24 марта 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.III.24. Дорогая Наташа, получил одно Ваше письмо. Надеюсь, что Вы бережете себя и ребеночка. Как я писал уже Вам, я сердечно рад его существованию и чувствую, что люблю его. Жаль мне только, что не увижу его собственными глазами. Но Вы впоследствии скажете ему, что его дед любил его, когда его еще не было под солнцем. Но было бы грустно, если бы Ваши занятия музыкой прекратились надолго. Очень неудобно, что у Вас нет инструмента дома — и для упражнения, и для радости. В моих бумагах была составленная мною по рассказам родословная Вашей семьи. Попросите кого-нибудь из наших переписать ее_, чтобы она была и у Вас. Я считаю, что знать прошлое своего рода есть долг каждого и приносит много пользы для самопознания и исправления или предупреждения возможных ошибок в жизни, т.к. дает возможность учесть свои прирожденные склонности, спорности и слабости. Мне же в особенности хочется, чтобы Ваши дети были вооружены этим материалом самопознания, — конечно в будущем, которое наступит еще не скоро. Сообщите мне, когда собирается появиться на свет маленький. Соловки, по какой-то врожденной антипатии, бывшей у меня еще с детства мне глубоко чужды, несмотря на то, что было бы конечно нетрудно найти и привлекательные стороны их. Хорошо знаю, в частности, что здесь во многих отношениях лучше, чем во многих других местах — и все же выталкивается у меня из сознания этот остров. Например до сих пор я не был в Соборе, даже стыдно признаться, но нет желания, и это несмотря на мою страстную любовь к древнему искусству. Монастырь очень живописен, а не радует. Единственное, на что еще смотрю, это на закаты: краски тут исключительно разнообразные и нежные, сокровище для хорошего колориста. Еще смотрю на северные сияния; красивое и поучительное зрелище. Когда-то мне казалось, что увидеть северное сияние составляет венец человеческих желаний; но когда это пришло, то жгучий интерес уже погас. Так и все в жизни: осуществление желаний приходит слишком поздно и в слишком искаженном виде. Всего хорошего, берегите себя и будьте здоровы.

