14 октября Никита Сергеевич возвратился в Москву, завершив своё участие в работе 15-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, и занялся подведением итогов года в сельском хозяйстве. По уже сложившейся привычке он сравнивал полученные показатели с информацией из «документов 2012», проверяя, насколько эффективно сработали различные меры, принятые ранее для недопущения ошибок и ликвидации отставания, выявленных из тех же присланных документов.

Битва за урожай шла с переменным успехом. Каких-либо неблагоприятных климатических событий в 1960 году в стране не произошло: ни сильной засухи, ни пыльных бурь. Хрущёв рассчитывал если не на рекордный сбор зерна, но и не на меньший в сравнению с 1958 годом, когда собрали около 135 миллионов тонн. В 1960-м с полей, засеянных обычной пшеницей, собрали 125 с половиной миллионов тонн, чуть больше, чем в неудачном 1959-м году (урожай 1959-го г – 119,5 млн.т). Урожайность оказалась ненамного выше прошлогодней – 10,9 ц/га против 10,4.

Конечно, если сравнивать с 31,1 миллиона тонн, собранными в 1953-м году, успех был невероятный. Но увеличилось и потребление. Люди в стране больше не голодали, не давились в очередях за хлебом, не считали больше пакет муки на прилавке даром небес, как было в 53-м, однако всё произведенное все ещё проедали без остатка.

На этом фоне выгодно выделялись поля, на которых ради эксперимента посеяли семена пшенично-пырейного гибрида академика Цицина. Эксперимент начали в 1959-м году и посевные площади для начала отвели небольшие – 200 000 гектаров. С них собрали чуть более миллиона тонн, урожайность составила невиданные ранее в РСФСР 50-60 ц/га. Рабочие в совхозах, выбранных для проведения эксперимента, ходили с круглыми глазами, директора и агрономы трясущимися руками подсчитывали выручку. На деньги, «поднятые» с продажи государству такого большого урожая, построили детские сады, новые школы, и коттеджи для рабочих из бригад – «рекордсменов» (АИ).

В 1960-м площади под цицинские гибриды увеличили в 5 раз, засеяли миллион гектаров и осенью сняли с них более 5 миллионов тонн зерна. Невероятный урожай окупал даже непривычную для крестьянства возню с принудительным опылением засеянных полей. Опыление наладили при помощи обычной верёвки. Два человека проходили по полю, в несколько приёмов протаскивая по нему верёвку. Она пригибала растения, стряхивая пыльцу с одного на другое.

Ещё один, более производительный способ опыления, придуманный в ЦАГИ, включал в себя использование воздушного шара-прыгуна с привешенными к нему вентиляторами с бензиновым приводом от мотоциклетного мотора. Воздушный поток эффективнее разгонял пыльцу. Важно было не упустить момент для опыления. Большая ответственность при этом ложилась на агронома – он должен был вовремя дать указание приступить к опылению, распланировать количество занятых работников, чтобы провести процедуру в оптимальные сроки (АИ).

Также агрономам приходилось тщательно планировать и распределять посевные площади, чтобы не допустить соседства гибридов и обычной пшеницы

Пока выращиванием гибридов занимались грамотные специалисты-растениеводы на опытных делянках – опасаться было нечего, всё делалось профессионально и в оптимальные сроки. Но в каждый совхоз доцента с лаборантами на постоянную работу не отправишь. Пришлось организовывать курсы повышения квалификации для агрономов, рассылать справочную литературу и краткие пошаговые инструкции с картинками, по типу комиксов, разъясняющие, как выращивать новую культуру. Эта обязанность была возложена на местные партийные организации, обкомы и райкомы КПСС, которые Никита Сергеевич последовательно преобразовывал в органы просвещения и контроля за народным хозяйством. Руководящая роль партии при этом не утрачивалась, а наоборот, усиливалась, переходя от командной к просветительской (АИ).

Однако госзакупки на 1960-й год составили около 47 миллионов тонн, чуть больше, чем в 1959-м. Ежегодное потребление зерна в тот период составляло около 50 миллионов тонн, но нужно было ещё иметь государственный запас, на случай неурожая или чрезвычайных обстоятельств. США имели двухлетний запас зерна. По подсчётам Госплана, на ближайшие годы требовалось 67,2 миллиона тонн зерна в год, для выпечки хлеба и на корм скоту, и ещё дополнительные миллионы тонн – для закладки в госрезерв.

В 1960-м главная житница страны – Украина сдала всего 5,5 миллиона тонн. Хрущёв на итоговом совещании возмутился:

– Это меньше, чем за все последние годы. Меньше этого Украина продавала государству хлеба только в 1946 году. Но вы знаете, каким был 1946 год — первый год после войны, хозяйство совершенно разрушено, в колхозах пахали на коровах, почти все полевые работы выполнялись вручную. На поля тогда обрушились чёрные бури, а засуха добила разрушенное войной хозяйство! – бушевал Первый секретарь. – А сейчас на вас что обрушилось? Изобилие? Куда остальное зерно ушло? На корм скоту? И после этого вы ещё утверждаете, что Украина кормит Россию?

Бушевал он не зря. Много зерна расходовалось на фураж, при этом республики, отчитавшись осенью за сданный государству урожай, доложив о полной обеспеченности колхозов и совхозов семенами и кормами, вскоре начинали просить зерно обратно – чтобы кормить сильно увеличившееся поголовье скота.

Зерно было основой комбикорма, к нему в рационе домашнего скота добавляли сенаж и силос, как из привычных кормовых культур, так и из появившихся недавно – люпина, амаранта, козлятника, окопника, кукурузы и топинсолнечника. Всё это приправляли хлореллой – как витаминная добавка она шла очень хорошо, увеличивая привесы и надои, но белковой основой корма всё же оставались зерно и травы в виде сенажа и силоса. Для производства 1 кг домашней птицы, свинины и говядины нужно 2, 4 и 7 кг зерна соответственно.

Когда начинали разбираться, почему не хватает кормов – казалось бы, обеспечению кормами в стране уже лет 6 уделялся максимум внимания, выяснялись неприятные подробности: бардак и жульничество. Где-то заложенное на хранение кормовое зерно сгнило из-за рас3,14здяйства работников элеватора, сгорело, или было съедено мышами. Где-то обсчитались при планировании, не учли рост поголовья, ведь для обеспечения кормами по программе «2+1» скота, находящегося на индивидуальном откорме, тоже требовалось зерно, как основа комбикорма, а инициативу населения было сложно учитывать. Где-то жуликоватое местное начальство, в желании красиво отрапортовать, сдавало государству все или почти все резервы, завышая показатели, и рассчитывая затем на государственную поддержку.

Такая картина была не только на Украине. Подводя итоги года, Никита Сергеевич на совещании доложил:

– РСФСР 17 декабря прошлого, 1959 года, отрапортовала о выполнении плана заготовок и закупок продуктов сельского хозяйства, полной обеспеченности колхозов и совхозов семенами, а через пару месяцев стали просить сданное зерно обратно, на фураж скота. Поставив государству 26,3 миллиона тонн зерна, республика взяла назад 4,6 миллиона тонн, или 20 процентов. Подобную практику освоили не одни россияне, грешат ею и руководители других республик, это преступный путь, путь жульничества, путь обмана государства.

Возмущением на совещании дело не ограничилось. Хрущёв дал поручения разобраться Госконтролю и ОБХСС. Полетели головы. Несколько десятков партийных и хозяйственных руководителей лишились мест и по суду получили запрет занимать руководящие должности. Самых отъявленных «приписчиков» посадили.

(АИ, в реале за бардак никого не наказывали, начальственный гнев уходил, как вода в песок, и всё продолжалось по-прежнему.)

Наведению порядка изрядно помогало 20-е Главное управление КГБ СССР. Аналитики в ИАЦ продолжали изучать присланные документы, и регулярно предупреждали руководство о возникавших в «той» истории проблемах. Часть из них снималась уже принятыми экономическими мерами, но такие недостатки, как бесхозяйственность и низкий уровень компетентности местных руководителей, оставались и продолжали негативно сказываться на народном хозяйстве. Но предупреждения позволяли в чём-то полностью, в чём-то – хотя бы отчасти сыграть на опережение и принять меры воздействия.

Так случилось, например, с использованием посевных площадей в Нечерноземье. Посевы зерновых в этом регионе в середине 50-х давали настолько низкую урожайность, что едва оправдывали затраты. После освоения целины появилась возможность вывести из-под зерновых порядка 30 миллионов гектаров нечерноземных земель, передав их под выращивание льна, овощей, и кормов для животноводства. Так и сделали, но, уже в 1957-58 годах Никита Сергеевич убедился, что местные начальники действовали по принципу: сверху не требуют, так и нам оно ни к чему. Как только обкомы перестали «драть» за зерноводство, поля забросили, они начали зарастать бурьяном и кустарником. В результате не было ни зерна, ни мяса, ни овощей.

Посевы гречихи, культуры высокодоходной, не требующей особого труда, в РСФСР по сравнению с 1956 годом снизились в два раза, а заготовки — в три раза. Нет её в плане, и никто не захотел с ней возиться. Стало понятно, что сознание народа, исковерканное 30-ю годами административного командования и жёсткого подавления инициативы снизу, за год-два не восстановится. Поэтому уже в 1959-м были восстановлены плановые задания по выращиванию в Нечерноземье основных культур. При этом их состав был значительно пересмотрен. Хозяйства теперь могли выбирать стратегию своего развития, и выращиваемые культуры. С учётом 8-летнего цикла севооборота, (https://ru.wikipedia.org/wiki/Севооборот в статье представлен 6-летний цикл, в 8-летнем обычно ещё присутствуют бобовые и лён) возникновение монокультурных хозяйств исключалось. Акцент делался, напротив, на организацию многопрофильных агрокомплексов, часто – с объединением нескольких небольших хозяйств в одно большое, способное маневрировать посевными площадями и трудовыми ресурсами.

Хрущёв обратил внимание, что в хозяйствах, начавших использовать безнарядно-звеньевую систему Худенко, уровень раздолбайства и потерь продукции по причине непрофессионализма работников и начальства был минимальным. Безнарядно-звеньевая система вынуждала каждого работника тщательно считать деньги, так как его заработок впрямую зависел от этого. Эксперимент Худенко, поддерживаемый на уровне ЦК и Совета министров, быстро расширялся. В 1958-м году по безнарядно-звеньевой системе работал один совхоз. В 1959-м – уже несколько десятков хозяйств. В 1960-м на систему Худенко перешли уже более ста совхозов по всему Нечерноземью.

(АИ, в реальной истории эксперимент начался в 1963 г в Казахстане, и после отстранения от власти Хрущёва, активно поддерживавшего инициативу Худенко, был очень быстро задавлен местными партийными органами, испугавшимися излишней самостоятельности рабочих).

Никита Сергеевич понимал, что за два года невозможно перевести на безнарядно-звеньевую систему сельское хозяйство всей огромной страны. Работники в совхозах привыкли к пассивному подчинению, «начальство скажет, что делать и когда делать». Чтобы переломить эту тенденцию, он убедил Александра Николаевича Шелепина, отвечавшего в ЦК за сельское хозяйство, всемерно поддержать Худенко. Шелепин, видя результаты 1958 года по совхозу Ивана Никифоровича, быстро осознал преимущества безнарядно-звеньевой системы. Чтобы такую же поддержку новой организации труда оказывало и партийное руководство районного и областного уровня, Шелепин, по согласованию с Хрущёвым, начал «стимулировать» партийных бюрократов на местах. Он представлял к наградам секретарей и инструкторов обкомов и райкомов, убедивших перейти на систему Худенко большое количество хозяйств, обеспечивших при этом значительный рост производительности труда и объёма товарной продукции.

Сам Иван Никифорович Худенко тоже подключился к пропаганде безнарядно-звеньевой системы. Он написал брошюру, где привёл подробную инструкцию по организации и внедрению новой организации труда в типичном зерновом совхозе. В брошюре были указания по диверсификации производства, использованию освободившихся работников, развитию перерабатывающей пищевой промышленности. Писать брошюру ему помогали два кандидата наук из ВАСХНИЛ, и профессиональный журналист. Получилась довольно объёмистая методичка. Её разослали по всем колхозам и совхозам страны, использовали в сельскохозяйственных ВУЗах для обучения студентов, и даже рассылали в переводе за границу, главным образом – в соцстраны. Именно эту методичку показывал Хрущёву Рустам-бек в Читрале (АИ, см. гл. 05-04).

Помимо марания бумаги, Иван Никифорович включился в объявленную Хрущёвым программу экономического подъёма Нечерноземья и улучшения плодородия почв. Идею с лигнином он оценил по достоинству, но на одном только лигнине не остановился. Зам министра сельского хозяйства Кирилл Прокофьевич Орловский (АИ, см. гл. 02-36) свёл Худенко с академиком Николаем Васильевичем Цициным. Разузнав поподробнее о цицинских пшенично-пырейных гибридах, Иван Никифорович был впечатлён их невероятной урожайностью и возможностью повторно скосить на корм скоту подросшую «траву» оставшуюся от уже убранной пшеницы (см. гл. 03-18).

Две недели Худенко просчитывал риски и рассчитывал экономический эффект. В 1960-м он, пользуясь ранее заключённым долгосрочным договором на поставку государству заранее определённого количества зерна, высчитал, что цицинские гибриды, за счёт их урожайности, позволят ему выполнить план договорных поставок, используя много меньшие площади. Два года работы по безнарядно-звеньевой системе дали совхозу солидный «запас прочности».

Иван Никифорович взял товарный кредит, поставил несколько огромных теплиц на стальном каркасе, обтянутых полиэтиленовой плёнкой, внутри теплиц оборудовал агромосты и вентиляционную систему опыления. Землю в теплицах он засеял пшенично-пырейным гибридом, надёжно изолировав его от контакта с обычной пшеницей. Высокая урожайность позволила ему выполнить годовой план поставок, практически не напрягаясь. В теплицах работники худенковского совхоза снимали с гибридов Цицина по 5-6 урожаев в год, а урожайность в полностью контролируемой среде доходила до 70 ц/га. (В 1952 г Н.В. Цицин получил с гибрида урожайность 70 ц/га на открытой делянке. http://www.nazarovo-online.ru/news/3778.html Вообще в теплицах с гибридов можно снимать до 8 урожаев, но наглеть не будем). Освободившиеся площади, ранее занятые пшеницей, он использовал под овощи и кормовые культуры – обычную пшеницу для комбикорма, топинсолнечник, козлятник, а также под лён.

Худенко взялся улучшать плодородие полей своего совхоза, сразу по нескольким направлениям. На часть посевных площадей его работники вывозили лигно-доломитовые компосты, другую часть удобряли уже привычными торфо-навозными смесями, третий вариант разработал сам Иван Никифорович, засадив все оставшиеся от пшеницы, льна и овощей площади топинсолнечником.

Его зелёную массу, богатую сахаром, пустили затем на корм коровам, а на оставшиеся в земле клубни выпустили пастись свиней. Свиньи по ходу употребления клубней удобряли землю своим навозом, который приходилось даже «разбавлять» дополнительным внесением раскислителей – уж очень он был едким. За зиму остатки клубней должны были перегнить в земле, образовав первый, пока ещё тонкий слой гумуса, который Худенко собирался весной усилить продуктами ферментации всяких разных отходов в биореакторах. Эти отходы копились всё лето и осень 1960-го года.

Эксперименты Иван Никифорович проводил с участием и под наблюдением специалистов ВАСХНИЛ, которым эта работа была тем более интересна, т. к. перекликалась с их исследованиями.

Преобразованием Нечерноземья и наращиванием плодородного слоя занялся не только Худенко, работа велась по всей площади Нечернозёмной зоны, в ней участвовали сотни хозяйств. Как только колхозники осознали, что государство предлагает бесплатное удобрение в неограниченных количествах, только вывози, запасы лигнина на полигонах хранения ЦБК и гидролизных заводов начали довольно быстро убывать. Тут сказалась и эффективная пропагандистско-просветительская кампания, развёрнутая партийными органами по всей стране (АИ).

