Глава первая,
где происходят разнообразные события, которые никогда не должны были произойти
Холод — очень занятная штука. Даже когда ты сбит с толку, ничего не соображаешь и отказываешься думать, холод все равно легко пробирается сквозь твое равнодушие и спокойно тебя леденит.
Пальцы почти не сгибались. Нужно встать, попрыгать, подвигаться, чтобы согреться, но я сижу на месте. Куртка встала комом, шарф торчит сосульками вбок — примерз, как примялся, пока я рыдала, зубы стучат. Не может быть, чтобы я… чтобы я оказалась где-то в другом месте. Это шутка? Скоро придет Надька, и все будет хорошо?
Или я сплю? Да, это может быть: сны мне всегда снились яркие, цветные, такие увлекательные, что не хотелось просыпаться.
Но как же тогда объяснить этот лютый мороз? Во сне не бывает холодно, а тут все минус двадцать. А если предположить… что я действительно попала в портал и оказалась в другом мире? Как сквозь землю провалилась? Разве это не значит, что по эту сторону меня должны встречать живые и разумные существа?
Но вокруг никого…
Этого всего не может быть! Я сижу в луже мокрого снега, поверху уже скованного льдом. Одежда задубела, тело замерзло, и холод почти добрался до сердца. Негде высушиться, некуда идти… Кроме смутных очертаний окружающего леса, ничего не видно, но огней нет. Значит, нет жилья.
Сколько я протяну на морозе? Еще немного, и я замерзну до смерти. Надо отложить все домыслы на потом, а пока просто согреться. Встать и прыгать. Нельзя же просто лечь и умереть?
Но ноги больше не подчиняются. Я их уже не чувствую. Зубы, которые еще недавно стучали с огромной скоростью, теперь еле смыкаются.
Луна пропала, и вокруг снова темно. Теплое только сердце, еще стучит, и голова.
Так вот она какая — нора Жучиного короля, откуда никто не возвращался. Наверное, потому что там они нашли свою смерть.
Закрою глаза, все равно ничего не видно. Говорят, когда замерзаешь, становится тепло. Значит, скоро будет тепло? Через минутку… или еще через несколько секунд… совсем скоро. Скорей бы.
Не помню, было ли мне тепло. Ничего не помню. Затем в руки, в ноги, в спину и живот словно воткнули коврики для йогов. Такие, из гвоздей. А потом по ним попрыгали.
Я, наверное, никогда так громко не вопила.
Глаза резанул яркий свет. Комната вокруг была незнакомой, с высоким светлым потолком и бревенчатыми стенами. Пахло костром и сеном. Из большого окна, занавешенного белой занавеской с вышитым зеленым узором, слабо светило солнце.
Рядом сидела женщина с покрытой ярким платком головой, в льняном сарафане, надетом на такую же льняную рубаху. У нее были загорелое лицо в тонких морщинках и спокойные голубые глаза.
— О, очнулась, — обрадовалась она. — Ну наконец-то!
Она приветливо улыбалась, хотя мы были незнакомы. Где я?
— Ну не суетись, успокойся.
Женщина легко толкнула меня, уложила обратно на подушки. Узкая и очень мягкая кровать стоит в самом углу большой комнаты, рядом — стол с грудой глиняных горшочков и стеклянных бутылочек. Пол тоже деревянный.
— Не враг я тебе, не бойся. Лекарка местная, на ноги тебя поставить хочу. Тетка Маруся я. Видишь, ты уже и в себя пришла. — Она пощупала мой лоб. — Хорошо как. А то мне тебя полуживую принесли. Думала все, хоронить придется. А ты, гляди-ка, радость какая, очнулась. Ну, теперь все с тобой хорошо будет. Благодари своего спасителя.
— Какого? — прохрипела я.
— Да не знаю я, милая. Никто не видел, — хохотнула женщина. — Только когда тебя дружинный патруль нашел, ты была колдовским колпаком закрыта. Без него давно бы замерзла.
— А…
Даже не знаю, о чем лучше первым делом спросить. Боль постепенно отступала, и уже легко шевелились руки и ноги, только слабость во всем теле была дикой.
