Глава 11
Вскоре после крестин Роневаля чета Лигар вернулась домой, где их встретил Кэй с вестью о тяжелой болезни старого герцога. Шиада, услышав новость, взглянула на поникшего мужа – время немилостиво к нему, неумолимое, оно не давало Бераду возможности спокойно осознавать перемены. Он привык жить медленней, поняла Шиада. Жрица обхватила изящными пальцами его запястье и прошла подле мужа внутрь дома.
Слова лекарей не утешали: «Мы делаем все возможное, но Господь неумолимо тянет его в Свои чертоги. Молитесь, ваша светлость».
Помучившись и поколебавшись пару дней, Берад одолел собственные сомнения и решился на отчаянный шаг:
– Шиада, я бы хотел просить тебя кое о чем.
– Слушаю.
– Когда сюда прибыл Арден, лекари в один голос призывали меня возносить молитвы Господу за спасение жизни крестника, но паче за упокоение его души. И только ты сказала тогда, что Арден может выжить, и сделала так, чтобы выжил. Потом я вернулся в Кольдерт почти мертвым, и ты вытащила меня с того света. Я прошу тебя, Шиада, – Берад взял женщину за руки, – не как нелюбимый муж жену, не как христианин жрицу – как давний друг и союзник: помоги отцу. Отбрось свою неприязнь к нему, забудь ваши распри и помоги.
Шиада замерла, округлив глаза. Происходящее просто не могло быть правдой – чтобы Берад Лигар попросил ее, ведьминой, помощи для еще более ярого приверженца веры женоненавистников? Однако, как бы ее ни удивляло и сколь бы ни льстило, ответ у жрицы был один.
– Даже если бы я могла приблизиться к Грею так, чтобы он, соскочив с постели, не убил меня в тот же миг, я все равно не знаю лекарства от старости. Но если хочешь, могу облегчить его страдания, сократив период угасания. – Высвободилась и отошла от мужчины.
Берад, сомневаясь, правильно ли понял слова жены, сделал длинную паузу.
– Шиада, ты… сошла с ума? Ты предлагаешь мне услугу убийцы? Предлагаешь убить отца?! Этому учит твоя богиня?!
– Я полагаю, разумнее говорить, что я ее жрица, а не так, как ты сказал. А уж чему Праматерь учит, я так сразу и не объясню.
Она издевается… издевается, мерзавка!!!
«Вроде того», – хмыкнула про себя жрица.
– Дрянь!
– Как угодно, – невозмутимо ответила жрица. – В любом случае я предложила тебе наиболее милосердный вариант.
– Ты просто не можешь переступить через глупые обиды! Как дитя малое!
– Настанет день, и ты согласишься.
– Никогда! – крикнул он вслед супруге, направляющейся во двор.
– Разумеется, – шепнула женщина, понимая, что, обращаясь к ней, Берад меньше всего хотел услышать то, что услышал. Ей следовало бы утешить его, согласиться ходить за Греем и создать видимость лечения, а после смерти старика убедить мужа в том, что такова божья воля и ничего нельзя изменить. Но истина гласит: если ты не выносишь лжи и не хочешь, чтобы тебе лгали, научись не лгать сам.
– Уф-ф-ф, – вздохнула женщина. – Такие истины применимы только к Матери и жрецам. А среди обычных людей никому не под силу прожить жизнь честно.
В конце концов, она – Шиада, воплощение Матери Сумерек, Владычицы Тени, а в тени все является не таким, как выглядит. Тень потворствует лжи, покрывает ложь, несет ее в себе вместе с опасностью как самую свою суть – суть коварства.
Женщина зашла к свекру. Оглядела приподнявшееся на постели тело: немощный дряхлый старик, полный яда, как раздувшаяся гнойная рана.
– Надеюсь, мой сын образумился и стал лупить тебя, как рабыню, чтобы выбить дурь!
– Не образумился. – Шиада бесцеремонно села на кровать, разглядывая лицо свекра.
– Стало быть, ты по указке мужа пришла поздороваться?
– Увы, я до сих пор слушаюсь только Богиню, а твой сын на нее совсем не похож. Я здесь, чтобы убедиться в собственных предположениях. – Она поднялась и отошла от кровати, всем видом выказывая брезгливость.
– Что я немощен и скоро умру тебе на радость?
– Что ты будешь мучиться долго.
– Да как ты?!.. – Грей что-то надрывно захрипел, закашливаясь. Пытался приподняться в кровати и сесть, потрясая кулаком, но тут же падал обратно. Воробей, который безуспешно тщится сойти за орла. Шиаде оставалось только его пожалеть.
И облегчить боль старика, презирающего Змееугодных, настолько, насколько это возможно, не убивая его.
Шиада развернулась к выходу, спокойно перебив свекра посреди тирады:
– Отдыхай, я зайду еще.
В тот же день Шиада обратилась к отцу Нелары:
– Я хочу попросить – если вдруг вы присмотрели для дочери мужа, не венчать их и также подождать с помолвкой. Хотя бы до лета.
