Заснула я около полуночи под звуки работающего под окном мусоровоза. Однако вскоре меня разбудил какой-то шум. Плохо соображая спросонья, я подумала, что это Николай пришел домой и хлопает дверцей холодильника в поисках еды. Когда я открыла глаза, то, действительно, обнаружила рядом с собой холодильник, но все это происходило почему-то на улице. Дверца у холодильника была сломана и хлопала на ветру. Поднявшись с земли, я оглянулась и поняла, что нахожусь на огромной мусорной свалке. Передо мной возвышалась, словно египетская пирамида, гора старых, поломанных, порванных и грязных вещей – битые телевизоры, покореженные холодильники и микроволновки, рваные сапоги, вспоротые диваны и матрасы. Неподалеку, напоминая череп с пустыми глазницами, валялся кузов когда-то роскошного «Мерседеса». Казалось, что на этой помойке есть все вещи, которые мог только придумать и сотворить человек. Как завороженная я смотрела на горы бесполезного хлама и думала о том, что здесь, наверное, покоится и мой сегодняшний мусор стоимостью в сто тысяч рублей, и о том, что отныне мы все – часть гигантской помойки. Неожиданно подножие горы зашевелилось, и, раскидывая вокруг себя полиэтиленовые пакеты и пластиковые бутылки, из кучи вылез бомж и с изумлением уставился на меня. Он был в какой то драной дубленке, с палкой в руках, и половина его лица была закрыта массивными очками в роговой оправе с огромными линзами. Секунд пять, вглядываясь в меня, он раздумывал, что ему следует сделать. Я попятилась, но тут он неожиданно подпрыгнул ко мне, схватил за руку и закричал: «Бежим, если до полуночи не успеешь за черту, они тебя сожрут!» Помогая палкой, он полез наверх, и мне ничего не оставалось, как следовать за ним. «Скорее, скорее, дамочка!» – торопил меня бомж, и я с ужасом обнаружила, что мусор подо мной начинает шевелиться. Свалка будто бы медленно просыпалась, вздыхала и потягивалась, прежде чем окончательно встать на ноги. Мои ноги застревали в коробках и путались в пластиковых мешках. И чем выше я поднималась, тем больше этой гадости цеплялось к моим ногам. В конце концов обрывки полиэтиленовых пакетов плотно обмотали мое тело. Они были отвратительными, липкими и вонючими. Один пакет прилип к голове, сполз на шею и теперь медленно стягивал мое горло. Я начала кашлять и задыхаться, но вовремя подоспевший мой спаситель разрезал полиэтилен ржавым ножом.

«Слушай, – тяжело дыша, сказал он мне, – если мы сейчас не преодолеем вершину, то будет поздно. Давай, милая, шевели ногами. Но только не оборачивайся назад, ни в коем случае. Что бы ты ни увидела и ни услышала, не поворачивай голову». Из последних сил я ползла за ним наверх, и когда до верхушки оставалось всего полметра, меня окликнул знакомый женский голос: «Алиса, зачем же ты поломала, выбросила на помойку такие хорошие вещи? Посмотри, что ты наделала, нехорошая девочка! Придется тебя наказать». Это был голос моей мамы, и я, несмотря на предупреждение бомжа, оглянулась. Внизу действительно стояла женщина, очень похожая на маму, в ее любимом сером платье. Она стояла перед игрушечной коляской, из которой доносился детский плач. Потом она достала из коляски целлулоидную куклу и стала отламывать ей по очереди ручки и ножки. Мой новый друг со всей силы огрел меня палкой.

«Дура, я же сказал тебе – не смотри! Быстрее!»

Мы опять стали как одержимые карабкаться вверх по мусорной горе. А кукла все кричала и кричала настоящим детским голосом, и я никогда в жизни не забуду этот крик, он до конца жизни будет отдаваться эхом в моих ушах. Он был так мне знаком, этот детский голосок…

И знаешь, Неша, я ослушалась бомжа и оглянулась еще раз. И тогда поняла, что это была вовсе не моя мама, а какое-то полуразложившееся женское тело, завернутое в полиэтилен. Пока это существо ломало куклу, вокруг нее постепенно собиралась целая армия похожих существ. Они были похожи на изуродованные мумии – кривые, безногие, безрукие, с приплющенными головами. Они шли ко мне, но я не могла бежать, мне во что бы то ни стало надо было прекратить детский плач.

«Не надо, пожалуйста!» – закричала я и попыталась спуститься вниз.