Хрущёва в этот период более всего заботила продовольственная безопасность страны. Из документов, присланных Веденеевым, он знал, что неурожай 1962-63 гг очень больно ударил даже не столько по народному хозяйству страны, сколько нанёс психологический урон народу, подорвав его веру в идеологию коммунизма. Когда в магазинах пусто, все увещевания пропагандистов о превосходстве коммунизма разбиваются о печальную реальность, пусть даже провал снабжения на деле являлся провалом некомпетентных руководителей. А у Первого секретаря было достаточно причин сомневаться в компетентности партийных руководителей, и на местах, и в центральном партийном аппарате.

Он всё отчётливее убеждался, что стоящие у руля руководители областей, секретари обкомов и крайкомов старой закалки, привыкшие руководить посредством агитационных призывов, не вникающие в суть дела и не способные в неё вникнуть по причине отсутствия профильного образования, дальше народным хозяйством управлять не способны. Все прошедшие годы он мотался по регионам, убеждал их руководителей цифрами, они согласно кивали головами, соглашались. Хрущёв, понадеявшись, что дело сдвинулось, ехал дальше, но стоило оставить местных руководителей наедине с собой, как они, привыкшие к командному управлению, видя, что из Москвы не дёргают и не понукают, вновь и вновь спускали на тормозах внедрение той или иной инновационной технологии.

Первый секретарь все больше разочаровывался в областных и ниже партийных руководителях, руководивших всем вообще без каких-либо профессиональных знаний и навыков. На заседании Президиума ЦК 13 декабря 1960 года он ссылался, в общем-то, на рядовую историю, когда секретарь райкома своей властью приказал вместо уборки комбайном, скосить низкорослый хлеб. (Фамилию «отличившегося» установить не удалось). Такие хлеба косить раздельно никак нельзя, что знают все профессионалы, а вот секретарь райкома не знал и знать не хотел. Урожай пропал. Хрущёв потребовал «оградить сельское хозяйство от профанов».

Если комбайнов не хватает, пшеница в ожидании уборки перестаивает, созревшие зерна просто осыпаются на землю. В таких случаях пускали на помощь комбайнам простые жатки, скашивали чуть-чуть недозревшие хлеба, а когда они, уже срезанные, постепенно доходили до зрелости, их подбирали с земли освободившимися к тому времени комбайнами, и обмолачивали. Иногда для скашивания использовали и сами комбайны. Без молочения они двигались по полям быстрее, в первый проход «валили» хлеб, а через неделю возвращались для обмолота. Этот способ сбора урожая, получивший название раздельной уборки, сокращал потери зерна процентов на тридцать. Никита Сергеевич его горячо поддерживал и пропагандировал, вот только применять новый метод, как все новации, требовалось с умом, что не всем дано.

Секретарь вышеупомянутого райкома действовал по привычной схеме — неуклонно проводил в жизнь указания начальства. Вот он, следуя политике центрального руководства, и приказал без разбора косить хлеба раздельно.

Отчасти выручал Госплан. Внедрение новых технологий начали планировать на уровне Госплана СССР, и с местного руководства спрашивали за внедрение нового привычными старыми командными методами. Хрущёв, посмеиваясь, повторял полюбившуюся ему фразу Аль Капоне: «Добрым словом и пистолетом можно добиться куда большего, чем только добрым словом». Подкреплённые осознанием их экономической эффективности, новые технологии по команде сверху быстрее внедрялись в повседневность.

Также помогала работающая с 1955 года Академия руководящих кадров. За 5 лет через её курс повышения квалификации прошли уже достаточно много руководителей. Отучившиеся успешно продвигались на новые, более высокие должности. Завалившие экзамен с занимаемых должностей снимались, им приходилось уходить с партийной работы и возвращаться к обычному труду (АИ). Схема была позаимствована у военных, так работала Военная академия Генштаба.

Для решения задачи обеспечения продовольственной безопасности Хрущёв и проводил весь тот большой комплекс мер по развитию сельского хозяйства страны. Он постоянно отслеживал всё новое, перспективное, что появлялось в этой области как в Советском Союзе, так и вообще в мире. С этой целью был создан ВЭС – гигантское экономическое сообщество, объединившее большую часть Евразии. Для этого был взят под контроль Коминтерна Индокитай. И там, и в Индонезии с каждым годом расширялись плантации хлебного дерева, мука из него с 1960-го года начала использоваться в СССР (АИ). Но Никита Сергеевич понимал, что в сложной политической ситуации поставки с далёких рынков за морями могут быть прерваны. Он стремился достичь продовольственной автаркии СССР, чтобы не только зерном и мясом, но даже самыми экзотическими фруктами страна в будущем могла бы обеспечивать себя сама.

Но начинать следовало всё же с зерна и мяса, поэтому, узнав об удачном опыте Худенко по выращиванию пшенично-пырейных гибридов в теплицах, Хрущёв тут же пригласил академика Цицина и вместе с ним поехал в худенковский совхоз (АИ).

Вместе они осмотрели огромный тепличный комплекс. Здесь, в оборудованных агромостами и вентиляционной системой опыления теплицах Худенко выращивал цицинские гибриды, снимая по 5-6 урожаев в год, при урожайности от 50 до 70 ц/га. Казавшаяся поначалу астрономической стоимость теплицы большой площади окупилась за первый же сезон. По ходу осмотра Никита Сергеевич спросил:

– Скажите, Николай Васильевич, вот вы говорили, что ваши гибриды требуют искусственного опыления. Но вот Иван Никифорович их не только в теплицах, но и на открытых площадках выращивает, и способы опыления нашёл. Можем ли мы увеличить в следующем году посевные площади под гибридами?

– Увеличить-то можем, но для этого, прежде всего, нужен семенной материал, – ответил Цицин. – Второй момент – Иван Никифорович сумел своих рабочих обучить, а других хозяйствах работники, скорее всего, окажутся не готовы выращивать культуру более сложную, чем обычная пшеница. Да и стоит ли так уж форсировать внедрение гибридов по всей стране? Мы ещё не нашли способ закрепления наследуемых признаков, то есть, через три-четыре года гибриды снова превратятся в обычную пшеницу.

– Меня, Николай Василич, больше всего волнуют прогнозы синоптиков, – ответил Хрущёв. – Есть такие данные, пусть пока и неподтверждённые, что в 1962-63 годах может случиться неурожай, по типу 1946-47 года. Предыдущий неблагоприятный период был в 1932-33-м годах, то есть идёт повторение через 13-14 лет. Сейчас уже даже больше прошло, поэтому мы должны быть готовы к самому неблагоприятному развитию событий.

– А, вот вы о чём! – улыбнулся Цицин. – Да, для такого случая пшенично-пырейные гибриды как раз могут нас выручить. В первые год-два они в любом случае дадут большую урожайность, а дальше ситуация с погодой выровняется. Но на такой аварийный случай нужно иметь большой семенной запас по семенам гибридов, и обученный персонал в хозяйствах, чтобы знали, как и когда надо их опылять.

Я вот смотрю на теплицы Ивана Никифоровича – потрясающее сооружение. Вот если бы в каждой области построить такой же семеноводческий центр, который будет по несколько урожаев в год гнать семенное зерно, то затем, высадив это зерно по всей стране, голода можно не бояться.

– Теплицы построим, – ответил Хрущёв. – Они только в масштабах одного совхоза дорогие, а в масштабах страны эти затраты – ерунда. Вы, Николай Васильич, сможете обеспечить научное руководство всем проектом, обучить и подготовить людей для комплектования этих семеноводческих центров?

– Конечно, подготовлю, разработаю учебный курс на несколько недель, – ответил Цицин. – Но нужно систему высшего образования подключить, чтобы ВУЗы со своей стороны тоже посодействовали. И времени у нас на всё про всё – полтора года на обучение и полгода на строительство теплиц. В 1961-м все комплексы должны работать на полную мощность, чтобы к 1962-му уже был аварийный запас зерна.

– Это уж моя забота, – ответил Хрущёв. – Всех на уши поставлю, но теплицы к Новому году будут построены.

Этот разговор состоялся в начале августа 1960 года, а уже в сентябре началось строительство областных семеноводческих центров по всей стране, кроме самых северных районов. Первый секретарь, как и обещал, поставил на уши Госплан и проектные институты. За основу типового проекта были взяты теплицы худенковского совхоза, только полиэтиленовую плёнку заменили стеклом, предусмотрели защиту от снега и автоматизированные моющие системы, как на новых супермаркетах (АИ, см. гл. 04-05). Их строительство завершилось в январе 1961-го года, а с февраля в них были посеяны первые партии гибридных семян (АИ).

В животноводстве ситуация складывалась куда лучше, чем в тот же период «той» истории, судя по описаниям в «документах 2012». Партийным авантюристам вроде Ларионова не удалось развернуть оголтелую кампанию по перевыполнению плана мясозаготовок. Главных виновников – Мыларщикова, Ларионова, Пчелякова, Кириленко и ещё нескольких секретарей обкомов арестовали осенью 1959 года (АИ). В 1960-м был проведён открытый процесс, все фигуранты получили реальные сроки и запрет занимать руководящие должности –пожизненно. Таким образом, массовой резни молодняка на мясо не случилось, потери поголовья скота в Рязанской, Кировской и ещё нескольких областях были, но не такие большие, как могли бы быть, и на общем положении в животноводстве страны ситуация сказалась не так негативно. Для компенсации потерь закупили некоторое количество живого скота в Монголии (АИ). Общая численность поголовья за счёт программы имплантации эмбрионов продолжала расти более быстрыми темпами. США ещё не догнали, хотя кормовая база уже была к этому более-менее подготовлена.

Аналитики 20-го Главного управления заранее предупредили, что в «той» истории в 1960-м году сразу по нескольким республикам случился массовый падёж мелкого рогатого скота. (в 1960 году из-за бесхозяйственности и халатности в колхозах и совхозах РСФСР пало 5 миллионов 218 тысяч овец и коз, в Казахстане — 3 миллиона 306 тысяч, в Киргизии — 609 тысяч, в Грузии — 201 тысяча голов, и так по всем республикам. И тогда и сейчас принято обвинять Хрущёва, что «мяса нет и жрать нечего». Вот оно, мясо. Своим ходом передохло.) Первый секретарь поручил Госконтролю заранее провести проверки и, если будет необходимо, употребить власть. Проверки выявили массовые нарушения условий содержания и кормления скота в большинстве хозяйств. При этом рабочие в совхозах даже не понимали, что именно они делают неправильно. Ответ, чаще всего, был стереотипный: «Всегда так делали».

Министру сельского хозяйства Владимиру Владимировичу Мацкевичу было поручено организовать обучение рабочих без отрыва от производства. По партийной линии наладили контроль со стороны первичных парторганизаций, председатель комиссии Госконтроля Григорий Васильевич Енютин по своей линии дал поручение контролёрам на местах –обращать особое внимание на условия содержания скота на фермах. Совместно с министерством сельского хозяйства были разработаны краткие пошаговые инструкции для скотников, по содержанию и уходу за животными. Контролёры Госконтроля получили аналогичные «проверочные листы», по которым даже человек, не слишком разбирающийся в животноводстве мог без особых затруднений проверить, правильно ли содержится скот в совхозе или колхозе (АИ). Опыт использования «чек-листов» позаимствовали из авиации, где ими пользуются постоянно.

25 октября 1959 года было подписано постановление ЦК КПСС и Совета министров «Об увеличении производства мяса птицы». Оно предусматривало выделение денег для закупки под ключ птицеводческих комплексов, с оборудованием, технологиями и рецептурами кормов.

Птицу, разумеется, выращивали и раньше, но выращивали в обычных куриных фермах-сараях. Птицы в них только ночевали, а день проводили на воле в поисках пропитания. Посещая с визитами страны Западной Европы, Никита Сергеевич бывал на западных птицефермах, и видел, что там кур постоянно держали в специально оборудованных помещениях, корм они получали «под клюв», и не какой попало, а специальный, составленный по научно обоснованным рецептам. В результате привес они давали по советским меркам невероятный – килограмм курятины на полтора-два килограмма корма. Западные бизнесмены, с которыми общался Хрущёв в каждой поездке, обещали, что если строго следовать научным предписаниям и разработанной ими технологии, то «проблема мяса» в СССР очень скоро отойдёт в прошлое.

Строить быстро к этому времени уже научились, да и птицефермы – строения обычно одноэтажные. В Западной Германии приобрели утиную ферму, её разместили на озере Яготин под Киевом. В США закупили куриные фермы, первые из них построили в Крыму, с расчётом распространить потом опыт на всю страну.

Осенью 1960 года подвели первые итоги работы импортных птицеферм. Как выяснилось, даже и на закупленных «под ключ» птицефабриках западных норм привеса достичь не удавалось. Расход кормов на килограмм привеса превышал установленные технологией нормативы в несколько раз. Контролёры Госконтроля взялись разбираться. Первая мысль была, что корма с ферм воруют.

Результат огорошил. Разумеется, корма воровали. Но не так много, чтобы настолько превысить нормы. На фермах, построенных по западным стандартам, работников было мало, им столько корма было не унести. Причина оказалась в повсеместном нарушении технологии и рецептуры кормления. Вчерашние крестьяне привыкли кормить птицу чем попало, а тут вдруг какое-то меню, рецептура... Какого-то ингредиента не подвезли вовремя – да хрен ли там, сыпь лопатой что есть, сожрут... Птицы, разумеется, жрали что дают, только вот результат оказывался далёким от ожидаемого.

Рабочих на фермах пришлось обучать, объяснять, но лучше всего сработало изменение оплаты труда. Тарифную сетку пересмотрели, связав её прямо пропорционально среднему привесу птицы. То есть, полную сумму зарплаты на ферме теперь получали лишь в том случае, если средний привес укладывался в норматив. Сколько процентов привеса птицы не добирали – столько процентов снималось с зарплаты.

Чтобы не пугать народ, сначала провели эксперимент, в ходе которого работникам наглядно продемонстрировали, что при строгом соблюдении технологии норматив привеса не просто достижим как рекордный показатель, а его достигают почти все птицы в откармливаемой партии. И только потом оплату труда жёстко увязали с результатом работы.

В целом за 1960-й год национальный доход вырос на 8,2 процента (АИ, в реальной истории – на 7,7 процента). Было построено более 2,5 тысяч новых предприятий (в реальной истории – более 2 тысяч), промышленное производство выросло на 27 процентов (в реале – на 23%), при этом на 35% увеличился выпуск товаров для населения (так как промкооперацию не разогнали, в реальной истории увеличение по ТНП было на 19,6%)

Годовой фонд зарплаты увеличился на 182 миллиарда рублей, налоги с населения снизились на 8,7 миллиарда, недостающие средства собирали с кооперативов и госпредприятий.

Подводя на пленуме итоги года, Первый секретарь заявил:

– Наши люди стали жить богаче, соответственно выросло и потребление. Вслед за ростом потребления возникли сегодняшние проблемы. Проблемы роста, и их надо решать, никто нам поблажки не даёт! Люди хотят жить лучше, люди должны жить лучше, они имеют на это право. К тому же с 1956 года население страны приросло 18 миллионами человек, из них городское — 17 миллионами, их тоже надо кормить, поить, одевать. Поэтому нынешний уровень закупок мяса, молока, хотя он в два-два с половиной раза больше, чем в 1953 году, не удовлетворяет потребности страны. Люди хотят и должны жить не просто лучше, а жить достойно.

В течение года Хрущёв периодически ездил по стране, инспектируя различные предприятия народного хозяйства, знакомясь с новейшими разработками во всех областях. С одним из интереснейших направлений он познакомился в Институте элементоорганических соединений (ИНЭОС) у академика Несмеянова. Оставив пост президента Академии наук СССР, Несмеянов сосредоточился на научных исследованиях.