8—9 апреля 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.IV.8—9. Соловки. N 56. Дорогая Аннуля, получил сегодня твое от 30 марта, N 12. Отвечаю на вопросы. Спрашиваешь о водорослях. Нельзя одною фразою ответить на твои вопросы. Водорослей существует 13 классов, причем в Белом море из более примечательных 4-х классов найден 121 вид и 129 форм, найден уже в 1925 г., а число находимых видов все возрастает. В настоящее время практическое значение находят главным образом бурые водоросли (к которым относятся разные виды ламинарий и фукусов) и багряные (к которым относится анфельция). Мне приходится работать с этими тремя родами. Из ламинарий (и отчасти фукусов) добываются йод, альгин и другие вещества, а из анфельции — агар-агар. Спрашиваешь, как их вылавливают. В большинстве случаев не вылавливают, а просто собирают на берегу. После штормов берег покрыт выбросами, берега Белого моря буквально завалены водорослями, и валы выбросов тянутся на много километров, при высоте в 50 см и более, и ширине от 1 м и значительно более. Ежегодно выбрасывается на одних только Соловках не менее 25 тысяч тонн, да и это не все выбросы, а наиболее полезные — «морская капуста» (ламинарии), «тура» (фукусы), «мошок» (анфельция). Водорослевые запасы Белого моря исчисляются в 1,5 миллиона тонн, причем возобновление запасов считается в 3 года. На 1 кв. м поверхности дна (у берегов) вырастает около 5—6 кг ламинарий и 9—10 кг фукусов, — но, конечно — там, где они вообще могут расти. Величина ламинарий очень различна, в зависимости от возраста и разных условий. Малые — 50—75 см. Крупные экземпляры до 350 см ростом, при толщине ствола в 3,5—4 см. Сейчас передо мною лежит такой экземпляр. 5 растений присосались своими ризоидами («подобие корней») к одному камню — куску гранита в 20 кг. Держатся на камнях они так прочно, что не оторвешь, только ножом можно подрезать. А чем держатся — непонятно, т.к. ризоиды лишь сверху камня, как бы приклеены к нему. На камне всякие жители моря: мелкие водоросли, розовый налет — вероятно тоже водоросли, полипы, губки, ракушки, икра, морская звездочка и т.д. Стебли гладкие, тугие, совершенно без волокон и сосудов, словно резиновые. К середине они несколько потолще, слегка изогнуты волнистой линией, лежат как клубок змей. Стебель составляет 1/2 длины водоросли, другая половина — нечто вроде листа. У ламинарии дигитаты это как бы рука с длинными пальцами — их много, этих пальцев в письме пропуск. Свежевытащенные из воды или выброшенные водоросли из бурых — бурого цвета, но на воздухе примерно через сутки становятся темно-зелеными. — Кроме сбора водоросли добываются и драгировкой. Драгированные водоросли свежее и выше по качеству, но драгировка нелегка. И сбор и драгировка производятся летом, т.е. с весны по осень включительно. Но т.к. мне понадобились свежие водоросли, то сделана попытка драгировать их не с лодки, а из-подо льда, и водоросли драгировали уже несколько раз. Требуется их конечно много, даже для опытов по 100 кг в день, а для производства — тонны и десятки тонн. — IV.9—10. От свежих водорослей приятно пахнет — сыростью и морем, но при гниении запах делается противный. — На зиму водоросли надо сушить, если имеется в виду добывать из них различные полезные вещества. Если же добывать только йод, то водоросли сжигают — либо в ямах, либо в особых печах, частью осенью и летом, частью весною — перепрелый материал, «консервированные» водоросли; и в том и в другом случае перед пережогом приходится водоросли подсушивать, а это нелегко, особенно в здешних условиях, при сырости воздуха и отсутствии солнца, т.к. водоросли мясисты и водянисты, содержат не менее 4/5 воды. — Мешок тоже подсушивают, после промывки; сушить его легче, он суше и слоевище его состоит из тонких волокон. — Довольно о водорослях. Об имени для Васи и Наташи я не писал, потому что меня не спрашивали, а навязывать свое мнение не хочу. Очень трудно об этом вопросе говорить вообще, не конкретно. Ведь имя само по себе не дает хорошего или плохого человека, оно — лишь музыкальная форма, по которой можно написать произведение и плохое и хорошее. Имя можно сравнить с хрией, т.е. способом распределения и соотношения основных частей и элементов сочинения, но не именем создается тема сочинения или качество его. А далее необходимо рассуждать, отправляясь от конкретных условий времени, места, среды, пожеланий и т.д. и делать вывод о пригодности или непригодности имени к этим условиям. Положительное имя, т.е. без внутренних надломов и осложнений, но зато и без вдохновения, Андрей. Горячее имя, с темпераментом и некоторой элементарностью, Петр. Из кротких имен, на границе с благой простотой, Иван. Извилистое и диалектичное, с соответственными противоречиями и динамикой, — Павел. Тоже по-своему сложное, но с уклоном к вычурности и искусственному, бескровному подходу к жизни, завивающееся около случайных явлений — Феодор. Огненное по возможности и очень духовное имя по своей природе, но могущее в неподходящих условиях давать тяжеловесность и неуклюжесть (как рыба на суше или точнее — как намокшая птица), — Михаил. Александр — самое гармоничное имя, имя великих людей, но становящееся претензией, если нет сил заполнить его надлежащим содержанием. Алексей — близко к Ивану, но с хитрецой, несколько себе на уме. Приятное имя, но не из высших, Роман. Георгий дает активность, в лучшем случае объективно направленную на высшие цели, в худшем — на устройство собственных жизненных дел. Николай — тоже активность, но несколько элементарно устремленную; имя хорошее в отношении помощи окружающим, так сказать помощи нижайшей. Сергей — имя тонкое, но несколько хрупкое, без стержня, и Сергею требуется какая-то парность, без этого он не может развить полноту своих энергий. Люблю имя Исаак, но у нас оно связано с ассоциациями, которые затрудняют жизненный путь. Славянских-скандинавских имен брать, мне кажется, не следует. Они пахнут чем-то выдуманным, каким-то маскарадом под «истинно русское». Кроме того они по молодости недостаточно обжиты, вероятно мало устойчивы и во всяком случае плохо изучены и распознаны — Всеволод, Олег, Игорь, Святослав, Ярослав и т.п. Я предпочел бы имя надежное, испытанное и существенное. Женских имен вообще мало. Лучшее конечно — Мария, самое женственное, равновесное и внутренне гармоничное, доброе. На втором месте стоит Анна, тоже очень хорошее, но с неуравновешенностью, преобладанием эмоции над умом. Юлия имя капризное и взбалмошное, с ним очень трудно. Елена — не плохо, но с хитрецой. (Анна соответствует Иоанну). Наталия — честное имя, но жизнь трудная. Варвара — взбалмошное благородство, демонстративное великодушие, преувеличенная прямота, жизнь Варвары трудная по собственной вине. Нина — легкое имя, женственное, слегка легкомысленное, т.е. скорее не глубокое. Пелагея — кроткое имя. В Дарье распорядительность, не совсем женственная. В Валентине — мужские черты, к женщине очень не идущие. Прасковья — внутренняя строгость, имя хорошее, но скорее монашеское. София — распорядительность, организационные способности и в связи с этим привычка стоять над другими, окружающими. Вера — имя трагическое, с порывами к самопожертвованию, но обычно ненужному, выдуманному из разгоряченного воображения. Ну, всех имен не переберешь. Для мальчика, если не иметь в виду каких-либо специальных условий и желаний, я остановился бы на Михаиле или Петре, или Иване, для девочки на Марии, Софии или Анне. Да, еще из мужских имен доброкачественное Адриан, спокойное и солидное имя, без надломов, но не глубокое. При выборе — трудность в решении вопроса, чего хотеть: сравнительно спокойного, ровного существования, но без внутреннего блеска, или рисковать на глубину и возможную силу, но с возможными срывами и неудачами. — О Кириной работе тебе писал: она мне нравится, но проверить ее я не могу за отсутствием у нас соединений ваннадия. Впрочем, пусть проверяют другие, опытные аналитики. — Получил книжку Нины Яковлевны, благодарил за нее и остался очень доволен изяществом и четкостью ее изложения, не идущими в ущерб глубине мысли, даже наводящими на углубленное рассмотрение вопросов графики. Надо вам всем усвоить эту книжку, т.е. не просто прочесть, а изучить с карандашом в руке. Рад успехам Марии Владимировны и ее детей, но скажи ей, напрасно она жалеет, что не посвятила себя всецело живописи: теперь плакала бы, как в свое время плакала Нина Яковлевна от обратного, жалея о неимении детей кроме Адриана, хотя Адриан во всех отношениях образцов и не оставляет желать лучшего. Мирового Мария Владимировна не создала бы, а написала бы несколько десятков картин, допускаю, что очень недурных, и упоминалась бы в каком-нибудь справочнике, в 2 строках. Неужели из-за этого стоит терять личную жизнь? Что же до творчества в собственном смысле слова, то оно же ей никогда не было заказано и вырвалось бы, если бы было (в собственном смысле слова!), несмотря ни на какие препятствия. Ведь это большая разница — способности и творчество. Способности у многих, творчество у единиц на десятки миллионов, да и то не всегда такие единицы появляются. Если у Марии Владимировны есть Никита и Ваня, то это для художества совершенно достаточно и можно отойти в сторону спокойно, остальное — от самолюбия. О разных знакомых, когда ты пишешь, я вспоминаю, сам же ничего не помню: это и ослабление памяти и реакция защитная организма, — чтобы не подавать лишнего повода к грусти. Что касается до ваших писем, то они — единственное, чем я живу здесь, и чем больше их, тем лучше. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Кланяюсь Марии Вениаминовне и бываю рад узнать, что она заходила к вам. Ее метеорный характер приходится принимать как факт, т.е. брать каждое ее появление само по себе и не делать никаких расчетов и выводов на будущее. Еще раз целую.

