Глава 6
Знания и умения, которые Шиада освоила по возвращении на Ангорат, были совершенно иного рода, чем все то, что она знала до сих пор. Впервые жрица воочию увидела пропасть, разделявшую Вторую среди жриц и всех остальных служительниц культа, пусть даже из храма Матери Сумерек. Теперь вместе с Сайдром, преемником Верховного друида Таланара, ей трижды поручали дипломатические и разведывательные дела в Этане – в Архоне; далеко на востоке, в Ургатских степях; и среди племен скахиров, что кочевали на далеком севере, намного дальше Мэинтара. Более того, Шиада заняла место покойной сестры в отдельно построенном домике храмовницы; она стала вхожа на советы «четверки владык», к которой относились владычица Ангората, ее сохранитель и их наследники, и на почетных правах была допущена до собраний глав четырех храмов и их помощников.
Отношение сестер по вере тоже изменилось. Шиада встала над многими старшими жрицами, и теперь в числе бытовых обязанностей отсутствовало прядение, ткачество, покраска тканей и пряжи, охота на диких уток и лебедей и прочие подобные занятия. Ей полагалось сосредоточиться на целительстве и его оборотной стороне, а значит, на работе с травами, змеями, снадобьями. Кроме того, были вверены прежние обязательства Ринны по общему управлению хозяйством обители и присмотром за обучением всех младших и начинающих жриц. Иногда находить на это время оказывалось непросто – многие и многие часы Шиада посвящала собственному учению, а по старой привычке нет-нет да и наведывалась в храм Богини Войны и Воздаяния и на правах обычнейшей из жриц, какой когда-то была, делала самую простую и необходимую в служении работу. По-своему родные лица жриц и друидов, включая старшего в храме, тридцатичетырехлетнего рослого друида Артмаэля о черных волосах до лопаток, заставляли сжиматься сердце в тоске по минувшим дням. Видимо, чувствуя настроение девушки, однажды, когда она неожиданно застыла с кремневым ножом в руках посреди тропы на склоне возле зарослей можжевельника, Артмаэль подошел сзади и положил ладонь жрице на макушку:
– Не стоит предаваться унынию, госпожа, тебе здесь всегда рады, пусть ты и была с нами недолго.
Шиада только вздохнула. Артмаэль наклонился к ее уху и добавил:
– И я тоже рад, когда ты приходишь. С тобой возвращается Ее свет, и, значит, становится гуще Ее тень, Шиада.
– Спасибо, – в сердцах поблагодарила девушка, чувствуя легкое покалывание кончиком уха – Артмаэль брился не чаще раза в неделю. – Прошу, не говори об этом храмовнице: Второй среди жриц не положено вести себя так.
– Думаю, в храме Кровавой Шиады ты по-прежнему можешь быть просто молодой жрицей всякий раз, когда пожелаешь, и втайне от всех. По крайней мере, пока я его глава. – Друид заговорщицки подмигнул и позволил себе поцеловать девушку в волосы. – Давай я помогу. – Он взял из рук жрицы нож, прошел к одному из усеявших склон можжевельников, аккуратно подрезал ветвь.
– Подходит срок Наимна Момргот, день почитания Матери Войны. Тебе, как Второй среди жриц, полагается готовить помазание для юношей-воинов, которые в сумерках принесут клятву защищать остров, веру и служителей Всеединой и поклянутся сдобрить священную землю Праматери собственной кровью, когда придет надобность. Сбором трав и соков обычно занимается наш храм, думаю, ты опять попросилась по старой памяти?
Шиада кивнула:
– Я ведь и раньше это делала.
– Верно. Все нашла?
– Остались можжевельник для защиты бойцов и сосновая смола.
– Тогда пойдем наберем. – Артмаэль улыбнулся.
«Он всегда был ко мне тепл», – поняла жрица. В глазах главы храма жрица прочла, что он услышал мысль.
– У тебя есть чаша, куда собрать сок?
Шиада кивнула – через плечо девушки висела сумка из грубой ткани, где лежало два глиняных сосуда.
– Держи. – Артмаэль сам убрал ветви можжевельника жрице в сумку.
– Спасибо.
Они двинулись дальше по тропе, молча поднимаясь по холму до небольшого смешанного леса в северо-западной части холма. Только на опушке Артмаэль нарушил тишину:
– Мы прежде не гуляли. А теперь и повод достойный – ведь сосновая смола, пожалуй, главный ингредиент для помазания мальчишек и их клятвы.
Шиада знала, друид прав – сосна на Ангорате символизировала верность долгу.
– Давай я сам, – принял он из рук Шиады чаши, одну поставил на землю, вторую поднес к стволу и сделал над ней надрез в набухшей коре. – Ты снова будешь заменять храмовницу на обряде? – спросил жрец, когда Шиада присела на одно из корневищ, торчащих из земли. Вокруг стелилась мелкая лесная поросль.
– Да. – Они не смотрели друг на друга. – Госпожа все еще в Этане и велела провести день чествования за нее.
– Ты хорошо справляешься. Всякий раз, когда я смотрю на тебя на собраниях глав храмов, когда ты заменяешь храмовницу там или на обрядах, прихожу к мысли, что могу гордиться тобой, как наставник. Хотя, конечно, в узком смысле, я тебя не учил.
– Разве? – улыбнулась Шиада. – А не ты ли твердил, что лучше избегать суждений в узких смыслах?
Артмаэль ответил добродушным смешком.
– Как получилось, что ты оказался на той же тропе?
Артмаэль коротко глянул на девушку и вернулся к чаше со смолой. Она наполнялась медленно.
– Но ведь и я готовлюсь к Наина Моргот. В конце концов это чествование того из обличий Праматери, которому служат в первую очередь во вверенном мне храме. И поскольку эти рощи и леса входят в мое ведение, я обязан лично удостовериться, что здесь все в порядке. Завтра я поручу старшим друидам готовить препятствия для испытания.
Когда обе чаши были наполнены соком, Артмаэль помог Шиаде подняться и направился со жрицей к храму Возмездия. Вскоре Шиада принялась готовить первые замазки для конечного снадобья к обряду. Некоторые из смесей должны настаиваться несколько дней, прежде чем их добавят к смоле сосен.
Артмаэль долгое время, опустив обязанности главы храма, наблюдал за Шиадой. Они расположились в одной из ремесленных храма Матери Сумерек, предназначенной и оборудованной специально для приготовления мазей, бальзамов, снадобий и отваров. Несколько друидов охраняли вход в ремесленную – разумеется, и помыслить нельзя о том, чтобы беспокоить главу храма, а тем более Вторую среди жриц, без их дозволения или крайней надобности.
Жрец сидел в вольной позе на каменной скамье, которая представляла собой своеобразный уступ, будто выросший из восточной стены большого помещения. Второй среди жриц, что работала, стоя у тяжелейшего стола, выделанного из монолитного куска гранита, не полагалось мешать. Девушка вплетала в каждую из смесей слова молитв и часть собственной жреческой силы от крови Сирин, как того требовало таинство.
Когда закончила эту часть приготовления, Шиада установила чаши со смолами на располагавшиеся здесь же специальные жаровни, температура которых поддерживалась постоянно, чтобы помещенные на них предметы всегда находились в теплом состоянии.
– В ближайшие дни в храме будет стоять сильный запах смолы, – произнес друид. – Но, думаю, я сказал сейчас нечто самоочевидное, – улыбнулся он.
– Ты слишком суров к себе, господин.
– А ты по-прежнему великодушна, госпожа. – Артмаэль поднялся, подошел к жрице, развернул к себе лицом, положил руки на плечи. – Ты уделила нам сегодня много времени, мы благодарим тебя.
Артмаэль коснулся большим пальцем вайдового изображения змей в левом уголке лба жрицы, пристально изучив рисунок, будто прежде не видел. Посмотрел Шиаде в глаза:
– Никто не имеет права притрагиваться ко Второй среди жриц, пока она дева, без ведома на то храмовницы Ангората. Да и никто из мужчин не посмеет коснуться дочери самой Праматери, ибо все девочки, рожденные от прямой ветви Илланы, Иллане и обещаны. – Жрец притянул девушку к себе и поцеловал символ змей на ее лбу. Не отстранив, произнес: – Прежде ты была Сирин, но только племянницей, и я, как глава храма Возмездия и дальний родич Тайи и Тандарионов, знал, что достоин тебя. Но теперь ты названа законной дочерью Верховной жрицы, и мне более не дотянуться до тебя, пока ты сама не позволишь.
Артмаэль немного отодвинулся, приподнял лицо жрицы за подбородок, склонил голову для поцелуя, но на полпути замер. Выпрямился и простился:
– Светел твой день, Шиада.
– Богиня в каждом из нас, в сердце и разуме, на земле и на небе, Артмаэль, – ответила она доброжелательно.