Александра Николаевича увлекла идея создания пищевых продуктов синтетическим путем. Первым этапом он предполагал научиться синтезировать жизненно необходимые человеку аминокислоты, чтобы их можно было бы добавлять в бульоны и другие блюда, а в дальнейшем – фрагменты белков и сами белки. Несмеянов считал, что в качестве сырья для искусственных пищевых продуктов можно использовать дешёвые пищевые отходы, к примеру, казеин из молока. Его идея была эффективна и с точки зрения экономической целесообразности – производство искусственной и синтетической пищи избавляло государство от зависимости от погоды, исключало затраты на транспорт при дальних перевозках.

На начало этих работ повлияли несколько научных статей, полученных в 1959-м году в регулярной рассылке из ВИМИ (АИ).

Несмеянов организовал две рабочие группы. Первая, под руководством Василия Менендровича Беликова занималась проблемами синтеза аминокислот, вторая группа, которой руководила Римма Владимировна Головня, синтезировала вещества-ароматизаторы, для придания запаха пищевым продуктам. Изучением проблем синтеза белков и полисахаридов занялся доктор химических наук, профессор, организатор и заведующий лабораторией физики полимеров Григорий Львович Слонимский.

(Источник http://www.chem.msu.ru/rus/chair/nesmejanov/nesmej.html

В реальной истории эти работы были начаты в 1961 году, после ухода А.Н. Несмеянова с поста президента АН СССР. В АИ смена руководства Академии наук произошла чуть раньше, соответственно, и интересную для себя тему Несмеянов начал раскручивать раньше)

Были проведены несколько пробных экспериментов. Профессор Слонимский через несколько дней после детального обсуждения с Несмеяновым в своей лаборатории поставил первые опыты по формованию из пищевого белка различных макаронных изделий. Когда их показали Александру Николаевичу, он сразу же их попробовал, одобрительно произнёс: «Ничего...», – и явно остался доволен результатом.

Еще через несколько дней, в беседе со Слонимским Несмеянов предложил:

– Знаете, если уж вы всерьёз этим занялись, то, мне кажется, следовало бы начать с чего-то такого, что ошеломило бы людей и пробило стену недоверия к искусственной пище.

– Что вы имеете в виду, Александр Николаич? – спросил Слонимский.

– Ну, например, зернистую икру! – ответил Несмеянов.

Слонимский увлёкся этой идеей, и сразу же выдал предложение, как можно формовать икринки. Приемлемый результат получился не сразу, но сотрудники ИНЭОС упорно работали и вскоре добились желаемого сразу по нескольким направлениям.

(В реальной истории первые образцы искусственной зернистой икры были сделаны в лаборатории Г.В. Слонимского в 1964 г из снятого молока, а затем была разработана промышленная технология её производства, уже на другой основе, с использованием желатина)

Изучив статьи, Александр Николаевич убедился, что не обязательно начинать с такого низкого уровня, как синтез белков и аминокислот. На первых порах достаточно создать имеющимся живым клеткам условия для размножения. Он знал, что в Институте космической биологии и медицины уже проводились опыты по выращиванию искусственной кожи из эпителиальных клеток, и предложил своим сотрудникам поработать и в этом направлении.

Как только были получены первые результаты, Несмеянов заручился поддержкой Анастаса Ивановича Микояна, традиционно курировавшего в ЦК пищевую промышленность. Микоян сначала отнёсся к идее искусственной пищи настороженно, но всё же, хотя и с опаской, согласился попробовать. Усилители вкуса и ароматизаторы сделали своё дело, Анастасу Ивановичу понравилось, и он согласился рассказать о новой разработке Хрущёву. Дачи Хрущёва и Микояна были рядом, они часто гуляли вдвоём по вечерам, поэтому Анастас Иванович был едва ли не лучшим «каналом связи» для доклада Первому секретарю.

Никита Сергеевич новыми технологиями заинтересовался и летом 1960-го года пригласил Несмеянова с Микояном на приём. Отношения с Несмеяновым у Хрущёва после смены руководства в Академии наук были не особо тёплые, но академик хотел продвинуть свои исследования, а Первый секретарь к этому времени уже научился ради дела переступать через личные симпатии и антипатии. Тем более, то, с чем пришёл к нему Александр Николаевич, Никиту Сергеевича весьма заинтересовало.

Академик без лишних слов достал из своего портфеля несколько плоских пластиковых контейнеров с бутербродами и бутылку водки. На бутербродах было что-то вроде паштета двух разных видов, красного и прозрачно-белого цвета, тёмные ломтики, по виду и запаху напоминающие мясо, красная и чёрная икра.

– Это что такое? – поведя носом, заинтересовался Хрущёв.

– Это наша новая разработка, Никита Сергеич, – ответил Несмеянов. – Искусственные продукты питания. Мясной паштет, паста из криля и специальным образом приготовленные грибы, белковые аналоги натуральной икры. Все продукты проверены вашей охраной в установленном порядке и допущены к дегустации. Попробуем?

Никита Сергеевич с некоторой опаской взглянул на своего начальника охраны полковника Литовченко.

– Мы всё проверили, товарищ Первый секретарь, анализы сделали, и сами попробовали, – доложил Никифор Иванович. – Всё в порядке, можно есть.

– Всё нормально, Никита, я тоже пробовал, – заверил Микоян.

– Пахнет вкусно. Давайте! – согласился Хрущёв. – Мне много не наливайте, только чуть-чуть, в моём возрасте печень часто имеет своё собственное мнение.

Первый секретарь попробовал и паштет, и пасту из криля, и «мясо» из грибов, и оба вида икры. Не обошлось и без забавного момента. Никита Сергеевич уронил одну икринку, и она вдруг весело запрыгала по столу, как крошечный мячик.

– Ну, как? – спросил Микоян.

– Ничего себе! Вкусно! Александр Николаич, а сами что же не едите?

– Я вегетарианец, с детства, – ответил Несмеянов. – Вот бутерброд с грибами съесть могу.

– Александр Николаич, как вы это делаете? – спросил Хрущёв. – Продукты как натуральные!

– Ну, паста из криля, в общем-то, натуральная, только сам криль выращен не в океане, а в искусственных условиях, на биологической ферме, – ответил Несмеянов. – А вот паштет сделан из мяса, самым натуральным образом выращенного в пробирке, из миосателлитов – стволовых клеток мышечной ткани коровы. Точнее, в чашке Петри. (подробнее http://masterok.livejournal.com/3462990.html). Грибы натуральные, но обработаны особым образом, в вакуумной установке, это позволяет разорвать клеточные оболочки, которые обычно не растворяются в пищеварительной системе человека, и высвободить больше питательных веществ, чем обычно получает организм при употреблении грибов. Плюс добавлены искусственные ароматизаторы, они получены хотя и из натурального сырья, но итоговый продукт всё же – результат пищевых химических технологий, а не натурального выращивания скота на фермах.

– Так это всё, наверное, дорогое удовольствие? – с сомнением спросил Микоян.

– Как в любом промышленном производстве, цена зависит от объёмов реализации, – ответил академик. – Пока искусственное мясо выращивается в чашке Петри – оно невероятно дорогое. Но начните выращивать его в непрерывном цикле, в сотнях установок объёмом с железнодорожную цистерну, пустите в продажу, и оно будет стоить в десятки раз дешевле натурального мяса. Пока до этого ещё не близко, думаю, понадобится несколько лет, может быть, даже десятков лет, чтобы удешевить технологию и сделать её экономически конкурентоспособной, но сейчас никто в мире ничего подобного ещё не делает. Поэтому надо начать и не останавливаться.

– Согласен, – кивнул Никита Сергеевич. – А можно нам посмотреть, как вы это делаете?

– Конечно! Приезжайте к нам в ИНЭОС, всё покажем и расскажем, – ответил Несмеянов. – Я для того и пришёл, чтобы заинтересовать руководство страны.

Хрущёв тут же отменил все намеченные на этот день мероприятия и вместе с Несмеяновым и Микояном поехал к академику в институт. Здесь ему показали прототип биореактора, где в большом баке из нержавеющей стали, в питательном бульоне, на своеобразном объёмном каркасе из животной соединительной ткани выращивали несвязанные мышечные клетки.

– Это – не мясо в его привычном виде, – объяснил Несмеянов. – Биологическую матрицу коллагена мы засеваем мышечными клетками, которые затем заливаются питательным раствором, что вынуждает их размножаться. Сложно объединить эти мясные клетки в волокна, и вырастить их действительно похожими на мясо, мышечную ткань. Не дряблыми, а упругими, как тренированная мышца. Для этого нужна специальная технология, с помощью которой искусственное мясо можно будет при выращивании тренировать, как тренируются мышцы при приложении нагрузки. Но это именно техническая, а не научная сложность. Мы сейчас над этим работаем.

– И что у вас в этом баке получается? – заинтересованно спросил Никита Сергеевич.

– Примерно вот такая субстанция, – Несмеянов показал гостям плоскую стеклянную чашечку, наполненную бледно-жёлтой, очень мелкозернистой пастой.

– Гм... Непохоже что-то на паштет, – заметил Микоян. – Почему у неё цвет такой?

– Так мясо красное, потому что в нём содержатся эритроциты, клетки крови, – пояснил академик. – Они окрашивают ткани окислами железа. В искусственном мясе изначально эритроцитов нет, его нужно окрашивать искусственным путём, добавлять кое-какие вкусовые добавки и натуральный жир, например, свиной. Без жира паштет не получится, паста будет очень сухой, как если бы совсем сухую шинку мелко смолоть.

– А жир вот так же искусственно выращивать нельзя? – спросил Никита Сергеевич.

– Нет, липиды выращивать мы пока не научились. Но жира от одной свиньи будет достаточно для производства такого же количества искусственного паштета, как натурального от десяти свиней. Пока что совсем без животноводства обойтись не удастся, но после удешевления и развития технологии её можно будет использовать там, где нет возможности развивать обычное животноводство – на орбитальных станциях в космосе, на антарктических и подводных базах, а в перспективе и на других планетах. Думаю, рано или поздно мы и до них доберёмся.

– Обязательно доберёмся! – подтвердил Хрущёв. – Мы же не ставим задачу полностью заменить натуральные мясопродукты искусственными, но технология выглядит перспективно, думаю, надо продолжать эту работу, хотя бы для того, чтобы правильно оценить её будущие возможности. А нормальное волокнистое мясо сделать можно? Хотелось иметь возможность не только паштет получать.

– Это значительно сложнее, – признал академик. – Опыты такие мы, конечно, проводим, но на промышленный уровень эта технология выйдет лет через 15-20, наверное.

– Жаль, – покачал головой Микоян.

– Когда выйдем на промышленные объёмы производства, можно будет даже экспортировать некоторые искусственные продукты, вроде макаронных изделий и белково-витаминных концентратов в регионы, где население исторически питается плохо, например, в Африку, в обмен на фрукты, хлопок, кофе, какао и другие сельхозкультуры, которые у нас выращивать затруднительно, – подсказал Несмеянов.

– Верно, – согласился Никита Сергеевич. – Так это что же, у вас, генная инженерия, получается?

– Нет, – покачал головой академик. – Конечно, генетическими исследованиями мы тоже занимаемся, и не только мы, под руководством Академии наук уже развёрнуты исследования в нескольких институтах. Но там работа идёт пока в части изучения ДНК некоторых бактерий-экстремофилов и синезелёных водорослей. Задача стоит амбициозная – создать бактерии, устойчивые к высоким и низким температурам, а также к высокому уровню радиации, и при этом способные вырабатывать кислород, например, из углекислого газа в процессе фотосинтеза. Если такие бактерии удастся получить, и они будут способны выжить в заданных условиях, то тогда можно будет распылить по несколько сотен килограммов бактериальной культуры в атмосфере Венеры и Марса, и приступить к первому этапу процесса терраформирования. Конечно, накопление кислорода в атмосфере займёт много времени, возможно – несколько сотен лет, но ведь мы работаем на дальнюю перспективу, так ведь?

– Конечно, – подтвердил Хрущёв. – А вы думаете, такие бактерии могут быть созданы?

– Почему нет? Механизм воздействия на ДНК при помощи белка Cas9, управляемого молекулой РНК, насколько я знаю, уже изучается, проблема в освоении производства аппаратуры и отработке методики достаточно эффективного метода секвенирования ДНК (https://ru.wikipedia.org/wiki/Метод_Сэнгера), а также в расшифровке, какой ген в цепочке за какую функцию отвечает. Честно сказать, я не генетик, а всего лишь химик, это вам генетики объяснят лучше, – признался Несмеянов. – Обратитесь к Марии Дмитриевне Ковригиной, насколько я знаю, исследования по генетике активно ведёт ленинградский учёный Михаил Ефимович Лобашёв, она вам организует с ним встречу.

– Понятно, – кивнул Никита Сергеевич.

– Что же касается технологии, применяемой для производства искусственного мяса, – продолжал Несмеянов, – то эту биотехнологию испокон веков применяет каждая хозяйка при выпечке хлеба. Если живые клетки-миоциты поместить в питательный раствор при требуемой температуре, кислотности, уровне содержания углекислоты, и прочих параметрах, они начинают размножаться, и дальше нужно только ждать, поддерживать кондиционные условия и подливать питательный раствор, а затем вынимать часть выросших клеток и пускать их в дальнейшую переработку.

Точно так же мы, например, выращиваем питательные добавки на основе дрожжей, на корм скоту. Вот, взгляните сами, – академик указал на другой бак, где за стеклом пенилась неаппетитного вида жидкость. – Это технически чистые дрожжевые культуры, выращенные на гидролизно-мелассно-спиртовых субстратах. Дрожжевой протеин имеет высокую биологическую ценность, в его составе имеются практически все незаменимые для хорошего набора массы аминокислоты.

Также в дрожжах в необходимых количествах содержатся витамины групп: А, Е, D, C. Оптимальное соотношение в дрожжах кальция и фосфора, обеспечивает прекрасное развитие крепкого костного скелета молодого поколения животных. Аминокислотный состав протеина кормовых дрожжей, превосходит количество протеина содержащегося в зерне пшеницы и других злаков. Имея хороший состав, дрожжи способны значительную часть валовой энергии всего корма превратить в организме животных и птиц в энергию обмена, соответственно позволяют увеличивать привес животных, приводя при этом к экономии затраченных на корма средств порядка 10-15%. (цитируется по http://www.vgdz.ru/articles/drozhzhi-kormovie/)

– Ну, с дрожжами-то это дело привычное, – покивал Хрущёв, – но вот то, что мясо можно так же в баке выращивать – вот это для меня неожиданность.

– И не только мясо, но и растительные ткани, – ответил Александр Николаевич. – У нас в Институте физиологии растений с 1957 года Раиса Георгиевна Бутенко занимается экспериментами с выращиванием в пробирке растительной каллусной ткани, для нужд фармакологии. Это, фактически, позволяет выращивать любые витамины и многие лекарственные вещества. (http://medinfo.social/farmakognoziya_873/kultura-tkaney-kletok-lekarstvennyih-rasteniy-34889.html) Ну, пока не любые, но уже достаточно много. Я, кстати, с Раисой Георгиевной периодически консультируюсь, так как темы работ у нас похожие.

– Так, а криль вы как выращиваете? – спросил Микоян.

– Да практически так же, как на саудовских крилевых фермах, что мы им поставляем с прошлого года, – ответил Несмеянов. (АИ, см. гл. 03-20) – Только требования к стерильности и качеству продукции у нас, конечно, много выше. Я вам ещё вакуумную переработку грибов хотел показать.

– Да! Вот это меня очень заинтересовало, – тут же вскинулся Хрущёв. – На бутербродах эти грибы вообще мясо напоминали, и по вкусу, и даже по виду. Это как такое может быть?