— Ничего, ничего. — Она шагнула к столу, застучала горшочками, ссыпала в один травки и подошла к изголовью, где, должным образом изогнувшись, я разглядела печь. На печи стоял большой чугунный чайник, закопченный до черноты. — Сейчас настою сделаю тебе укрепляющего, с медом да брусникой, и будешь как новенькая. И все спросишь, и узнаешь, сил-то узнавать такое много нужно!
Она покачала головой, потом подхватила огромной рукавицей чайник за ручку, налила из него кипящей воды в горшок с травой. Тут же приятно запахло ягодным чаем.
— Где я?
Вопросов много, но лучше начинать с очевидного. Меня вчера что, Надька напоила и бросила на улице? Нет, не поверю! Сестрица не могла такого отчудить. При наших-то морозах это верная гибель. Она меня любит.
А что тогда произошло? Что это такое — колпак колдовской?
— Ты-то? В мире нашем, в стране, которая Земля Великих Лесов называется. В лесу мы, у самой столицы, Гораславля. А пока пей. Все узнаешь, все расспросишь, радетеля тебе уже назначили, опекуна то есть, он все и объяснит. На, пей.
Она поднесла к губам горшочек, придерживая мою голову, и пришлось открыть рот, чтобы чай не вытек на лицо. Кстати, он оказался совсем не горячим и вкусным. Привычный родной вкус — мед и ягоды.
— Да, непросто таким, как ты, — тяжело вздохнув, покачала головой тетка Маруся, — но что поделать. Попривыкнешь со временем. Учиться новому на новом месте всяко лучше, чем какой болезнью страшной заболеть и помирать без надежды. Тут хоть надежда есть, а человек, он ко всему привыкает. И ты привыкнешь.
— К чему привыкну? — во рту пересохло, будто и не пила только что.
— К миру к нашему.
— Я что… не в своем мире? — аккуратно спросила я. Еще примет за полоумную, и совсем плохо будет. Однако пусть объяснит, на что намекает!
— Получается так, — тоскливо вздохнула лекарка. — То есть для меня мир родной, тут я родилась, тут живу и помру тоже тут. А тебе-то совсем чужой. Хотя близкие у тебя тоже имеются, раз завлекли, — она хмыкнула. — Ну, спи пока, спи, иномирянка.
— Я иномирянка? — шептать я не привыкла, но как иначе произнести это страшное слово? — Я — иномирянка?!
— Ну так с кем не бывает? — Она жалостливо уложила меня обратно на подушку, подоткнула одеяло. — Спи пока. Глядишь, проснешься, лучше будет.
Что? Что может стать лучше?!
Глаза, однако, слипались, и я моментально заснула. Непростые травки она мне дала, ой непростые.
Проснувшись в следующий раз, я снова увидала перед собой ее любопытное лицо.
— Вот и хорошо, — привычно запела лекарка. — Вот и ладненько. Теперь вставай, умывайся, одевайся. Утро уже позднее. Позавтракаешь да поедешь, заждался тебя радетель-то.
— Как поедешь? — удивилась я.
А как же выздороветь, набраться сил, прийти в себя, в конце концов? Я чуть от переохлаждения не умерла, значит, простудилась, хорошо если без пневмонии, но ведь нужно же время, хотя бы несколько дней, чтобы отлежаться и подлечиться.
— Да так, в повозке крытой поедешь, прислали за тобой.
— Уже? Но я же болею.
— Да где там? — она отмахнулась от моих страхов. — Где там. Уже здорова ты.
— Да? Так быстро?
— Да. Вставай.
Она потянула меня за руку, пришлось сесть. Кстати, нигде ничего не болело: я специально постучала себя кулаком по груди, чтобы проверить. Когда я простужена, сразу от такого кашлять начинаю, а сейчас хоть бы хны. А если встать? Голова не кружится, ноги держат. Странно даже, что все обошлось. Уровень их медицины показался мне, мягко говоря, сомнительным.
Хм, похоже, я действительно здорова.