– Но ведь это больше полугода! – воскликнул тогда отец девушки. – Я рассчитывал к четырнадцати годам уже пристроить девчонку замуж. А ей уже пятнадцатый пошел!
– Еще до следующего лета здесь будет мой брат, я хочу познакомить их. Может быть, из этого что-то выйдет, – проговорила жрица.
– Вот еще! – воскликнул мужчина, однако, взяв себя в руки, продолжил сдержаннее: – Ваша светлость, старший из ваших братьев уже женат и имеет наследника, а младшие не наследуют. Извините, но выдавать дочь за малоимущего рыцаря не намерен, – решительно рассек он воздух отрицательным жестом.
«А сам-то ты кто?» – Шиада едва удержала ухмылку.
– Младшую, когда подрастет, – может быть, не красавица, но Нелара имеет куда лучшие шансы. И потом! Вы говорите, может, что-нибудь выйдет. «Может»! Я хочу знать наверняка, что, если вы знакомите мою дочь со своим братом, значит, тот преследует мысль жениться, причем не затягивая.
– Да он не видел ее ни разу! – усмехнулась жрица.
– Вот и прояснили. Позвольте судьбой моей, – нарочито выпятил мужчина, – дочери распоряжаться мне.
– Судьбой Нелары, если уж на то пошло, домлжно распоряжаться ей самой.
– А вы своей распорядились сами? – Рыцарь посмотрел в упор.
«Чтоб тебя, въедливый червь!»
– Да, – сухо ответила жрица, – замуж я вышла по своей воле.
– Так вот почему на всех углах трещат о том, что герцог и герцогиня спят порознь! Что он полюбил бестию, которая околдовала его черными чарами! Вы, миледи, – пренебрежительно бросил рыцарь, – замужем год, а хоть слова о вашем первенце еще никто не слышал!
Шиада отвернулась, давая понять, что разговор закончен:
– Я все сказала, будь добр подождать с замужеством Нелары.
– Да как вы смеете указывать мне, как поступать в вопросах, которые касаются моих – моих, слышите! – моих детей! – перешел рыцарь на крик, жестикулируя, будто прогонял пятнадцатилетнюю судомойку обратно на кухню, откуда она сбежала по какой-то придури, не сделав работу.
«Глупец! Дети приходят через нас, но не от нас, и не обязаны ни быть с нами, ни походить на нас».
– Кто дал тебе право повышать на меня голос? – спокойно спросила женщина, оборачиваясь. – Не тебе, безродному христианину, оспаривать мои решения.
– Я рыцарь, а ты мелкая потаску…
– Замолчи, – гвоздем шепнула женщина, и – о, Праматерь! – мужчина неожиданно для себя заткнулся и посмотрел в пол.
– Я происхожу от двух королевских кровей. Я дочь династии Сирин и Вторая среди жриц. Я жена твоего господина и твоя госпожа, наконец. И если я говорю, что ты безроден, – так и есть.
Мужчина сообразил, что стоит посреди коридора, когда Шиады уже и след простыл. Кажется, он не на шутку перегнул палку. Или ему приснилось?
Женское начало, властолюбие или гордыня, но что-то со временем привело Шиаду к тому, что она стала помогать Бераду. Не акцентируя внимания мужа на собственных действиях и не скрываясь нарочно. Однако в итоге об этой перемене узнал весь замок.
Началось, как бывает, с малого: помимо привычных забот, жрица взяла на себя часть мелких дел. Однажды застала у дверей мужнего кабинета человека, рьяно умолявшего стражника пустить к герцогу. Несколько секунд Шиаде казалось, что она слышит разговор глухих:
– Но у меня важное дело к его светлости!
– Милорд не велел его беспокоить. Ни по какому поводу.
– Но у меня важное дело к его светлости!
– Милорд не велел его беспокоить. Ни по какому поводу.
– Но у меня важное дело к его светлости!
– Милорд не велел его беспоко…
– Что здесь происходит? – тихо спросила женщина, заставив мужчин вздрогнуть. Не от голоса или тона – от того, что Шиада возникла перед ними будто из ниоткуда.
«Великая!» – пронеслось в голове жрицы в ответ на удивление мужчин. Они что думали, что госпожа ходит неслышно, потому что у нее пятки толстые? Да она семь лет билась, чтобы наработать ауру сокрытия присутствия!
– Гос-спожа, – заикаясь, отозвался стражник, опомнившись первым.
– Что за вопрос? – спросила жрица, приближаясь. Просящий поклонился. Было видно, как он замялся, судорожно размышляя, как бы избежать грядущей неловкости.
– Видите ли, госпожа… У меня есть вопрос, который касается моего сына, я хотел обсудить его с герцогом.
– Тебе, кажется, доходчиво объяснили, что герцог занят. Приходи завтра, – отвернулась она.
– Но мое дело очень важное!
Шиада скрыла вздох, обернувшись к мужчинам.
– Хорошо, – отозвалась доброжелательно. – Раз важное, обсуди со мной.
