Часть девятая
Станция Одиннадцать

В свое последнее утро на этой земле Артур ощущал усталость. Он не сомкнул глаз до рассвета, а потом, ближе к полудню, еле проснулся от дремы с пульсирующей головной болью, вялый и мучимый жаждой. С последней мог бы справиться апельсиновый сок. Однако, заглянув в холодильник, Артур увидел, что в упаковке осталась буквально капля. Ну почему нельзя было купить еще?.. Уже три ночи Артур страдал от бессонницы, и даже такая мелочь привела его в состояние, близкое к ярости, однако он все же с трудом успокоился, глубоко вдохнув и сосчитав до пяти. Затем Артур закрыл дверцу холодильника и приготовил свой последний завтрак – яичницу-болтунью, принял душ, оделся и, причесавшись, отбыл в театр на час раньше необходимого, чтобы почитать газету за чашечкой кофе в любимой кофейне. Из всех этих небольших дел и состояло утро, состояла жизнь.

В прогнозах погоды сообщали о приближающейся снежной буре, и Артур тоже ее предчувствовал, глядя на темно-серое небо. Он уже принял четкое решение: сразу после заключительного показа «Лира» переезжает в Израиль. Задумка вскружила Артуру голову. Он оставит позади обязанности и имущество и начнет все с чистого листа в стране, где живет его сын. Купит квартиру в минутах ходьбы от дома Элизабет и будет видеться с Тайлером каждый день.

– Похоже, снег пойдет, – произнесла девушка в кофейне.

Артур приветливо кивнул торгующему хот-догами парню, который всегда стоял на том же углу на полпути между отелем и театром. Парень просиял. Вокруг его прилавка бродил голубь, явно надеясь заполучить упавшие крошки. Шея птицы красиво поблескивала.

В театр Артур добрался к полудню. Назначенное собрание переросло в спор и затянулось. Артур пытался сосредоточиться, но кофе так и не помог ему проснуться. Под вечер он улегся на диван в гримерке, надеясь подремать, однако, несмотря на всю усталость, так и не заснул. В голове носились мысли. Наконец, Артур сдался и покинул здание театра. Скучающие у служебного входа папарацци щелкали камерами и выкрикивали вопросы о Миранде. Артур не обращал внимания, пытаясь поймать машину. Неужели своим приглашением две недели назад он опять втянул Миранду в сплетни? Артур ощутил укол застарелой вины.

– Музей Спадина, – сказал Артур водителю оранжево-зеленого такси, а затем прижался лбом к стеклу, наблюдая, как за окном проносится Квин-стрит.

В прошлом он жил в этом районе, но не увидел знакомых кафе и магазинов. Артур думал о закусочной, где они с Кларком часто бывали, когда им было по семнадцать. Он долго не мог вспомнить точное место и наконец нашел его, чуть дальше, чем ожидал.

Спустя столько десятилетий закусочная странным образом ни капли не изменилась. Тот же ряд обитых красной материей диванчиков, высокие стулья вдоль прилавка, старинные часы на стене. Официантка тоже осталась прежней?.. Нет, пятидесятилетняя женщина, которая когда-то давно подавала им пригоревший кофе, никак не может до сих пор выглядеть на пятьдесят. Они с Кларком бывали в закусочной в три, в четыре, а иногда и в пять утра и думали, что это и есть взрослая жизнь. Теперь то время казалось сном, который продлился лишь миг; они оба ходили на актерские курсы, Артур работал официантом, а Кларк прожигал небольшое наследство. А ведь если задуматься, Кларк был великолепен. Высокий, худощавый, обожавший винтажные костюмы, он сбривал половину волос, а оставшуюся часть красил в розовый или, под настроение, в бирюзовый или фиолетовый. Подводил глаза по особым случаям. Пленяюще растягивал слова, как типичный ученик британского пансиона.

Артуру подали горячий сэндвич с сыром. Мимолетное желание – набрать Кларка («В жизни не поверишь, где я сейчас!»), но Артур не стал ничего делать. Хотелось позвонить сыну, но в Израиле было четыре утра.