Со дня Наина Моргот прошло много месяцев. И храмовница, вернувшись на Ангорат, уже восседала в высоком кресле охранительницы Дуба и Пруда, когда Шиада стала терзаться вопросом, почему ей, в ее семнадцать лет, до сих пор отказано в участии в Нэлейме. Однажды она осмелилась спросить храмовницу, и Нелла ответила, что некому пока доверить дочь Сиринов и Страбонов. Две королевские крови замешаны в ней, Шиаде, и меньше короля для первого брака она недостойна, сказала владычица Ангората. Шиада поблагодарила за ответ, а уединившись в комнате, принялась горячо молиться, чтобы встреча с мужчиной настигла ее как можно позже, – ведь это давало шанс, что умрет Удгар Тандарион, уже немолодой правитель Архона. И, стало быть, королем державы, пуще других почитающих Праматерь, станет Агравейн.
Тогда… Шиада убоялась собственной дерзости… тогда, возможно, он станет и ее королем.
Девушка вряд ли любила его, но всем сердцем стремилась к нему. Что-то неуклонно, день ото дня, заставляло мыслями возвращаться к гиганту, чей перстень, подвязанный шнурком, висел на груди рядом с лунным камнем.
Лето Шиадиных семнадцати едва занялось, когда жрица получила известие о смертельной болезни матери.
«Приветствую тебя, дочь. Уж не знаю, дойдет ли до тебя это письмо, но если это случится, то заклинаю тебя: внемли моим словам и безо всякого промедления приезжай домой. Твоя мать при смерти и желает видеть тебя. Даже если ты не успеешь к тому времени, когда она отдаст душу Богу, все равно приезжай – на похоронах ты сможешь проводить ее и попросить прощения, что дважды оставила. Я знаю, жриц учат, что смерть – продолжение жизни, но молю, отдай дань уважения и истинной религии, почти свою мать.
Ты, может, удивишься, как тверд я в словах об ее смерти, в то время как мне следовало бы уповать на лучшее, но – увы! Ни один из лекарей не способен уже поднять ее на ноги. Больше того, Мэррит жаждет избавления.
Признаться, мы надеялись, что ты, воспользовавшись своим чудесным зрением, сама увидишь, что нужна матери, или, по крайней мере, как жрица услышишь мысли другой жрицы, которая повторяет твое имя уже второй месяц. Но, видно, замыслы Богини тебе недоступны, иначе как объяснить то, что ты, видя смерть родной матери, не пожелала откликнуться?! Изо дня в день мы ждали твоего возвращения, а в итоге все равно пришлось диктовать послание писцу, дабы обратить твое внимание, что ты нужна в реальном мире.
Мы обещаем Мэррит каждый день, что ты вот-вот будешь, но ей все хуже. Ждем тебя, и храни Бог».
– Ох, как ты написал, – пробормотала себе под нос жрица. – Начал с мольбы, а закончил укором. Реальный мир… а Ангорат, стало быть, нереальный? И не ты ли, владыка Мэинтара, не отпускал меня проститься с сестрой, когда я умоляла тебя? А вот земной матери в этой почести я обязана, так выходит?
Но тут же вспомнила, что дожидаться в Мэинтаре окончания войны с саддарами жрица осталась не по указу отца, а по слову храмовницы.
Точно, надо спросить разрешения храмовницы и ехать. В конце концов, Мэррит приходится ей единоутробной сестрой, а значит, тоже от крови Сирин. С ней, как и с Ринной, надлежит прощаться должным образом. На самом деле кто-то из «четверки владык» всегда обязан провожать представителей родов Сирин, Тайи и Тандарион. Нелла сама настояла бы на этой поездке племянницы в Мэинтар, если бы знала, что сестра…
И тут некое жреческое наитие озарило Шиаду: Нелла знала и умолчала намеренно. Мысль захлестнула девушку, заставив решиться на отчаянный шаг: безо всякого позволения жрица стрелой влетела в покои храмовницы. Нелла, не ожидавшая подобной дерзости, опешила.
– Что с тобой, дитя? – наконец нашлась.
– Ты знала?
Заботливое лицо Голоса Той-Что-Дает-Жизнь тотчас сделалось равнодушным.
– Да, – ответила коротко.
Шиада слишком сильно желала узнать правду и, услышав, оказалась не готова. Рука, державшая листок с посланием, бессильно опустилась.
– Почему ты не сказала мне? – побледневшими губами выговорила жрица.
– А разве я, Первая среди жриц, должна объяснять тебе свои поступки? – Нелла даже бровью не повела.
– Госпожа, я умоляю тебя ответить.
Нелла выдержала многозначительную паузу, перед тем как сказать:
– Потому что знала, как сильно ты будешь рваться в Мэинтар.
– Но, госпожа, это естественно! Разве ты не провожала свою мать, когда та уходила в чертоги Нанданы?
– Моя мать перешагнула жизнь здесь, на острове, и мне не было надобности покидать его.
– Так это имеет какое-то значение?
– В твоем случае, Шиада, это имеет первостепенное значение. Тебе нельзя возвращаться в Этан.
– Отчего? – нахмурилась девушка.
«А ты не понимаешь? Мне казалось, два года назад, заставив тебя прожить в Мэинтаре несколько месяцев, я навсегда отбила у тебя желание высовывать нос с острова и лезть в дела иландарцев. Моя судьба связана с Иландаром, а не твоя», – подумала храмовница, точно зная, что преемница не слышит размышлений.
– Отчего я не могу уехать, владычица? Совсем ненадолго? – взмолилась девушка.
– Такова воля Великой Матери, Шиада. Не поддавайся эмоциям. – Ее голос сделался мягче, хотя женщина не смотрела на преемницу. – Они и без того уже поглощают тебя. Просто доверься Праматери и мне, как доверялась прежде, – мы не обманывали и не вредили тебе раньше. Не намерены и теперь.
Но Шиада не унималась:
– Если, владычица, ты говоришь, что мне нельзя покидать остров, я имею право знать почему.
– Имеешь, дитя, и узнаешь однажды. Но не сейчас.
Сидя в кресле возле окна, Нелла наблюдала за жрицами в трудах.
– Именно сейчас.
– Шиада…
– Моя мать, – жрица повысила голос, – умирает! И если мне запрещено проститься с нею, я имею право сейчас знать причины!
– Умерь пыл, жрица, – посмотрела Нелла на племянницу. – Пусть ты мне родня и наследница, но ты говоришь с храмовницей, не забывай!
Решимость Шиады на мгновение дрогнула: и впрямь, что это с ней – еще полчаса назад даже помыслить о том, чтобы дерзить или перечить храмовнице, казалось невозможным. Будь она тебе хоть трижды теткой!
Шиада тряхнула головой, прогоняя сомнение.
– Я не смею такое забыть, госпожа. Но неужели в твоем сердце не осталось сострадания и любви к родной сестре?!
– Мэррит всегда была дорога мне, если ты об этом. – Храмовница говорила сдержанно, как о делах.
– И поэтому ты лишаешь ее утешения перед смертью увидеть дочь?
– Ее или тебя? – Нелла бросила на Шиаду удивительно пронзительный взгляд. Шиада больше не знала людей, которые бы умели смотреть так.
Воспользовавшись замешательством племянницы, храмовница отвернулась обратно к окну и продолжила:
– Ты не можешь ехать в Этан, и этим все сказано. Я не должна называть тебе никаких причин, ни сейчас, ни, если подумать, даже потом. Я Голос и Длань Богини, и ты давала обет слушаться меня, как Ее.
– Обет?..
«Обет, – подумала Первая среди жриц. – И только когда речь заходит о нашей собственной крови, проверяется, насколько мы верны и преданы Той, чьи замыслы нам недоступны».
– Почему?! – взмолилась девушка. В голосе засквозило отчаяние. – Просто скажи мне – почему, госпожа! – Она подлетела к храмовнице, упала на колени перед креслом, взяла госпожу за руки и потрясла их, в надежде заставить Неллу посмотреть на себя. – Я всегда поступала, как ты велела. Ты говорила встречать гостей – я встречала, говорила голодать – я голодала; требовала пить яд – я пила; отсылала меня на север и на восток – и я ехала, несмотря на страх! Я всегда безоговорочно верила тебе, беспрекословно, без вопросов выполняла твою волю, ибо знала, что твоя воля – продолжение Ее Всемогущей воли! Но сейчас речь идет о моей матери! Матери, которая родила меня на свет!
– Единая – вот твоя исти…
– Вы приучили меня видеть в Единой единственную мать, но это не Она терпела моего отца, не она носила под сердцем и производила на свет! Я не могу сидеть здесь, отказывая себе и ей в последней встрече и прощании, не зная, во имя чего! Если ты вершишь промысел Богини, запрещая мне отъезд, я хочу знать его тоже. В конце концов, когда-нибудь и я буду его вершить, я могу знать.
Глаза молодой жрицы, бегая, искали в очах собеседницы понимание или хотя бы отклик. Но Нелла молчала, не глядя и тщательно скрывая мысли. В такой тишине Шиаде казалось, словно с каждым минувшим мгновением воздух в комнате тяжелел на десятки килограммов и наваливался на нее, точно громадные монолиты из Круга Камней в общем храме. Наблюдая за теткой, Шиада понимала, что если ее человечность вообще борется со жреческой половиной, то так глубоко, что никакому глазу не усмотреть.
– Ты не поедешь, – наконец ответила храмовница, прикрыв веки. Женщина сглотнула и снова уставилась в окно. Победила саму себя.