Просящий замялся пуще прежнего, едва ли не расшаркиваясь.
– Поймите верно, ваша светлость, – сказал с улыбкой, – я отношусь к вам с глубоким почтением, но мой вопрос касается военных дел, а такое, согласитесь, лучше обсуждать с теми, кто знает, о чем речь.
Шиада окинула рыцаря взглядом. Сразу видно, не дипломат. Привык мечом махать, так и молчал бы.
– До того, как получить титул Второй среди жриц, я служила в храме Шиады, Кровавой Госпожи Войны, и смыслю в войне больше обычных женщин, так что говори, – разрешила жрица.
Мужчины переглянулись – вот тебе выпад. «Ну и что делать?» – глазами спрашивал стражника ожидавший аудиенции рыцарь. «Сам думай, мне все равно. Мое дело на посту стоять», – как бы отвечала безразличная мина охранника.
Заметив колебания, жрица улыбнулась:
– Ну, стало быть, не так уж это и важно и не особо к спеху. Я предупрежу мужа, что есть к нему проситель, но его дело терпит, так что он может им заняться после того, как разберется с остальными. Месяца через два или три, – протянула женщина, отворачиваясь.
Мужчина громко выдохнул и раздраженно оттараторил:
– Во время осады мой сын спас молодому Кэю жизнь, рискуя своей, и не был вознагражден за преданность. Теперь мой сын собрался жениться, а его светлость отправляет его руководить одним из оборонительных отрядов на границе.
И куда делась его учтивость?
– Беречь жизнь лорда обязанность любого вассала. Герцог сам едва не отправился на тот свет, защищая короля. А раз твоему сыну поручено возглавить отряд, то, полагаю, он заметно продвинулся по службе.
Боги, это ведь очевидная истина.
– По… положим так, но как быть со свадьбой?! Мы планировали поженить детей осенью, но его светлость увел войска, заставив нас отложить венчание. Теперь эта несвоевременная отправка на границу. Девчонку выдадут замуж за другого, а я приложил немало сил, чтобы породниться с ее отцом. И, черт возьми, мне нужно ее приданое!
Шиада махнула рукой.
– Когда свадьба?
– Через три недели, а отбытия лорд требует уже на этой.
– Значит, играйте свадьбу через два дня, а через неделю, так и быть, чтобы сына твоего здесь не было.
Рыцарь нахмурился:
– Госпожа, спасибо, конечно, но, возможно, все-таки мы поступим, как планировали? А это назначение сын выполнил бы через месяц или полтора. Ну чтобы девица наверняка понесла.
– Дареному коню в зубы не смотрят.
О том, что жена запрещает многим беспокоить его «с подобными мелочами», разбираясь сама, Берад прознал быстро. Вечерами она стала чаще засиживаться в гостиной у камина, болтая о чем-то не особо существенном. Берад еще несколько лет назад обнаружил, что Шиада хороший собеседник, но хорошего слушателя в ней открыл недавно. Сейчас, когда, ничего не объясняя, Шиада стала ходить за его отцом, Берад начинал верить, что со временем их брак устроится. Неспроста ведь все складывается именно так?
Прошел месяц, и Шиада окончательно поняла, что Растаг был в чем-то прав, когда рассуждал о краткости женских сроков, и что ей просто необходимо родить дочь и посвятить ее Праматери.
Бану велела возвести укрепление напротив занятого города – последней из крупных крепостей на выбранном ею пути к фамильному чертогу дома Ююл. По обратную его сторону, в южной части Оранжевого танаара, уже не первый месяц держали в осаде Маатхаса. Область подходящая – на месте, где стоял лагерь, когда-то возвышался форт, от которого еще торчали кое-какие остатки.
В конце концов, Раду был прав – Ююл не простит плевка в свой адрес, Бану хорошо это понимала. Да и Рамир – да удлинит Праматерь его век – прислал известия, что на подходах к осажденным новые силы от оранжевого тана. Каким чудесным образом разведчик добыл сведения из рыжего лагеря, когда сам был по уши «окопан» в Красном, Бану не волновало. Куда важнее восьмитысячное подкрепление – судя по потерям врага, последний резерв.
Бансабира вздрогнула, услышав новость, и не сразу взяла себя в руки. У нее-то и трех тысяч уже нет…
Укрепление должно было быть невысоким, но протяженным, и возвести его следовало быстро. Бансабира, или, как ее уже месяц именовали, Мать лагерей, напоминала в те дни рабочую пчелу или дикую львицу, на долю которых в прайде всегда выпадает самая тяжелая работа. Она делала все – от контроля работы командиров до личного участия в строительстве стены из того добра, что они обозами вывезли из разграбленных застав и фортов. Все обозные и солдаты были привлечены к работе, и то, что даже главнокомандующая не гнушалась засучивать рукава бок о бок с рядовыми в каждую свободную минуту, заставляло и прочих командующих браться за лопаты и тесаки. По сути, это была самая низкая, неумелая и в строительном смысле ужасная стена из всех, какие когда-либо возводились в Ясе, но и задача у этой стены была одна – выиграть время и сберечь стрельцов.