21—22 апреля 1936 г., быв. Кожевенный завод

[1936.IV.21—22. №58]. Дорогая Наташа, получил Ваше письмо от 13.IV. 1936. Радуюсь маленькому и хочу Вам сказать, что не стоит Вам печалиться о временном прекращении занятий: они придут своим чередом, да и не они — самое важное в жизни. Но конечно следует довести начатое до конца. Ввиду Вашего интереса к вышивкам, присылаю в письме образец шитья, как будто бывшего когда-то недурным; — попался мне случайно в тряпках для обтирания химической посуды. Об именах я писал, Анне Михайловне, но, очевидно, письмо не дошло. Если это только пока, то подождем, а если совсем, то напишу снова. Против своего имени не возражаю, а характеристику его найдете у меня в рукописи, подробную. Есть такая же у моего тезки, Павла Яковлевича. Вообще, почитайте мои «Имена». Что же до женских, то кроме написанного в письме и в «Именах», об Елизавете скажу, что несмотря на общую доброкачественность его, оно трудно по судьбе — как-то нескладно и потому неуютно. Елена — не плохо, но лучше Марии все равно не найти, а почему же не дать лучшее, что можно, если только нет каких-либо особых мотивов против. Снимок лучше всего сделать не в фотографическом ателье (там они всегда выходят плохо), а дома, и домашняя фотография, даже при плохой технике, всегда передает человека лучше, чем сделанная в чуждой обстановке, чужими руками и с искусственными ухищрениями. Как-то мне потребовался фотоснимок. Один знакомый повел меня к одному из лучших московских фотографов, и тот, по знакомству (а согласно здешней терминологии «по блату»), особенно постарался. Получилось изображение, от которого я, по прошествии лет 12-ти, до сих пор краснею, а ночью, проснувшись и вспомнив его, чувствую приступ тошноты. Вполне понятно, что наряду с музыкой Вас интересует шитье. Ведь узор есть отвлеченная формула каких-то мировых процессов, либо внешних, либо внутренних, а точнее сказать: внешних, поскольку они прошли чрез внутреннее освоение, внутренних, поскольку они выразились в каком-то последовательном ряде движений: «г эмоциональное движение, жест, рисунок, запечатление рисунка шитьем и т.д. Музыка — та же мировая формула, но запечатленная иным способом (да и не совсем иным, ибо нотная запись сама есть орнамент и, помимо своего звукового содержания, имеет значимость и зрительную), так что шитье — это музыка и музыка — шитье. Скажете, что шитье не всегда таково. Нет, оно всегда таково, но оно бывает натуралистично, или формалистично, или не композиционно, или плохо выполнено. Конечно, но ведь все эти пороки могут быть и у музыки. Поэтому будем равняться по высшим проявлениям. В частности, было бы любопытно дать стилистическое сопоставление шитьевого орнамента и музыки по эпохам и векам. Я уверен, что обнаружится параллелизм. — Всего хорошего Вам и малышу, о котором я все время думаю.