– Тут дело в особенностях химического состава грибов, – пояснил Александр Николаевич. – Грибы, являясь продуктами растительного происхождения, содержат некоторые вещества, встречающиеся только в животных организмах. Например, лактоза – это сахар, содержащийся в молоке, но он есть и в грибах. Также в грибах есть углевод гликоген, который тоже встречается только в животных организмах, но не в растениях. Проблема с грибами в том, что оболочки их клеток состоят из хитиноподобного вещества, которое организмом человека не переваривается и проходит через кишечник транзитом, унося питательные вещества с собой. У большинства грибов до 60-80 процентов содержащихся в них питательных веществ человеком не усваивается. Вот если клеточные оболочки разрушить, тогда содержащиеся в клетках гриба вещества становятся доступны для нашего пищеварения.

– И как их разрушить? – Никита Сергеевич почуял перспективную технологию и продолжал задавать вопросы, как всегда делал, будучи по-настоящему заинтересован.

– Есть несколько вариантов, например, химический или ферментативный гидролиз, – ответил Несмеянов. – Но эти процессы медленные и при их протекании портятся органолептические свойства продукта. Мы перепробовали несколько вариантов. Михаил Алексеич Лаврентьев даже предлагал обрабатывать грибы взрывом.

(Идея первоначально была найдена у «Назгула», см. «Грибы по-сапёрному». Потом начали искать более научные подтверждения, и Texnolog нашёл статью И.В. Щегловой «Пути повышения пищевой ценности грибов» http://elib.altstu.ru/elib/books/Files/pv2008_0102/pdf/024sheglova.pdf Таким образом, всё описанное подтверждается реально выполненной научной работой.)

– Михаила Алексеича хлебом не корми, дай только что-нибудь взорвать, – засмеялся Хрущёв.

– Следует признать, что получается у него отлично, – отметил Несмеянов. – Но всё же мы решили, что название «Грибы под гексогеном» в ресторанном меню будет смотреться слишком уж авангардно.

Первый секретарь с Микояном расхохотались.

– Поэтому мы остановились на методе взрывной вакуумной сушки, – продолжал академик. – Сушёные плодовые тела грибов, разрезанные на кубики размером сторон 5-10 мм помещали в рабочую камеру сушилки и подвергали вакуумно-импульсной обработке с температурой сушки 55-65 градусов Цельсия. Обработку осуществляли понижением давления от атмосферного до 100 Паскалей в течение 30 секунд, затем сбрасывали вакуум до атмосферного давления и выдерживали грибы в контакте с атмосферой в течение 100 секунд. Процесс последовательного вакуумирования и выдерживания грибов в контакте с атмосферой осуществлялся периодически 2-5 раз в зависимости от консистенции грибов, определяемой их возрастом, до постоянной массы. Температура, давление и продолжительность обработки частиц грибов были подобраны экспериментально и зависели от характера изменения содержания растворимых и легкогидролизуемых углеводов и свободных аминокислот при сушке.

(цитируется по http://elib.altstu.ru/elib/books/Files/pv2008_0102/pdf/024sheglova.pdf)

– То есть, откачали воздух, 30 секунд подержали, и сбросили вакуум? Повторили несколько раз – и всё? – изумился Хрущёв. – А установка сложная?

– Да ничего особенного. Обычный нержавеющий бак, усиленный рёбрами жёсткости, соединённый с вакуумной цистерной много большего объёма, быстродействующий клапан, да форвакуумный насос, чтобы поддерживать в цистерне нужное разрежение. Вот, смотрите, – Несмеянов подвёл Первого секретаря к опытной установке. – Вакуумная цистерна стоит на улице.

– Обалдеть... – Никита Сергеевич с интересом разглядывал несложную на вид установку. – И какие же грибы можно таким образом перерабатывать?

– Первые эксперименты мы проводили на вешенках, а в Кремле мы с вами пробовали лисички, – ответил академик. – Можно и другие грибы так обрабатывать, например, шампиньоны. Грибные фермы у нас уже работают, это хороший повод расширить эту сферу деятельности.

– Это точно, – согласился Первый секретарь. – Но я помню, что на бутербродах те грибы и по фактуре и по вкусу мясо напоминали, даже волокна были похожие. Это как сделано?

– Вкус мясу придают содержащиеся в нём соли калия, – пояснил Александр Николаевич. – То есть, их надо добавить при обработке. Фактура грибов сама по себе волокнистая, а после взрыва клеточных оболочек при пониженном давлении она становится ещё более похожей на мясо.

(см. фотографии в статье http://elib.altstu.ru/elib/books/Files/pv2008_0102/pdf/024sheglova.pdf)

– Ну надо же, до чего дошла наука! – восхитился Хрущёв. – А скажите, Александр Николаич, вот вы упоминали, что волокнистое мясо вырастить куда труднее, чем этот фарш из отдельных клеток? Что его не просто в какую-то там матрицу надо засовывать, его тренировать надо, и всё такое. И в то же время грибы вот эти, вакуумом обработанные, уже волокнистую структуру изначально имеют?

– Ну да, – Несмеянов пока не понимал, к чему клонит Первый секретарь.

– Я вам сейчас глупый вопрос задам, вы, если что, не смейтесь, – попросил Хрущёв. – А что, если вместо матрицы для выращивания клеток мяса использовать волокнистое тело гриба, обработанное вакуумом? Фактура у него как раз примерно такой же жёсткости, как у настоящего мяса. Если эти клетки вокруг волокон гриба обрастут, может быть, оно и получится больше похожим на настоящее мясо с волокнами?

Академик на несколько секунд завис, соображая. Его коллеги Слонимский и Беликов переглянулись, отошли в угол лаборатории и шёпотом заспорили, тоже обсуждая необычную идею.

– Прямо с ходу ничего сказать не могу, – ответил, наконец, Несмеянов. – Тут, Никита Сергеич, надо очень много факторов учитывать, прежде всего – стерильность среды для выращивания клеток. Опыты надо ставить, подозреваю, что простерилизовать грибы до достаточной степени чистоты может не получиться. В общем, без эксперимента сказать трудно.

– Ну, если даже и не получится, то не страшно, – ответил Хрущёв. – Результаты у вас и так уже впечатляющие, уже, считайте, на Ленинскую премию наработали. Вы, Александр Николаич, эту работу обязательно доведите до промышленного производства. И по мясу искусственному, и по крилю, и по грибам. Указания Госплану и Минсельхозу я дам.

Анастас Иваныч, на тебе – организация производства тех продуктов, которые мы можем производить уже сейчас. Начать, наверное, надо с небольшого опытного цеха, сделать пробные партии каждого продукта, чтобы изучить спрос. И вот что ещё. Состав продукта на упаковке напечатать надо, но способ производства предлагаю пока не раскрывать. То есть, не писать, что инг... ингр...

– Ингредиенты? – подсказал академик

– …да! Что они получены искусственно, – продолжил Хрущёв. – Продукты совершенно новые, нет уверенности, что народ примет их без предубеждения. И сделайте всё-таки, чтобы икринки по столу не прыгали, а то люди смеяться будут.

Опытное производство поначалу разместили прямо в институте. Биореакторы пока ещё относительно небольшого объёма изготовил свердловский завод «Уралхиммаш», их разместили в нескольких лабораториях, немного уплотнив имеющееся оборудование и выбросив хлам из ранее неиспользуемых помещений. Автоматические линии для смешивания, расфасовки и упаковки поставили во вновь возведённом ангаре-пристройке. Это оборудование было типовым, подобное уже использовалось на колбасных заводах.

Зимой 1960 г в магазинах появились первые небольшие партии продуктов из искусственно выращенного сырья – паста из криля, вакуумно-обработанные грибы, чёрная и красная икра, вермишель и макаронные изделия(АИ). Цены на них специально установили чуть ниже, чем на аналогичные изделия из природного сырья, хотя себестоимость их изготовления пока ещё оставалась выше, чем у натуральных продуктов. Необходимо было выяснить, будет ли на них спрос. Впрочем, паста из криля совершенно не отличалась от натуральной, разницу между макаронными изделиями из белкового концентрата и из обычной муки тоже было сложно заметить без приборов и анализов.

Некоторое недоверие у населения вызывала «белковая зернистая икра», особенно – чёрная. В народе поначалу появились дикие слухи, что её делают из выковырянных рыбьих глаз, вымоченных в нефти! (Такой слух реально был. Вот как это должно выглядеть? Сидят тысячи людей и у свежепойманной рыбы глаза выковыривают? М-да... Отожгли) По мере совершенствования технологии икра перестала прыгать по столу, да и вкус удалось достаточно приблизить к натуральному (АИ, насколько знаю, на вкус до сих пор ещё отличается, впрочем, капиталисты сейчас такими мелочами не заморачиваются, «быдло сожрёт»).

Искусственным выращиванием мяса и вакуумной обработкой грибов предсказуемо заинтересовались специалисты Главкосмоса и Института космической биологии и медицины. Будущие космические форпосты человечества – орбитальные станции, тяжёлый межпланетный корабль и лунную базу необходимо было обеспечить автономным источником продуктов питания для экипажей. Весьма неприхотливые и быстро растущие грибы были одним из наиболее перспективных направлений исследований, но их питательность оставляла желать много лучшего.

По мере расширения производства и наращивания объёмов, ввода в эксплуатацию новых цехов и производств, себестоимость снизилась до приемлемой, а питательность и вкусовые качества у новых продуктов были достаточно хороши изначально. Особенно пригодились искусственные продукты в дальнейшем, для организации поставок продовольствия в Африку.

– Советский народ мы всё же постараемся кормить натуральными продуктами, – заявил Хрущёв на очередном пленуме. – Но случаи всякие бывают, мы должны быть готовы к любому развитию событий. Хватит уже зависеть от капризов и милостей природы! Мало, что ли, русских крестьян вымерло от голода, и при царе, и в начале 30-х, и в 46-м году? С новыми технологиями в пищевой промышленности, пусть даже случится неурожай или засуха, мы сможем пережить год-два, лишь немного изменив структуру питания населения.

Первый секретарь встретился также с заведующим кафедрой генетики и селекции ЛГУ профессором Лобашёвым. Михаил Ефимович рассказал ему о проблемах и успехах современной генетики:

– Пока что мы находимся в самом начале исследований. Из ВИМИ нам передали очень интересные сведения о передовых технологиях, но пока не хватает качественных приборов и достаточно чистых реактивов для проведения исследований. Для проведения генетических анализов очень нужны ЭВМ, без них расшифровка генома даже бактерий или простейших – практически нереальное занятие.

– А на Западе что-то из приборов и реактивов закупить можно? – спросил Никита Сергеевич.

– Кое-что можно, – ответил Лобашёв, – но если мы хотим быть лидерами в этой области, а мы можем, информация и наработки у нас уже есть, и очень перспективные, нам надо налаживать собственное производство, и особо чистых реактивов, и приборов. Пока что мы хотя и не сидим на голодном пайке, но сроки поставки импортной химии и её цена слишком большие, а многих необходимых приборов не существует и на Западе, есть только патенты и концепты.

Если в ближайшее время наша отрасль получит необходимые приборы и реактивы, ЭВМ для расшифровки структуры молекул ДНК, то где-нибудь к 1975 году мы получим первые результаты по геному сине-зелёных водорослей и бактерий-экстремофилов, а ещё лет через 15-20 сможем начать эксперименты с изменением их ДНК и комбинированием генетических признаков. А также начать работу по расшифровке генома человека, это очень важно для лечения многих тяжёлых заболеваний, которые сейчас мы лечить не умеем.

– Понятно, – Первый секретарь помолчал, прикидывая возможности. – По поводу реактивов указания академику Семёнову я дам. В ЦК он курирует химию, обратитесь к нему, определитесь, какие реактивы нужны, а дальше я буду продавливать их производство через Госплан. По приборостроению подключим НИИ и ВУЗы, вроде ЛИТМО, и другие, а также Красногорский оптический и Златоустовский часовой заводы, там умеют делать точные механизмы. Насчёт ЭВМ разговор отдельный, дам задание академику Лебедеву, но вам придётся подобрать людей со своей стороны, чтобы они работали совместно с программистами и объясняли им, что делать и как это должно работать.

– Людей обеспечим, – ответил профессор. – У меня на кафедре есть талантливая молодёжь, ребята любят научную работу и хотят ею заниматься, нужно только создать им условия.

– Работа это важная, прежде всего с медицинской точки зрения, – согласился Хрущёв. – Осваивать её надо, и на западные поставки рассчитывать нечего. Но вам придётся плотно сотрудничать со смежными отраслями – химиками, приборостроителями, даже с внешней разведкой, чтобы объяснить им, что вам требуется, что нужно создавать, и какие технологии добывать за границей.

Вскоре кафедра генетики ЛГУ получила свою собственную ЭВМ БЭСМ-3М12, а через некоторое время в лабораториях начали появляться вновь разработанные приборы. Управление приборным комплексом осуществляла ЭВМ УМ-1НХ конструкции Староса. Такими же приборами и компьютерами затем оснащались и другие генетические лаборатории. Постепенно освоили и выпуск особо чистых реактивов (АИ, к сожалению, в реальной истории этой тематике не уделялось достаточного внимания). Следом за ЛГУ начали оснащать новым оборудованием и другие НИИ, где велись генетические исследования, прежде всего – НИИ цитологии и генетики в Новосибирске.

Решением НТС СССР с весны 1959 года в советской тундре было начато осуществление проекта «Плейстоценовый парк» (АИ, см. гл. 03-18). Проект был начат по подсказке Ивана Антоновича Ефремова. С его же «подачи» научным руководителем проекта был назначен палеонтолог Николай Кузьмич Верещагин, в будущем – один из крупнейших специалистов по мамонтам и мамонтовой фауне.

Назначение Верещагина состоялось в ноябре 1958 года, на том же совещании НТС СССР, на котором рассматривался проект. Верещагин был приглашён на совещание, как эксперт по экосистеме плейстоцена. Уже под конец совещания Никита Сергеевич, выслушав мнения специалистов, взял слово:

– Послушал я все мнения за и против, и вот что я думаю. Затраты на этот проект поначалу будут невелики. Всего-то надо выделить землю, огородить её заборами, поставить несколько контейнерных домиков, завести туда стадо лошадей и ещё всяких разных животных. Дальше будем смотреть, что из этого получится. Поэтому считаю, эксперимент надо начинать немедленно, уже следующей весной.

– Тут ещё один интереснейший момент вырисовывается, – продолжал Хрущёв. – У нас сейчас очень активно развивается генетика. Вы не думайте, я хоть с виду и похож на дурака, но много чем интересуюсь, и мне много чего докладывают, так что я по этой теме кое-что слышал.

Учёные вежливо заулыбались – Первый секретарь периодически отмачивал на совещаниях и не такое.

– А ещё слышал, – усмехнулся Никита Сергеевич, – что в тундре частенько находят замороженных мамонтов. Сейчас, конечно, наша генетика пока ещё только начинает развиваться, и чудеса ей, пока что не под силу. Но дальше – чем чёрт не шутит, может быть, удастся найти относительно неповреждённого мамонта, и его генетический материал какой-нибудь слонихе подсунуть. Это я так, фантазирую, конечно. Но кто знает, каких высот достигнет наука через 50-60 лет? Может быть, мы сумеем и мамонта клонировать? Вы только представьте – это ж какая гора мяса, да в нашей тундре?

Хрущёв перед заседанием полистал «электронную энциклопедию» в планшете. Он прочитал о том, что даже хорошо сохранившиеся останки из вечной мерзлоты не содержат пригодного для клонирования или генетических манипуляций материала. Ткани, подвергнутые захоронению в вечной мерзлоте, теряют свою структуру из-за разрушения клеточных мембран, а содержащиеся в них молекулы ДНК подвергаются сильным посмертным изменениям, включая распад цепочек нуклеотидов на отдельные фрагменты. Но учёные пока этого не знали, да и кто знает, возможно, в будущем удастся секвенировать геном мамонта, восстановив его хотя бы частично, по уцелевшим фрагментам ДНК, и затем смоделировать его основные видовые признаки и особенности путём модификации ДНК слона при помощи технологии CRISP/Cas9.