И ради чего она унижалась, подумала Шиада. К чему взывала? Молодая жрица усмехнулась горько и дерзостно, поднявшись с колен.
– Я просила не разрешения или запрета, а причин. И раз уж ты не посчитала возможным ответить племяннице, я не сочту необходимым повиноваться, – вздернула девица подбородок.
– Что? – Владычица острова повернула голову к Шиаде и вскинула на нее глаза.
– С твоим благословением или без него, госпожа, я поеду в Мэинтар на похороны матери, герцогини Мэррит Страбон-Стансор. И вернусь, только когда минует сорокоднев по ней или когда я сама сочту должным.
«Боюсь, моя сестра не оценила бы такой жертвы, дитя. Она давно уже христианка, пуще собственных сыновей». А вслух Нелла выговорила:
– Нога твоя не ступит за пределы острова, Шиада. Если потребуется, я велю запереть тебя здесь.
«Чего ты так боишься, владычица? – молча спросила Шиада, зная, что, как ни прячься, храмовница слышит. – Что я не вернусь вовсе?!»
«Я и себе признаюсь с трудом, девочка, но страх потерять вторую наследницу сильнее меня».
– Хватит, Шиада. – Храмовница оперлась на подлокотники и встала. – Мне надоел этот спор. Я, Нелла Сирин, ставленница Великой Матери на земле, Ее воля, голос и длань, приняла решение. Ты обязана подчиняться.
Девушка смотрела на родственницу не узнавая. Покачала головой:
– Нет, не обяз…
– Ты дала клятву Богине, Шиада Сирин! – Голос храмовницы грудным колокольным раскатом пронесся над островом.
– Это была клятва Богине, а не тебе. Может, ты голос Богини, может быть, ты Ее воля и длань, но ты – не Богиня.
– Если пересечешь границы Ангората, то вернешься, только когда этого пожелаю я, – так же холодно отозвалась Нелла. – То есть никогда.
– Делай что угодно, госпожа. Будь на то воля Всесильной, чтобы я не ступала на Ангорат, Она ни за что не позволила бы мне приехать сюда двенадцать лет назад. Если мне в пристанище откажешь ты, я буду знать, что это не Ее промысел, а твой. Воля Всесильной доступна мне не меньше, чем тебе, как и ответственность за свою жизнь. В отличие от своей глубокочтимой матери, я не Страбон-Стансор, я – Сирин. Мое почтение Верховной жрице. – Поклонившись, Шиада вышла.
Гребцы не задали вопросов, когда Шиада провела в лодку коня и расположилась в ней сама. Спустя несколько недель она спешилась в Мэинтаре. Едва оказалась во внутреннем дворе, приметила статную фигуру блондина, направлявшегося в конюшни.
– Растаг! – крикнула Шиада, отдавая поводья груму. Молодой человек обернулся.
– Сестра. – Брат приблизился с улыбкой и крепко обнял. Жрица уловила волну благодарности и тяжелой печали. И сразу все поняла.
– Когда она умерла? – спросила, отстраняясь.
– Два дня назад. – Растага не удивляло, что сестра уже знает. – Вчера приехал Берад, сегодня утром Нирох. Завтра утром похороны, так что ты вовремя. Отец удумал похоронить ее христианским обрядом, но… я с ним спорить не берусь.
Шиада едва заметно нахмурилась.
– Он стал другим за время, пока тебя не было, – добавил Растаг, глядя в лицо сестры. – Слишком старым и нервным. Ты можешь не узнать его. Но, думаю, тебе стоит поспешить поздороваться, пока он не узнал, что первым, с кем ты говорила по прибытии, был я, а не он.
– А что братья? – поспешно спросила девушка.
– Ронелих нездоров, а Роланд, должно быть, с отцом. С ним все в порядке.
Он поцеловал сестру в лоб и ушел в конюшни. Жрица поднялась в одну из приемных комнат отца, где во времена ее раннего детства вечерами собиралась вся семья. Сейчас там находились отец с Роландом, король Нирох и Берад.
– Добрый вечер. – Как всегда, жрица приблизилась бесшумно. От звука ее голоса мужчины подпрыгнули на местах.
Жрица не думала о том, как выглядит после долгого путешествия. На ходу распустила завязки плаща и перекинула его через руку. Высокие кожаные сапоги были столь же пыльными, как плед и темно-коричневые кожаные штаны, обхватывавшие покатость бедер; под поясом, сжимавшим осиную талию, сидела примявшаяся льняная сорочка. На груди висела подвеска из лунного камня в форме перевернутого факела – почти один в один та, что давным-давно Шиада отдала Агравейну.
Отец девушки не выказал восторга. Оглядев одеяние, отчего-то рассвирепел: не хватало, чтобы дочь герцога Стансора одевалась как бандитка. Шиада поежилась от отцовской ярости.
– Здравствуй, племянница, – приветствовал Нирох.
– Добрый вечер, миледи. С приез… – заговорил Берад, поднявшись с кресла.
– Что ты себе позволяешь?! – вскричал Рейслоу. – Не смей показываться мне на глаза в таком виде, грязная оборванка!
«Что?» – От неожиданности Шиада не нашла слов.
– Иди к себе и смени платье на женское! И пока за тобой не пошлют, чтобы носу не казала из комнаты!
– Платье у меня женское. Не повышай голоса, отец.
– Не дерзи! – еще громче и неистовее заорал герцог.
– В письме ты просил моего присутствия. Я приехала вопреки воле храмовницы, чтобы оказать тебе почесть, на которую у тебя нет прав, а ты меня гонишь?
– Я велел пойти вон! – Лицо герцога потемнело от гнева.
– Рейслоу, успокойся, – приказал король. Стансор, кажется, попытался прийти в себя, но теперь его ярость передалась дочери.
– Да как ты смеешь, Рейслоу Стансор, указывать мне, что делать? – спросила она тихо, но от этого голоса молчавший братец Роланд вцепился в подлокотники собственного кресла. «Чары», – безошибочно распознал старовер Нирох, выросший в окружении прошлой и нынешней храмовниц. Шиада меж тем сделала шаг на отца, облекшись в наколдованный плащ величия. Совсем другой плащ Праматери, нежели тот, которым она располагала, будучи обычной жрицей. – Я – Вторая среди жриц, воплощение Всеединой Матери для миллионов людей Этана. И я, – Шиада обвела мужчин взглядом, – важнее и значительнее всех собравшихся в этой комнате.
Такого Стансор не выдержал:
– Не хватало, чтобы дочь пререкалась с отцом на глазах других! Знай свое место! – Рейслоу взметнулся к Шиаде и с силой ударил по лицу. Девушка отступила на шаг, схватившись за щеку.
– Ни один мужчина в здравом уме не назовет себя отцом ребенка Богини.
– Ребенком кого?! – Рейс нанес второй тяжелый удар. Шиада выхватила нож и, полоснув, слегка поцарапала отцу кисть. Стансор осатанел. – Да твоя мать была самой обычной бабой! Родовитой, да, но всего лишь никчемной женщиной, как и ты, дрянь! – замахнулся отец для третьего удара, но занесенную руку поймал Берад. Следом донесся голос короля:
– Стража! Усмирите лорда Стансора.
У Шиады дребезжало в ушах и немного плыло перед глазами – она ведь была довольно миниатюрной; выдержать руку отца, устояв на ногах, оказалось непросто. В комнату ворвались стражи из свиты короля. Берад оттащил Шиаду немного в сторону. Девушка дрожала, он чувствовал, положив ладони ей на плечи.
– Я и обе мои сестры рождены храмовницей Нилианой, Первой среди жриц, бабкой твоих детей, Рейслоу. Вместо того чтобы проникнуться почтением к той, что разделила с тобой жизнь, ты позволяешь себе в моем присутствии, в присутствии короля и ее брата, говорить о Мэррит в таком тоне?! – взревел под конец Нирох.
– Прошу простить, мой король, мне не следовало говорить так о вашей сестре, – задыхаясь от захвата стражников и кипевшего гнева, прохрипел Стансор.
– И о матери своих детей, Рейслоу! Знаешь, вот гляжу я на тебя и на свою жену и думаю: до чего просто ваше христианское учение. Ничего вы не смыслите. Возможно, родись я в другой семье, я бы тоже позволял себе говорить о недавно умерших гадости и быть пренебрежительным к человеку, посвятившему жизнь моему дому. Но – увы, должно быть, каждый, в ком течет кровь Сирин или Тайи, вместе с этой кровью через пуповину впитывает постоянную тоску по Всеединой Матери богов и людей, а вместе с этой тоской – непреодолимое желание получить дочь и, впитав от нее радость жизни, доверить Богине, – произнес Нирох печально, подавляя собственную злость. – Ты понимаешь, – приблизился он к Рейслоу вплотную и возвысился над скрученным герцогом, – что моя младшая сестра была самой родовитой женщиной Иландара, равной которой ни сегодня, ни в завтрашнем поколении не сыщется? Хранительницы Сирины и короли Страбоны… Да я бы все отдал, Рейслоу, чтобы оказаться на твоем месте, чтобы делить ложе с одной дочерью Богини и втайне признаваться себе, что являюсь отцом другой. Королева не дала мне той, что дарует радость отцам, мужьям – знание, и сыновьям – мудрость. Если с головы Шиады упадет еще хоть один волос, герцогом Стансором станет Ронелих, в котором, к слову, тоже течет кровь Сирин. Тебе ясно?