24 мая 1936 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая Наташа, письмо Ваше я получил, благодарю за сообщения о Васе, которые дали мне знать то, о чем другие не пишут, вероятно потому что сами не знают. Как мне хотелось бы помочь всем вам, но увы помощь невозможна. Я не знаю, когда ожидается маленький; полагаю, что скоро. Однако напишите точнее. Полагается просить об осторожности с собою в ожидании маленького. Однако припоминаю, как далекий как бы родственник, старик 80 лет, Пекок, Готлиб Федорович, прислал мне письмо, когда Анна ждала Васюшку и убеждал остерегаться пожара и бешеных собак. Опасаюсь, не вышли бы мои просьбы и советы в таком же роде, и потому молчу. Для Вас эти события — давно прошедшее, праистория, для меня же — вчерашний день, и все бывшее тогда помнится с такою яркостью, как будто буквально было вчера. Даже больше, вчерашний день забывается, и мне трудно вспомнить, что я делал или говорил вчера, а тогдашнее живо в малейших подробностях. Васю, только что родившегося, представляю как будто он сейчас предо мною в пеленках и тюфячке. Впрочем эти пеленки и тюфячок Вы тоже можете представить, т.к. наверное Анна передала их Вам для нового маленького. Будьте здоровы и бодры, жду известий, кланяюсь Вашим родителям и всему семейству.

24—25 июня 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.VI.24—25. Соловки. Дорогой Васюшка, от мамочки получил известие о рождении маленького. Надеюсь, что здоровье Наташи неплохо, однако хотел бы узнать об этом точно. Мне хотелось бы также, чтобы маленький прожил хотя бы лето дома, т.е. в Посаде, тем более, что там хороший воздух и ближе к природе. К сожалению, я не знаю, что есть у меня и потому не могу ничего подарить ему. Но ты сам выбери, что найдешь подходящим и подари от меня. Тебе же надо воспользоваться летним солнцем и хорошенько отдохнуть к зиме, а также предаться размышлениям, чтобы накопление знаний и опыта не было загромождением и обременением памяти, а действительно обогащало общее миропонимание. О судьбе твоих работ я так и не знаю. Главное, мне представляется необходимым фиксировать их, чтобы не были нагромождением, которое легко выветривается, забывается и не оставляет прочных следов. Старайся по возможности подводить итоги составлением таблиц, схем, диаграмм, — это не только фиксирует, но и придает материалу легко обозреваемый вид, необходимый для сопоставлений и выводов. Кроме того подобная координация материалов и данных служит хорошим пособием для преподавания, даже если схемами и прочим не пользоваться как непосредственно показываемым пособием, — т.к. мысль и изложение приобретают достаточную четкость. У нас в стране и раньше и теперь мало кто умел излагать четко, а этому между тем учиться особенно важно. Сейчас, например, читаю «Пегматиты» Ферсмана и нахожу, что изложен материал на редкость тяжеловесно, неоформленно и неусвояемо: типично-немецкое изложение, с которым надо всячески бороться. Вернадский, несмотря на свои французские симпатии, тоже излагает свой драгоценный материал совсем не так, как следовало бы и как изложил бы его любой француз, даже на много голов ниже Вернадского. Должно быть живое чувство архитектоники произведения и его ритмики, а для этого нужна внутренняя ясность мысли. Среди различных работ я занимаюсь, правда очень медленно продвигаясь вперед, проблемою морфометрии. Наметил один путь, кажется он должен дать хорошие результаты, но для него необходима большая предварительная проработка ряда математических вопросов. К этой проработке я подбираюсь, пока же вывожу ряд формул. К сожалению, намеченный мною путь аналитически сложен и представляет математические трудности, в возможности преодоления которых при наличии весьма скудных, почти детских пособий и отсутствии других, хотя бы скудных, я далеко не уверен. Однако, выводимые мною формулы вероятно будут полезны и сами по себе, если бы и не удалось использовать их по прямому назначению. — В «Полном собрании сочинений» И.Ф. Рылеева (Academia, 1904, стр. 297, №88) я нашел заметку «Об Острогожске». Острогожск, «ныне» уездный город Воронежской губ., был главным городом Острогожского слободского полка. Он построен в 1652 году и первоначально населен по указу царя Алексея Михайловича заднепровскими казаками, в числе 1000 человек, пришедшими с полковником своим Дзеньковским... и т.д.» Это сведение заинтересовало меня в связи с одной из могил в бывшей Троице-Сергиевой Лавре, в которой погребен житель Острогожска, — по всем данным из числа потомков этих казаков. — На ближайших днях думаю проехать к выходам коренных первично метаморфических пород, м.б. найду что-нибудь интересное и полезное. Видимо там имеется выход пегматитовой жилы. — Постарайся воспользоваться летом и побольше побыть с малышом и мамочкой, бабушками, Олей и Тикой, чтобы наверстать упущенное за много лет. Кроме того побольше гуляй и вспоминай о своем папе. Когда мой отец приехал на один день в Посад, он был в восторге от видов и растительности, все твердил — «Это просто парк», — а он видел много на своем веку. Крепко целую тебя, дорогой.