Хрущёв понимал, что особой надежды на это нет, но для него куда важнее было превратить тундру в продуктивное пастбище для свободного выпаса скота. Академиков такая проза жизни едва ли заинтересовала бы, за исключением нескольких, особо ответственных, вроде Семёнова или Лаврентьева. Поэтому Никита Сергееви�ким, и ограничение по возрасту в 30 лет отсекло слишком много достойных кандидатов.

В декабре 1959-го по рекомендации Марка Лазаревича Галлая ограничения были пересмотрены. Для специалистов высокой квалификации возрастную планку подняли до 45 лет на момент приёма в отряд, и до 50 лет на момент полёта, при условии соответствия медицинским требованиям. Это позволило привлечь к комплектованию отряда опытных лётчиков-испытателей, а также упростило комплектование «группы №2» – отряда иностранных космонавтов, создаваемого в рамках программы «Интеркосмос» (АИ).

В группу №2 вошли, главным образом, кандидаты из дружественных стран, из состава ВЭС и Организации Варшавского Договора, по большей части – лётчики с боевым опытом, или лётчики-испытатели.

Эта группа комплектовалась медленнее. Не все страны ВЭС были готовы сразу предоставить своих кандидатов, хотя требования были разосланы ещё в 1959-м. Весной 1960 года, на сессии Координационного Совета ВЭС в Дели, Хрущёв поторопил участников:

– Подготовка космонавта занимает минимум год. Поэтому, если мы хотим утереть нос Западу, мы должны поднажать и взяться за обеспечение подготовки, что называется, «всем миром». В конце концов, нас, единомышленников, в составе ВЭС полтора или два миллиарда человек! Неужели мы не сдюжим?

Цифру в два миллиарда Никита Сергеевич назвал «с потолка».

– Проблема сейчас состоит в том, что на сегодняшний день мы имеем возможность обеспечить интенсивную подготовку только для шести человек, – продолжал Хрущёв. – Эти шестеро сейчас и готовятся к полёту. Но, для достижения максимального политического эффекта, мы должны подготовить больше космонавтов, в том числе, как минимум два международных экипажа, возможно – ещё один женский экипаж, но этот вопрос пока рассматривается.

Чтобы обеспечить подготовку большего числа космонавтов, требуется дополнительное оборудование для Центра подготовки – всякие там центрифуги, барокамеры, термокамеры – подробный список я потом раздам. Всё это оборудование нами уже спроектировано, разработано, и изготавливается, но вы, господа и товарищи, можете нам, Советскому Союзу, в этом помочь! Прежде всего я имею в виду промышленно развитые страны – ГДР и Чехословакию. Товарищи Пик и Новотный – у ваших стран развитая промышленность. Подключайтесь и помогайте! Эти машины и механизмы не слишком сложные и не слишком дорогие, но их нужно сделать в достаточном количестве, чтобы можно было интенсивно готовить сразу хотя бы двадцать, а лучше – тридцать космонавтов!

– Какой же у вас корабль? – удивился Вильгельм Пик. – На десять человек, что ли?

– Корабль трёхместный, – ответил Хрущёв. – В будущем у нас планируется постройка космической орбитальной станции, на которой смогут работать единовременно от 6 до 10 человек. Но орбитальная станция – дело будущего, а сейчас мы должны взять числом, то есть – количеством запусков.

Поэтому давайте, товарищи и господа, помогайте! Мы готовы принять и подготовить космонавтов из всех стран ВЭС, выбор за вами. Очерёдность полётов по программе «Интеркосмос» установим по простому и справедливому принципу – чья помощь будет весомее, космонавт от той страны в составе международного экипажа полетит раньше.

– Прошу прощения, господин Хрущёв, но справедливо ли это? – возразил Неру. – Объективно в состав ВЭС входят страны с очень разным уровнем развития. Нельзя же ставить на одну доску высокоразвитые страны, вроде ГДР и Чехословакии, и, скажем, Индию. Мы бы и хотели помочь, но не имеем технической возможности изготовить требуемое вам оборудование.

– Ничего, мы согласны взять деньгами, – пошутил Хрущёв. – Кроме шуток, ваши бизнесмены могут поучаствовать, скажем, закупить часть оборудования в США или Великобритании. Нам англосаксы такое оборудование не продают, а вам продать могут.

– Индия тоже уже начинает испытывать торговое давление со стороны США, – ответил Неру. – Я ожидаю, что в скором времени американцы могут распространить ограничения КОКОМ и на нас тоже.

Ситуация с КОКОМ была нестабильной. Американцы периодически пересматривали списки товаров, запрещённых к экспорту в страны ОВД и ВЭС. В зависимости от международной обстановки ограничения то ужесточались, то ослаблялись.

– Понятно, – ответил Никита Сергеевич. – Этого и я ожидал. Но это не страшно. В конце концов, у вас есть собственный космодром. Это и будет ваш, индийский вклад в программу «Интеркосмос», причём очень весомый вклад!

– То есть? – не понял Неру.

– Мы можем провести часть стартов по программе «Интеркосмос» с вашего космодрома, – пояснил Хрущёв.

Неру от неожиданности сел на своё место. Потом, придя в себя, спросил:

– Вы привезёте в Индию свою ракету для полёта с людьми, и свой космический корабль?

– Ну, так ракета одна и та же, что для спутников, что для людей, – ответил Никита Сергеевич. – Если мы для запусков спутников вам ракеты поставляем и спутники возим, почему не привезти корабль и космонавтов? Более того, я уже предлагал нашему Главному конструктору запускать орбитальную станцию с индийского космодрома, так можно будет увеличить её массу и размеры.

– Мы, безусловно, согласны! – тут же заявил Неру. – Надеюсь, в первом международном экипаже найдётся место для индийского космонавта. Кандидатов мы уже подобрали.

– Тогда считайте, вопрос решён, – ответил Хрущёв.

– А как могут помочь программе другие страны? – спросил Али Сабри. – Вот, у Индии свой космодром, китайские строители помогают вам строить дороги и здания, а чем может помочь, к примеру, Объединённая Арабская республика?

(В состав ОАР входили Египет и Сирия, а в АИ ещё и Иордания)

– Много чем, – ответил Хрущёв. – Нам пригодится любая помощь, даже самая простая. Например, сшить форму для космонавтов. Приготовить пищу в тюбиках, для питания космонавтов на орбите. Это только самые простые варианты, что мне с ходу в голову приходят, а специалисты могут ещё много чего подсказать. Мы пришлём своих инженеров, технологов, они помогут наладить производство, проследят за качеством. Важно, чтобы мы с вами вместе взялись за этот проект. Наша сила – в единстве!

– Не забывайте, что наши политические противники за океаном тоже готовят своих астронавтов для космического полёта, – продолжал Никита Сергеевич. – Мы примерно знаем характеристики их корабля-спутника и носителя. Они сейчас могут поднять в космос только одного человека. Мы – троих. В такой ситуации просто быть первыми – хорошо, но мы можем добиться большего!

Хрущёв стиснул руками край трибуны и заявил:

– Я предлагаю начать большой космический штурм! Конкретные планы и даты полётов я сейчас разглашать не имею права, но полётов должно быть много, и полёты международных экипажей мы с вами должны начать как можно скорее после первого полёта человека. Поэтому ваши кандидаты должны пройти отбор и начать тренировки уже в ближайшее время.

Инициатива Первого секретаря была принята с энтузиазмом. Вскоре из ГДР и Чехословакии начало поступать оборудование для тренировок космонавтов. Оборудование попроще, вроде качелей-лопингов, на которых проводились тренировки вестибулярного аппарата, поставляла Югославия (АИ).

Во время визита Хрущёва во Францию в марте 1960 года он обсуждал с президентом де Голлем широкий круг вопросов. Во время переговоров в резиденции президента в Рамбуйе де Голль обратился к нему с неожиданным предложением:

– Господин Хрущёв, до меня дошла информация, что страны ВЭС готовят совместную программу космических полётов. Кажется, она называется «Интеркосмос»?

– Вы хорошо осведомлены, господин президент, – признал Никита Сергеевич. – Передайте господину Мельнику мои поздравления

(Советником де Голля по вопросам разведки был Константин Константинович Мельник-Боткин http://russkiymir.ru/media/magazines/article/100076/)

– Обязательно, – усмехнулся де Голль. – Но я хотел спросить: считаете ли вы возможным участие в этой программе представителей Французской Республики?

Возможность участия Франции в программе «Интеркосмос» в СССР обсуждали. Разговор об этом был и с руководством Главкосмоса, и с руководителями КГБ и ГРУ, и с военными.

– Почему бы и нет? – ответил Хрущёв. – В конце концов, мы с вами уже строим космодром во Французской Гвиане. Полёт французского космонавта в составе международного экипажа на советском космическом корабле был бы логичным следующим шагом в нашем сотрудничестве. Если, конечно, вы хотите этого.

– Хочу ли я? – улыбнулся де Голль. – Я многое бы отдал за то, чтобы французский космонавт полетел в космос раньше американского, пусть даже не на французском корабле! В конце концов, я реалист, и понимаю, что построить работоспособный космический корабль за год-полтора Франция не сможет, а уж ракету – тем более.

– Я не уверен, что мы сможем обеспечить полёт французского космонавта раньше американцев, – честно предупредил Никита Сергеевич. – Просто потому, что восточные немцы, китайцы и индийцы встали в очередь раньше, а возможности по подготовке носителей у нас, к сожалению, ограничены. Подготовка ракеты занимает около двух месяцев, предстартовая сборка и испытания – около недели. Корабль можно готовить параллельно, но это тоже около месяца.

– Но мы же с вами – люди военные, господин Хрущёв, – подмигнул де Голль. – Это – вполне решаемая задача планирования. Нужно лишь заранее изготовить ракету и корабль, завезти их на космодром и не спеша готовиться к пуску. У вас и так уже два действующих космодрома – в России и в Индии. Мы вполне можем закончить строительство в Куру к декабрю этого года.

Первый секретарь понимал, чего хочет де Голль. Полёт французского космонавта с французского космодрома, пусть даже и на советской ракете, был бы знатным пинком для американцев.

– Корабль ещё не готов, – ответил Никита Сергеевич. – Мы сейчас очень интенсивно его доводим. Люди работают на пределе, специалистов на все три космодрома у нас просто нет. Пока нет.

– И это – тоже вполне решаемая задача планирования, – усмехнулся де Голль. – Вот, посмотрите, как можно это сделать. Я тут немного расписал схему перед нашим разговором...

Они обсудили возможные варианты.

– Разрешите мне взять ваши намётки, – попросил Хрущёв. – Я должен показать их специалистам. Сам я не могу принимать такие решения, поймите меня правильно.

– Конечно, берите, я всё понимаю, – согласился президент. – Постарайтесь убедить ваших учёных, я более чем уверен, что при должной организации работ всё получится.

– Попробую, – ответил Первый секретарь. – А вы пока организуйте отбор кандидатов в космонавты. Нужны как минимум два человека – основной космонавт и дублёр. Медицинские требования я передам вам через посла Виноградова.

Французы провели отбор кандидатов на удивление быстро, без задержек и тягомотины. Двух подобранных ими лётчиков – Жана Куру, «тёзку космодрома» и Жана-Мари Саже в Главкосмосе утвердили сразу, а вот третья кандидатура вызвала у Сергея Павловича лёгкий шок. Желание лететь изъявила Жаклин Мария-Тереза Сюзанн Ориоль, известная французская лётчица, на счету которой к 1960-му году было 3 женских мировых рекорда скорости, на самолётах «Вампир», «Мистраль» («Вампир» французской постройки) и «Мистэр» IVN (Всего у Жаклин Ориоль пять рекордов скорости, ещё два – на самолётах «Мираж-IIIC» и «Мираж-IIIR», в 1962 и 1963 гг)

– Они там с ума посходили? – возмутился Королёв. – Она же 1917 года рождения! 43 года тётке!

– Вот и будет повод запустить её пораньше, – усмехнулся Мстислав Всеволодович Келдыш. – Чтобы не затягивать. Я же предлагал женскую группу тоже формировать. Можно будет международный женский экипаж запустить. Отказать французам в данном случае будет некорректно, да и просто невежливо.

Ответ Королёва привести не представляется возможным. В конце концов, Сергей Павлович сдался и дал добро на формирование женского отряда космонавтов.

Не менее интересными оказались и кандидаты от ОАР. Египет и Сирия предложили по одному лётчику. Это были египтянин Хосни Мубарак и сириец Хафез Асад (АИ). Оба были боевыми лётчиками, проходили обучение в СССР. Асад летал на МиГ-17, Мубарак – сначала на истребителях, затем – на бомбардировщике Ил-28.

Когда о них доложили Никите Сергеевичу, тот хмыкнул:

– А что? Когда пойдут в политику – статус национальных героев-космонавтов им определённо популярности прибавит. Моё мнение – пусть летят, если по здоровью отвода не будет.

Основательные и педантичные немцы решили подстраховаться, понимая, что в таком сложном и опасном деле, как космические полёты, могут возникнуть любые неожиданности. В дополнение к первым двум кандидатам они подготовили ещё двоих, чтобы при любом раскладе у Восточной Германии оставался шанс отправить в космос своего гражданина. Вклад ГДР в подготовку программы «Интеркосмос» был наиболее значительным – без поставок немецкого оборудования подготовить такое количество космонавтов было бы невозможно, поэтому со стороны других членов ВЭС возражений не было.

Формирование «группы №2» было завершено к июню 1960 года (АИ), после чего космонавты приступили к тренировкам. В состав 2-го, международного отряда вошли:

- от ГДР – Зигмунд Йен, Рольф Бергер, Вольфганг Бюттнер и Клаус-Юрген Баарс.

- от Польши – Анджей Абламович, Людвик Натканец.

- от Чехословакии – Властимил Давид, Ярослав Шрамек, Рудольф Духонь.

- от Югославии – Любомир Зекавица, Боян Савник,

- от Франции – Жаклин Ориоль (переведена в женский отряд после его формирования), Жан Куру, Жан-Мари Саже.

- от Китая – Чжао Баотун, Чунг Цзун.

- от Индии – Индер Мохан Чопра, Капил Бхаргава,

- от Индонезии – Росмин Норьядин, Игнатиус Деванто

- от ОАР – Хафез Асад, Хосни Мубарак.

В ходе формирования отрядов не обошлось без происшествий и курьёзов. Уже через пару дней после начала занятий генерал-лейтенант Каманин (звание генерал-полковника он получил только в 1967 г) вызвал к себе старшего лейтенанта Финштейна (АИ). Начало разговора не предвещало ничего хорошего:

– Товарищ старший лейтенант, вы подписку о неразглашении перед поступлением в отряд давали? – спросил Каманин.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! – громко и чётко ответил недоумевающий Финштейн, внутренне похолодев.

Он помнил, что не сказал никому ни слова о поданном заявлении в отряд космонавтов, об этом знало только его полковое начальство.

– Так почему же, чёрт тебя подери, лейтенант, весь одесский Привоз уже несколько дней обсуждает, «как здорово, что наш Зямочка будет космонавтом»?!! – от души рявкнул Каманин.

– Товарищ генерал-лейтенант, я никому ни слова не говорил, даже родной маме! – ответил Финштейн. – Правила я знаю, об ответственности предупреждён. Что же я, идиот, чтобы своими руками свою мечту перечеркнуть?

Каманин поднялся, прошёлся до окна, повернулся:

– Тогда откуда об этом стало известно всей Одессе?

– Ума не приложу! – честно ответил Финштейн. – Вообще у нас в Одессе очень трудно удержать что-то в секрете.

– Это не ответ, товарищ Финштейн! – Каманину было плевать на национальную специфику Одессы, у него были куда более серьёзные проблемы. – Меня уже трясут органы, что я им должен отвечать, по-твоему? Ты вообще понимаешь, во что вляпался? По правилам я должен сейчас отчислить тебя из отряда и выпнуть пинком под зад! А потом тебя выпнут и из авиации вообще, просто так, на всякий случай, ради перестраховки!