— Одежду тебе новую дам. — Лекарка бросила на кровать блузку с длинными рукавами и сарафан, похожий на ее собственный. — Одежда твоя иномирская осталась, конечно, не стала я ее выбрасывать. Вдруг, думаю, захочешь на память сохранить. Вот, в мешке лежит, — она кивнула в сторону, где у стены действительно стоял объемный мешок, в котором вполне могли поместиться мой лыжный костюм, зимние сапоги и шапка. — У нас-то такого не носят, ужасных штанов таких…
— Почему ужасные? Они теплые и удобные, — почти обиделась я.
Хороший костюм у меня был, между прочим, и дорогой.
— Да ненастоящие ж они, — округлила глаза лекарка. — Ткань ненастоящая, как будто в нее стекла намешали. Лучше шерсти да меха ничего не греет. Как ее звать, эту ткань?
— Синтетика.
— И название ненастоящее, — как отрезала она. — Забудь про эту ткань, не дома уже поди. Давай одевайся.
— А почему я вас понимаю?
— Да как же иначе-то? — удивилась она, так и замерев с поднятыми руками. — Перетащил тебя мир да приспособил, разумение понимать речь дал. Иначе зачем брать? Бросить совсем беспомощную? Да и корни у нас одни, язык похож, чужих мир не трогает.
— Почему?
— Ну ты скажешь! — благодушно улыбнулась тетка Маруся. — Ну у кого суженая может быть с хвостом и тремя рогами, да еще и которая головой вниз ходит, а дышит огнем? Кому такого зла пожелаешь? Нет, наши боги нам только подходящих таскают, да помогают, чем могут. И мы поможем. Давай одевайся скорей. Скоро радетель все тебе расскажет.
На мне осталось нижнее белье. Это было так приятно, будто я старого знакомого увидала. Колготки лекарка тоже пожаловала новые — словно вязаные, но тонкие, прочные. Блуза одевалась как обычно — через голову — и фиксировалась завязками, где только можно: на вырезе, на рукавах и внизу. Сверху — плотный зеленый сарафан. Вышел вполне нормальный комплект, я похожий носила раньше с водолазкой. Правда, не такой длинный. Этот был даже ниже щиколоток, почти волочился по полу. Неужели у них так ходят?
Ой, балда! Где у них-то? У них тут что угодно может быть.
— Давай поторапливайся, — подогнала лекарка.
Видимо, слишком долго я разглядывала незнакомую одежду. А может, ее обидело, что я понюхала ткань, не ношеная ли. Но даже если так, одежда была чистой, без запаха.
Завтрак из молока и хлеба прошел быстро, а дальнейшую дорогу я запомнила так же, как поездку на американских горках. Что-то вокруг мельтешит, трясется, звуки набатом, как молотком по голове, и ничего не понятно: где низ, где верх, куда летишь и где окажешься в следующую секунду.
Меня везли по пригороду в повозке — этаких крытых санях, в которую впряжены настоящие лошади. Впереди возвышался город. Деревянно-каменный. Здесь, в пригороде, деревянные дома были не выше двух этажей, в основном из бревен, но дальше становились выше и строились уже из камня. Замок посредине города высился как куст посреди травы. Над всем этим висело обычное серое небо, на котором сбились в кучу неповоротливые пухлые тучи. Как реконструкция Средневековья, в общем, в холодный зимний день.
Даже если предположить, что кто-то подговорил Надьку и лекарку и те меня просто разыграли с перемещением, поверить, что кто-то отгрохает ради розыгрыша огромный средневековый город…
Я в чужом мире однозначно.
Я плотней закуталась в шерстяную накидку, выданную лекаркой. Во всех этих слоях одежды очень сложно передвигаться, но думаю, это самая малая неприятность, которая меня ожидает в ближайшее время.
Смотрю на улицы и ничего не вижу, будто не со мной дело происходит. Как такое могло случиться со здравомыслящей девушкой из двадцать первого века, из мира, где царит наука, способная объяснить практически все, но неспособная создать портал между мирами?
— Приехали! — крикнул парень, сидевший на облучке, вроде бы так это место называется. — Вот дом, вот дверь.