Дорогая Наташа, приветствую маленького и радуюсь его появлению. Надеюсь, Вы будете его растить в музыке, чтобы он пропитался насквозь ее ритмом. Я уже писал, что хотел бы слышать о Вашем нахождении летом в Посаде, и чем скорее — тем лучше, — чтобы не терять короткого теплого в наших широтах лета. Передайте мой привет Вашим родителям и прочим членам семьи. — Читая В.А. Бильбасова «Историю Екатерины Второй» (т. 1, 1895, стр. 229), я сделал заметку, которая может быть заинтересует Вас. Бильбасов рассказывает, что 17 июня 1745 г. Вел. Кн. Петр Федорович был объявлен совершеннолетним и вступил в управление Голштинским герцогством. В 1746 г. был образован при Петре Федоровиче особый Совет для управления Голштинией. Секретарями Совета были назначены ф. Брэмзен и Цейс. Сообщаю Вам это сведение, т.к. исторические мелочи нельзя собрать сразу, они накопляются, для образования цельной картины, годами и с большим трудом. Советую и Вам копить их, записывая на лоскутах или в общую тетрадь, но тогда под номерами, чтобы можно было после составить указатель имен и предметов. Теперь, после рождения сына, на Вас эта обязанность культурного накопления ложится уже со всею тяжестью. Но Вы молоды и, надеюсь, энергичны. Поэтому не раскисайте и не откладывайте на завтра то, что можно и должно сделать сегодня. А именно записывайте, то, что прочтете по истории из необходимого, чтобы установить свое (в лице своего рода) место в историческом прошлом, расспрашивайте, выжимайте сведения из кого можно, — да, выжимайте, ибо, как Пушкин сказал с горечью «мы нелюбопытны», а нелюбопытство к своему прошлому есть порок. Мы же, к сожалению, не только не любопытны, но всегда стараемся забыть о прошлом и потому не научаемся в настоящем и повторяем ошибки прошлого. — Живя в Посаде, надеюсь, Вы будете играть, это полезно не только для Вас, но и для всех, особенно же для малыша. Всего хорошего, поправляйтесь и радуйтесь.