Финштейн прекрасно понимал, чем ему грозит такая перспектива. Стоя навытяжку перед начальством, он лихорадочно соображал: «Зямочка... Зямочкой меня зовут только два человека – мама и тётя Роза... Маме я ничего не говорил... Что я ей сказал? Дай б-г памяти... Что буду летать ещё выше, больше ничего. Мама наверняка позвонила сестре, как обычно... А вот та уже могла догадаться, она – женщина эрудированная, хоть и не слишком умная. Была бы умная – держала бы язык за зубами. Чёрт бы побрал её длинный язык!»

– Товарищ генерал-лейтенант! – произнёс Финштейн. – Могу только предположить... О космическом полёте человека сейчас говорят очень много, и в прессе, и по телевидению. Даже товарищ Хрущёв обсуждал эту тему с президентом Эйзенхауэром. О начале комплектования отряда космонавтов, в том числе – международного, в прессе сообщалось ещё в прошлом году...

– Ну, и? Короче, лейтенант! – нетерпеливо рявкнул Каманин.

– Моя тётка – учительница физики в школе, заодно ведёт уроки астрономии. Женщина неглупая, эрудированная, бывает у нас очень часто. Она могла вполне сложить два плюс два и догадаться.

– Твою мать! – Каманин схватился за голову. – Ну, и что прикажешь мне теперь с тобой делать?

Финштейн решился:

– Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите сказать как есть?

– Валяй, хуже уже вряд ли будет, – буркнул Каманин.

Финштейн глубоко вдохнул:

– Вы, конечно, вправе меня отчислить из отряда, хотя моей прямой вины тут нет. Но будет ли это удачным решением? Сейчас за меня радуется вся Одесса, сами же подтвердили? Если же меня выкинут из отряда, весь город будет бурлить ещё больше, только теперь уже люди будут возмущаться. Да ещё начнут проводить всякие там исторические параллели, вспомнят недавнюю «борьбу с космополитизмом». Вот честно, товарищ генерал-лейтенант, мне очень жаль, что мои родственники стали причиной таких неприятностей. Объяснительную для органов я напишу, пусть проверят, потрясут тётю Розу немного, может, хоть она болтать после этого будет поменьше.

– Ишь ты, политик сраный... – пробормотал Каманин себе под нос.

Он ещё раз прошёлся по кабинету:

– Значит, так. Напишешь объяснительную, сдашь не в первый отдел, а мне лично! С секретчиками я сам поговорю. Дальше – ничего гарантировать не могу, кто там его знает, как наверху шестерёнки повернутся. Лётчик ты хороший, можно сказать – отличный, признаю. В отряде – один из лучших по уровню подготовки. По части секретности сейчас заметно помягче стало, твоё счастье. Лет пять-семь назад ты бы вылетел из отряда впереди собственного визга, и поехал бы с пилой и топором покорять природу Восточной Сибири, сам знаешь. Решение принимать буду не я. Тебе всё понятно?

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

– На занятия бегом марш!

Ситуация с секретностью в стране действительно стала заметно попроще. Американцы вообще не делали секрета из своей подготовки пилотируемого полёта. Семёрка их астронавтов позировала для журналов, давала интервью направо и налево, и в прессе, и по телевидению. У нас, с началом программы «Интеркосмос», правила обеспечения режима пришлось существенно пересмотреть. Впрочем, программа подготовки космонавтов международного отряда несколько отличалась от той, по которой готовили советских космонавтов. По устройству систем корабля им давали только необходимый минимум.

– Если они в полёте не будут ремонтировать корабль, то зачем им знать устройство тех систем, до которых они не могут добраться? – задал резонный вопрос Серов на обсуждении международной программы. – Научите их, как управлять кораблём в ручном режиме, на всякий случай, это действительно необходимо. Объясните, что нельзя трогать. Пусть вызубрят последовательность действий на каждом этапе полёта. А как оно устроено и работает, и почему именно так – им знать совершенно незачем.

В итоге его точка зрения, с определёнными оговорками, была принята за основу концепции программы подготовки космонавтов «Интеркосмоса» (АИ)

КГБ тщательно проверил факты, изложенные в объяснительной старшего лейтенанта Финштейна. Факты подтвердились, источником утечки действительно был не он, а его не в меру догадливая и болтливая тётка. С ней была проведена беседа, на тему: «Что бывает, когда язык слишком длинный». В итоге, Финштейна в отряде оставили.

Эта история в пересказе Серова, дошла до Первого секретаря. Никита Сергеевич посмеялся, а потом, заглянув в список космонавтов 2-го отряда, пошутил:

– У нас там из ОАР два космонавта. Вот и отправим их вместе, а этого Финштейна назначим в их экипаж командиром.

– Боюсь, что при таком раскладе приземлится только один, – ухмыльнулся Серов. – И, зная «историю будущего», не удивлюсь, если это будет Финштейн.

История с Финштейном обрела неожиданное продолжение в конце сентября 1960 года, когда Никита Сергеевич участвовал в работе сессии Генеральной Ассамблеи ООН. В период сессии советская делегация разместилась в здании представительства СССР при ООН. Однажды вечером в кабинет Хрущёва позвонил его помощник по дипломатическим вопросам Олег Александрович Трояновский:

– Товарищ Первый секретарь, у нас тут необычная ситуация... вас по телефону спрашивают... по-русски.

– Ну, так соедините, – ответил «на автомате» углубившийся в чтение очередного документа Хрущёв.

В трубке щёлкнуло.

– Хрущёв слушает. Кто говорит?

– Алло! Никита Сергеич? – голос собеседника был ему незнаком. – Это Давид Викторович беспокоит.

– Какой Давид Викторович? – удивлённо переспросил Первый секретарь.

– Который Бен-Гурион.

Менее всего Никита Сергеевич ожидал услышать премьер-министра Израиля, да ещё вот так, по-простому. Он отложил документ:

– Слушаю вас.

– Никита Сергеич, я слышал, у вас человека в космос запускать собираются?

– И не только у нас, американцы тоже уже на весь мир объявили, – ответил Хрущёв.

– Таки да, но у них там всё пока плохо, – Бен-Гурион проявил немалую осведомлённость. – Я таки хочу предложить вам небольшой, но взаимовыгодный гешефт.

– Какой же? – осведомился Хрущёв.

– У вас там, в отряде космонавтов, есть пара наших людей...

– Вообще-то у нас в отряде космонавтов только граждане Советского Союза, – ответил Хрущёв. – А в программу «Интеркосмос» Израиль, насколько мне известно, не входит.

– Ой, та ладно! Таки ви не догадались, кого я имею в виду!

– Допустим, догадываюсь. Что вы хотите?

– Не, ну я таки понимаю, щто первым в космосе ви хотели бы видеть русского, – Бен-Гурион, безусловно, тоже был реалистом. – Да и вторым, думаю, тоже. Но ведь у вас должны планироваться и групповые полёты, иначе зачем бы вам начинать международную программу, так?

– В общем, вы угадали, – признал Хрущёв.

– Таки меня интересует вопрос: сколько будет стоить место командира для одного из наших, в одном из первых международных экипажей? – вкрадчиво спросил Бен-Гурион. – Даже не в первом, может быть, во втором или третьем?

Никита Сергеевич такого вопроса не ожидал, и был откровенно к нему не готов. После кровавой разборки на Синае в ноябре 1956 года отношения с Израилем были почти на нуле, не лучше, чем с Великобританией. С другой стороны, вечно дуться, как мышь на крупу, для великой державы – не самая правильная линия поведения. Тем более, если бывший противник первым заводит речь о нормализации отношений.

– Чисто с политической точки зрения это обсуждаемо, – ответил Хрущёв. – Очерёдность полётов определяю не я, а руководство Главкосмоса. Она зависит от уровня подготовки космонавтов. Я не слишком подробно осведомлён об успехах в подготовке каждого космонавта, и не могу прямо сейчас сказать, вошёл ли кто-то из «ваших», как вы выразились, в шестёрку, отобранную для полётов первой очереди...

– Таки вошёл, – заверил его Бен-Гурион.

Руководители Главкосмоса, разумеется, докладывали Хрущёву состав отобранной для первых полётов шестёрки космонавтов, но Никита Сергеевич, увидев в списке знакомые фамилии – Гагарин, Титов, Николаев – остальных трёх попросту не запомнил, а списка у него сейчас под рукой не было, в Нью-Йорк он его с собой не брал.

– Прямо сейчас я не готов вам ответить, – выкрутился Первый секретарь. – Мне необходимо посоветоваться с Президиумом и проконсультироваться с руководством Главкосмоса.

– Я всё понимаю, – успокоил Бен-Гурион. – Я подожду, сколько будет необходимо. Просто помните, щто наша благодарность будет безгранична. Конечно, в пределах разумного.

– Хорошо. Мы обсудим этот вопрос, не предавая его огласке, – ответил Хрущёв. – Если со стороны Главкосмоса и ВВС возражений не будет, с вами свяжутся наши дипломатические представители, и ваше предложение можно будет обсудить более предметно.

– Хорошо, Никита Сергеич, я с нетерпением жду. До следующего разговора, – учтиво попрощался израильский премьер.

Вернувшись в Москву, Хрущёв вызвал Королёва и рассказал ему о звонке из Израиля.

– Гм... – Сергей Павлович оказался удивлён не меньше. – Да, действительно. В первую шестёрку вошли Гагарин, Титов, Финштейн, Николаев, Попович, Быковский. Если помните, в ней должен был быть Нелюбов. Мы пересмотрели состав первого отряда, и сразу после отбора мандатной комиссии забраковали нескольких кандидатов, о которых было известно, что они выбыли в процессе подготовки. Просто чтобы не ломать судьбу хорошим лётчикам. Взяли вместо них лётчиков-испытателей и кандидатов, которые в той истории вошли во второй набор космонавтов.

– А где сейчас Нелюбов? – спросил Хрущёв.

– Насколько знаю, служит в палубной авиации, на авианосце «Северодвинск» (АИ). На хорошем счету у командования, – ответил Королёв.

– Вот и хорошо, – одобрил Никита Сергеевич. – А что скажете про этого вашего Финштейна?

Главный конструктор замялся.

– Что, так плохо? Тогда почему он в шестёрке первых кандидатов?

– Нет! В том и дело, что совсем неплохо! Очень даже неплохо! Парень сам по себе отличный, – ответил Сергей Павлович. – Умный, хладнокровный, собранный, самоконтроль на высоте, дисциплинирован. Здоровье отличное – дай бог каждому, не богатырь, конечно, но, как бы сказать... жилистый, руку жмёт, как тисками. Перегрузки переносит отлично, перепады давления – тоже, вестибулярка у него, пожалуй, получше, чем у Гагарина. В подготовке показывает отличные результаты. По большинству тестов идёт вровень с Титовым и немного уступает Гагарину, по некоторым – опережает Титова. К тому же он немного старше Германа, ну, и, безусловно, более дисциплинирован. Титов очень честолюбив, всегда хочет быть первым, и это у него частенько проявляется. Подготовке не мешает, но со стороны – заметно.

Финштейн, напротив, понимает, что быть первым у него шансов немного, но своего он не упускает. Всегда спокоен, собран, реакция молниеносная. Я запросил по нему данные из полка, где он служил. Командование сообщило, что он два года подряд выигрывал учения-соревнования по точности стрельбы по воздушным мишеням.

В общении с товарищами – ровен, дружелюбен, в неформальной обстановке – душа компании, такие еврейские анекдоты рассказывает – обхохочешься. Морально устойчив, скромен, со старшими – вежлив, но если прав – свою позицию отстаивает корректно, но твёрдо. Лидерство Гагарина не оспаривает, в отличие от Титова, но при необходимости готов брать на себя командование и ответственность за экипаж. На тренировках в роли командира экипажа ведёт себя уверенно, действует точно по программе полёта, при отработке нештатных ситуаций не теряется, сразу предлагает решение и выполняет его без колебаний.

– Ну, прямо-таки ангел во плоти, – усмехнулся Хрущёв.

– Я говорю как есть, объективно, – Королёв пожал плечами. – Хороший парень, претензий у меня к нему нет.

– Так что, у него совсем нет недостатков? – спросил Никита Сергеевич.

– Совсем без недостатков людей не бывает. Но у Финштейна, реально, недостаток только один – фамилия, – ответил Сергей Павлович.

– И что нам с ним делать? – почесал в затылке Хрущёв.

– А зачем с ним что-то делать? – спросил Королёв. – Пусть себе летит, в порядке очереди. Можно его и командиром международного экипажа назначить, если будет такое решение.

– Хорошо, Сергей Палыч, буду иметь в виду, – решил Первый секретарь. – С Израилем мы вопрос обсудим, но попозже. Надо выяснить у дипломатов, что можно с Бен-Гуриона слупить.

Ещё один курьёз случился с подачи самого Хрущёва. В кулуарах ООН между заседаниями Никита Сергеевич встречался со множеством политиков из всех стран мира. Вопросы обсуждались самые разные, в основном, касающиеся перспектив возможного сотрудничества. В одной из бесед с премьер-министром Японии Хаято Икэда разговор зашёл о космических успехах СССР. Икэда выразил своё восхищение ходом советской космической программы, а затем добавил:

– Мы в Японии с интересом и нетерпением ждём первого полёта человека в космос. У нас многие спорят, кто полетит первым – американец или русский. Иногда даже заключают пари.

– И на кого вы ставите? – подмигнул Никита Сергеевич.

– Моё положение не позволяет мне участвовать в азартных играх, – японец ловко ушёл от ответа.

– А знаете, на одном из совещаний в прошлом году, – припомнил Первый секретарь, – обсуждали возможность полёта женщины в космос, и наш Главный конструктор предложил запустить экипаж из японских школьниц. Он ещё сказал, что они умные, сообразительные, но при том небольшого роста, и лёгкие, поэтому их можно в спускаемый аппарат сразу пятерых посадить.

Никита Сергеевич рассказал об этом исключительно в шутку, и с интересом наблюдал, как расширились глаза японского премьера. Впрочем, Икэда быстро справился с удивлением, сообразив, что Первый секретарь пошутил.

– Это было бы весьма забавно, господин Хрущёв, – ответил премьер. – А если серьёзно – нельзя ли обсудить возможность полёта в будущем японского космонавта на вашем корабле? Конечно, я понимаю, что в наших отношениях были разные периоды, в том числе и весьма неблагоприятные. Но мы могли бы попробовать перешагнуть через старые обиды, и отодвинуть разногласия. Без этого едва ли мы сможем двигаться дальше. Урегулирование территориального спора и заключение мирного договора дают нам надежду на возможность дальнейшего расширения сотрудничества, не ограничиваясь только культурным обменом и закупками сырья.

«Ишь как вам всем в космос на чужом горбу захотелось», – мысленно усмехнулся Никита Сергеевич.

– С политической точки зрения я не вижу больших препятствий для участия японских кандидатов в космонавты в нашей программе «Интеркосмос», – ответил Хрущёв. – Чисто практически – поймите правильно: мы лишь готовимся к первому полёту, а наш, советский, и ещё один – международный – отряды уже сформированы. Боюсь, что вашим кандидатам придётся встать в хвост длинной очереди. Если, конечно, Япония не примет активное участие в подготовке технической части программы.

– А чем мы могли бы помочь? – поинтересовался Икэда. – Учтите, что у нас руки связаны ограничениями, навязанными нам американцами в рамках КОКОМ.

– Гм... – Никита Сергеевич лихорадочно соображал.

Япония в этот период ещё не стала тем «азиатским тигром», в которого она превратилась парой десятилетий позже. «Японское экономическое чудо» только-только начиналось. Ещё не было тех впечатляющих японских успехов ни в электронике, ни в автомобилестроении, ни в бытовой технике. Но Хрущёв знал, что эти достижения у японцев не за горами, и прикидывал, «что можно взять с гуся».