Да, особняк знатный, четыре этажа. Под стенами сугробы намело, тропинка узкая протоптана к крыльцу в три ступени. Дверь двойная, деревянная.
— А дальше куда? — крикнула я, не выходя на улицу.
Еще рванет, и останусь я одна под дверью, а неизвестно, что делать дальше.
— Вон, встречают тебя! — еще громче гаркнул парень. — Иди, не трусь!
И правда, створка двери отворилась, выпустив наружу невысокого круглого человечка с коричневой бородой-лопатой и знатной всклокоченной шевелюрой цвета спелой пшеницы.
— А вот и ты, девонька! — он подскочил к саням и открыл дверцу. — А я уж жду, жду… Где, думаю, пропадает, время-то не резиновое? И к другим делам пора, а тебя все нет да нет. Ну давай, выходи. Здорова уже?
— Д-да.
Всегда теряюсь, если рядом болтают без умолку. Поэтому на рынок за продуктами не хожу, только в магазин. На рынке меня первый встречный торговец заболтает да заставит купить ненужный товар по огромной цене.
— Пошли, любезная, — сказал так называемый «радетель», схватил меня под локоток и потащил по снегу к двери. — Ой, погодка портится, ты посмотри. Только снег новый выпал, чистый, красота настала, так ветер задул северный. Жужжит как злая оса, кусает. Собьет теперь снег в кучи да будет по улицам гонять. Ну давай, одна ступенька, вторая…
Таким нехитрым манером через несколько минут мы оказались в пыльном кабинете, где радетель уселся за огромный стол, заваленный бумагами, а мне досталось место напротив — в твердом неудобном кресле. Окружали нас полчища шкафов с крошечными ящичками, у каждого из которых имелась ручка в виде шарика.
Радетель, крякнув, провел по бороде рукой и заговорил:
— Ну что, любезная, давай знакомиться. Вижу, ты уже здорова. Бледная только, а в остальном — вылитая наша. Волос русый, глазки голубые, только грустные очень. А чего худющая такая? — Он покачал головой. — Как селедка в голодный год, ей-богу! Ну да ладно, телеса — дело наживное. Звать меня Грамадий, радетель я твой, то есть помощник иномирский. Буду, значит, следить, чтобы все у тебя шло хорошо. А ты кто?
— То есть?
— Имя твое как? Имя есть?
— К-катя.
— Запомнил! Вопросы есть?
— Да, конечно!
— Давай задавай.
Я растерялась. С чего начать-то?
— Этот мир… Я попала в другой мир, да?
— Ну да, да, — бодренько закивал Грамадий. — Попала, да. Тут я приготовил тебе памятку, там все написано. Где да что у нас тут расположено, что да как принято… Почитаешь на досуге и все ответы найдешь.
— А что мне делать дальше?
Свернутые листы грубой сероватой бумаги, всунутые в руки, конечно, вещь хорошая, но дальше-то что? Что мне с ними делать?
— Дальше дело такое, — строго нахмурился Грамадий. — Не нашли мы, кто тебя призвал, да. Вот беда! Искали, шарились, да он следы колдовством свел. Так что, — он пожевал губами, — будешь пока жить, привыкать к нашему миру, а там, глядишь, боги и помогут!
И замолчал. Нет, ну вы подумайте, он правда решил, что теперь мне все совершенно понятно?
— Призвал? Кто меня призвал?!
Разве я не сама в нору упала, когда просила Жучиного короля показать мне суженого?
— Да мужчина, конечно, — мягко ответствовал Грамадий. — Молодой человек тебя призвал. Бывает, к нам и по-другому попадают, но в твоем случае никаких сомнений! Суженую он хотел. Провел обряд в лесу, а суженой в этом мире не нашлось, вот из другого тебя и засосало. Боги сильные у нас, исполняют желания по-разному, но верно. Просил — взяли да доставили, как смогли.
Получается, вовсе и не я виновата в том, что сижу сейчас здесь?
— Да, но… где он?
Человек, который меня вызвал? Разве он не должен был меня встретить? Обрадоваться мне?