Но бомж крепко вцепился мне в руку и заорал прямо в ухо: «Они специально заманивают тебя! Это – не люди, а просто мертвые вещи, которые хотят вернуться обратно. Если ты спустишься к ним, они заберут не только ребенка, но и тебя».

И тут я увидела ее. Это была вовсе не кукла, Несси. В руках этих чудовищ кричала, плакала и извивалась моя Решка. Они добрались до моей девочки и убили ее, потому что она слишком долго мешала эйдосам овладевать людьми. Последнее, что я помню, – это как я дико кричала и пыталась броситься к своей доченьке на помощь, но бомж изо всех сил толкнул меня, и мы, перелетев через вершину горы, скатились на ту сторону… С трудом открыв глаза и пытаясь прийти в себя после ночного кошмара, я вдруг поняла, что кошмар еще только начинается. Надо мной стояла и рыдала незнакомая женщина в черном платье. Она закрыла лицо руками и тихонько подвывала, словно плакальщица на похоронах. Слезы, смешанные с дешевой тушью, протекали между ее костлявых пальцев, а черный парик неуклюже съехал набок.

«Кто вы, что случилось?» – воскликнула я.

Женщина с трудом оторвала руки от лица. Ее черты были мне до боли знакомы. Приглядевшись, я обнаружила, что передо мной стоит Николай, одетый в одно из моих платьев. Он был бледен, как актер японского театра, а крупные черные стрелки вокруг глаз только подчеркивали это сходство. Присев на край кровати, он сказал:

«Пока ты спала, Решка выпала из окна. Наша дочь умерла».

И он снова горько заплакал, размазывая черную тушь по щекам.

Я подумала, что это продолжение ночного кошмара, но это была самая страшная реальность из всех существующих на свете. И если бы не сбежавшийся со всех сторон народ, я бы выпрыгнула в окно вслед за Решкой. Но они не дали мне этого сделать. Приехала «Скорая помощь», и строгая медсестра вколола мне успокоительное. Медленно отключаясь, я слышала, как люди в доме перешептывались, мол, девочка всегда была сумасшедшей. Может, так и лучше, избавила себя и близких от страданий. А то мучилась бы всю жизнь в психиатрических клиниках. Скоты. Жрущие, срущие, мерзкие скоты! Это из-за них погиб мой ребенок, потому что именно эти люди позволили расплодиться эйдосам в таком количестве.

Свекор устроил пышные похороны – как всегда, не смог удержаться, чтобы не показать всем, какой он богатый, а после поминок велел нам убираться из дома навсегда. Ему не нужен был позорящий его сын-трансвестит и невестка-воровка. Единственной, кого он действительно любил, была внучка, которая погибла по вине придурков-родителей.

«Алиса, нам нужно поговорить, – пришел он ко мне на следующий день после похорон. – Вот деньги, вам хватит не первое время. Я больше не хочу видеть в своем доме ни тебя, ни Николая. Передай Николаю, чтобы он никогда, ни при каких обстоятельствах не искал меня. У меня больше нет сына».

Я смотрела на его состарившееся от невыносимого горя лицо и понимала, что свекор больше никогда не будет для меня тираном. Буквально за несколько дней Сергей Михайлович превратился в слабого, дряхлого старика. Выходя из гостиной, он с тоской кинул взгляд в сторону Решкиной комнаты, словно надеясь, что оттуда вдруг снова раздастся детский смех. Ему больше некого было любить. Он потерял всю семью, которая была смыслом его существования. Мне самой хотелось умереть, и нечем было его утешить, но тут мой взгляд упал на рисунок Решки, который она нарисовала дедушке за день до смерти. На картинке по-детски криво были нарисованы ангелочки, сидящие, как бабочки, на цветке. Они улыбались, и желтое солнышко над ними тоже улыбалось. Сергей Михайлович, не глядя на меня, взял рисунок из рук и вышел из комнаты. Из-за двери до меня донеслись его рыдания».

Я была потрясена рассказом Алисы. Она уложила меня спать на раскладушку под полку с кошками, но я долго не могла сомкнуть глаз. Ком в горле мешал говорить, но нужно было еще многое узнать. Утром я не удержалась и спросила Алису:

«И после этой трагедии ОНИ оставили тебя в покое?»