Он пообедал и вернулся в театр на такси. Оставалось еще немного времени. Артур занялся сценарием – свою часть он знал вдоль и поперек, однако привык хотя бы немного запоминать реплики других персонажей, ему нравилось иметь представление о том, что будет дальше. Не успел он дойти до конца первого акта, как в дверь гримерной кто-то постучал. Артур поднялся с дивана. Комната, конечно, не завращалась перед глазами, но все-таки покачнулась. В гримерную вошла Танья.

– Жутко выглядишь. Все в порядке?

– Устал. Снова бессонница.

Он поцеловал Танью, и она присела на один из диванов. Артуру становилось легко, когда он ее видел. Его всегда очаровывала невероятная молодость. Танья следила за маленькими актрисами, исполняющими роли дочерей Лира в детстве.

– Ты забыл, что обещал со мной позавтракать, верно?

Артур хлопнул ладонью по лбу.

– Прости, пожалуйста. Ничего не соображаю сегодня. Долго прождала?

– Полчаса.

– А почему не позвонила?

– Батарея сдохла. Не страшно. Можешь извиниться за бокалом вина.

Артур обожал ее способность прощать. Что за прекрасные отношения, размышлял он недавно, когда женщина не держит обид. Артур обнаружил в холодильнике полупустую бутылку вина и, наливая, заметил, что у него дрожат руки.

– Все-таки ты правда кошмарно выглядишь, – произнесла она. – Не заболел?

– Просто устал, наверное.

Артуру нравилось наблюдать, как Танья наслаждается вкусом вина. Она ценила небольшие радости, которые приходят только со взрослой жизнью и хотя бы небольшими деньгами.

– У тебя не осталось конфет?

– А знаешь, кажется, еще есть.

Танья улыбнулась – о, как согревала ее улыбка! – и поставила бокал на столик. Немного покопавшись в шкафчике около раковины, она победно извлекла маленькую золотистую коробочку. Артур выбрал трюфель с малиновой начинкой.

– Что это? – спросила Танья, взяв со столика первый выпуск «Доктора Одиннадцать».

– Бывшая жена принесла пару недель назад.

– Которая из?

Артур вдруг загрустил. Ведь иметь более одной бывшей жены – это знак, что он серьезно сбился с пути, верно? Знать бы только, где свернул не туда.

– Первая. Миранда. Не представляю, что с ними делать.

– Ты что, не оставишь их себе?

– Я не читаю комиксы. Она подарила мне по два экземпляра каждого выпуска, другую пару я отправил сыну.

Танья увлеклась чтением.

– Интересная история, – произнесла она через несколько страниц.

– Не знаю, – отозвался Артур. – Честно говоря, никогда не понимал ее смысл. – Такое облегчение – наконец сказать об этом кому-то спустя столько лет. – Особенно Подморье. Все эти люди в чистилище чего-то ждут, замышляют… Зачем?

– А мне нравится. Отлично нарисовано, да?

– Миранде куда больше нравилось рисовать, чем сочинять диалоги.

Артур вдруг вспомнил, как однажды открыл дверь ее кабинета и немного понаблюдал, как Миранда работала, не зная, что он смотрит. Изгиб ее шеи, полная сосредоточенность. Какой беззащитной она казалась, погруженная в работу.

– Очень красиво.

Танья изучала страницу с Подморьем, обильно заштрихованное помещение с арками из красного дерева из затонувших лесов Станции Одиннадцать. Артуру показалось, что он уже был в подобном месте, только не мог вспомнить где.

– Мне, наверное, пора, – глянула Танья на часы. – Через пятнадцать минут должны появиться мои маленькие хулиганки.

– Погоди, у меня для тебя кое-что есть.

Две недели назад, после встречи, Миранда прислала курьером стеклянное пресс-папье и записку с объяснением, что его принес Кларк, когда был у них в гостях в Лос-Анджелесе. Она сожалела, что взяла пресс-папье, ведь подарок предназначался именно Артуру, а не ей. Однако Артур совершенно не помнил ни сам кусок стекла, ни как Кларк его подарил. Да и зачем вообще ему пресс-папье?

– Великолепная вещь. – Танья уставилась в мутные глубины. – Спасибо.

– Я позвоню, если придет Кирстен. Увидимся после представления?

Танья поцеловала его.