– Д-да, владыка. – Рейслоу опустил голову.
Шиада прерывисто выдохнула. Берад ощутил, как жрица сотряслась всем телом. Лигар по-прежнему обнимал ее, положив руки на плечи, и девица не протестовала, неотрывно глядя на короля.
– Благодарю, дядя, – выговорила она наконец.
Нирох ответил не сразу, не посмотрев на родственницу:
– Вторая среди жриц неприкосновенна, ты правильно сказала, – бросил монарх на Шиаду короткий взгляд, потом обратился к другому герцогу: – Берад, уведи ее, пожалуйста. Племянница, тебе следует отдохнуть. Ты устала с дороги, и на тебя, как на всех нас, обрушилось горе. Завтра я прошу тебя быть рядом со мной на процессии.
– Почту за честь, – ровно выговорила жрица, возблагодарив собственную выучку. Вероятнее всего, в прошлый приезд в Иландар самообладание не далось бы вовсе.
По коридорам замка шли в молчании, пока не достигли внутреннего двора и скамейки под орешником. Берад усадил девушку, взял из ее рук дорожный плащ, накрыл плечи и спину, устроился рядом. Шиада вздохнула во всю глубину груди.
– Я не для того рассорилась с храмовницей, чтобы встретить в Мэинтаре умалишенного. Что с ним произошло? – воззрилась девушка на Лигара.
– Не знаю, – ответствовал тот. – Я не видел его так же долго, как ты.
Вновь замолчали. Лигар рассматривал спутницу – изменилась. Лицо приобрело некую ясность, которая заместила отблески былой мечтательности. Фигура стала еще более точеной, хотя два года назад думалось, что совершеннее некуда. Тогда казалось глупостью называть Шиаду взрослой женщиной. Впрочем, сейчас это ничуть не умнее.
«Время переменило ее в лучшую сторону. Она украсит замок Лигаров», – думал он, глядя на прямой тоненький носик.
– Спасибо, – поблагодарила жрица, отгораживаясь от мыслей мужчины. – Ты уже дважды помог.
– Не стоит, – отозвался герцог. – Бить женщин – последнее дело, даже когда речь идет о дочерях.
– Кстати о детях, как поживает Кэй?
– Превосходно.
– Он тоже здесь?
– Нет, остался управлять замком.
Мало-помалу напряжение оставляло Шиаду. Жрица почувствовала, что, если бы не лавочка, повалилась бы с ног от усталости.
– Холодает, – поежившись, завернулась в плащ. – Я пойду.
– Итель…
– Шиада, – поправила девушка.
– Шиада, Итель – не столь важно…
– Принципиально важно.
– Хорошо, Шиада, – внезапно сказал Берад тоном крайне серьезным. – Задержись. Нужно кое-что обсудить.
– После похорон.
– Это важно. Думаю, тот, кто должен сказать тебе, – я.
– Мне все равно, что вы там хотите сказать, уж простите. Через час вечер для меня закончится. Утром мы проводим мать в чертог Нанданы. И ведь этот… не позволит мне даже спеть ей причет… выродок, – Шиада в сердцах вспомнила отца. – В любом случае до погребения вряд ли кто-то успеет что-нибудь напеть мне в уши. Если же твои важные новости дойдут до меня, думаю, самообладание позволит выслушать их спокойно.
– Хорошо, – нехотя согласился Лигар. – Только скажи на прощанье, не было ли у тебя каких-нибудь видений о будущем?
– У меня всегда бывают видения о будущем, все семнадцать лет. Равно как и о прошлом и настоящем, лорд. Ибо время едино, это знают все просвещенные мужи и девы. Если же ты говоришь о моем будущем, то в этом случае мне не нужно тревожить древнюю силу Богов: я родилась в Обители Служения и умру в ней.
– Значит, о смерти Мэррит ты тоже не знала?
– Мне нет надобности отслеживать события своей крови, пока я нахожусь подле родственницы Неллы. Почему ты интересуешься?
– Не имеет значения. Постарайся не видеться с отцом.
– Это отец пусть старается. Я и без дяди еще со времен служения в храме Богини Войны могу сделать так, что он в жизни с постели не встанет и издохнет подобно бродячей собаке, заеденной мухами.
Берад в душе дрогнул, но внешне не показал.
– Темна твоя ночь, лорд герцог.
– Спи спокойно.
Шиада до того устала, что даже мысленно не усмехнулась на такое кривое и нелепое прощание. Все ведь знают приветствия и прощания Всеединой Матери…
Шествие с телом Мэррит началось без четверти девять. До семейного кладбища герцогов Мэинтарских было около получаса пешком. Шестеро мужчин несли тело герцогини. В голове колонны двигались Нирох с королевой Гвендиор, Шиада и Авкт. Следом шли Рейслоу с семьей (Ронелих с заплывшим глазом и разбитыми губами выглядел жалко), за ними – приближенные из замка и монахи из местной церкви. Заунывно тянулись части заупокойной мессы:
– Вечный покой даруй усопшим, Господи, и да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. Аминь.
Господи, помилуй, Христос, помилуй.
Что за ерунда, думала Шиада. Какой вечный покой? Вечный покой, означающий преодоление Великого Круга рождений и перерождений, доступен лишь тем, кто всецело отслужил Праматери – и на земле, при жизни, достиг покоя… И ведь Нирох знает такие вещи, а между тем позволил Рейслоу устроить такой обряд. О, Мать, а это они что там поют? Шиада насторожилась, вслушиваясь в слова. Монахи выводили секвенцию. Они что-то пели о следующей жизни, которая настигает умершего после смерти, но Шиаде эти представления казались ограниченными.
Все же знают, что, покинув тело, души не селятся в некоем царстве раз и навсегда. Они могут пробыть там, в обители погребенных и сожженных, тысячелетия, но неизменно восстанут вновь, чтобы, обучившись, вновь умереть, и обучаться там, в Загробии, и вновь восставать… Христиане не отняли у Змея его мудрости, но забыли идею Круга, размышляла жрица.
Интересно, знают ли они, что их пение хранит былое родство двух вер? Конечно, ангоратские причеты и другие песнопения исполнялись по голосам, с наличием нескольких самостоятельных мелодий или с одной, которую каноном поют все участники обряда. Псалмы священников в этом смысле куда скуднее и ограничиваются в лучшем случае двумя-тремя линиями, одна из которых, как правило, почти не двигается и совсем невыразительна. Но интонации, обороты, ходы… Все указывало на преемственность новой веры от старой. Шиада слышала, сколь многое христиане впитали от древней религии Праматери. Недаром говорят, что музыка – истинное искусство богов, и она не различает своих и чужих.
Ладно, мысленно отмахнулась жрица, ей какое дело? Скоро все закончится. Уже завтра утром Нирох выдвинется обратно в столицу. После похорон Шиада поговорит с ним и попросит отправиться вместе. Что бы там ни удумал Рейслоу, дядя в любом случае предоставит ей охранников, чтобы добраться до озера. Гребцы на лодке ни о чем не спросят, Шиада знала. Потом жрица вернется к владычице, падет ниц и попросит прощения за ослушание. Храмовница оказалась права: поездка того не стоила. Останься девушка на Ангорате – могла бы призвать морок матери, пока та еще жила, или могла бы явиться мороком к ней сама. В облике призрака могла бы и сейчас быть здесь, на этих сомнительных похоронах, и петь древний причет староверов, неслышимый для христиан. И почему ей не пришло это в голову раньше? Надо же быть такой дурой…
До поминального обеда у Шиады выдалось немного свободного времени. Отправившись искать Ронелиха, встретилась с братом в коридоре между отхожей комнатой и собственной спальней. Как выяснилось, и Ронелих ее искал. Схватив за руку, мужчина втолкал сестру в первую попавшуюся дверь.
– Ронелих, кто это тебя? – спросила, рассматривая изуродованное побоями лицо, обычно не лишенное привлекательности.
– Отец, кто еще.
– Праматерь! За что?
– За ослушание, Шиада.
– За ослу…
– Не время об этом. Послушай, зачем ты приехала? – Ронелих вцепился в предплечья сестры и встряхнул.
– Что? Как зачем, брат? Ради матери!
– Тебе не следовало приезжать, Ите… Шиада. – Мужчина отпустил девушку и, отвернувшись, зашагал по комнате взад-вперед.
– Почему?
– Пообещай мне завтра же уехать вместе с королем.
– Я так и рассчитывала, Ронелих. Но, может, ты объяснишь, что происходит.