— Дык… сбежал он, — пожевал губами Грамадий.
— Как сбежал?!
— Натурально. Увидел, что натворил, и сбежал.
— Но… как, — растерялась я, — как сбежал? Почему? Ведь он сам…
— Да по глупости. Видать, пацаны играли молодые, — объяснил Грамадий. — Не все слухам верят, что обряд срабатывает, редко это бывает. Вот и петушатся. Напьются и идут в лес девок вызывать. А кто отказался — тот вроде как струсил. А тут, смотри, кто-то и правда смог вызвать. Да, поди, испугался двойника-то.
— Двойника?
— Ну тебя то есть.
Ничего не понимаю. Силы стремительно оставляли меня, и сарафан тянул к полу, как будто наливался свинцом. Получается, кто-то просто повелся на слабо, а в результате я оказалась в чужом мире одна? А он испугался и убежал, бросил меня в лесу? Бросил замерзать?
Знал он или нет о том, что со мной случится? Подождите…
— Лекарка сказала, колпак надо мной был, — вспомнила я.
— Да, да. Иначе бы ты не выжила, княжий сыскарь сказал.
— Откуда тогда он взялся?
— Колпак-то? Понятно откуда. Колдун поставил, который тебя призвал. То есть сыскарь говорит, вызвал тебя не простой парень, а колдун, да еще и ученый, иначе бы так споро следы не скрыл. А что до колпака… Вы, двойники, вначале что новорожденные — слабые, слепые котята. Ничего не видите и не слышите, несколько часов в себя приходите. Вот, сыскарь установил, — Грамадий порылся в столе и достал исписанные мелким заковыристым почерком бумаги. — Глянь сюда. Отчет по твоему делу. Найдена девушка, иномирянка, попавшая в Гораславль посредством проведения обряда поиска суженой. Вызывавший не установлен, но известно, что он ученый колдун. Обнаружены следы нескольких человек, но они подчищены, то есть обезличены! — важно поднял толстый палец Грамадий. — Иномирянка без сознания, провела в лесу не менее семи часов.
— Что? На морозе? — выдохнула я. — Семь часов?
— Может, и больше, — не отрывая глаз от отчета, продолжил Грамадий. — Дальше читаем. Ну, это не важно, это подробности всякие сыскные. Так, вот. Иномирянка накрыта колпаком, а также мужским плащом, обезличенным. Плащ принадлежит учащемуся Академии тайного мастерства, сокращенно АТМа. Предположительный ход происшествия: один из студентов АТМа провел с приятелями обряд притягивания суженой, который действительно сработал, но колдун, не ожидая и не желая такого результата, испугался и сбежал, предварительно обеспечив иномирянке купол спасения жизни.
В голове не укладывается. Это что получается, какой-то… какой-то болван по дурости провел обряд и вызвал, вырвал меня из моего мира, где, между прочим, мне жилось вполне себе комфортно? И теперь я тут, а мой суженый, вместо того чтобы радоваться до потери пульса и завоевывать меня, бросил невесту в лесу на морозе, плащиком разве что прикрыл?!
Или…
— Может, что-то случилось? Например, он должен был срочно уйти? Или не мог меня кому-то показать? Может, родители строгие?
— Конечно, может, и так! — бодро воскликнул Грамадий, стыдливо пряча глаза.
Не верил в такое, выходит. И сыскарь этот княжий указал: «не желая такого результата». Не желая, значит?! Вот такой кандибобер? Вот, значит, как! Не верит мой куратор, и сыскарь не верит, что просто обстоятельства так плохо сложились!
— Нет, он не специально меня бросил, просто так получилось, — упрямилась я.
Мой суженый не может быть из тех, кто заманивает девушку, а получив желаемое, бросает. Не может такого быть! Нет, не верю. Наверняка есть логическое объяснение. Ведь мой идеал — смелый, самоотверженный и любящий меня до чертиков красавчик с большими деньгами!
— Это случайность!
— Да, да, э… напомни свое имя?
— Катя.
— Хорошее имя, хорошее, — почти промурчал Грамадий.