Когда все войско, кроме караульных, отправлялось в очередь за скромным ужином, Бансабира проверяла работу псарен, а когда луна поднималась над лагерем – отсылала Юдейра и при масленичной лампе склонялась над картами местности, донесениями шпионов, вестями от брата и отца… Потирала переносицу время от времени от усталости и боли в глазах.
В одно из утр Бану получила донесение об именах командиров, ведущих оранжевое подкрепление. Бану охватила паника. Что угодно, но только не это…
Весь день занимаясь делами, Бансабира думала, как быть, как еще добыть нужные ей сведения. Но в голову ровным счетом ничего не приходило. Ничего, кроме «я не могу», «это выше моих сил», «будь ты проклят, Гор» и «Праматерь, ну пусть хоть кто-нибудь сделает это за меня!». Однако Всеединая не торопилась предлагать Бану помощь. Да и кому доверишь такое дело?! Гобрию? Слишком вспыльчив, еще не сдержится и прибьет ненароком ценного заложника. Ума и выдержки в этом процессе ему не хватит, а вот прочесть нотацию, что подобное решение недостойно северной танши, Гобрий точно не забудет. Раду? Да он такой же, как Гобрий, только моложе. Еще начнет с пеной у рта доказывать, что ей не пристало заниматься грязной работой. А уж если это застанет Юдейр – быть беде. С тех пор как Бану разрешила Раду находиться рядом, дня не прошло, чтобы они с Юдейром не схлестнулись. До драки пока не доходило, но танша понимала, что только она их и удерживает.
Оставались все тот же Юдейр и Гистасп. Первый, хоть и был готов ради тану на все, скорее всего загнулся бы крюком, отрубив пленному первое ухо. К тому же сведения о командирах противника – не из тех, что можно доверить оруженосцу. Пусть даже такому безукоризненно верному. Гистасп… Он, пожалуй, был идеальной кандидатурой, несмотря на то что практически все время выглядел добродушнейшим мужчиной, готовым помочь всем и каждому. Именно благодаря тому, что Бану видела за его улыбкой, глазами и лбом, женщина и не могла верить командующему даже наполовину.
Выбора нет, с упавшим сердцем признала танша. А ведь всего пару лет назад она зареклась, поклялась, что руки к такому больше не приложит!
Клялась или нет, а вечером велела одного за другим привести к ее шатру пленных офицеров. Разумеется, в кандалах, под надежной охраной.
Наблюдая процессию, Гобрий схватил таншу за плечо, едва она направилась к себе.
– Одумайтесь, госпожа, – настоял воин.
– Чем дольше я буду думать, тем меньше у нас будет шансов выжить, Гобрий.
– Все равно! – заметно повышая голос, сказал мужчина. – Госпожа! Такого закона, конечно, нет, но на севере пытки запрещены! Это грязное…
– Мы не на севере! – отрезала Бану. Да отпустит он ее руку или нет?!
– Ваш отец будет невероятно зол, когда узнает!
– Отца здесь нет, – оборвала танша, высвободившись.
Гобрий заскрипел зубами.
– Ну-ну, – шепнул ему на ухо Гистасп. – Зато представь, как Старый Волк будет сердит, если узнает, что из-за твоих советов подохли не только мы, но и она. – Гобрий, скривившись в том числе и от ехидного тона товарища, дернулся в сторону. – Впрочем, тогда это вряд ли будет нас волновать.
Гобрий ничего не ответил.
– Выйдите и ждите снаружи, – приказала танша охранникам, когда вслед за госпожой затащили первого бедолагу. – Стерегите пленных бдительнее, чем свирепая медведица бережет детей. Иначе войдете вслед за этим, – кивнула в сторону несчастного.
Внутри уже ожидал человек в черной одежде, с закутанным лицом. Когда вышли посторонние, он показал лицо – смуглое, с выдающейся вперед тяжелой нижней челюстью. Бану хорошо его знала: один из лучших ее разведчиков, Захт. Бансабира прошла в глубь шатра и расположилась за столом. Мужчина закатал рукава черной туники почти до локтя. Стоя спиной к сидящему на табурете пленнику, чьего имени танша толком не помнила, разведчик расправил плечи, размял шею и уставился на госпожу.
– Пожалуй, начнем, – одобрила Бану. В свете пары масленичных лампад ее бледное лицо казалось бронзовым, глаза – свинцовыми, нервы – стальными…
– Мне только надо знать привычки твоих соратников – стратегические, тактические, обыденные, – пояснила Бану вновь вошедшему пленному. Двух предшествующих выволокли под руки Одхан с ребятами. Первый был изрезанным, на втором не было и капли крови, зато руки его выглядели так, что было ясно – сломано пальцев шесть. Этот продержался существенно меньше предшественника, но также хриплым шепотом и с придыханием поведал все, что знал.
Бану сидела в центре пространства, не выказывая вообще никаких эмоций и время от времени разминая шею. Потом поднялась с табурета и подошла к пленному, заставив того вздрогнуть.