– Ничего, сестренка. – Он вернулся к сестре, приобнял за плечи и поцеловал в лоб. – Ты не раз помогала нам в детстве, и с нашей стороны будет подло даже не попытаться вернуть тебе долг. Мы с Растагом пытались противоречить отцу и матери – царство ей небесное! – но сначала досталось мне, а когда полез Растаг, я вмешался и запретил ему спорить с отцом дальше. Не хватало, чтобы и ему перепало. В конце концов, – мужчина усмехнулся, и от ран его лицо сделалось ужасающей гримасой, – отец пригрозил, что оставит Мэинтар Роланду, если мы посмеем еще хоть раз рот открыть.
Шиада не находила в словах брата ни тени юмора.
– Ронелих, я не понимаю, что ты пытаешься сказать.
– Скажи, а твоя владычица…
– Что?
– Она так просто отпустила тебя в Иландар?
– Нет. – Шиада заметно погрустнела. – Я ослушалась ее и поссорилась. А теперь не понимаю, во имя чего.
– Надо было слушаться, – заметил брат.
Шиада с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться в ярость.
– Сколько можно, Ронелих? Хватит говорить загадками! За что отец тебя избил?
– За то, что я оказался против твоего брака.
Девушка отшатнулась от брата, как от прокаженного:
– Жрицы не вступают в брак.
– Думаешь, кому-то здесь есть дело до того, что ты жрица? Два года назад, сразу после твоего отъезда, отец и Лигар заключили соглашение.
Соглашение?.. Шиада припоминала, что нет-нет да и слышала нечто подобное в мыслях мужчин, только намеки и размышления, не больше. Ей в голову не могло прийти, что это чем-то закончится. Что же они говорили тогда? Что думали? Ох, память, давай же, давай…
– Это Кэй, да? Скажи, что Кэй! – воззрилась Шиада с горячностью на брата немигающими глазами, уже зная ответ – жреческое чутье оказалось не провести.
Дверь отворилась, в проеме вырос Рейслоу:
– Вижу, вы говорите о деле. Нет, не Кэй – Берад Лигар, герцог Бирюзового озера.
Шиада не шевелилась.
– Чего встала как вкопанная? Шевелись, поминальный обед сейчас начнется. И ты, Ронелих, тоже.
Шиада, нахмурившись, поплелась за отцом в большую приемную залу с накрытыми столами, развешанными гобеленами, огромным распятием из дорогого дерева и золота, что возвышался над креслом герцога. Священники стояли вдоль западной стены, перед ними возвышался тот, кто выступал регентом. Сейчас опять завоют, поняла жрица, усаживаясь. Напротив по неведомым причинам сел Берад. Да, у Богини есть чувство юмора.
Но когда расселись все собравшиеся и монахи запели, Шиаде стало не до смеха – за столом не было ни одного человека из свиты короля, как и самого Нироха или королевы Гвен. Жрица в испуге глянула на Растага; губы беззвучно выговорили вопрос. Не отводя глаз от сестры, молодой мужчина нарочито подумал: «Он разозлился, что матери воздали только христианские почести и даже не посчитали нужным пригласить Таланара или дать тебе слово, коль уж прибыла Вторая среди жриц. Нирох устроил отцу выволочку и выехал из Мэинтара сразу после похорон».
Шиада, ощутив необычное чувство, перевела взгляд на собственную руку, облаченную в длинный узкий рукав черного траурного платья. Кисть дрожала.
В ту ночь Шиада использовала все известные ей ритуалы, чтобы связаться с храмовницей: мысленные призывы, обращение через стихии, использование серебряного зеркала, кровных уз, перемещение призрачного тела. Когда решилась на последнее и послала собственный астральный морок на Ангорат, не смогла дотянуться до острова. Сколь бы ее фантом ни скользил вокруг Ангората, колдовство не давало даже подступиться к берегам. С упавшим сердцем признала Шиада – Нелла навела на остров ограждающие чары.
Как можно просить прощения и совета у той, что не позволяет даже дотянуться до нее? Нелла никогда не отличалась чувством юмора, Шиада знала. С чего жрица решила, что, говоря об изгнании, храмовница не будет серьезна, как всегда?
Тем временем далеко на юге, на берегу Летнего моря, окружавшего Священный остров, стояла Нелла Сирин, облаченная в простые одежды жриц, и наблюдала, как за мерцающей завесой, вроде той, что отделяет Ангорат от всего Этана, мечется, не находя места иль бреши, дух Второй среди жриц. «Это было твое решение, слепая девчонка, и ты съешь и выпьешь все, что оно принесет тебе, – думала женщина. – Мне все равно, как долго ты будешь оттягивать судьбу, – избежать ее не под силу даже Первой среди жриц и Верховному из жрецов. Каждый из нас возвращается в начало столько раз, сколько ошибается, но в каждом из воплощений Праматерь дает не так много шансов. У твоих корней ничего нет, и если однажды ты захочешь вернуться, у тебя ничего не должно быть».
«Ты отвернулась от меня», – с отчаянием признала жрица, стоя перед камином, дрожа всем телом, сжимая в руке с порезанной ладонью жреческий кремневый нож.
– Ты не обманула, госпожа. – «Ты никогда не обманывала».
Мир перед глазами Шиады плыл, и сознание толком не разбирало, что она думает, а что произносит вслух. Уставшая от колдовства и далеких астральных перемещений, жрица упала на колени. В груди нещадно жгло, точно ее легкие до краев наполняло кипящее масло. Задыхаясь, провалилась в тяжелый сон, полный ужасающих картин, рожденных страхом.
– Шиада! Шиада, очнись!!!
Сотрясаясь от чьих-то усилий, девушка с трудом разлепила глаза и разглядела нависшую мужскую фигуру. Вглядываясь, наконец признала Растага.
– Ты в порядке? – спросил, перестав трясти сестру. – Ты кричала.
– Кричала? – Нехорошо, нахмурилась жрица. Зачастую даже в пророческом трансе, когда тело неподвластно воле, она не срывалась на крик. – Неужели так громко, что весь замок на ногах?
– Нет, – Растаг распрямился, помог сестре сесть и, поддерживая ее одной рукой, сел на пол рядом.
– Тогда откуда ты здесь? Твоя спальня в другом конце коридора.
Растаг пожал плечами:
– Захотелось проведать тебя, ты была бледна за ужином.
«Захотелось проведать? Посреди ночи? Или…»
– Который час, братец?
– Рассвет скоро.
Внутренне Шиада улыбнулась – были бы силы, улыбнулась бы и внешне. Попыталась встать. Растаг встал тоже, но едва отнял от сестры руку, тонкие колени жрицы тут же подогнулись. Девица безвольно повисла на руках брата. Светловолосый богатырь подхватил Шиаду на руки и уложил на кровать.
– Спасибо. – «…Что среди ночи услышал зов Всеединой и отозвался», – домыслила про себя.
Растаг неотрывно смотрел в сестринское лицо, сидя на постели.
– Знаешь, вот гляжу я на тебя порой, сестра, и мне кажется, будто я знаю, о чем ты думаешь. Да-да, не смейся, я знаю, что не могу делать этого, как ты, – улыбнулся и вновь стал серьезен. – Но иногда, как вот сейчас, мне совсем не разобрать, что у тебя на уме и на сердце.
– Тревога и печаль, – честно призналась девушка. – Она… она отвергла меня, Растаг. Нелла, наша тетка, Голос и Длань Той-Что-Дает-Жизнь… отвергла. – Сменив позу и немного скрутившись, Шиада легла головой на колени брата. Растаг приготовился, что сестра заплачет, но Шиада не проронила ни слезинки, ни слова. Молодой мужчина осторожно попробовал погладить жрицу по волосам. Она не протестовала, и Растаг продолжил. Надо же, и впрямь неоднородного медного оттенка. И такие мягкие. Даже мягче его собственных и уж точно – смоляных, золотистых и рыжих кос, что он расплетал женщинам, с которыми спал.
В тишине рассвело. Ставни окон были закрыты, но Шиада чувствовала смену времен суток безошибочно, а Растаг уловил едва различимое светание сквозь крохотные щелки.
– Ты устала, родная. Тебе надо поесть.
– Меня вывернет от любой пищи, кроме куриного бульона.
– Значит, будет куриный бульон. – Растаг кликнул стражу и отдал распоряжение – чтобы служанки занялись едой для госпожи. Когда пришло время, сам покормил сестру, а потом вновь позволил ей лечь к себе на колени и гладил блестящие волосы всех оттенков меди.
Гвинет, опустив глаза, теребила юбку – как, однако, непросто объяснить Рейслоу Стансору, почему его дочь не спускается к обеду.
– Госпожа недужит и не выходит из комнаты. Мы отнесли ей куриного бульона, и миледи заснула. С ней сейчас милорд Растаг.
– И что с ней опять не так?! Какую заразу подхватила?
– Я н-не зн-знаю.
– Не знают они! Вечно ничего не знают! Сказано спуститься, значит, хоть мертвая, а пусть явится! Мне надо поговорить с ней!
– Милорд, простите…
– Иди наверх и скажи Ители, что либо она спустится сама, либо я скину ее по лестнице ко всем чертям! – с грохотом опустился кулак герцога на столешницу.
Берад вывел Рейслоу из трапезной и в прямых выражениях объяснил, кому отныне принадлежит Шиада и право заботы или побоев.
– Ты пообещал ее мне, так постарайся, чтобы я получил ее в надлежащем виде.