— Но что же дальше? Что мне делать? Как жить? Как мне его найти? — воскликнула я. — В ваших бумагах написано, как его найти?
— А нужно ли искать? — подняв глаза к потолку, вопросил Грамадий. — Он же тебя бросил. Прямо скажем, в лесу под кустом.
— Я хочу услышать это от него лично! Не верю, что он специально это сделал. Просто так получилось. Он же меня не умирать бросил, он меня защитил, так?
— Так, — нехотя признался Грамадий. — Сыскарь решил, — он снова схватился за бумаги, — что инстинкт пересилил и он не смог оставить тебя умирать, потому как иначе страдал бы сам. Может, иссох бы до смерти.
— Бред какой-то.
— Да, да… Вот, кстати, плащик тоже передали. Следствию он больше не нужен, делай с ним что хочешь.
Нагнувшись, Грамадий вытащил из-под стола завязанный холщовый мешок и бросил мне на колени. Завязан он был на совесть, жесткая веревка царапала пальцы, узел упирался, не желая развязываться, но любопытство превыше всего — я хочу посмотреть, что спасло мне жизнь!
В глаза бросился глубокий коричневый цвет — у нас его называли «темный шоколад». На ощупь ткань похожа на грубую шерсть, а подкладка бежевая и гладкая, окантовка из черной атласной ленты. Теперь достанем, развернем. Ого, он просто огромный!
А если накинуть? Расправить плащ такого размера непросто, но я старательна и терпелива. Тем более это единственный след, ведущий к тому, кто меня вызвал. К моему суженому. Кстати… Нужно пока как-то его называть. «Пока» — это в смысле, что я не знаю ни имени, ни причины, по которой он меня бросил в лесу. «Суженый» — слишком сложно, да, может, он и не заслужил, если выяснится, что бросил меня специально. «Объект», к примеру, слишком нейтрально, как будто он чемодан, который нужно доставить из точки «А» в точку «Б». Как же его звать?
— Большой на тебя плащ-то, — добродушно сказал Грамадий.
А я и сама видела. Материал тяжело лег на плечи, спускаясь до самого пола и укрывая его у ног. Получается… Я приподняла край. Чистый, значит, по полу не волочился. Выходит, он выше меня как минимум на двадцать сантиметров. На груди, вернее, у меня ниже груди, вышита бело-зелеными нитками эмблема. Буквы «АТМа», обвитые цветущей лозой.
— АТМа?
— Академия тутошняя.
— Что это за Академия? — спросила я.
— Колдовская. Колдуны, значится, там учатся.
— Как мне быть, Грамадий?
Я ничего не знаю об их мире! Может, тут женское бесправие, или колдовские касты, или рабство, да что угодно может быть! Как жить в этом месте, о котором я практически ничего не знаю? Ага, вот и страх. Впервые после самого жуткого процесса перенесения стало страшно.
— А чего ты хочешь? — задал он резонный вопрос.
Тут и думать не нужно. Я хочу найти своего… этого своего суженого и узнать, зачем он меня позвал и почему бросил в лесу умирать. Хотя… спрашивать, зачем вызвал, — это перебор. Зачем — я и сама знаю, потому как тоже не без греха и сама поперлась на эту Лысую горку просто ради веселья. Как, видимо, сделал и он. И не ожидала, что попаду в другой мир, как, вероятно, не ожидал моего появления и он. Это ладно.
Но как он мог меня бросить? Даже не учитывая суженую, как он вообще мог бросить в лесу одинокую, беззащитную девушку?
— Хочу его найти, — твердо ответила я.
— А если не найдешь?
— Тогда… могу я вернуться домой?
— Да ты что? — у него аж брови на лоб полезли. — Какой такой «домой»? Тут твой дом!
— Да, но, может, можно обратно?
— Да кто ж двойника обратно отправляет?
— Какого двойника? Почему вы меня так называете все время?