– Не то чтобы это доставляло мне удовольствие, – зачем-то объяснила она, – но основная часть моей разведки сейчас занята другим, а сведения нужны. Поэтому выбора у меня нет. Но тебе я его дам, – указала на пленного мужчину пальцем. Захт, стоявший рядом, проворачивал в руке нож. – Как полководец я знаю, что каждый из офицеров имеет разные сведения о планах главнокомандующего. Будучи сыном тана, ты и вовсе должен знать многое. Вероятнее всего, ахтанат, ты догадываешься, что твои товарищи, – размеренно повествовала Бану, – уже изволили кое-что поведать. Посему должен понимать, что в любом случае выболтаешь все. Другое дело, насколько болезненной будет твоя исповедь.
Замолчала, ожидая ответа. Ахтанат Ююл, который был ненамного старше ее самой, сплюнул в пол:
– Ты, поганая сука! Ничего я тебе не скажу! Мой отец найдет тебя, и твоего отца, и ублюдка-брата! Он и все мои братья растлят тебя на глазах твоей семьи и войска! А потом все ваши головы вздернут на пиках! Ты будешь еще грязь лизать с моих сапог…
Бану покачала головой, будто говоря: «Я поняла тебя». А вслух произнесла, перебивая юношу:
– Знаешь, ты довольно наглый для своего положения.
– Я ахтанат!
– Серьезно? – спросила с легкой иронией и вернулась в кресло. Сделала повелительный жест Захту. – Постарайся не кричать: я мало сплю в последние дни, и голова все время болит…
Сын Оранжевого дома продержался меньше всех.
Захт небрежно вытер руки о полотенце – чтобы нож не скользил. Бану прикрыла глаза и сглотнула. Не помогло. Налила из кувшина воды, отпила. Тоже без толку – ком в горле никуда не делся. Бану мысленно усмехнулась над собой: прав и возможности показывать собственное отвращение у нее гораздо меньше, чем сил, чтобы на все это смотреть. Ей нужны сведения.
– У нее железное сердце, – проговорил Вал, слушая душераздирающие крики четвертого пытаемого.
– У нее железные нервы, – поправил Раду, нервно сглатывая.
– Нет у нее ни того, ни другого, – тоном знатока осадил Гистасп.
Неподалеку тихонечко блевал один из пленников – кузен ахтаната Ююла, который при виде месива вместо лица родича согнулся пополам, не удержав ужина. Впрочем, остальные большей частью уже перестали вздрагивать при каждом крике и вопле из шатра – то ли чувства притупились от усталости бояться, то ли офицеры просто смирились. А парочка и вовсе демонстрировала чудеса закалки, ничем не выказывая эмоций.
– Да прекрати уже выть, я предлагала закончить все по-хорошему, – недовольно оборвала Бану, выходя из шатра. Следом вышел Захт, вновь с закутанным лицом, и по кивку танши поспешил удалиться, чтобы смешаться со стражниками, потом с обозными, а потом и вовсе исчезнуть. Вал и Раду тем временем вынесли мученика.
– Сука… сука… Праматерь тебе еще воздаст, – прошипел запытанный.
– Безусловно, – кивнула она, оборачиваясь. – Я каждый день делаю столько работы, что мне просто полагается награда.
Некоторые из оставшихся пленников, до которых очередь не дошла, как один, выдохнули. Кажется, даже те из них, которые прежде ни в кого не верили, принялись благодарно молиться. Гистасп отрядил ребят отвести уцелевших обратно в клетки.
Бансабира потянулась, обратившись к оруженосцу:
– Приберись там, – кликнула тану, кивком указав за спину. Молодой мужчина немедля сделал шаг навстречу госпоже. – Юдейр, сам, – уточнила Бану. – Никаких служанок.
– Слушаю. – И исчез за пологом. Однако вскоре послышался грохот – снаружи не видели, как Юдейр, одной рукой прикрыв рот, другой уперся в стол, снеся при этом на пол медный таз с красной водой.
– Ты живой там? – спросил с улицы Дан.
– Д-да… – Со второй попытки Юдейр ответил достаточно громко, чтобы его услышали. – Просто тут куски пальцев, носов… а это… это, кажется, сосок?
– Запачкаешь настил в шатре – и тебе отрежу.
Мужчины – а рядом с таншей остались только несколько командующих и Одхан – переглянулись. И только Гистасп хохотнул.
– Должна признать, это утомляет, – тихо добавила Бану.
– Тем не менее вы справились. – Гобрий был честен и чрезвычайно недоволен. – Но стоило ли делать это самой?
– Не они первые, – идеально скрывая омерзение, проговорила танша.
– И, видимо, не в последний раз? – спросил Гистасп, обернувшись к женщине ростом ниже себя и взметнув бровь.
Бану еле заметно качнула головой:
– Я узнала достаточно. Осталось придумать, как отбить атаку восьмитысячной громады, имея в тылу укрепленный город врага, – выговорила ровно. – И поверь, Гистасп, если мне это удастся, если больше двух с половиной тысяч северян смогут выжить, я спокойно смирюсь с клеймом убийцы, наемницы, палача – кого угодно – столько раз, сколько потребуется.