7—8 июля 1936 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая Наташа, поздравляю Вас с рождением сына. Надеюсь, теперь Вы оправились совсем и чувствуете себя хорошо. Просите написать о своем впечатлении от семейного события. Но какое же у меня м.б. впечатление, кроме чувств: я ведь знаю о событии лишь из писем и смотрю на него Вашими глазами. Могу лишь сказать, что я весьма рад вообще и в частности благополучному исходу. Мальчик родился примерно в то же время, что и Вася (25-го мая, а Вася 21-го), но очевидно решил выждать 4 дня, чтобы родиться в особенно хороший день. Конечно, малыша я очень люблю, но ничем не могу быть ему полезен. Хочу дать только один совет. Пусть с первых же дней он получает наилучшие впечатления от мира. Большая ошибка думать, что эти «бессознательные» впечатления безразличны. Именно они, больше чем какие-либо другие, последующие, слагают основу личности, ложась первыми камнями ее фундамента. Знаете основной закон психофизики — Вебера-Фехнера: ощущение (добавлю — и впечатление) пропорционально логарифму раздражения. Или: произведение из замечаемого изменения ощущения на уже имеющееся раздражение пропорционально приросту раздражения. Поэтому, когда никакого раздражения еще почти не было, прирост ощущения велик при малом добавочном раздражении. И «пустяк» поэтому воспринимается как откровение. Но весь вопрос в том, какого рода откровения будет получать от мира малыш. Нужно, чтобы они были прекрасные, чистые и светлые. Тогда они станут коренными образами всего облика, и на них станет наращиваться, выкристаллизовываясь, родственный материал. Может случиться, вообще говоря, и обратное, и этого надо опасаться и оберегаться. Что же именно следует давать малышу для первого питания? В соответствии с известным мне духом рода можно наметить пищу наиболее подходящую. Это: музыка, но высшего порядка, т.е. Бах, Моцарт, Гайдн, пожалуй, Шуберт, который, хоть и не глубок, но здоров и ясен. Затем цветы. Надо обращать внимание малыша на цветы, т.е. показывать ему их и привлекать внимание. Далее — зелень, воду, вообще стихии. Далее небо, облака, зори. Далее: произведения изобразительных искусств, хотя бы в репродукциях. Надо, чтобы с первых же часов жизни он привыкал вживаться в природу и в лучшие проявления человеческого творчества. Не смущайтесь, что он будет будто чужд показываемому: это только кажется. Он будет воспринимать, но не сумеет проявить свое восприятие. Но позже вы сами убедитесь, что эти впечатления не миновали его, и они скажутся так или иначе, самым явным образом. — Когда я писал Васе, то не сумел уместить одной мысли; передайте ему Вы. Это, именно, необходимость внимательно отнестись при изучении осадочных пород к косослойности — явлению мало изученному, но очень характерному и дающему основания для генетических выводов. Изучение косослойности примыкает к изучению фаций. Из-за некоторых второстепенных оплошностей Наливкина только полу-признали и держат в черном теле. А между тем самые промахи его свидетельствуют о подвижности ума и свежести подхода. Его мысли необходимо освоить (м.б. не усвоить целиком) и применить как-то, вероятно с соответственными изменениями. Ведь суть дела заключается в очень простой и совершенно бесспорной мысли: возникновение породы зависит не только от хода времени (как обычно принимается в геологии), но и в такой же мере от места в пространстве. А потому строение геологических образований есть функция точки пространства-времени, а не только времени. Это — простая мысль, но надлежащих выводов из нее и применение ее не делают. Хочется, чтобы Вася подходил к явлениям природы возможно непосредственнее, не закрывая себе глаз односторонними и явно недостаточными понятиями, ходячими и принимаемыми без критики. — Возвращаюсь к маленькому. Вы пишете об его черных или темных волосах и темно-серых глазах. Но ни то, ни другое в таком возрасте еще ничего не говорит относительно будущего. Эти первые волосики сменяются и, весьма часто, окрашенными совсем в иной цвет; равным образом и глаза изменяют цвет в раннем возрасте. При случае сделайте отпечаток его ручонок: надо закоптить бумагу, положить на стол и наложить ручку, слегка прижав. Тогда на копоти отпечатаются линии. А затем отпечаток закрепляется, для чего бумагу опускают плашмя в спиртовой раствор, очень слабый, какой-либо смолы, а в крайнем случае и просто в спирт. Будет поучительно иметь отпечаток линий руки, когда он подрастет, для сравнения. У меня в бумагах был где-то отпечаток рук Васи, было бы интересно сравнить их между собою. Я вероятно впадаю в детство, т.к. общество взрослых, всегда меня тяготившее, становится совсем невыносимым, и приемлемо только общество детей (которого у меня здесь нет), да подростков. Поэтому мне особенно хотелось бы иметь маленького возле себя и грустно, что его не вижу. — Всего хорошего. Приветствую Ваших родителей и всех Ваших. Дайте бумагу на испытание для акварели Владимиру Андреевичу.

П. Флоренский

23 декабря 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.XII.23. Соловки. N 85. Дорогая мамочка, по установившемуся обыкновению последнее письмо месяца посвящаю тебе. Все-таки деление времени на месяцы не совсем условно, и конец месяца означает и подведение итогов — как рабочих, так и личных. Конец же декабря для соловчан в особенности знаменателен. Готовимся к зимней спячке, т.е. к прекращению навигации и к зимовке в изоляции. Кто мечтает о переезде на материк, кто фантазирует об освобождении. Мечтаний о материке я понять не могу, т.к. убежден, что здесь во многих отношениях гораздо лучше, чем на какой-нибудь материковой командировке. Думаю, в этом случае действует больше слово материк, чем трезвая оценка самого материка. Но всякое прекращение навигации всегда сопровождается на Соловках этими бесплодными разговорами. Впрочем, я лично их почти не слышу, сидючи круглые сутки в лаборатории или в своей келлии, представляющей отторженную часть моей лаборатории же. Вот уже несколько дней, с 18-го декабря, как я переместился в новое помещение, в пределах того же здания. Теперь и лаборатория и моя келлия более уединенны и более тихи, но зато лишены своеобразия прежних: там над головою высилась на высоте более 10 метров крыша. Подымешь глаза и видишь стропила, что мне весьма нравилось. Теперь я нахожусь в обыкновенных оштукатуренных стенах, правда стенах весьма старинных и достаточно толстых, но все-таки не дающих никаких особых впечатлений. Сижу день и ночь, если в это время на Соловках можно говорить о дне и ночи: почти круглые сутки темно или полутемно, ведь мы живем у Полярного круга, а вчера был самый короткий день. Помещаюсь я во втором этаже, так что видны краски неба и Кремль. Веду исследования, связанные с развивающимся производством, исследования химико-технологического характера. Последний месяц много занимаемся водорослями и с ботанической стороны — изучал их строение под микроскопом, определял, насколько можно определять при нашем безлитературье, гербаризировал, делал зарисовки микроскопических картин. Обдумываю один аппарат для непрерывного получения йода прямо из водорослей. Установил режим процесса отбелки агара и тд. Собираю, опять-таки насколько возможно в наших условиях, материалы по водорослям со всех точек зрения. Это нужно и для работ, и для чтения лекций на курсах Мастеров-Водорослевиков (вероятно, это первые в мире курсы с подобной специализацией) и, — тайная надежда, — для книги о водорослях, написать каковую можно было бы лишь много времени спустя, по завершении ряда исследований и получении литературы, для книги совершенно необходимой. — Я получил несколько фотоснимков с домашних и в особенности с маленького. Последние, ноябрьские, мне показались наиболее интересными, м.б. потому, что у маленького совсем осмысленный вид и, по крайней мере так кажется, здоровое состояние. Мне жаль, что ты не видишь своего правнука, носящего имя своего прапрадеда. Хотелось бы повидать его и мне, но хорошо и то, что присылают из дому его снимки. Видно по этим снимкам, как маленький растет и крепнет. Все, но немногие, кому я показывал эти снимки, хвалят маленького и находят его толстеньким и здоровым. Находясь здесь, я чувствую себя все-таки с вами, постоянно вспоминаю вас всех и отвлекаюсь работой. Не знаю, много ли выйдет из нее проку, но работаю постоянно, и даже для чтения чего-нибудь не относящегося к делу не остается и 1/4 часа. На днях послал детям и Анне коллекцию зверей, растений и камней, очень убогую, конечно, т.к. иную послать не смог бы, но все же дающую некоторое представление о местной природе, тем более, что младшие морской природы не видывали и не имеют о ней представления. Вернулась ли тетя Соня? Здорова ли ты, дорогая? Поцелуй Люсю, кланяйся Лиле с семьей и потомством, Шуре, Андрею с семьей, если будешь писать им. Крепко целую тебя, дорогая мамочка, заботься о своем здоровье. Еще раз целую. Тороплюсь закончить письмо, т.к. уже половина третьего, а завтра утром последний срок подачи декабрьских писем. Еще раз целую.