Мимо этих двоих прошмыгнул сначала Растаг, а вскоре Гвинет с чашкой бульона. Берад остановил служанку, забрал миску и сказал Стансору:
– Я пойду к ней, Рейс. Мне предстоит исправлять плоды твоей грубости.
Услышав скрип, Шиада никак не отреагировала.
– Гвинет? – спросила тихо. – Ты быстро, Растаг же вышел совсем недавно. Я говорила ему, что не хочу еще бульо…
Замолкла на полуслове. Следом Лигар, замерший в дверях, услышал горький смешок.
– А, это всего лишь ты. Уходи, я не хочу бульона.
Лигар проигнорировал ее слова. Прошел к кровати, подставил стул, оставив суп на прикроватной тумбе, насильно развернул девушку к себе лицом.
– Неужели сама мысль о том, чтобы стать моей женой, настолько тебе противна?
– А ты как думаешь? – сказала, глядя прямо в глаза. – Мне противна любая мысль, понимающая женщину как вещь, которую по дружескому или недружескому соглашению мужчины передают друг другу, словно стул, коня или меч. Мы не лошади и не мебель, не оружие и не скотина. Жрица – первое дитя богов, и она сама выбирает отцов своим детям.
Лицо Лигара резко переменилось. Шрам над бровью вновь показался Шиаде резче. Суровое лицо потемнело.
– Что… ты делаешь?! – гневно отпихнула мужские руки, стянувшие с нее одеяло, резко выпрямилась в кровати и села, подтянув ноги.
Лигар выругался и, поддев руку в изгиб согнутых колен, потянул ее на себя. Шиада сползла и, опять отбившись, села. Замахнулась для пощечины, но Берад перехватил руку, жестко стиснув запястье. Дернул на себя.
– Сколько?! – прорычал почти по-звериному.
– Что? – не поняла девица.
– Скольких отцов своих нерожденных детей ты навыбирала? – Мужчина пересел на кровать и надвинулся на Шиаду.
– Тебя не касается, – подняла жрица голову.
Лигар опешил.
– Меня, – чеканил каждое слово, – это касается в первую очередь! Я твой будущий муж!
– Тогда отпусти меня, будущий муж! Узнаешь, когда придет время!
– Я узнаю сейчас!
Девушка сжала ноги.
– Попробуй коснуться меня, Берад, и сколь бы благодарна ни была за прошлые заслуги, клянусь, я убью тебя, едва уснешь!
– Я не собираюсь брать тебя, если боишься этого. – Мужчина удерживал две девичьи руки одной своей. Другой придавил ее плечо, а коленом пригвоздил ноги к матрацу.
– Не смей! – выпалила девушка.
«Значит, боится того, что обнаружу», – нахмурился Лигар еще больше. Стиснул зубы:
– Шиада…
Лицо жрицы исказилось гримасой презрения:
– Ни од-но-го.
Заявление охладило пыл герцога. Он отстранился, не сводя глаз с собеседницы.
– Никого?
– А что, если бы тебе не светило стать первым, ты бы раздумал жениться? – слишком поздно заметила лазейку. Эти христиане как один помешаны на девственности жен.
– Ни за что, – отрезал герцог. – Я не для того ждал два года. Но как вышло, – отпустил руки Шиады, – что ты невинна? Обычаи Ангората … ходят слухи, будто вы…
– Я не участвовала. – Шиада ответила, как умела, холодно.
– Неужели ни разу?..
– Да ты помешанный! – Жрица оттолкнула мужчину – он все еще сидел слишком близко – и задрала подол сорочки до самых бедер. – Проверь, если не веришь, ну!
Увидев великолепные ноги молочной белизны, Лигар оцепенел. Закатил глаза, проморгался и с резким выдохом пересел на стул.
– Прикройся, – приказал он.
Шиада не шевельнулась. Тогда Лигар сам оправил ткань и прикрыл жрицу одеялом.
– Ах да. – Шиада не моргала и смотрела на герцога так же презрительно. – Ваше чертово учение ведь гласит, что стоит мужчине увидеть обнаженное женское тело, он почему-то сразу должен впасть в неистовство, так?
Берад не ответил, разглядывая невесту. Надо же, какая тонкая, думал Берад, куда мельче, чем когда стоит в платье или этой ужасной жреческой одежде.
Шиада молча лежала, перебирая факты. Ангорат отверг, и поделом. Нельзя было перечить храмовнице, родственница она тебе или нет. В один миг ярости и гнева из Второй среди жриц Шиада превратилась в изгоя. Жрица без божества. Наследница без кресла. Дочь герцога, которую, согласно законам этого дикого племени, оставили в живых для другой семьи и чужого мужчины. И тот старше на двадцать два года. Но, в конце концов, Берад один из немногих, кроме Ронелиха и Растага, кто не обижал и не оскорблял ее. До сегодняшнего дня. Шиада мысленно посмеялась над собственным скудоумием. Зато, видимо, Нирох, Тройд, Кэй и целая орда мужчин на свадьбе кузена только и делали, что принижали Шиаду. И Агравейн, разумеется, в их числе.
Агравейн… Праматерь, зачем она вообще о нем вспомнила? Зачем она, Шиада, вообще с ним встретилась?
«Он не Агравейн», – настойчиво скрежетало сердце.
«Но Агравейн никогда не вернется за тобой», – отрезал разум.
«Мне следовало ждать его на острове. Ибо кто больше ждет, тот больше получает, это знают все».
– Я привыкла принадлежать только Ей, – произнесла Шиада, отвергнув очередную порцию бульона. – Служить и повиноваться – тоже только Ей. Праматерь все, что у меня есть, все, что мне надо, и все, что у меня будет.
– Ну, я бы так не сказал: мать, братья и отец, наверняка друзья по играм из детства и из твоей общины – думаю, у тебя, как у всех, хватало людей. Да и в моем замке ты найдешь множество женщин, готовых составить тебе компанию.
– Нет, Берад, – перебила, глядя в лицо. – Богиня – для меня все. Меня отдали Ей, едва во мне проклюнулись первые ростки сознания. Первые пять лет обучающиеся жрицы держат обет молчания, и за эти годы отучаешься говорить много. Да и некогда потом говорить, жрицы не ваши дамы, что сплетничают без умолку в комнате для прядения или за ткацким станком. Конечно, мы общались со жрицами и друидами, и я по-своему до сих пор люблю многих из них. Но когда Нелла назвала меня Второй среди жриц, я вознеслась и слишком отдалилась от тех, с кем можно было разговаривать на простые темы. Так прошло еще два года. Неизменно со мной в этом безмолвии была только Праматерь, Берад. И если ты попробуешь отнять у меня Мать, я отниму у тебя сына, запомни это.
Лигар нахмурился, отставив тарелку с ложкой:
– Что ты такое говоришь?
– Что есть. Если ты запретишь мне исполнять ритуалы, обычаи, празднества, почитающие Всеединую Госпожу Вселенной, если заставишь ходить в церковь, я сделаю так, что Кэй отвергнет Христа. Поэтому, коль не согласен, лучше убей.
– Убивать я тебя не стану, но поклоняться всяким идолам в своем замке не позволю.
– За каждое отнятое у меня право поклонения идолу, как ты изволишь выражаться, я принесу в жертву этому идолу часть твоего замка. И не грози мне, Берад, расправами или заключением. В вашем обществе мужчины отчего-то распоряжаются женщинами как хозяева, но над Второй среди жриц нет иных владык, кроме Первой из нас и Той-Что-Дает-Жизнь. Если ты примешь меня с моей верой, в этом – и только в этом, Берад, – случае я выйду за тебя.
– А если нет?
– А что мешает мне свести счеты с жизнью?
– Твоя вера это дозволяет?! – Лигар повысил голос.
– Нет. Умереть по собственной прихоти – значит вскоре родиться заново и проходить тот же путь, что проходил прежде. Но сейчас я уже выучила урок послушания владычице, о который споткнулась. Поэтому больше не совершу этого промаха, а все последующее мне и сейчас-то неизвестно. Так что разница между этой жизнью и следующей будет невелика.
«Господи, что за ересь?!» – пронеслось в голове перекрестившегося мужчины.
– Мне все равно, что ты об этом думаешь, Берад, просто не мешай мне, и я выйду за тебя. А иначе мой грех самоубийства будет на твоей совести. Неужели твоя христианская мораль тебе это позволит?
Решение далось непросто, но Лигар размышлял недолго:
– Какой бы религии ты ни держалась, я приму тебя. И никто не посмеет поднять на тебя руку за почитание Пра… Праматери, – с трудом выговорил. – В ответ обещай не навязывать свое учение жителям моего замка и не демонстрируй этих твоих способностей моему отцу.
– Твой отец жив? Ни разу не встречалась с ним.
Лигар кивнул:
– Он стар и болен, так что в делах страны и в битвах уже не участник. Хочешь узнать еще что-нибудь?
Шиада покачала головой. Берад выпрямился на стуле:
– Тогда мне нет смысла сидеть здесь, раз мы все выяснили и ты наелась. Как только поправишься, сыграем небольшое торжество в Мэинтаре, а пышную свадьбу устроим в моем доме. – Лорд поднялся, но голос жрицы заставил обратно сесть.