Прямо глядя в ночь, тугая как розга, Бансабира слушала недалекий лай волкодавов из псарен, зная, что сегодня опять ляжет спать с рассветом. Если вообще ляжет. Стоявшие ближе всех Дан и Гистасп видели, как промеж танских бровей в кожу врезалась хмурая продольная черта.
Осажденные слишком сильно полагались на спешащее на выручку подкрепление. Потому что больше полагаться было не на что – под стенами стояла Мать лагерей с двадцатью семью сотнями диких северян. Все, что им оставалось, – тянуть оставшиеся крохи провианта до прибытия помощи.
А между тем засеянные за стенами поля нуждались в обработке.
– Полагаешь, из этого что-то выйдет? – мрачно спросил Гобрий Гистаспа, наблюдая, как, ведомые Сертом, удаляются отряды северян общей численностью в четыреста клинков.
– Поверь, если не выйдет, нам будет уже все равно, – хмыкнул в ответ блондин. – Но использовать теснины неподалеку – не самая глупая из ее затей.
– Главное, чтобы проход промеж отрогов уже не был занят. Надеюсь, она не думает, что ей первой пришла в голову мысль разместить там засаду! В противном случае все четыре сотни перережут, как баранов.
– Все же считаю, что должен вступиться за Серта, – добродушно отозвался Гистасп. – Он, конечно, явно командир средней руки, но не такой уж и баран, как ты говоришь. Уверен, ему хватит мозгов заслать полдюжины человек разведки, прежде чем самому лезть в пекло.
– А если там и впрямь пекло? Ты знаешь, что она приказала делать в случае уже готовой засады?
Гистасп пожал плечами:
– Я знаю, что если Серт, как и все мы, не будет действовать стремительно, мне уже не удастся поесть груш из нового урожая. А хотелось бы, – мечтательно протянул мужчина.
– Тебя вообще хоть что-то волнует? – Гобрий едва не отшатнулся от товарища, прекрасно зная ответ. Командиры спустились со стены на пустырь за фортом. За раскинувшимися шатрами, вдалеке, свободные солдаты рыли траншеи, чтобы обезопасить себя хоть немного от атаки с тыла.
– Еще как. Например, урожай груш. Его еще почти полгода ждать, а я уже изныл.
Гобрия затрясло. Заметив это, Гистасп вздохнул:
– Гобрий, что бы мы ни думали обо всем этом, все, что мы можем делать, – просто следовать за ней. Ты сам давно понял, танша смотрит на войну не так, как мы. Советовать ей что-то бесполезно почти во всех случаях. Когда ей нужен совет, она спрашивает, а в этот раз просто раздала приказания. Да и, по большому счету, разве есть другие варианты выжить? Если подкрепление от Ююла зайдет нам в тыл – все кончено. У нас за спиной и без того сидят обозленные оранжевые. Поэтому я согласен с таншей – остановить эти восемь тысяч надо до подхода к форту. А значит, остается только зажать их между стеной, горным проходом с засадой Серта и…
– Да ни один здравомыслящий командующий по доброй воле в ущелье не сунется! Что за наивность?!
– Гобрий, – почти разочарованно произнес Гистасп, – у нас нет вариантов, кроме как отступить и пасть под ударами преследователей, которые всяко рванутся следом, или – дать бой, поставив на кон все. Шансов помереть у нас больше в любом случае, так что стоит хотя бы попытаться. Вдруг получится.
Гобрия все эти рассуждения ни в чем не убеждали. Разве что в том, что таншу надо выдать замуж и убрать от управления войском. И что на него нашло несколько недель назад, когда ему казалось, что она наконец образумилась?
– Насколько я знаю, – нехотя продолжил Гистасп, – часть войск послана для удара рыжим в арьергард. А вчера ночью Ри с отрядом вывез приличный запас награбленного в стан врагу.
– Подкуп?!
– Видимо. Гобрий, ты лучше всех в нашем лагере знаешь, что воевать честно нельзя. Так почему ждешь этого от танши? Только оттого, что она женщина и ей не следует марать рук, как нам?
Гобрий рассыпался в каких-то комментариях. Гистасп не слушал – если уж кто и знал лучше всех в лагере, что воевать честно не просто нельзя, но даже в некотором роде запрещено, так это он сам. Например, сейчас даже давнему соратнику, которого знал как облупленного, не счел нужным сказать, что золото для врага танша выгребла не только из своих, но и из сундуков командиров. Всех, кроме Гобрия, который, как бы ни выпячивал грудь, все же был редким собственником до золота и – чего греха таить – на поверку оказался вороват.