– Насчёт КОКОМ – они нам много крови попортили своими санкциями, – признал Никита Сергеевич. – Конечно, специалисты смогли бы более точно обозначить направления возможного сотрудничества. Что мы могли бы от вас получить – это, например, поднять уровень нашей точной механики и станкостроения, точного приборостроения, металлургии специальных сплавов. Чтобы обойти ограничения КОКОМ, придётся хорошо подумать, но это возможно. Можно начать с расширения научного обмена между нашими и вашими специалистами по разным отраслям. Вот, например, наш товарищ Тевосян привёз от вас очень полезные сведения по технологиям судостроения.

– Понимаю, – ответил Икэда. – Давайте возьмём паузу и дадим поручение специалистам подготовить список интересующих вас технологий, а уже после этого можно будет продолжить обсуждение.

– Согласен, – ответил Первый секретарь. – Вопрос непростой, спешить тут не следует, а то мы сейчас с вами пытаемся делить шкуру ещё не родившегося медведя.

Икэда вежливо улыбнулся, и разговор продолжился дальше, уже о других вопросах двустороннего сотрудничества, которое постепенно расширялось.

Через три дня к Хрущёву прибежал министр иностранных дел Громыко:

– Никита Сергеич, тут только что звонил из Японии наш посол Андропов (в АИ Ю.В. Андропова после Венгрии отправили послом в Японию). Он сообщил, что наше посольство уже второй день осаждают толпы японских школьниц и спрашивают, где можно записаться в космонавты. Вы японскому премьеру ничего такого, случаем, не говорили?

– А... м-м-м... ну... – Хрущёв замялся. – Я пошутил, вспомнил, как Сергей Палыч в шутку предлагал на совещании японских школьниц в космос отправить...

– Пошутили? Похоже, японский премьер принял ваши слова всерьёз! И как теперь будем выпутываться? – Громыко был не на шутку обеспокоен.

– Гм... Ну, не дурак же он, должен понимать, что на современном уровне развития техники запускать детей в космос нереально!

– Это мы с вами так считаем, а в Азии менталитет отличается от нашего, – пояснил Громыко. – Для них эксперименты на детях если и не рядовое событие, то уж всяко не категорически запретное. Надо что-то придумать, пока Юрия Владимировича японские школьницы не затоптали.

Пришлось руководству Главкосмоса срочно составлять обращение, в котором, среди прочего, было такое разъяснение:

Это обращение было прочитано в Японии по радио и передано в письменном виде, в переводе на японский, осаждавшим советское посольство детям, после чего «осада» была снята. Как выяснилось позже, японский премьер рассказал о разговоре с Хрущёвым своим референтам. Его услышала одна из переводчиц, а дальше сработал «испорченный телефон». Переводчица поняла пересказанную премьером шутку Хрущёва по-своему, что-то недослышала, не так поняла, и тут же позвонила своей младшей сестре в Токио. И вот тут оно и завертелось. К счастью, недоразумение удалось быстро прекратить (АИ).

Интересные моменты возникали и в ходе подготовки космонавтов. О том, что Гагарин, впервые забираясь в спускаемый аппарат, снял ботинки и залез в корабль в носках, известно многим. В международной программе тоже были свои происшествия.

Много было ситуаций с бортовыми наборами продуктов питания. К примеру, индийцы питались только вегетарианской пищей. Для мусульман полностью исключались блюда из свинины, причём – для всего экипажа. Французы не мыслили обед без столового вина, и были весьма разочарованы «сухим законом» в процессе подготовки.

Техника, пока ещё несовершенная, тоже подбрасывала поводы для курьёзных ситуаций, как и сильно различающийся менталитет космонавтов. В ходе подготовки составы экипажей постоянно перетасовывали, чтобы выяснить психологическую совместимость и при этом добиться максимальной вариативности и полного взаимопонимания между космонавтами из разных стран.

Однажды Сергей Павлович вместе с Каманиным зашли в помещение, где проходил тренировку очередной международный экипаж. Космонавты отрабатывали сход с орбиты, о чём и доложил находившийся снаружи спускаемого аппарата Марк Лазаревич Галлай. Не желая мешать тренировке, Королёв с Каманиным развернулись и уже подошли к двери, как вдруг из открытого люка послышался звонкий шлепок и громкая команда:

– Хальт! Цурюк! Раус аус дем Ландерс!

Главный конструктор и заместитель начальника Главного штаба ВВС остановились посмотреть. Из спускаемого аппарата один за другим выбрались Вольфганг Бюттнер, Капил Бхаргава и китаец Чунг Цзун (АИ). Бюттнер был на этой тренировке командиром экипажа. Не заметив стоявших поодаль Королёва и Каманина, он скомандовал, мешая русские и немецкие слова:

– Смирно! Dummkopf! Слюшайт меня! Ви изучайт процедура сход с орбита! Изучайт Klarliste! На следующий тренировка сначала докладывайт мне, что собираетесь делайт! Если не понимайт, что какой кнопка делайт – не нажимайт! Запоминайт цвай комманден – хальт унд цурюк! Если я сказаль: «Хальт!» – рука убраль и сидеть смирно, как суслик! Ви проверяйт вертикаль перед нажимайт кнопка? Тогда зачем нажимайт, если вертикаль уходить? Dummkopf! Ви понимайт, что ми иметь одна попытка сход с орбита? Ви запускайт циклограм, Ти-Ди-Ю давайт импульс куда попало, корабль улетайт на высокий орбита! Ви думайт, я мечтай умирать без кислород, бир унд вюрстхен? (Bier und Würstchen – пиво и сосиски). Фрай! (Свободны!)

– Какой сочный термин этот Klarliste! – задумчиво произнёс Каманин.

Как выяснилось при разборе, Чунг Цзун, отрабатывая процедуру схода с орбиты, не заметил, что показания инфракрасной вертикали ушли от направления на центр Земли. В ходе тренировок на прибор подавались внешние сигналы, имитирующие его работу в условиях космического пространства. Не заметив, что вертикаль «ушла», китаец уже потянулся к кнопке БЦВМ, запускающей циклограмму схода с орбиты. Бдительный немец шлёпнул его по рукам, прервал тренировку и устроил показательную выволочку (АИ).

– Товарищ Бюттнер проявил себя как жёсткий и требовательный командир экипажа. Могу поставить его действия в пример всем командирам, – заявил на общем разборе, в присутствии всех – советских и иностранных – космонавтов, генерал Каманин. – Всем следует осознать, что, пока конструкторы не построили для нас более совершенный вариант корабля, летать придётся на том, что есть. Приборы и техника пока ещё не отлажены полностью. Возможно возникновение любых нештатных ситуаций. Вы должны быть предельно осторожны и внимательны, иначе жертвы неизбежны. А жертвы нам не нужны.

Также должен отдельно поблагодарить товарища Бюттнера за исключительно удачный термин «Klarliste», – продолжил Николай Петрович. – Сама идея мнемонических карточек с последовательностью операций оказалась очень полезной, и вообще – краткость – сестра таланта.

С этого момента немецкий термин «Klarliste» прочно вошёл в полуофициальную космическую терминологию.

После череды неудачных запусков и аварий в начале и весной 1960 года, советская космонавтика взяла громкий и убедительный реванш запусками ещё одной АМС, «Зонд-2» сфотографировавшей не отснятые в предыдущем полёте участки невидимой стороны Луны, и спутников телетрансляции «Молния-1», «по совместительству» выполнявших задачи упрощённой системы предупреждения о ракетном нападении (АИ, см. гл. 05-11).

Теперь Королёв и Келдыш сосредоточили внимание на двух основных задачах – окончательной отработке пилотируемого корабля для полёта человека, и запуске АМС к Марсу.

Первую станцию, «Марс-1960а», без спускаемого аппарата, но с «медным ведром Расплетина», отправили в полёт в начале мая. Запуск произошёл не в период «астрономического окна», выпадавшего на конец сентября, а заметно раньше. Название станции открыто не называли, для всех она ушла в полёт под порядковым номером «Зонд-3». Королёв вообще предлагал всем АМС, строящимся на единой платформе 2МВ, теперь уже больше напоминавшей 3МВ по своей конструкции, давать единое наименование «Зонд», не разделяя их на «Марсы» и «Венеры». Мстислав Всеволодович не соглашался, считая, что конструктивная платформа не является определяющей, в отличие от назначения.

О цели запуска в печати тоже не сообщили ничего конкретного, заявив, что в задачи полёта входит проведение различных исследований в открытом космосе. Ничего не сообщили и о траектории станции. Хотя американские радиолокаторы сопровождали АМС, как минимум, на начальном этапе полёта, сложная и непросчитываемая заранее траектория породила на Западе много слухов и споров.

В итоге специалисты из NASA сошлись на том, что «русские отправили ещё одну станцию к Луне, а потом утратили контроль, и АМС потерялась в межпланетном пространстве». В свою очередь, «конспиролухи» на все лады обсуждали в жёлтой прессе версию, что «красные отправили пилотируемый корабль на Марс». Доводы специалистов, что имеющаяся у СССР ракета физически не способна отправить даже одного человека к Марсу одним пуском, во внимание не принимались.

Тем временем академик Келдыш с Королёвым и Рязанским занимались всесторонним тестированием систем радиосвязи, ориентации, и других служебных систем станции. Это была главная задача запуска, ради которой не пожалели носителя. Королёв, убедившись, что в «той» истории надёжность советских АМС была крайне низкой, решил не допускать подобных провалов. Станцию запустили только после тщательной отработки на стендах, и пробного полёта вокруг Луны. Теперь предстояло проверить работу аппаратуры в длительном полёте.

Во многом помогала более совершенная энергетика станции, позволявшая осуществить более грамотные и технически безопасные решения. Не надеясь только на ещё несовершенные и малоэффективные за пределами земной орбиты солнечные батареи, «Зонд-3» оснастили в дополнение плутониевым РИТЭГом. Заодно «атомная печка» обеспечивала требуемый тепловой режим станции и подогрев воды при приготовлении фотореактивов, хотя и добавила конструктивных сложностей при монтаже фототелевизионной установки – пришлось защищать фотоплёнку от радиоактивной засветки. Станцию оснастили раскрываемыми радиаторами большой площади. Связь станции с Землёй теперь поддерживалась постоянно, а не отдельными сеансами по расписанию.

Тщательная подготовка сделала своё дело. Неприятности по ходу полёта вылезали, но не фатальные. Часть из них побороли за счёт резервирования систем. С остальными пришлось смириться. Так или иначе, станция постоянно оставалась на связи, и поддерживала нужную ориентацию.

После тщательных расчётов траектории, на значительном удалении от Земли, была отдана команда на включение электромагнитного двигателя. Здесь влияние Земли и Луны было сведено к минимуму, и АМС постепенно начала разгоняться. Её положение отслеживали по радиосигналам, пеленгуя их с наземных и корабельных пунктов радионаблюдения. При этом учитывалось и орбитальное перемещение Земли. Также в ходе полёта были проведены несколько коррекций траектории, чтобы более точно вывести станцию к Марсу. Лететь ей предстояло почти год – сильно разгонять станцию не стали, так как в этом случае увеличивались шансы проскочить мимо Марса. Мстислав Всеволодович рассчитывал орбитальный манёвр, который, если его удастся осуществить, вывел бы «Зонд-3» на марсианскую орбиту. Рассчитывали, опять-таки, на расплетинское «медное ведро» и управление от БЦВМ. С техникой начала 60-х «той» истории подобный манёвр был бы невозможен, и максимум, на что можно было рассчитывать – несколько мутноватых снимков, сделанных с пролётной траектории, на расстоянии в несколько десятков тысяч километров от планеты.

С борта станции ежедневно принимали ценные телеметрические данные о поведении её внутренних систем. Для этого «Зонд-3» был оснащён множеством самых различных датчиков, многие из которых специально разрабатывались по заданиям Главкосмоса. Эту информацию тщательно анализировали специалисты, разработчики систем станции. По результатам анализа дорабатывались системы следующей АМС «Зонд-4», старт которой наметили на 26 сентября – в оптимум астрономического окна для 1960 г.

Параллельно с полётом «Зонда» проводили окончательную отработку корабля 1К «Север». Работа основных систем отрабатывалась на запусках фоторазведчиков «Зенит», но на «Зенитах» не устанавливалась в полном объёме система жизнеобеспечения. На них только обеспечивалась терморегуляция и поддержание заданного уровня влажности. Отработать систему жизнеобеспечения, проверить переносимость условий невесомости и перегрузок при возвращении в атмосферу можно было только на запусках живых существ. Для этого были выбраны собаки.

К их подбору подходили не менее серьёзно, чем к комплектованию отряда космонавтов. Для полётов выбирали только беспородных и бездомных собак, уже прошедших естественный отбор в суровых условиях и доказавших свою жизнеспособность. У них было крепкое здоровье, они были неприхотливы в питании и лояльны к человеку. Полёты собак начались задолго до начала проектирования космического корабля и даже самого носителя Р-7, на геофизических ракетах.

Собак выбирали некрупных – массой до 6 кг и ростом не выше 35 см, так как капсула в головной части геофизических ракет была невелика. Собаки проходили цикл тренировок, их приучали долго находиться в замкнутом пространстве, переносить сильные перегрузки и вибрации, не пугаться громких и непонятных звуков, уметь находиться в тесном экспериментальном снаряжении, которое позволяло записывать получаемые данные с закреплённых на теле датчиков. Для удобства крепления датчиков собак подбирали короткошёрстных.

В начальный период исследования были тщательно засекречены. По существовавшей в СССР традиции секретились не только технические подробности и ТТХ изделий, но и фамилии учёных и конструкторов. Даже собакам давали псевдонимы, из-за чего в разных документах одни и те же «экипажи» именовались по-разному.

Запуски собак в космос начались задолго до полноценных космических полётов. 22 июля 1951 года на ракете Р-1В с полигона Капустин Яр отправились в полёт собаки Дезик и Цыган. В этот период осуществлялись даже не суборбитальные полёты, а вертикальные подъёмы на высоту от 100 до 400 километров. По достижении заданной высоты капсула с собаками отделялась, входила в атмосферу и приземлялась на парашюте. В период с 22 июля по 3 сентября 1951 года было выполнено 6 полётов. При этом 2 собачьих «экипажа» погибли.

29 июля, во втором запуске, погибли собаки Дезик и Лиса. Парашют их капсулы не раскрылся, и капсула на огромной скорости врезалась в землю. Исследование обломков показало, что из-за сильной вибрации вышло из строя барореле, обеспечивавшее раскрытие парашюта на заданной высоте. Этот случай заставил конструкторов начать разработку системы экстренного катапультирования космонавта для аварийных ситуаций.

(Подготовку собак к полёту, их посадочные капсулы и поведение в полёте можно посмотреть в киножурнале «Хочу всё знать» № 3 за 1957 год, начиная с отметки времени 5.55 https://www.youtube.com/watch?v=F6bmDIYu5gk)

Экспериментаторы никогда не относились к собакам, как к просто подопытным животным. Сергей Павлович вообще очень любил собак, в период экспериментальных запусков он каждый день, утром и вечером заходил к ним, проверял самочувствие четвероногих космонавтов, следил, чтобы их содержали со всеми возможными удобствами. Гибель собак во время полётов он переживал тяжело, как будто гибли его близкие люди, зато успешным полётам радовался от всей души. Когда Дезик и Цыган впервые благополучно приземлились, едва их достали из капсулы невредимыми, Королёв так обрадовался, что схватил Дезика и бегал с ним в руках вокруг капсулы. (Реальная история, из док. фильма «Отряд космических дворняг»)

28 августа погибли ещё две собаки – Мишка и Чижик. Их капсула разгерметизировалась на большой высоте, и собаки задохнулись. Как оказалось, клапан открылся опять-таки из-за сильной вибрации.

После 6-го полёта 3 сентября 1951 года испытания были прерваны. Началась разработка катапультируемой капсулы.

К 1954-му году были разработаны система катапультирования и новые системы наблюдения за животными в полёте. С 24 июня 1954 по 14 июня 1956 года было выполнено ещё 8 полётов. Эти полёты также выполнялись на ракетах Р-1 разных модификаций («русифицированная версия» Фау-2). И тут, к сожалению, не обошлось без жертв. 2 июля 1954 г погиб пёс Мишка. Его товарищ по экипажу, собака Дамка (или Димка, по другим данным), приземлился благополучно.