— Да ты ж двойник, Катя. То есть наши боги сильны, но не настолько, чтобы людей из чужих миров безнаказанно воровать, поэтому они делают двойников. Первая Катя-то, поди, живет как жила, знать не знает ни о тебе, ни о нашем мире. А ты появилась тут… Внешне как она, до последней черты, с ее памятью и прошлым, только впереди у тебя все иначе, все другое. Некуда тебе возвращаться, к чужой судьбе не примажешься. Она теперь сама по себе, ты — сама по себе.
Ух ты, а плащик полезный, мягкий. Не дал сильно о пол удариться, когда ноги подкосились. Не думай, не думай обо всем этом. Потом будет время, пострадаешь еще, наплачешься всласть, а сейчас на повестке стоит другой вопрос.
— Если я его не найду, как мне жить? То есть в любом мире главный вопрос — на что?
Грамадий шумно вздохнул.
— Ой, вижу, умаялась ты от новостей, побелела вся, совсем прозрачная стала. Не ушиблась? Вставай и слушай. Давай вот что сделаем. Хочешь искать своего суженого — ищи. Пристроим тебя в АТМа, будешь его искать, а заодно и делу какому-нибудь полезному обучишься, чтобы сама по себе смогла жить.
— Но я разве колдунья? — с робкой надеждой спросила я.
Очень хочется уметь… да все уметь! Взмахнуть рукой, чтобы появился терем с расписными ставнями да столом-самобранкой.
— Нет, какая ты колдунья, — разрушил он мои мечты.
— Но как можно меня в Академию тогда?
— Но ты ж двойник, Катя. Наш князь Гораславский несет за вас, иномирян, ответственность. Будет заботиться о тебе, пока нужно, в Академию пристроит, не сомневайся.
— Хорошо бы…
— А АТМа! Там не только колдуны, там много разных мастеров обучается. Что вот ты умеешь делать? Лечить умеешь?
— Не-а, — растерянно ответила я. — Не умею. Я училась на финансового аналитика.
— Это что такое?
— Лицо, анализирующее финансовые активы с целью определения их инвестиционных характеристик и выявления неправильно оцененных активов, — пробормотала я заученное определение. Так нелепо звучало!
Грамадий покивал, будто повторял мои слова про себя. Потом крякнул:
— А! Смотритель казны то есть?
— Ну, не знаю.
Бог его знает, как у них тут это называется.
— Все-все, понял. Тока к казне тебя все одно никто не допустит. А раз больше ничего не умеешь, будешь детям грамоту преподавать. Будешь?
— Буду, почему нет.
Детей я люблю, особенно со стороны посмотреть и поумиляться.
— Дело хорошее, правда, в АТМа не очень в почете. Там все больше боевые колдуны да ведуны тайные в чести.
— Все равно! Детей учить дело хорошее. А на жизнь этим заработаешь?
— Заработаешь, если не шибко капризная.
Не шибко? Я вообще-то единственная дочь у родителей, поэтому все всегда получала. Боже мой, родители! Какое счастье, что Катька дома осталась! То есть я. То есть уже не я. В любом случае, тяжело, конечно, думать, что никогда их не увидишь, но по крайней мере, они об этом не узнают.
— Ну что, согласна?
— Да.
— Вот и договорились! Так, пишу тебе бумагу, отнесешь в АТМа, там объяснят, что дальше делать. Будешь учиться. Если что, обращайся. За советом там, за помощью. Получи пока средства на жизнь.
Одной рукой царапая какой-то скрипучей палочкой записку, вторую Грамадий сунул в стол и бросил мне мешочек с чем-то звенящим.
— Все! Пойдем пока пообедаем! — Дописав, он без промедления вскочил, и борода воинственно задралась к потолку. — Потом все остальное, потом, на сытый желудок.
Я с радостью согласилась. Когда много дел впереди, нужно много сил. То есть хорошее питание и не менее хороший сон.
К ночи моя жизнь стала иная. Именно так — иная.
Мне выделили место в группе словесников, как тут называли учителей теории. Зачислили на второй год обучения из четырех, потому что я умница и быстро всех нагоню, как выразился помощник Алкана (руководителя АТМа, у нас его звали бы «декан»). Дали комнату в трехэтажном деревянном доме, узкую, но с окном во двор, где я сейчас находилась, деньги, новую форму и… неизвестность.