23—24 декабря 1936 г., быв. Кожевенный завод

1936.XII.23—24. Соловки. №85. Дорогая Наташа, присылаемые снимки маленького меня очень утешают в моем одиночестве. По ним я слежу за его ростом и развитием. Каждый снимок показывает маленького в новом виде. Теперь, т.е. по ноябрьским снимкам, он уже приобрел осмысленное выражение, и, видимо, способность направлять движения согласно своему желанию. Мне он очень нравится, и я им вполне доволен, лишь бы был здоров. Нравится он также и другим, кто видит у меня его снимки. Впрочем, я не держу их открытыми, неприятно, когда будет смотреть на них всякий посторонний, вошедший ко мне в келлию. В настоящее время я живу, можно сказать, в затворе, никуда не выхожу, кроме ежедневного прохода в Кремль — обедать, и, через день, в Кремль же за завтраком. Через день — это потому, что с одним знакомым мы в видах лучшего распределения еды по времени и ради экономии времени решили носить завтрак «домой» и делаем это поочередно. Вы спрашиваете относительно прикармливания маленького. Я думаю, отнимать от груди его не следует, а прикармливать надо. Во-первых, будет более разнообразное и более обильное питание, а во-вторых, он приучится к пище, которую придется есть впоследствии, так что переход не будет слишком резок. Летом делать такой скачок вообще нежелательно, и при его плохом пищеварении могло бы быть и рискованным. Мне кажется, далее, что было бы хорошо давать ему морковный сок — натереть моркови и выжать через чистую тряпочку. Впрочем, спросите об этом у врача. Думаю, что регулировало бы его пищеварение и, кроме того, давало бы ему витамины. Как жаль, что не могу видеть его развития, и ко мне он не привыкнет. Но что же делать, — Продолжаете ли занятия английским языком? Кланяйтесь своей учительнице от меня. Музыку напрасно забросили, надо играть хотя бы понемногу, но каждый день, да и маленькому надо приучаться к звукам. Играйте ему Баха и Моцарта, путь он пропитается их ритмами. Печально, что наш дом, несмотря на мои старания и убеждения, не звучит, это очень было бы важно для душевного равновесия. Всего хорошего, будьте здоровы и добры, берегите мне внука.

П. Флоренский.

13 февраля 1937 г., быв. Кожевенный завод

Дорогая Наташа, Вы что-то давно не сообщали, как растет мой маленький внучок. А я непрестанно не то что думаю о нем, а живу с ним. Очень, очень жаль, что не вижу его роста и развития, как раз в то время, когда закладывается самый каркас личности. Все остальное, позднейшее — только вариации на тему раннейшего детства. Старайтесь окружать его впечатлениями прекрасного, но только действительно прекрасного, первозарядного. Эти впечатления станут зародышами кристаллизации, на которых будет впоследствии отлагаться прекраснейшее, а все чуждое выбрасываться вон.