О том, почему к этому золоту, отправленному двум из восьми командиров врага, танша запретила прикасаться вообще кому бы то ни было из своих, Гобрию тоже лучше не знать. Пусть думает, что это само собой понятно – упрут ведь! – даже не догадываясь, что танша две ночи вместе с Гистаспом и Одханом с колоссальной осторожностью обрабатывала каждую монетку и каждый обруч-воротник каким-то густым концентрированным ядом из личных запасов. Судя по комментарию, яд действовал очень неспешно и обнаруживал эффект не раньше чем через сутки или даже двое.
Не стоит Гобрию знать и о том, что еще двум командующим рыжих Бану через шпионов отправила добавки к вину и чаю (каждому по предпочтениям), которых нельзя обнаружить в питье и которые не вызывают видимых нарушений, если не считать постоянно усиливающегося чувства тревоги, дрожи в руках и беспричинной подозрительности во всем. «Трудно идти за командиром, который боится воевать, не так ли?» – спросила Бану у Гистаспа, который обнаружил это ее деяние по чистой случайности. Иначе – не знал бы и он.
И, несмотря на все приготовления, Бану боялась как никогда за то время, что провела с войском. Особенно потому, что знала – запасы-то у нее невелики. В еще одно подобное нападение, в случае необходимости, тормозить врага ей будет нечем.
– Я, кажется, сказал закончить с этим к полудню! Какого пня вы копаетесь так долго?! – раздался голос Юдейра с той стороны, где разрывали ров. Гобрий мгновенно утих, командиры обернулись.
– Раз копаются, значит, надо, – недобро отозвался еще один голос. Раду, определили Гобрий с Гистаспом и двинулись на шум. Главный телохранитель был назначен старшим на этом участке траншей.
– У них приказ!
– Рядовые рядовым не приказывают, – осадил Юдейра Раду. Он сразу отвлекся от своего занятия и теперь, встав вплотную, навис над оруженосцем.
– Сколько ни тыкай мне тем, что я рядовой, правда в том, Раду, что вы едва шевелитесь! Неужели не ясно, что надо спешить?!
– И уж точно рядовые не приказывают личной охране главнокомандующего.
– Раду!
– Юдейр, возьми лопату и сам попробуй! После вчерашнего дождя копать не так легко!
– Не думал, что в охране танши служат хлюпики, неспособные поднять лопату.
– Может, тогда сам нам поможешь? Чтобы было быстрее? Или грязная работа не для твоих нежных ручек, хлюпик? – в тон ответил Раду. – Хотя, наверное, ты уже и не помнишь, как держать лопату или даже меч, ты ведь только танские портки стираешь, не так ли?
– Да ты сдурел?! – взвился Юдейр, багровея.
– Мы работаем, как можем. С таншей я сам поговорю. Ты-то наверняка боишься, что она за скверные вести со злости запретит тебе трахать местных девок целую неделю, а то и две.
Юдейр был готов полезть на Раду с голыми кулаками, плевав на то, что их ссору видит толпа подчиненных.
– Полагаю, как только мы отобьем нападение, я попрошу таншу, чтобы в клетку с пленными засунули и вас тоже, – обратился подоспевший Гистасп.
– Командующий, – вздрогнули ребята. Лучезарный Гистасп пугал их даже больше, чем пыхтевший грузноватый Гобрий, спешащий вслед товарищу с безумными от возмущения глазами.
– Вы опять сцепились, как склочные бабы, щенки?! – проорал он, подходя. И отвесил каждому по пинку. Раду и Юдейр мигом приняли пристыженный мальчишеский вид. Хотя было видно, что у обоих внутри по-прежнему все кипело.
– Тише, Гобрий, – попросил Гистасп. – А вы двое… В самом деле, прекратите уже. Вечно грызетесь, как водные жены молодого тана. Мало сами позоритесь – так еще же и о танше из-за вас болтать начнут. Мол, что за идиотов держит рядом.
– Да она сама виновата! – влез Гобрий. – Я ей сколько раз говорил держаться от этих баранов подальше! А нет же…
– Руководство процессом доверено Раду, я верно понимаю? – перебил Гистасп.
Оруженосец и телохранитель одновременно кивнули.
– Тогда чтобы тебя я тут и близко не видел, – бросил командующий Юдейру.
Тот, совершенно недовольный, молчком поклонился и убрался прочь. Гистасп тоже предпочел уйти подальше – за спиной все еще возмущенно громыхал Гобрий. Похоже, выслушивать его мнение насчет всего этого балагана придется одному Раду.
Бансабира тем временем сидела в шатре, потирая виски, и искренне жалела, что не может как следует пожелать этим неугомонным мальцам сдохнуть. По крайней мере, хотя бы временно. И без их воплей голова раскалывалась уже который день.