В окно дул ветер, стекло, чистое до хрустального блеска, слегка звенело. Там, на улице, очень холодно. Правду радетель сказал — ветер поднимал снег и носился с ним по всему свободному пространству.
Я почему-то думала, в комнате будут соседки, как в моем прежнем общежитии на Земле, но этого не произошло. Как мне объяснили, жилые дома для девушек и молодых людей стояли порознь, и обязательно с отдельными комнатами, так тут принято. У человека должно быть место, где он наедине с миром.
Познакомиться я ни с кем не успела, потому что пришла сюда всего полчаса назад, уже глубокой ночью. Измученный Грамадий попрощался, пожелав добра, носильщик принес вещи, я закрыла за ним дверь, заперла задвижку и осталась одна с целым миром.
Одна. Наверное, вот теперь я действительно одна. В семнадцать лет, сразу после школы, я переехала в общежитие, поступила в институт и была уверена, что одна. Оказывается, вранье это было, притворство. Одна — это не когда ты в общежитии без родителей, нет. Одна — это когда на всем белом свете нет никого, ни одного живого человека, к кому ты можешь прийти со слезами, кому интересно слушать о твоей жизни. Кто поймет, утешит, кто одолжит денег безо всяких условий, кому просто не плевать, жив ты или помер.
Я одна теперь.
И у меня есть только тот, кто меня вызвал, а потом сбежал. Специально или обстоятельства вынудили — это еще предстоит узнать. Но есть только он. Плащ в мешке прибыл со мной, видимо, Грамадий хотел разделаться с делами сразу. Повезло. Достанем.
Материал теплый, плотный. Под таким, наверное, спится куда лучше, чем под куцым казенным одеялом, лежащим на кровати. Кровать у меня узкая, другая в такой крошечной комнатенке не поместится, ну да ладно. Все, на сегодня хватит мыслей, буду спать. Не хочу больше ни о чем знать, ни о чем думать.
А плащ большой… Полностью меня скрыл, вместе с головой.
Ну, хоть плащ.
* * *
— Слышал новости? — прошипели из-за двери.
— Свали.
— Открывай! Слышал, говорю, что иномирянку вчера утром нашли в лесу под Гораславлем? Сыскарь там все утро рыскал, везде нос совал, всех расспрашивал, до кого добрался.
Долгое время он молчал, потом открыл дверь. Незваный гость протиснулся в комнату, поморгал в темноте.
— Чего у тебя темень такая?
— Сплю я.
— А… Говорю, нашли иномирянку утром под Гораславлем!
— И что?
— Как, ты не понял, что ли? Иномирянку после обряда поиска суженой!
— И что?
— Ну как что, — растерялся гость. — Значит, кто-то из нас притянул? Откуда она там появилась? Значит, кто-то из нас!
— Не мели ерунды! Если бы мы, мы знали бы. Ты притягивал?
— Нет, у меня пустая связь, я сразу понял. А ты?
— И у меня пусто.
— А может… Может, кто-то знал, что притянул, да скрыл?
— Да ну тебя в пень. Иди, дай поспать.
— Чего ты бесишься опять? — гость отпрянул. — Пойду других спрошу. Может, они признаются.
— Стой, — крепкая рука схватила гостя за рубаху на груди и тряханула. — Не вздумай больше никуда ходить и никому ничего болтать. Слышал? Чтобы и звука о том, что было той ночью, никому!
— Ты чего, угрожаешь? — изумился гость.
— Я знаю, куда делся сундук со шкурками горностаевыми, что колдуны с практики собирали голове Гораславскому на подарок. Будешь болтать — все узнают. Что, думаешь, тогда с тобой будет?
Гость замер.
— Но…
— Ты слышал, Бакуня. Не наша эта девка, понял? И нечего языком трепать. Теперь иди. Хоть слово услышу — ответишь. Ты меня знаешь, я просто так не болтаю.
Гость отступил и ушел, молча сжав губы.
Дверь за ним медленно закрылась, скрипнул засов.
И в комнате снова стало темно и тихо.
