которых никак не находилось время, чтобы перевести теорию в практику. Наверное, она так бы и не решилась ни на что, если бы совершенно случайно не узнала, что Митя Ковалев завел себе молоденькую любовницу.

За Митей и Сашкой она не то чтобы следила, но и не выпускала из виду. К примеру, подкупив уборщицу, сделала себе дубликаты ключей от магазина и частенько проникала туда по ночам, вдыхая запах цветов, в мельчайших деталях представляя, какой могла быть ее жизнь, если бы хозяйкой этого магазина стала она, и, растравляя себя все больше, понимала, что никогда бы это место не стало таким стильным и манким, если бы не талант Сашки.

Известие о Дине, которую она увидела, в очередной раз следя за Митей, сдвинуло тектонические слои в ее голове, и она начала с маниакальным упорством воплощать свой жуткий план в жизнь. Митя и Сашка занимались цветами, поэтому главным реквизитом для своего смертельного спектакля она выбрала цветы.

У дома брата она выращивала самые диковинные растения, к цветам она относилась с болезненным пристрастием, потому что они были связаны с Ковалевыми. И собственная теплица пригодилась ей в реализации ее давно продуманного до мелочей плана.

В него входило покарать Милу, скрыть ее убийство среди других, а вину попытаться повесить на Митю. Все эти годы Лёка не зря не выпускала чету Ковалевых из поля своего зрения. Она знала, что после того анонимного звонка с сообщением об измене мужа, который Лёка же и подстроила, Сашка пыталась покончить с собой, что Мите нелегко приходится с его талантливой, но слишком капризной и непредсказуемой женой, что у него начались проблемы со здоровьем.

Она просчитала, что Ковалев наверняка не перенесет ареста и обвинений в шести убийствах, а Сашка, не вынеся ужаса, повторно попытается добровольно уйти из жизни. Всего-то и нужен будет еще один телефонный звонок, чтобы эта стерва знала, что виновна в смерти шести человек. Впрочем, даже если она и не наложит на себя руки, то будет жить в своем внутреннем аду до конца своих дней. Ну и пусть. Пусть испытает ту же боль и отчаяние, которые довелось испытать Лёке.

Главной жертвой, необходимой для выстраивания нужной мизансцены, становилась Митькина любовница, молоденькая дурочка, смотревшая на него с собачьим обожанием. Второй жертвой, естественно, становилась ненавистная предательница Мила, остальных необходимо было подобрать, причем так, чтобы следы вели к Митьке, но уж никак не к ней, Лёке.

Неожиданно пригодился брат, тупая, ленивая, никчемная скотина, матушкин любимчик, ничего не добившийся в жизни. Работая оператором на телевидении, он во время визитов сестры любил рассказывать разные случаи из передач и сюжетов, которые снимал. Так родилась концепция – наметить в жертвы тех, кого показывали по телевидению.

Необходимые люди, как актеры второго плана, подобрались быстро. Всего Лёка выбрала двенадцать человек, но подобраться близко, чтобы нанести удар без риска быть пойманной, смогла только к четырем. Впрочем, и этого ей было достаточно. Вполне хватало для завершения замысла.

Ей не было жалко этих случайных жертв – красивую изменницу, тщеславную толстушку, подлую директрису интерната, угасающую от неизлечимой болезни тетку. Они получали то, что заслужили. Да и вообще, ее ведь никто никогда не жалел, чем они лучше? Так машина убийства была запущена, по городу поползли слухи о «цветочном маньяке», и над головами Дмитрия и Александры Ковалевых была занесена острая секира правосудия.

Ей доставляло болезненное удовольствие заказывать букеты для жертв именно на их сайте. Большую часть доставлял курьер «Мира цветов», некоторые Лёка приносила с собой, как цветок лайма или лядвенец, выращенные ею. Добывая букет амарантов, которые по ее заказу доставили в кафе, она притворилась мужчиной, чтобы еще больше запутать следствие. После многочисленных операций голос у нее был низким, легко трансформировавшимся в мужской. Забрать букет у бармена должна была женщина, и Лёка сделала это сама, немного изменив внешность и будучи уверенной, что ее не смогут выследить.

Всегда тщательно готовившаяся к преступлениям, Лёка не оставляла следов. Она продумывала каждый свой шаг, перекрывая лазейки случайностям. И все-таки не убереглась от внезапной встречи с Матвеем в темном коридоре интерната. Главная ее ошибка заключалась в том, что она не сочла эту встречу угрозой. Шансов, что детдомовец еще когда-нибудь встретится с ней, удачливой бизнес-леди, а встретившись, свяжет ее с убийством Колпиной, практически не было. Один на миллион. Кто ж знал, что именно он и выпадет Лёке только из-за того, что на пустынной дороге у следователя Ветлицкой сломается ее чертова машина.

– Ну вот и вся история, – закончила свой рассказ Лиля, машинально наблюдая, как Валерия Сергеевна выкладывает на большую тарелку сварившиеся манты. – Александру Ковалеву уже выписали из больницы, жизни ее мужа тоже ничего не угрожает, он пошел на поправку, а Ольга Широкова-Яковлева скоро предстанет перед судом. Бакланову осталось только закончить все формальности с бумагами.

– А вот и не вся история. – Лавров шагнул вперед, обнял Лилю и легонько поцеловал в запачканный мукой нос. – Ты еще забыла сказать всем, что мы с тобой подали заявление в ЗАГС и сдали документы на усыновление Матвея.

– Да вы что, – ахнул Воронов, а Бунин, давно догадывавшийся, что так все и будет, лукаво усмехнулся и достал из своего портфеля бутылку дорогого коньяка.

– За это надо выпить, – сказал он, а все остальные хором подхватили дурацкую, но позитивную присказку:

– А мы не возражаем!