– Конечно.

Когда она ушла, Артур прилег на диван и закрыл глаза. Через пятнадцать минут Кирстен уже была у его двери. Усталость начинала напоминать болезнь. На лбу Артура выступил пот, поэтому ему пришлось впустить Кирстен и сразу же вновь сесть.

– Мама купила книгу с вами на обложке, – сказала девочка, опустившись на диван напротив.

Единственной такой книгой была «Дорогая В.». Артура затошнило.

– Ты ее читала?

– Мама не разрешает. Говорит, что она непристойная.

– Она так и сказала? Непристойная?

– Да.

– Если честно, я согласен. Мама права, что не показывает ее тебе.

Артур видел мать Кирстен один раз. Она подстерегла его, чтобы спросить, нет ли у него проектов, где может поучаствовать маленькая девочка. Артуру захотелось встряхнуть эту женщину. Твоя дочь такая юная, дай ей побыть ребенком, дай ей шанс, не знаю, зачем ты втягиваешь ее в такую жизнь, хотел сказать он. Артур не понимал, как родитель может желать, чтобы его ребенок снимался в фильмах.

– Эта книга плохая?

– Мне жаль, что она существует. Хотя я рад, что ты зашла.

– Почему?

– Для тебя есть подарок.

Артур ощутил укол вины, отдавая Кирстен комиксы о докторе Одиннадцать, ведь Миранда в конце концов подарила их ему. Но он больше не хотел обладать никакими вещами. Он хотел только быть с сыном.

Снова оставшись в одиночестве, Артур переоделся в костюм и немного посидел в пышном убранстве, наслаждаясь тяжестью бархатного плаща. Затем оставил корону на столике, рядом с виноградом, и ушел гримироваться. Как прекрасно было находиться в окружении людей. Артур решил, что наверняка просто съел что-то не то. Скорее всего в закусочной. Еще час он провел у себя: выпил ромашковый чай и порепетировал некоторые строки перед зеркалом, побродил туда-сюда, ощупывая мешки под глазами, наконец надел корону. За полчаса до выхода на сцену Артур позвонил Танье.

– Я хочу кое-что для тебя сделать. Не удивляйся, я уже неделю об этом думаю.

– Что там? – рассеянно отозвалась Танья. На фоне спорили девочки.

– Сколько ты еще должна по кредиту на обучение?

Она как-то упоминала сумму, но Артур забыл.

– Сорок семь тысяч долларов, – ответила Танья с надеждой и неверием.

– Я его погашу.

Разве не для этого нужны деньги? Вот он, смысл жизни, после стольких лет неспособности получить «Оскар» и череды провальных прокатов. Артура будут знать как человека, что раздал свои богатства. Он просто оставит себе достаточно для жизни. Купит квартиру в Иерусалиме, станет видеть Тайлера каждый день и начнет все заново.

– Артур…

– Позволь мне помочь.

– Артур, это слишком.

– Ничуть. Как долго ты еще будешь выплачивать такими темпами?

– Мне будет за пятьдесят, но долг висит на мне, и я…

– Тогда позволь помочь тебе. Безвозмездно. Просто зайди ко мне в гримерку после представления, и я выпишу чек.

– Но что мне сказать родителям? Они будут спрашивать, откуда деньги.

– Расскажи правду. Что эксцентричный актер подарил тебе чек на сорок семь тысяч.

– Не знаю, как тебя благодарить.

После звонка Артур ощутил неожиданное спокойствие. Он сбросит за борт весь балласт, груз имущества и денег, и станет более светлым человеком.

– Пятнадцать минут! – произнес за дверью голос помощника режиссера.

– Спасибо, пятнадцать! – отозвался Артур и начал повторять свои реплики с начала.

На словах «Ты, Гонерилья, первой говори» он глянул на часы. Да, в Израиле всего шесть утра, но Тайлер и Элизабет встают рано. Артур преодолел преграду в виде бывшей жены – «Две минуты, Элизабет, я знаю, что он собирается в школу, я просто хочу услышать его голос» – и закрыл глаза, слушая шуршание, пока телефон переходил в маленькие ручки сына.

– Зачем звонишь? – Такой подозрительный голосочек. Артур помнил, что Тайлер в обиде.