«Как бы не так. Столица была уже перенаселена ими, поэтому я им была необходима как дополнительная площадь, жилье для гастарбайтера. Они визжали, скрипели зубами, что не смогли заселиться в меня. К тому времени эйдосы практически целиком завладели Николаем, заменив его сущность на отвратительную женскую тварь. Он теперь полностью зависел от шмоток и украшений. Мог полчаса рыдать над сломанным ногтем, и самое ужасное – он не представлял уже себя в другом качестве. Им оставалось совсем чуть-чуть, чтобы окончательно захапать его, но Решка, моя милая девочка, и тут разрушила их планы. Горе моего мужа оказалось сильнее любого эйдоса, и оно вытеснило большую их часть из его души. Любовь и горе, этот прекрасный коктейль – отличное оружие против мерзких гадов. Они любят вползать туда, где царит равнодушие, порок и гедонизм. Человеческие эмоции мешают эйдосам, они смывают их на пути к цели, словно селевой поток, сходящий с гор. Эйдосы не любят войну или природные катаклизмы, потому что в эти моменты человек начинает осознавать смысл своего существования, при этом мир вещей выглядит жалким и ничтожным. Мы с мужем были абсолютно раздавлены. Сидя на полу перед Решкиной кроватью в обнимку с ее любимым мохнатым котом, я захлебывалась горем. Оно заполняло меня целиком, переливалось через край. Но даже в эти моменты в моей голове звучали их призывы: «Давай, милая, всего один поход в магазин – и тебе сразу станет легче. Так просто. Всего лишь несколько маленьких покупок!» В руках появлялась странная дрожь, и я уже начинала думать о том, чтобы пойти прогуляться по своей любимой аллее бутиков. Нет, нет, ничего не покупать! Только посмотреть новинки. Но потом вспоминала глаза дочери в тот страшный вечер, шла на кухню, наливала в миску кипяток и опускала в него руки. Ты заметила, наверное, что я никогда не снимаю перчатки. Видишь ли, мои руки давно изуродованы ожогами. Да, мне было больно, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что выжигала меня изнутри. То, что было внутри, жгло сильнее самого горячего кипятка. И когда кожа слезала ошметками, а руки превращались в куски оголенного мяса, только в эти моменты эйдосы отставали от меня. Лежа часами на кровати, я пыталась как-то связать все произошедшее в единое целое. Мне казалось, что если эта мозаика сложится, время отмотается назад и Решка снова вернется к нам. Мне было необходимо узнать, кто и за что убил ее. Единственное, что могло помочь разгадать этот ребус, – это путешествие на мусорную свалку. Я была уверена, что в ту страшную ночь я каким-то загадочным образом действительно очутилась там, на границе двух миров. Мне оставалось только найти это место. После того как мы с Никой рассказали друг другу, что происходило в нашей с виду благополучной семье, он стал мне самым верным другом. Наше прошлое было зачеркнуто навсегда, но зато вместо вечно отсутствующего мужа я приобрела надежную опору в жизни. Он знал, что ему уже не стать прежним, но любой ценой хотел спасти меня от экспансии паразитов. Вместе с ним мы облазили все мусорные свалки Москвы и области. Ника с моих слов нарисовал портрет того бомжа, который спас меня. Мы показывали его всем персонажам, которые встречались на нашем великом мусорном пути, но никто из них никогда не видел этого человека. Мы уже совсем отчаялись найти хоть какую-то зацепку, как вдруг Нике пришла в голову идея отследить, на какую свалку вывозится мусор из бака, стоящего около дома его отца. Ночью мы засели в машину и стали караулить мусоровоз. Где-то часа в три ночи мимо нас прогромыхала машина и, опорожнив бак, выехала на трассу и устремилась прямиком на свалку. Мы поехали за ней. Так мы нашли нужную свалку. Натянув на ноги резиновые сапоги, двинулись вверх. Под ногами все время что-то хлюпало, чавкало, трещало и скрипело. Было темно и холодно, а мы все шли и шли, и казалось, что этому жуткому царству мусора не будет конца. И вдруг я увидела помятый кузов «Мерседеса». Обрадованные, мы с Никой кинулись искать место обитания моего бомжа, но вокруг не было ничего похожего.

«Давай покричим, может, он услышит», – предложил Ника и заорал.

Мы еще долго бродили по пустынным и зловонным просторам свалки.

«Наверное, это все-таки был сон, – сказал Ника. – Пойдем домой…»

Подходя к дороге, мы услышали позади себя громкий свист. Оглянувшись, мы никого не увидели, но неподалеку от нас на стоящей торчком палке болтался на ветру тетрадный лист. На нем кривым почерком был написан номер телефона.