Занимаетесь ли английским? Как решилось с вашей учительницей, остается ли она в Загорске, или уезжает? Занимаетесь ли музыкой? Было бы печально, если бы вы бросили ее, играть непременно надо, хотя бы для маленького, если не для себя. Здоров ли он теперь? Думаю, как полезно было бы ему давать водоросли, они так благотворно действуют на желудок. Или хотя бы агар-агар. М.б. не теперь, а позднее. Ему можно было бы наварить на агаре мучной кисель.

Всего хорошего.

20 апреля 1937 г., быв. Кожевенный завод

1937.IV.20. Соловки. №98. Дорогая Аннуля, 15 апреля получил твое письмо №9 от 20 марта. Не удивляйся, что долго не писал: в этом месяце можно написать лишь 2 письма. Веточку псевдомимозы (акации) получил, она напомнила мне Батум, с его улицами, обсаженными этими деревьями, а потому — и детство. Ты меня неверно поняла, когда я писал о маленьком Павлике: я вовсе не огорчаюсь, я радуюсь, что есть у вас предмет внимания и утешения, пусть он и заменяет меня, может быть, когда вырастет, то и заменит, если не для вас, то в работе. Ведь наследственность нередко перескакивает через одно поколение. Впрочем, я не хочу сказать, что мои прямые дети не заменят меня. Ты знаешь, как я люблю их и верю в них. Но строение мысли и характера у детей обычно не таково, как у родителей, а ближе подходит к дедам и вообще к поколению через одно. У меня было слишком много научных замыслов, чтобы хватило сил их осуществить. Но может быть маленькому удастся продолжить нить размышлений, хотя, конечно, это будет по-новому, и пусть будет лучше и в лучших условиях. Оглядываясь назад, я вижу, что у меня никогда не было действительно благоприятных условий работы, частью по моей неспособности устраивать свои личные дела, частью по состоянию общества, с которым я разошелся лет на 50, не менее — забежал вперед, тогда как для успеха допустимо забегать вперед не более как на 2—3 года. Но все это, все-таки, пишу не о себе, т. е. не ради себя, а ради маленького, — хочу пояснить, почему я радуюсь вниманию к нему. — Относительно Мики. Да, ему не следует оставаться предоставленным самому себе, да кроме того необходимо, чтобы он набирался впечатлений от природы. Если нельзя устроить ничего другого, то пусть поживет у Коли, но необходимо просить Колю смотреть за ним и не давать распускаться. Пусть летом ведет запись наблюдений над природой, рисует с натуры. Может быть у Коли есть какие-нибудь метеорологические установки, хорошо бы поручить их Мику для систематических наблюдений. А вы постарайтесь воспользоваться весною и летом, чтобы побольше видеть лес, луга, цветы, облака. Ведь это — лучшее, что есть в жизни и самое успокоительное, надо пользоваться. И маленькому тоже можно будет пользоваться, в природе — самое лучшее воспитание. — В одних воспоминаниях («Русская старина», 1887, т. 26, ноябрь, стр. 324) я вычитал любопытный факт бытового характера: в XVIII веке диваны (конечно большие, как это было принято и позже) устраивали со ступеньками. Вероятно такие диваны были очень высокие и на них было тепло как на полатях. — Мне кажется, это лето должно быть жарким и засушливым. Боюсь, с садом у тебя будет плохо, т.к. растениям потребуется поливка. Но не унывай заранее, м.б. мои соображения и ошибочны. Хотелось бы, чтобы было побольше зелени. Налегай на салаты. Очень вкусный салат из звездчатки (Stellaria media), и если к нему прибавлять чего-нибудь питательного (хотя бы молока), то наверно вам он понравится. Детям надо давать побольше свежей зелени, а маленькому — овощей, особенно моркови или, пока, морковного сока. Ты пишешь, что Оле хочется вкусного. Но ведь вкусное делается таковым главным образом от приправы: необходимо давать пище запах, хорошо прожаривать, придавать остроту или сладость, и тогда самые простые припасы обращаются во вкусные кушанья. Русская кухня страдает от безвкусной, распаренной, переваренной пищи; в средней полосе портят всякие припасы, превращая их в мазучее месиво, без строения, без запаха и вкуса. В этом отношении, посмотри, как умеют готовить на Кавказе: из любого припаса, которого у нас и есть не стали бы, делают восхитительное кушанье, положив туда трав, чего-нибудь для запаха и т.д. Делаешь ли ты детям когда-нибудь мой сыр? Это хорошая приправа к каше, самой безвкусной, и делает ту же кашу или картошку нарядной. А есть надо только то, что по вкусу, иначе еда мало полезна. Поджаривай хлеб, помажь его немного сыром, посыпь укропом — это будет приятный завтрак, не требующий хлопот и возни. Если бы я был с вами, я варил бы вам мармелад — расход сахара в общем остается тем же, если не меньше, а впечатление совсем другое. Хочу сказать: надо уметь жить и пользоваться жизнью, опираясь на то, что есть в данный момент, а не обижаясь на то, чего нет. Ведь времени потерянного на недовольство никто и ничто не вернет. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Следующее письмо напишу уже в мае. Еще раз целую.