– Хотел с тобой поздороваться.

– Тогда почему ты не приехал?

Десять месяцев назад Артур пообещал ему приехать на его день рождения, но, откровенно говоря, напрочь об этом забыл, пока вчера Тайлер не позвонил ему сам. Извинения мальчик так и не принял.

– Я не могу, сынок. Впрочем, ты скоро будешь в Нью-Йорке. Разве я не увижу тебя через неделю? – Тайлер промолчал. – Вы ведь вылетаете уже вечером?

– Наверное.

– Ты прочитал комиксы?

Снова тишина. Артур сел на диван и уткнулся лбом в ладонь.

– Как они тебе, понравились? Комиксы.

– Ага.

– Десять минут! – произнес помощник режиссера у двери.

– Спасибо, десять! Я открыл комиксы, – продолжал Артур, – но, кажется, не очень понял, о чем они. Надеялся, что хоть ты мне объяснишь.

– Объяснить?

– Ну, расскажи мне про доктора Одиннадцать.

– Он живет на космической станции.

– Правда? На космической станции?

– Она как планета, но маленькая такая. И вообще она сломана. Она прошла сквозь кротовую нору и прячется в далеком космосе, однако ее системы вышли из строя, так что на поверхности… Там почти одна вода. – Тайлер начинал оттаивать, увлекшись любимой темой.

– Одна вода! – Артур поднял голову. Нельзя было отпускать Тайлера так далеко, но эту ошибку, наверное, еще можно исправить. – То есть доктор Одиннадцать и его… его люди живут в воде?

– На островах. На них есть город. И мосты с лодками… но там опасно из-за морских коньков.

– Разве морские коньки опасны?

– Они не похожи на тех, что мы видели в китайском квартале в стеклянной банке. Они большие.

– Насколько большие?

– Очень. Я думаю, что о-очень. Такие громадные, громадные… штуки, они появляются из воды, и у них глаза, как у рыб, и на этих коньках ездят люди. И они хотят тебя поймать.

– А что будет, если поймают?

– Тебя утащат под воду, – сказал Тайлер, – и тогда ты станешь принадлежать Подморью.

– Подморью?

– Такое место под водой. – Теперь мальчик увлекся и тараторил: – Там враги доктора, но на самом деле они не плохие. Они просто хотят вернуться в свой дом.

– Сынок, – произнес Артур, – Тайлер, знай, что я тебя люблю.

Тишина продлилась так долго, что Артур было решил – это прервалась связь. Затем вдалеке раздался звук проезжающей машины. Наверное, мальчик стоял у окна.

– И я тебя, – почти неслышно отозвался Тайлер.

Дверь в гримерку приоткрылась.

– Пять минут, – сообщил помощник режиссера. Артур махнул в ответ.

– Сынок, мне пора.

– Ты в фильме?

– Не сегодня, малыш. Я собираюсь на сцену.

– Ладно. Пока.

– До встречи. Увидимся в Нью-Йорке через неделю.

Артур сбросил звонок и немного посидел в одиночестве. Он очень устал.

– По местам, – скомандовал помощник режиссера.

Для этой постановки «Короля Лира» создали великолепные декорации. В глубине сцены стояла высокая платформа, раскрашенная под балкон с замысловатыми колоннами, спереди каменными, а сзади фанерными. В первом акте платформа выступала в роли кабинета стареющего короля, где Артур должен был сидеть в фиолетовом кресле в профиль к занимающим свои места зрителям и держать корону. Усталый король на закате правления, уже утративший былой ум, размышляет о роковом разделе своего королевства.

Внизу, на основной сцене, хлопая в ладоши, играли три девочки. По знаку они поднялись и исчезли за левой кулисой. Лампы погасли – и это уже был знак для Артура. Он сошел с платформы в темноте – помощник подсвечивал путь фонариком – и в этот момент справа на сцену вышли Кент, Глостер и Эдмонд.

«Не понимаю, – обратился как-то Артур к режиссеру, которого звали Квентин и которого сам Артур тайком недолюбливал. – Почему я здесь, на верхотуре?»