– Почему ты решил жениться на мне, герцог? Почему не выбрал женщину своей веры? Своих лет, взглядов? Женщину, которую знал бы долгие годы? Которая была бы воспитана иначе и ставила бы главной целью жизни оказаться при муже?
Берад молчал долго, а когда заговорил, голос звучал тепло и твердо:
– Шиада, я уже не в том возрасте, чтобы повестись на одну красоту. Хотя, бесспорно, твоя красота выше всяких похвал и воображения. Ты умна и образованна. И хотя многие мужи не любят, когда женщина обладает знанием, мне бы хотелось иметь подругу, с которой можно говорить вечерами, сидя у камина в дни, когда я буду приезжать в замок. В тебе есть все, что я хочу видеть в женщине. Я сообразил это еще два года назад, но Рейс попросил меня дать тебе время насладиться девичеством, и я согласился. Ко всему прочему, женившись на Шиаде Мэинтарской, я стану обладателем девицы, за которую твоему отцу каждый холостяк предлагал дружбу, родство, поддержку, золото и земли. А ты окажешься только моей.
Шиада, которую устраивало начало речи герцога, к ее окончанию чувствовала себя оплеванной.
– Я Шиада Ангоратская.
– Тогда почему бы тебе не вернуться на таинственный остров? – Берад, уже впавший в легкое раздражение, взметнул бровь. Нет, ему не следует ничего знать! – Не потому ли, что твоя ссора с теткой оказалась слишком серьезной?!
– А не потому ли, что стоит мне сесть на коня, отец, как и ты, помчит следом погоню за слабой женщиной, точно за опаснейшим из убийц?! – парировала жрица.
Повисла тишина, прежде чем, немного успокоившись, Шиада добавила:
– И еще насчет твоего ответа – спасибо, что не стал петь о несуществующей любви, лорд.
– Зови меня по имени. Обращение по титулу в нашей ситуации кажется мне нелепым.
– Хорошо, Берад. Думаю, вступая в брак с той, кого не любишь сам и которая не любит тебя, ты будешь счастлив.
Берад едва не зарычал, под стать одинокому волку со знамени Яввузов. Только глаза налились не яростью, а тоской.
– За последние полчаса ты сделала все, чтобы я передумал вести тебя под венец. Но я не передумаю. – Он взял девичью ладонь и поднес к губам.
«Кого не люблю я сам, да? Мое сердце и сейчас, замерев, не шелохнется».
Шиада сделала вид, что не слушает.
– Выздоравливай. Завтра вечером нас обвенчают.
Утомленная длительным разговором, женщина крепко заснула, стоило Бераду уйти. Проснулась глубокой ночью, когда серп месяца, повисший высоко в темном небе, заливал мир бледным светом. Откуда-то сбоку доносился едва уловимый запах остатков остывшего куриного бульона. Должно быть, Берад запретил даже слугам ее беспокоить…
Как рабские кандалы, как клеймо горело на пальце жрицы кольцо, надетое мужем.
Шиада и Берад ехали в крытом экипаже. Остальные – несколько человек из свиты Берада, Гвинет с несколькими служанками и сундуками – двигались в задних повозках. Сопровождавшие Лигара воины охраняли кортеж и держались верхом по обе его стороны.
Берад смотрел на жену – кровь совершенно отхлынула от лица, и в сгущающихся сумерках эта белизна выглядела неестественной. Широко раскрытыми, потухшими глазами жрица смотрела на два мужских перстня, сидевших на соседних пальцах, – один агатовый, от Агравейна (она сняла его со шнурка и приспособила по назначению), второй – от Лигара. Каждый весил по дюжине килограммов, не меньше, думала жрица.
«Агравейн знал, что первым для меня будет тот, кого назначит Нелла. Он был готов к этому и к тому, что наши встречи будут редки и лишь по моей воле. Агравейн Железногривый, наследный принц целой страны, не смел оспаривать моих решений и моего выбора. Мы всегда знали свой удел – жреческий, не супружеский. Я тоже рта не раскрыла бы об его браке, потому каждый из нас знает, что такое Священный, или Великий, брак, заключенный по закону Праматери. Агравейн довольствовался бы тем, что я сочла нужным сказать ему, а если бы не довольствовался, то, услышав отказ, не позволял себе настаивать. Берад никогда не ограничится тем, что я дам ему; он будет видеть во мне собственность и верить, что имеет полное право на единоличное владение мною. Он будет спрашивать больше, он позволит себе интересоваться тем, что было в моей жизни до него, он… Он никогда в жизни не поймет и не примет моей религии, что бы там ни сказал», – поняла Шиада под тяжестью двух соседствующих колец.
– Что за перстень? – спросил Берад, выведя жрицу из оцепенения. Шиада, вздрогнув, ответила:
– Перстень из черного агата.
– Я вижу. Чей он?
– Наследника Верховного друида, – солгала Шиада.
– Выбрось его.
– И не подумаю.
– Я не позволяю тебе носить подарки других мужчин.
– Сайдр появился в моей жизни задолго до тебя. Он Второй из жрецов, и тебе не понять, что это за связь. Может, вы и измеряете отношения между мужчиной и женщиной только постелью или материнским родством. У друидов и жриц такое понимают иначе.
– Шиада! Я могу разрешить тебе верить в Богиню и соблюдать положенные обряды, но измены я не допущу!
– Наследники храмовницы и сохранителя в знак почтения, признания и доверия обмениваются кольцами. Этот перстень – последнее, что связывает меня с Матерью, Берад. Я могу не носить его, но никогда не выкину.
Сказанное было чистой ложью. Знаковое кольцо носила только храмовница. Это была сложенная восьмеркой, готовая к броску гадюка, и Шиада знала – Нелла Сирин скорее умрет, чем отдаст его кому-либо, кроме преемницы в день отречения от дел.
– Ладно, – буркнул Лигар.
– Мне нужна будет комната, – попросила жрица.
– У тебя будут покои, разумеется, – удивленно ответил Берад.
– Это не то. Мне нужна комната, которая принадлежала бы только мне. И ни ты, ни Гвинет, никто иной не посмел зайти туда.
– Зачем?
– Если боишься, что я буду водить туда любовников, поставь стражу у двери и под окном, мне плевать. Но в моей молельне не должно быть никого, – огрызнулась Шиада.
– Зачем ты так, Шиада? – устало спросил Лигар.
– Ты позволяешь себе использовать меня как предмет для хвастовства перед друзьями. Я позволяю себе называть вещи своими именами. Кажется, это честность, нет?
Берад помолчал, а после произнес:
– Получишь ты комнату. – Закутавшись в плащ, развалился на сиденье и захрапел.
В замок Лигара – он был немного меньше Мэинтара, не такой угловатый и стоял в окружении цветущих полей и озера с прозрачной водой удивительного цвета бирюзы – молодожены прибыли глубоким вечером седьмого дня пути. До той поры почти не разговаривали. Люди Берада встречали супругов, Кэй, поприветствовав мачеху, что уступала ему возрастом, помог жрице спуститься с подножек кареты. Со дня их последней встречи Лигар-младший переменился скорее внутренне – стал увереннее, чувствовала жрица. Помнится, прежде он был довольно робким мальчишкой одного возраста с Растагом (то есть на три года старше самой Шиады), хотя и вполне здравомыслящим. Сейчас же, от приобретенной силы характера, будто и внешность Кэя стала немного иной: резче сделался взгляд карих глаз, темные волосы немного отросли и были теперь длиннее, чем у отца (волосы Берада по-прежнему, как помнила Шиада, едва прикрывали мочки ушей), будто бы глубже стала складка между бровями и упрямее двойной подбородок.
Рука Кэя обожгла холодные онемевшие пальцы Шиады. Не потому что жрица придавала этому значение, а потому, что ей передалось волнение пасынка. «Уж кому-кому, а тебе я точно ничего не должна!» – раздраженно подумала жрица.
Шиада огляделась. Огромный донжон с круглыми башнями, балконами, лоджиями, лестницами и знаменами, изображавшими золотистого грифона на коричневом полотнище, окружал город, раскинувшийся в три стороны света и обнесенный стенами в восемь футов толщиной. С южной стороны было озеро, и часть города вместе со стенами тянулась по его окружности, делая будто закованным в камень. В озеро не впадало рек или ручьев, но даже отсюда Шиада чувствовала, как где-то с северной стороны водоема течет другая, «подвижная» вода. Она служит дорожкой, что ведет от озера в центральные регионы страны.
«Она служит тропинкой между моей клеткой и остальным миром», – поправила себя жрица.
– Могу я осмотреться, Берад? – спросила, обернувшись через плечо. Замковые тихонько зацокали языками – вот так непочтительно, просто «Берад»? Не «муж мой», или «лорд мой», или «милорд герцог», или хотя бы «дорогой супруг»?
Лигар-старший отозвался сразу:
– Конечно, это и твои владения. Я задержусь с госпожой, Кэй, займись остальным.
– Да, отец.