Ранди Шаут перевел глаза с послания в своей руке на Рамира. Ничего не сказав, тан выставил разведчика прочь. Если все так, как дочь пишет, он, Ранди, зря доверил ей воинство. Она вполне успешно управлялась с военными делами, поэтому тан и счел разумным возвести ее в число генералов танаара. И если по первости успехи Сциры его удовлетворяли, сейчас Шаут сильно усомнился в верности решения. Три поражения подряд… Либо Сцира прежде очень ловко водила его за нос, что маловероятно, либо начала водить теперь, получив генеральский чин. Преследуя какие-нибудь только ей известные корыстные цели. Нет, он, конечно, любил дочь, но свое кресло доверять ей не намерен, так что если девчонка проиграла последние три сражения нарочно, чтобы заручиться дружескими отношениями с кем-то, или если вовсе не вступала в сражения, чтобы за его спиной вступить с кем-то в сговор, как-то сместить его, действовать в обход старших братьев… Слишком зарвалась, должно быть! Но доказательств у него нет, кроме письма, что принес этот… Рамир. Почерк, конечно, без сомнения, дочерний, но все же…
А что, если Сцира не злоумышляет против отца сама, а только следует науськиванию кого-то из командиров или того же Рамира? Он ведь не так прост, этот меченый убийца. До Ранди давно доходят слухи, что этот выскочка из Храма Даг забрался к его дочери в койку… Неужели его Сцира на поверку оказалась до того никчемной, что позволила чувствам управлять собой? О-о-ох, зачем Ранди вообще назначил Рамира на такой важный пост? Стоит получше за ним приглядеть, а для этого имеет смысл держать прохвоста ближе.
Еще лучше – держать ближе дочь. Если без Рамира она и дальше будет демонстрировать такие скверные результаты, значит, и впрямь либо безвольная, либо дура, либо – придется казнить за измену.
Рамир знал не понаслышке о привычке тана Шаута принимать решения на свежую голову – проще говоря, с утра. Поэтому, отосланный восвояси, Рамир тайком нашел одного из подчиненных и собрался с духом. В конце концов, отступать уже некуда.
– Держи. – Он отсыпал в руку другому разведчику, такому же закутанному в черное, каким обычно выглядел сам Рамир, несколько маленьких разноцветных камушков. – Она сейчас держит осаду у Ююлов. Если до конца месяца они не возьмут город, найди ближайший к их укреплениям дорожный указатель и оставь камни на нем, с обратной стороны. Если же город будет взят – выложи на парапет балкона или на подоконник комнаты, которую Бану будет занимать. Разложишь справа налево так: черный, фиолетовый, синий, красный, зеленый. Запомнил?
Воин воспроизвел порядок в точности, но Рамир заставил повторить его еще дважды.
– Мне воспользоваться кострами, чтобы дать ей знать о сообщении?
Рамир помотал головой:
– Даже если бы в эти дни не было так пасмурно, дождливо и туманно, костры не сгодились бы. Огонь слишком приметен. Возьмешь это, – Рамир стащил с шеи небольшую раковину с отверстиями на шнурке.
– Из Великого моря, что ли? – не удержался от вопроса разведчик.
Рамир не ответил:
– Зажимать отверстия можешь любые и играть всякую ерунду, но надо несколько раз дунуть четко: два коротких, два длинных и еще три коротких звука.
– Я должен изображать из себя менестреля посреди вражеского лагеря?! – прошипел солдат. – Меня же четвертуют.
– Я тоже буду не особо милосерден, не ной. Подберись на рассвете, сделай все быстро, и чтобы тебя след простыл.
– Понял, – недовольно отозвался подчиненный, забирая у Рамира раковину. Командир разведки качнул головой, подчиненный тут же исчез из виду.
Теперь следовало как можно быстрее вернуться под надзор, чтобы ни Шаут, ни его сердобольная дочка, приставившая к нему «помощников», ничего не заподозрили. Он и так слишком рисковал, чтобы подделать письмо Сциры, а подлинное, с докладом о двух победах, сжечь в костре за ужином.
В послании шестью цветными камнями много не передашь, и Рамиру оставалось только надеяться, что Бансабира сможет растолковать происходящее в алых войсках так, как ему надо.
Наутро Ранди Шаут огласил свое решение.
Приказ отца Сцира получила, вопреки ожиданиям, совсем не из Рамировых рук.
– Его светлость тан велел вам вернуться в фамильный чертог.
– Что? Всего из-за одного поражения?! А мои последние победы над рыжими что, совсем его не волнуют?! – разошлась генеральша, кажется, забыв, что перед ней не тот, с кем она позволяла себе быть такой, какой вздумается. Ее бойцы, которых она отсылала с Рамиром в дом отца, пожимали плечами.
– А Рамир? Где этот ублюдок? – жадно спросила женщина.
– Командир разведки переведен под начало вашего старшего брата, танин, – отозвался лидер группы.
Сцира едва не проглотила язык. Неспроста же она отослала с посланием к отцу именно Рамира! Очевидно же, что с ним не все гладко! Собственной воли зажать возлюбленного не хватало, оставалось надеяться на отца… Так почему он приставил Рамира к силам более значительным и стратегически важным?! Неужели тан настолько слеп?!
– Когда приказано вернуться? – спросила танша, не скрывая напряжения.
– Немедленно.
Сцира опустила глаза. С упавшим сердцем отвернулась и пошла к столу в шатре, даже забыв махнуть рукой, чтобы подчиненные вышли.