«Ну, это ты мне должен сказать, – ответил Квентин. – Ты размышляешь о превратностях власти, так? Обдумываешь раздел Англии. Вспоминаешь о накопленном богатстве. Как тебе больше нравится. Просто поверь, ты отлично смотришься».

«То есть я сижу наверху, потому что тебе нравится мой вид».

«Не забивай себе голову», – посоветовал Квентин.

Интересно, чем еще можно заниматься на этой платформе? Во время первого закрытого показа Артур сидел в кресле и прислушивался к шепотку зрителей, глазеющих на корону в его руках. Артура вдруг охватило волнение. Ему уже когда-то приходилось находиться на сцене, пока зрители рассаживались, – в двадцать один год. Тогда он наслаждался возможностью очутиться в мире пьесы еще до ее начала, однако сейчас от слишком близких софитов исходил жар и по его спине стекал пот.

Во время первого брака они с Мирандой однажды отправились на вечеринку в честь вручения наград «Золотой глобус», и под конец что-то пошло не так. Миранда не привыкла к высоким шпилькам, да и, наверное, выпила лишний коктейль. На выходе она споткнулась и, не дотянувшись до Артура, растянула лодыжку прямо под сверкающими вспышками фотокамер. Когда Миранда упала, Артур сразу понял, что история попадет в желтую прессу. Он знал пару актеров, чьи карьеры вспыхнули и обратились в тлеющее существование из череды реабилитационных центров и разводов, и он знал, что с человеком может сделать история в таблоиде, как такое пристальное внимание разъедает изнутри. Артур сорвался на Миранду, в основном испытывая вину сам, и в машине они наговорили друг другу много неприятных вещей. Миранда вошла в дом, не проронив больше ни слова.

Позже, проходя мимо открытой двери ванной комнаты, Артур расслышал, как Миранда говорит сама с собой. «Я ни в чем не раскаиваюсь», – обращалась она к своему отражению, стирая с лица макияж. Артур зашагал дальше, но фраза отпечаталась в памяти. И через множество лет, в Торонто, на втором этаже фанерных декораций «Короля Лира», именно эта фраза стала ответом. Артур вдруг понял, что раскаивается почти во всем, что сожаления роятся вокруг, словно мошкара у фонаря. Вот в чем заключается разница между двадцать первым и пятьдесят первым годами жизни – в количестве сожалений. Артур совершал поступки, которыми не гордился. Если Миранда так страдала в Голливуде, почему он просто-напросто не увез ее оттуда? Ведь это было несложно. А как он бросил Миранду ради Элизабет, потом Элизабет ради Лидии и позволил последней уйти к другому? Как позволил Тайлеру оказаться на противоположном конце мира? Как всю жизнь за чем-то гонялся – за деньгами, за славой или бессмертием или всем этим, вместе взятым? Сколькими людьми он пренебрег, прежде чем их дружба исчезла? После первого предварительного показа Артур с трудом сошел со сцены. Перед вторым он поднялся на платформу, уже имея в голове план. Артур не сводил взгляда с короны и перебирал тайный список всего, что в его жизни было хорошего.

Розовые магнолии на заднем дворике дома в Лос-Анджелесе.

Представления на открытом воздухе, когда звуки свободно улетают к небу.

Двухлетний Тайлер смеется в пенной ванне.

Элизабет ночью в бассейне, в самом начале, когда они еще не начали ссориться. Как она почти бесшумно ныряла, и отражение двух лун раскалывалось на части.

Походы в танцевальные клубы с Кларком. Поддельные документы в карманах. Кларк в свете стробоскопа.

Глаза Миранды, как она смотрела на него, двадцатипятилетняя и влюбленная.

Как третья жена Лидия по утрам занималась йогой на задней террасе.

Круассаны в кафе напротив отеля.

Как Танья улыбается и потягивает вино.

Как он, девятилетний, ездил с отцом на снегоуборочной машине. Как однажды пошутил, и отец с младшим братом долго-долго смеялись, полное счастья мгновение.

Тайлер.

Во время последнего представления Артур добрался лишь до середины списка. Пришла пора уходить с платформы. Артур проследовал за белыми стрелками, видными в свете фонарика, и очутился у правого края сцены. На противоположной стороне Танья уже уводила трех девочек в сторону гримерных. Она сверкнула улыбкой и послала Артуру воздушный поцелуй. Он ответил тем же – почему бы и нет? – и пропустил мимо ушей поднявшийся шепоток.