7 июля, в следующем полёте, погибла собака Рыжик. Череда неудач продолжилась и в 1955-м. 5 февраля, упав с 40-километровой высоты, погибли собаки Бульба и Лиса (вторая), а 25 июня 1955 года погибла ещё одна собака – Рита.

Как выяснилось в ходе расследования инцидента 5 февраля, ракета при старте отклонилась от траектории и начала заваливаться. По команде гироплатформы рули отработали, выправив полёт, но отработали слишком резко. Катапультные капсулы с собаками сорвались с креплений, пробили своей массой тонкую алюминиевую стенку кабины и рухнули на землю, не раскрывая парашюты, так как последовательность катапультирования не была запущена.

(Об этом и других случаях очень хорошо рассказано в фильме «Отряд космических дворняг» https://www.youtube.com/watch?v=Nx6wJV6UBwU)

Совершенствование техники обходилось дорого, но всё же это были жизни собак, а не людей. Доработка матчасти дала результаты – последующие 4 полёта обошлись без жертв.

Третья серия из 12 полётов проходила с 24 мая 1957 года, по 16 сентября 1960-го, параллельно уже начавшимся орбитальным полётам собак на полноценных космических аппаратах. В этой серии собаки летали на ракетах Р-2А и Р-5А, поднимаясь на ещё большую высоту. Рекорд высоты установили 27 августа 1958 года собаки Белянка и Пёстрая, они поднялись на 453 километра. В этих полётах часть собак находилась под наркозом, также вместе с собаками летали белые мыши, кролики, и прочая живность. Это были всё ещё подъёмы, а не полёты на большое расстояние или по орбите.

Без жертв не обошлось и тут. 21 февраля 1958 г собаки Пальма и Пушок в гермокабине новой конструкции поднялись на 473 километра, но погибли из-за разгерметизации во время спуска. 31 октября 1958 г собаки Жульба и Кнопка (вторая) погибли при возвращении в атмосферу из-за отказа парашютной системы.

После «посвящения в Тайну» Сергей Павлович Королёв тщательно анализировал присланные Веденеевым документы по советской космической программе. От него не ускользнуло трагическое сходство наиболее страшных катастроф в истории советской космонавтики: гибель Комарова из-за невыхода парашюта из контейнера, и смерть Добровольского, Волкова и Пацаева из-за преждевременного открытия клапана на большой высоте как бы предварялись очень похожими несчастными случаями с собаками.

– Смотри-ка, – сказал Сергей Павлович Келдышу. – Судьба-то, выходит, нас по два раза предупреждала – особое внимание обратить на опасность высотной разгерметизации и надёжность парашютных систем. Но Мишин этого так и не понял, а меня к тому времени уже не было...

– Слишком всего много случилось, – ответил Мстислав Всеволодович. – Новые проблемы и впечатления вытеснили старые. Предупреждения забылись, а за забывчивость пришлось заплатить жизнями людей. Надо сейчас сделать всё возможное, чтобы исключить подобные случаи. Эти системы наиболее критичны на этапе спуска. Но не надо забывать, что и другие системы тоже могут отказывать.

– Будем добиваться максимальной надёжности корабля, – решил Сергей Павлович. – Но сроки, сроки...

Помимо суборбитальных подлётов спускаемого аппарата на первой ступени Р-9 (АИ, см. гл. 04-04) была выполнена серия сбросов с транспортного самолёта – 25 попыток. (АИ, в реальной истории при отработке «Союза» было сделано 23 сброса с самолёта). Это помогло отработать конструкцию парашютной системы и двигателей мягкой посадки. Был отлажен хронометраж последовательности операций, от отстрела люка парашютного отсека, до посадки и отсоединения парашюта, включая выход нескольких парашютов, торможение, спуск на парашюте и сброс теплозащитного экрана, запуск двигателей мягкой посадки у самой земли, отработаны безопасные скорости снижения и конструкция спускаемого аппарата, включая амортизацию кресел и пластическую деформацию днища, которая поглощала остаток кинетической энергии в момент приземления.

Полёт кота Леопольда 20 марта 1957 года на ракете Р-5 (АИ, см. гл. 02-35) имел не только политическое значение. В отличие от предыдущих этот полёт был суборбитальным, то есть вход в атмосферу происходил по траектории, максимально приближенной к той, что получается при сходе с орбиты. Соответственно, скорость входа и нагрузки, действующие на спускаемый аппарат были тоже значительно выше, чем в предыдущих полётах собак. В этом полёте удалось впервые присмотреться к поведению теплозащитного покрытия. Было получено экспериментальное подтверждение, что покрытие при спуске будет гореть, снят график изменения температуры в спускаемом аппарате, и график изменения перегрузок. Впервые было опробовано управление гиперзвуковым планированием спускаемого аппарата (АИ). Эти данные очень пригодились в последующих полётах.

Серию орбитальных полётов собак на вновь разработанных кораблях 1К «Север» начали на год раньше, чем в «той» истории – 28 июля 1959 года в полёт отправились собаки Чайка и Лисичка (АИ частично, в реальной истории эти собаки полетели 28 июля 1960 года. Полёт был неудачным, собаки погибли из-за аварии носителя). Наученный горьким опытом предыдущих «собачьих катастроф» и зная, чем кончился «тот» полёт, Королёв гонял своих заместителей почём зря. «Стояние на ушах» оправдалось – ракету подготовили на редкость тщательно. Корабль совершил успешный суточный полёт, собаки приземлились живыми и здоровыми (АИ).

Однако послеполётное исследование спускаемого аппарата показало, что корабль ещё надо значительно дорабатывать. Благодаря информации из «документов 2012», Сергей Павлович знал, куда смотреть и на что обратить внимание. Он отметил, что жгут проводов, соединявший спускаемый аппарат с приборным отсеком, был оборван в нештатном месте и сильно оплавлен, а анализ графика перегрузок показал, что на начальном этапе входа в атмосферу корабль неуправляемо вращался с большой скоростью. Покопавшись в документах в ИАЦ, Королёв нашёл подтверждения своим выводам.

1К «Север» использовал конструктивные решения как «Союза», от которого была взята форма и компоновка отсеков, так и «Востока». Его внутренние системы, информация по которым была крайне фрагментарной, создавали те же люди и с тем же опытом, что в «той» истории разрабатывали системы «Востока». Ничего другого они в этой ситуации придумать не могли. Исключением стала лишь система управления, в которую была интегрирована БЦВМ. Хотя и она была крайне упрощённой. Корабль ещё не мог совершать полноценные орбитальные манёвры, вроде смены орбиты. Он лишь мог поддерживать свою ориентацию и отработать сход с орбиты – необходимый минимум для успешного полёта.

После полёта Чайки и Лисички корабль долго и тщательно дорабатывали, проверяя технические решения в ходе запусков спутников-фоторазведчиков «Зенит» (АИ, см. гл. 04-18). Доработка и доводка систем заняла более года. Спутники фоторазведки запускали ежемесячно. Удачными были далеко не все запуски, но для отработки корабля аварийные пуски были даже более ценными, чем успешные – в них выявлялись недоработки и конструктивные недочёты. Завод № 88, собиравший корабли 1К «Север» и спутники «Зенит», выпускал их системы и корпуса уже в режиме серийного производства, что позволяло собирать из компонентов корабль любого назначения. Государственный авиазавод № 1 в Куйбышеве (с 16 декабря 1961 г – завод «Прогресс») точно так же серийно собирал ракеты-носители Р-7, баллистические межконтинентальные Р-9 и ГР-1, и гражданские носители «Союз-2.1» и «Союз-2.3», комбинируя ступени ГР-1 и Р-9.

В ходе этих запусков удалось доработать систему разделения отсеков перед входом в атмосферу. Запущенные в мае, июне и июле 1960 года «Зениты» уже разделялись штатно, без эксцессов, и их спускаемые аппараты входили в верхние слои атмосферы без вращения.

(В реальной истории разделение гагаринского «Востока» при входе в атмосферу было аварийным, и Юрия Алексеевича изрядно покрутило, пока не расплавились и не оборвались кабели. Проблемы с разделением были и в последующих полётах)

Второй важнейшей доработкой был воздушный клапан, через который уравнивалось давление с забортным. Из-за этого клапана погибли два собачьих «экипажа», а в «той» истории – ещё и экипаж Добровольского, Волкова и Пацаева. Зная об этом, Сергей Павлович настоял, чтобы клапан был расположен в пределах свободной досягаемости экипажа.

– Поставьте клапан так, – сказал он Ивановскому, – чтобы любому из космонавтов достаточно было поднять руку и заткнуть его. Это может спасти жизни всему экипажу.

(Ивановский Олег Генрихович был ведущим конструктором КК «Восток», в АИ – соответственно, ведущий конструктор корабля 1К «Север»)

– А разве для безопасности недостаточно скафандров? – удивился Ивановский.

– Кто его знает, что там, в космосе, может случиться, – неожиданно мягко ответил Королёв. – Скафандры, конечно, у ребят будут. Без скафандров никаких полётов. Но скафандр – это последняя линия обороны. А вдруг сам скафандр окажется повреждён? Скажем, вращением или толчком кого-то выбросило из кресла и приложило стеклом шлема о пульт? Или вдруг два из трёх космонавтов потеряют сознание? Проще одному человеку перекрыть единственный клапан, чем дотянуться сразу до двоих и закрыть им гермошлемы.

Клапан перенесли в доступное место, более того, систему уравнивания давления сделали «разрешительной». То есть, барореле не открывало клапан автоматически, а позволяло его открыть. Решение на открытие клапана принимал экипаж. Впоследствии систему проверок сделали многоступенчатой, клапан открывался после выхода основного парашюта и снижения скорости до расчётного значения 22 км/ч (скорость снижения спускаемого аппарата «Союза» на основном парашюте)

Точно так же тщательно доводили парашютную систему. Когда 10 апреля 1959 года в суборбитальном испытательном запуске порвался купол основного парашюта (АИ, см. гл. 04-04), Королёв устроил страшный «разгон». Мало того, что он сам проверил, насколько гладко и качественно отполированы стенки нового, увеличенного парашютного контейнера, он также приказал провести динамометрический тест. На крюк кран-балки подвесили динамометр, подцепили его крюком спускаемый аппарат за парашют и медленно потянули, измеряя усилие, при котором сложенный купол выходит из контейнера. Усилие сравнивали с расчётным усилием, развиваемым вытяжным парашютом.

Сергей Павлович распорядился проводить динамометрический тест на каждом спускаемом аппарате, без исключений. Проверка была простая, крайне дешёвая, не требующая никаких дорогостоящих стендов, но она гарантировала, что катастрофы, подобной той, что погубила в «той» истории Комарова, теперь не произойдёт.

(К сожалению, в реальной истории такой тест впервые был проведён только после гибели Комарова. Оказалось, что сложенный парашют сидел в контейнере настолько туго, что спускаемый аппарат, зацепленный за стропы вытяжного парашюта, оторвался от пола цеха и поднялся в воздух, когда краном потянули купол из контейнера. «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится»)

Парашют – устройство достаточно непростое, требующее предельной аккуратности и ответственности при укладке купола. Укладку проводили по заранее утверждённой схеме, под присмотром контролёра ОТК и военпреда. Они фиксировали правильность каждого движения укладчика, сверяясь со схемой, и расписывались в соответствующих графах журнала. Укладка получалась медленной, зато космонавты и наземный расчёт могли быть уверены, что основной и запасной парашюты уложены правильно.

Подобная тщательность, казалось, сама по себе уже гарантировала успех. Но Королёв, не обращая внимания на понукания всякого руководства, не спешил. Для отладки и отработки систем приземления было проведено 25 сбросов спускаемого аппарата с самолёта, 5 суборбитальных запусков на 1-й ступени Р-9 (АИ, см. гл. 04-04), и 10 полётов беспилотных фоторазведчиков «Зенит», прежде, чем руководители Главкосмоса разрешили продолжить программу полётов собак. Помогало отбивать административный нажим и однозначное распоряжение Хрущёва: «Никаких запусков «к празднику», «к дате», «к съезду» – ничего подобного быть не должно. Полёт космонавта назначаем на апрель 1961-го, если американы не сумеют подготовить свой корабль раньше». За ходом подготовки американской космической программы следили агенты, внедрённые Первым Главным управлением КГБ в NASA и промышленные корпорации, задействованные в процессе.

Первый полёт после возобновления программы был выполнен не с собаками. 15 июля 1960 года в рамках эксперимента «Биосфера» на орбиту отправился корабль с уменьшенным прототипом космической оранжереи, построенным пионерами из ленинградской коммуны (АИ). В оранжерее были образцы растений и грибов, предназначенных для питания будущих экипажей орбитальных станций и космических кораблей. Этот полёт был рассчитан на продолжительность в несколько месяцев, и по документам Главкосмоса, представленным в правительство, официально проходил как головной полёт первого этапа подготовки марсианской экспедиции. Помимо оранжереи, в спускаемом аппарате корабля были установлены приборы для наблюдения за ростом растений и регистрации физических параметров – изменений температуры, влажности, уровня радиации и т. п.

19 августа 1960 года, после того, как Сергей Павлович убедился, что в корабле проведены доработки по всем выявленным недостаткам, в суточный полёт отправились собаки Белка и Стрелка. Вместе с ними в катапультируемой капсуле спускаемого аппарата находились 28 белых и чёрных мышей в индивидуальных капсулах внутри общего контейнера, и две белых крысы, а также насекомые, растения и грибы. В спускаемый аппарат также положили семена различных сортов пшеницы, кукурузы, гороха, чтобы проверить влияние факторов космического полёта на их всхожесть и урожайность.

Для наблюдения за животными в полёте, под руководством директора НИИ-380 Игоря Александровича Росселевича была сделана и установлена в спускаемый аппарат радиотелевизионная система «Селигер». Она состояла из нескольких телекамер (в реальной истории камер было две) и кинокамер, снимавших собак анфас и в профиль. Ещё одну камеру установили в иллюминаторе спускаемого аппарата, чтобы проверить, будет ли вращение при входе в атмосферу (АИ).

Телепередача с борта корабля, позднее подтверждённая расшифровкой телеметрии и просмотром киноплёнок, показала, что на 4-6 витках собака Белка чувствовала себя плохо. Её рвало, она лаяла, билась, старалась освободиться от привязных ремней. Это очень обеспокоило медиков, и они категорически настаивали, чтобы первый полёт человека продолжался не более 1 витка.

Также в полёте проводились эксперименты по фоторегистрации космических лучей, и исследования Солнца в рентгеновском и ультрафиолетовом спектре излучения, для чего также были установлены специализированные приборы.

Королёв знал, что в «той» истории в полёте отказал датчик инфракрасной вертикали. По его указанию прибор подвергся значительной доработке, но его предстояло проверить на практике. Как оказалось, доработка не достигла цели – датчик вроде бы и работал, но определить направление на центр Земли – «построить вертикаль», необходимую для успешного схода с орбиты, не получалось.

(«Как не заблудиться в космосе». Системы ориентации КА https://geektimes.ru/post/253008/ и http://www.kosmos-inform.ru/i/infrakrasnaya-vertikal.html)

Момент был критический – если направление импульса будет выбрано неправильно, корабль вместо схода с орбиты может уйти на более высокую, а тормозная двигательная установка была одноразового действия. Но, так как тот же самый корабль использовался как платформа для фоторазведчика, на борту уже была БЦВМ и дополнительные приборы ориентации – солнечный датчик и гироорбитант. (В реальной истории впервые гироорбитант появился чуть позднее, на спутниках «Зенит», но в АИ эти спутники были сделаны раньше. Устройство и принцип действия см. по ссылке выше). С помощью гироорбитанта и БЦВМ удалось правильно сориентировать корабль для торможения перед входом в атмосферу.