Шиада пошла вдоль ровного, слегка покатого берега. Глубоко вдохнув, поняла – жизнь возле Бирюзового озера с его солоноватым бризом всегда будет напоминать Летнее озеро. Священное, вокруг Ангората.
Жрица остановилась. Вечером у водоема быстро холодало, и Шиада поежилась, плотнее натягивая палантин. Берад встал рядом. Время тянулось бесконечно долго, звезды мириадами светлячков высыпали на небо, точно какие-то фосфоресцирующие веснушки.
– Шиада, милая… – Берад не знал, как много прошло времени, но если даже он притомился с дороги, откуда же силы битый час стоять вот здесь у этой девочки? Хотя, возможно, она не волнуется перед предстоящей ночью, как сам Лигар.
Жрица не отозвалась, продолжая смотреть в небеса.
– Для нас приготовлен пир, тебе нужно отдохнуть с дороги и переодеться. Я хочу, чтобы все по достоинству оценили красу герцогини Бирюзового озера.
– Это озеро пахнет железом и солью, Берад, – сказала жрица отстраненно, без тени упрека или недовольства. – Земля, на которой мы стоим, пропитана кровью, а кровь известна соленым металлическим вкусом. Камни за озером моложе, чем те, из которых сложен донжон. Вы, Лигары, построили ту часть стены, чтобы отгородиться от пиратов, наползающих с реки на северо-западе. Они и сейчас там, далеко за городом, и жаждут подобраться, как муравьи к яблоку.
Берад, казалось, вот-вот проест взглядом дырку в виске жены.
– К-как ты узнала?
Шиада не оборачивалась к мужу лицом, демонстрируя точеный гордый профиль.
– Демоны нашептали. Ты что-то говорил насчет пира. Проводи меня в мою комнату, я соберусь.
Новая герцогиня была удивительно хороша в роскошном синем платье. Все поздравляли новобрачных, и от всех Берад с Шиадой принимали обещания верно служить молодой госпоже.
Даже от тех, кто тихонько шептался или думал – как вышло так, что лорд Берад женился на староверке?..
Старик Грей, отец Берада, нахваливал сыну его выбор. Он ссохся от старости и собственной едкости, почти облысел и потерял по меньшей мере половину зубов. Грей возмутился, когда Кэй попросил мачеху спеть, но в конце выступления жрицы все же хлопнул пару раз в ладоши – ну пела-то неплохо, хотя женщинам Господь запрещает петь. Должно быть, дар Лукавого, как и краса. Такую могли послать либо ангелы Божии, либо слуги Сатаны, а язычница не может служить Богу Истинному.
Пение и вино сделали свое дело – Шиада разошлась в веселье. Пустилась плясать с Кэем, который, как понимал, отлично владел искусством танца.
– Твоя жена любому вскружит голову, – сказал сыну Грей, наблюдая за танцем невестки и внука. – Не боишься стать рогоносцем?
– Не боюсь, – ответил Берад и не смог понять, соврал или сказал правду. Но одно уловил точно: отец вовремя напомнил о главном. Усмехнулся – можно подумать, Берад сам хоть на минуту сумел об этом забыть.
– Пора, – приблизился и шепнул жрице на ухо, увлекая за собой.
Маска веселья сползла, обнажив ужас.
В пышно убранном покое с громадной кроватью и яркими гобеленами из свежевыкрашенной пряжи Гвинет сняла с Шиады платье, облачила в сорочку и тонкий халат.
– Не бойтесь, госпожа. Больно и стыдно бывает однажды, – сказала она ей.
«Идиотское напутствие», – подумала жрица. На Ангорате говорят совсем другие.
Берад вошел и остановился у двери. Первая фраза оказалась неожиданной:
– Я отдал распоряжения подготовить комнату, о которой ты просила.
– Спасибо.
Муж сел на кровать рядом с женой и завел тривиальную речь:
– Ты далеко от близких и родных и тоскуешь по ним, я понимаю. Скучаешь по дому, по острову, но все же теперь твой дом здесь, и ты во всех этих землях полноправная хозяйка. Я понимаю, ты, должно быть, боишься меня. – Берад помнил их столкновение в день, когда кормил жену бульоном. – Но бояться не сто…
– Лорд, – осекла жрица, – я не приучена бояться естественного. – Шиада посмотрела прямо в глаза мужа. Потом отвернулась и легла на кровать.
Берад взял ее, стараясь быть нежным. Единственным проявлением чувств со стороны молодой герцогини был сжатый кулак, резко опустившийся на матрац в тот самый момент начала. Закончив, Берад все ждал и ждал того ощущения восторга от возобладания боготворимым телом. Но восторга не возникало, и в итоге мужчина остался крайне раздраженным.
Шиада уснула, по-детски свернувшись калачиком. Берад не спал, ночь напролет наблюдая за супругой, сидя в одном из двух кресел у камина, в котором плясало рыжее пламя. Кажется таким ребенком… А откроет глаза и рот – и с ней ох как непросто! Самый непослушный ребенок из всех, что он видел.
Шиада по многолетней привычке проснулась в предрассветный час. Все тело ныло, и невольный стон сорвался с уст. Берад подался вперед:
– Тебе помочь?
Осознав, что не одна в комнате, Шиада взяла себя в руки и села. Вопрос оставила без ответа.
– Доброе утро, – поздоровалась с мужем, улыбнувшись одними губами.
Женщина запахнулась в подобранный с пола халат.
– Ты куда? – спросил Лигар, оглядывая соблазнительный наряд жены.
– Встречать рассвет, – проговорила Шиада и выскользнула за дверь.
Берад поднялся. Стоя у окна, видел стройную женщину, укутанную в тонкую ткань халата. Интересно, она не боится простудиться?
Полы женского одеяния трепал ветер, обнажая совершенной формы голени. Порыв за порывом, он разметал по спине волосы цвета высветленной расплавленной меди. Жрица шла к озеру и остановилась у самой кромки берега. Стояла на земле босиком и смотрела куда-то вдаль, хотя этого Берад видеть не мог. С Бирюзового озера по утреннему обыкновению наползал туман. Когда первая золотистая полоска очертила горизонт, Шиада положила одну руку на грудь, где висела подвеска из лунного камня, а другой коснулась жреческой вайдовой отметины в уголке лба. Затянула речитатив:
Дочь-Той-Что-Дарует-Жизнь,
Дочь Той, по Которой тишине –
Звон, сумрака – свет,
По Которой ночь – днем,
По Которой смерти – нет,
Приветствует Тебя.
Закончив, жрица осталась стоять и смотреть на затуманенное озеро. Сейчас оно казалось скорее свинцовым, даже оловянным, но точно не бирюзовым.
Босые ноги не чувствовали холода земли – от единения с грудью Матери Шиада получала мощь и тепло Всеединой. Во чреве что-то жгуче пульсировало. Жрица внезапно поняла, почему невинность должно вручать назначенному Праматерью: девственность – это природная сила каждой дочери Госпожи Вселенной, которая защищает всякую женщину от многих бед, а исчезнув, призвана защищать других.
Женщина развела руки в стороны и замерла. Наблюдавший у окна Берад не мог понять, чего жена ждет и что делает. Но, вздрогнув, отпрянул от ставен, когда Шиада свела их вместе, будто выталкивая перед собой воздух, – по воле маленькой фигурки с озера отхлынули, откатили прибрежные валы туманов. Берад уже коснулся лба двоеперстием, собираясь перекреститься, но, отметив вторую точку, остановился на полпути. Застыл на мгновение, потом опустил руку, не закончив знамения креста.
Шиада вернулась в комнату с кувшином воды. Молча вышла и вернулась с тазом. Не глядя на супруга, начала, не снимая халата, омывать ноги и бедра. Берад заметил, что движения даются жрице с болью.
– Может, тебе помочь?
Шиада не сразу поняла, что герцог обращался именно к ней.
– Нет, не стоит, – сняла халат и облачилась в нижнюю сорочку.
– Может, послать за Гвинет?
Молодая женщина развернулась к мужу.
– Поверь, лорд, все в порядке, – сказала, как могла, доброжелательно.
Берад пытался держаться за раздражение и разочарование, настигшие его этой ночью, но испытал лишь сочувствие.
– Не вздумай жалеть меня, – сурово произнесла жрица.
Оказывается, раздражение легко возвращается.
– Я буду ждать тебя за завтраком.
– Ты знал, на что шел, принимая мои условия, – бросила напоследок. – Теперь поздно жалеть. И тебе, и мне.
– До… должно быть. – Лигар не нашелся с ответом.
И вдруг Шиада ощутила безысходность мужа. Что-то в ней перевернулось: «Он был ко мне куда добрее, чем я к нему».
«Звание Второй среди жриц обязывает тебя быть такой», – роптал внутренний голос.
«Разве?» – невразумительно отвечало еще что-то.
Берад ушел, а Шиада, одеваясь, думала, что муж заслуживает хоть какой-то надежды. Как ни крути, он не противен ей. И он старается хоть немного понять ее сложную веру. Не всем это дано, ей ли не знать. Так что усилия герцога достойны по меньшей мере уважения.
«Вот бы и мне проникнуться надеждой. Пусть бы и ложной… Пусть!»