Женщина-костюмер водрузила ему на голову венок из цветов. Артур ждал, переодетый в рванье для сцены с сумасшествием. Он снова заметил Танью – шла последняя неделя ее жизни, грузинский грипп был почти на пороге – как вдруг перед ним возник помощник. Он держал за руку Кирстен.

– Привет, – шепнула девочка. – Мне понравились комиксы.

– Уже прочитала?

– Я успела только начало.

– Мой выход, – прошептал Артур. – Поговорим потом.

И он шагнул на сцену, в звуки бури.

– Но кто идет там? – произнес актер в роли Эдгара. Через четыре дня он умрет от гриппа. – Да, здравый ум едва ли заставил бы так нарядиться.

– Они не могут взять меня под стражу за чеканку монеты, – перепутал текст Артур. Сосредоточься, приказал он себе. Голова немного кружилась. – Я сам король.

– Вид душу раздирает! – Глостер воздел руку к скрытым повязкой глазам. Через семь дней он умрет на шоссе в Квебеке.

Артур начал задыхаться. Донеслись переливы арфы, и на сцене появились дети – девочки, которые изображали его дочерей в самом начале, а сейчас явились его галлюцинациями, маленькими призраками самих себя. На следующей неделе, в четверг, две из них умрут от гриппа, одна утром, другая к вечеру. Третья, Кирстен, юркнула за колонну.

– Я довольно хорошо помню твои глаза, – проговорил Артур… и тут все случилось.

Острая боль. В груди что-то сжалось. Артур пошатнулся и, вспоминая, что колонна где-то рядом, врезался в ее деревянную поверхность ладонью. Он прижал руку к груди, как уже делал когда-то; в движении было нечто знакомое. Когда ему было семь лет, на острове Делано они с братом нашли на пляже раненую птицу.

– И королек, и золотая мушка… – произнес Артур, думая о той птице.

Собственный голос показался ему слабым, полузадушенным. Взгляд Эдгара наводил на мысль, что Артур снова спутал текст. Голова отчаянно кружилась…

– И королек…

Мужчина в первом ряду поднимался с места. Артур прижал руку к сердцу, ровно так же, как ту птицу. Он уже не понимал, где находится, или же был в двух местах одновременно. Он слышал шум волн. Лучи софитов ярко выделялись в темноте, как комета однажды, когда Артур еще подростком стоял на влажной земле у дома подруги Виктории и смотрел вверх, на холодное небо и висящую, словно фонарь, Хякутакэ. Из того дня на пляже, когда ему было семь, Артур помнил только, что сердце птички в его руке замерло, биение, запнувшись, оборвалось. Человек из первого ряда уже бежал. Артур привалился к колонне и сполз вниз. Сверху падал блестящий снег. Артур никогда не видел ничего прекраснее.

В «Погоне», втором выпуске первого тома комикса «Доктор Одиннадцать», главному герою является призрак его учителя, капитана Лонагана, павшего от руки убийцы из Подморья. Миранда забраковала пятнадцать вариантов, работая час за часом, прежде чем наконец изобразила его, как надо. Спустя годы, в свои последние мгновения, лежа в бреду на пустом пляже побережья Малайзии, где в воздухе сновали морские птицы и постепенно скрывались из виду корабли на горизонте, Миранда вспоминала именно о нем. Он приближался и отдалялся, временами растворяясь во фрейме. Нарисованный изящной акварелью полупрозрачный силуэт в тускло освещенном кабинете доктора Одиннадцать, полной копии приемной Леона Преванта, вплоть до двух степлеров на столе. Единственным отличием был вид из окна. Окно выходило не на безмятежную гладь озера Онтарио, а на город, скалистые острова и изгибы мостов. Померанцевый шпиц, Лули, спала, свернувшись в углу фрейма.

И два облачка текста:

Доктор Одиннадцать: Каково это – умереть?

Капитан Лонаган: Как проснуться ото сна.

Ясным сентябрьским утром «Дорожная симфония» покинула аэропорт. Они провели там пять недель, отдыхали и чинили повозки, через вечер показывали шекспировские пьесы и устраивали концерты. После ухода труппы многим стало не хватать театральных представлений и оркестровой музыки. В тот день Гаррет мурлыкал под нос Бранденбургский концерт, работая в огороде, Долорес тихонько шептала строки Шекспира, подметая полы залов ожидания, а дети фехтовали палками, как мечами. Кларк, удалившись в музей, смахнул пыль с экспонатов. Он думал о том, как «Симфония» с их Шекспиром, музыкой и оружием удаляется прочь.

Вчера Кирстен отдала Кларку один из своих выпусков «Доктора Одиннадцать». Ей было больно с ним расставаться, но «Симфония» собиралась пройти по неизведанным землям, и Кирстен хотела спасти хотя бы этот экземпляр, если в дороге вдруг случится беда.

«Насколько я знаю, вы намерены идти совершенно безопасным путем, – сказал ей Кларк. Дирижера он заверил в этом еще несколько дней тому назад. – Оттуда иногда приходят торговцы».

«Но мы там никогда не были, – отозвалась Кирстен, и если бы Кларк не успел узнать эту девушку поближе за недели, когда «Симфония» жила в зале «А», он не сумел бы уловить в ее голосе волнение. Кирстен ужасно хотелось увидеть далекий южный город с электросетью. – А когда снова заглянем к вам, я заберу этот выпуск и оставлю другой. Так хотя бы один из них всегда будет в безопасности».

Ранним вечером, наконец избавив драгоценные экспонаты от пыли и усевшись в любимое кресло, Кларк при свече читает о приключениях доктора Одиннадцать.

Его внимание привлекает сцена со званым ужином на станции. Она кажется ему знакомой. Женщина в очках с квадратной оправой вспоминает о жизни на Земле: «До войны я путешествовала по миру, – говорит она. – Я немного пожила в Чешской Республике, знаете, в городе под названием Пра-аха…» К глазам Кларка тут же подступают слезы, ведь он сразу узнает тот званый ужин, он там был, он помнит эту женщину, ее очки и пафос. Сидящий рядом с ней мужчина слегка похож на самого Кларка. Светловолосая женщина на противоположном краю стола – несомненно Элизабет Колтон, а мужчина позади нее, в тенях, немного смахивает на Артура. Когда-то Кларк сидел с ними всеми за столом, под светом ламп, в Лос-Анджелесе. На странице не хватает только Миранды, ее стул занимает доктор Одиннадцать.

В комиксе доктор сидит, скрестив руки на груди и забывшись в собственных мыслях. В воспоминаниях Кларка официанты разливают вино по бокалам, и он вдруг проникается любовью к ним ко всем: к официантам, хозяевам дома, гостям, даже к Артуру с его возмутительным поведением, даже к его адвокату с оранжевым загаром, к женщине, которая говорит «Праха» вместо «Прага», к собачке, подглядывающей из-за стекла. Элизабет разглядывает свой бокал вина. В воспоминаниях Миранда извиняется и выходит из-за стола, а Кларк наблюдает, как она выскальзывает из дома в ночь. Кларку любопытно, он хочет узнать Миранду получше, поэтому говорит остальным, что пойдет покурить, и следует за ней. Что стало с Мирандой потом?.. Он давным-давно о ней не вспоминал. Все эти призраки… Точно, Миранда стала работать в сфере грузоперевозок.

Подняв взгляд, Кларк смотрит на площадку, где люди занимаются вечерними делами, где стоят самолеты, уже двадцать лет прикованные к земле. В стекле отражается мерцающая свеча. Кларк не надеется застать миг, когда аэропланы вновь поднимутся ввысь, но вдруг где-то уже отправляются в плавание корабли? Если снова появляются города с уличными фонарями, то что еще может быть в этом просыпающемся от спячки мире? Вдруг суда уже сейчас пускаются в путь в эти края или, наоборот, прочь от здешних берегов, и управляют ими моряки с картами и знанием звездного неба, влекомые нуждой или же обычным любопытством – что же стало со странами на другом конце света? Как бы то ни было, Кларку нравится представлять, как корабли плывут по воде к невидимым берегам другого мира.