Часть первая
Театр
1
В луче голубоватого света стоял король. Шел четвертый акт «Короля Лира» в театре Элгин в Торонто. В начале, пока зрители только собирались, на сцене играли, хлопая в ладоши, три девочки – дочери Лира в детстве. Сейчас они появились вновь, изображая видения сумасшедшего короля. Лир тянул к ним руки, но девочки пробегали мимо, то и дело скрываясь в тенях. Актера звали Артур Линдер. Ему был пятьдесят один год; на его голове лежал цветочный венок.
– …меня узнали? – спросил Глостер.
– Я довольно хорошо помню твои глаза, – отозвался Артур, отвлекшись на маленькую Корделию… И тут все случилось.
Он пошатнулся, изменившись в лице, и хотел было коснуться колонны, но не рассчитал расстояние и ударился о нее ладонью.
– Что ниже пояса у них – Кентавр… – едва слышно прохрипел Артур неверную строку и прижал ушибленную руку к груди, словно раненую птицу.
Мужчина в первом ряду поднялся с места; он учился на парамедика. Девушка этого мужчины потянула его за руку и прошипела:
– Дживан! Ты что творишь?!
Дживан и сам не понимал. Зрители за его спиной забормотали, чтобы он сел. К нему поспешил работник театра. С потолка над сценой начал сыпаться искусственный снег.
– И королек, и золотая мушка… – прошептал Артур. Дживан, отлично знавший пьесу, понял, что тот перескочил на двенадцать строк назад. – И королек…
– Сэр, – начал работник театра, – не могли бы вы…
Артуру Линдеру оставались считаные минуты. Он покачнулся, не видя ничего, и Дживан сразу понял: Артур уже не играет Лира. Дживан оттолкнул работника театра и бросился к ступенькам, ведущим на сцену. По проходу бежал второй билетер, и Дживану пришлось лезть наверх безо всяких ступенек, хоть сцена и оказалась выше, чем он ожидал. В рукав вцепился работник театра; Дживан его отшвырнул. А снег пластиковый, отстраненно заметил он. Прозрачные кусочки липли к пиджаку и задевали кожу. Эдгар и Глостер отвлеклись на поднявшуюся суматоху и не смотрели в сторону Артура, который припал к фанерной колонне и неподвижно глядел перед собой. За кулисами кто-то кричал; к сцене поспешно приближались две тени. Дживан успел подхватить потерявшего сознание актера и бережно опустил его на пол. Артур не дышал. Две тени – охранники – замерли в нескольких шагах, осознав, что Дживан – отнюдь не обезумевший поклонник. Зрители шумели. В темноте мелькали вспышки телефонных фотокамер, раздавались возгласы.
– Господи Иисусе, – охнул Эдгар. – Боже…
Британский акцент исчез, и теперь он говорил как типичный житель Алабамы, откуда и был родом. Глостер стянул марлевую повязку, что закрывала половину его лица – к этому моменту персонаж уже лишился глаз – и оцепенел, безмолвно открывая и закрывая рот, словно рыба.
У Артура не билось сердце. Дживан начал искусственное дыхание и непрямой массаж. По чьей-то команде опустился занавес – зашуршавшая ткань отрезала зал и приглушила свет на сцене. Пластиковый снег все продолжал падать. Охранники исчезли. Бело-голубую снежную вьюгу прорезал яркий свет флуоресцентных ламп. Дживан молча работал, временами поглядывая на лицо Артура. Пожалуйста, думал Дживан, ну давай. Глаза Артура оставались закрытыми. Ткань дернулась, пропуская кого-то на эту сторону, и рядом с Артуром на колени опустился мужчина в сером костюме.
– Я кардиолог. Уолтер Джейкоби.
Стекла очков зрительно увеличивали его глаза; на макушке назревала лысина.
– Дживан Чоудхари.
Он не знал, сколько уже там пробыл. Рядом сновали люди, но все казались смутными, далекими – все, кроме Артура и подошедшего мужчины. Словно бушует ураган, думал Дживан, а вокруг нас затишье.
Уолтер бережно коснулся лба актера, будто родитель, успокаивающий горячечного ребенка.
– Вызвали «скорую», – сообщил он.
Опущенный занавес создал на сцене неожиданно интимную атмосферу. Дживан вспоминал, как давным-давно в Лос-Анджелесе брал у Артура интервью, когда работал журналистом. Мелькали мысли и о Лауре – ждет ли она на своем месте в первом ряду или вышла в холл? Пожалуйста, дыши, пожалуйста, умолял Дживан и думал о том, как занавес стал четвертой стеной и сцена из пространства, заполненного переходами и светом, где любой может проскользнуть незаметно, превратилась в обычную комнату, пусть и огромную. Какая глупая мысль, вдруг одернул себя Дживан, не будь идиотом. В основании шеи закололо от внезапного ощущения, что за ним наблюдают.
– Вас сменить? – спросил Уолтер.
Осознав, что кардиологу неловко от собственного бездействия, Дживан кивнул и убрал руки с груди Артура. Уолтер продожил делать массаж сердца.
Нет, не совсем комната, размышлял Дживан, осматриваясь. Слишком много переходов, темных пятен между кулисами, не видно потолка. Скорее, вокзал или аэропорт, где точно так же туда-сюда снуют люди. Прибыла «скорая» – сквозь ни к месту падающий снег приближалась пара врачей в темной форменной одежде – мужчина и женщина, похожая на подростка. Они оттеснили Дживана и, словно два ворона, склонились над лежащим актером. Поднявшись, Дживан отступил назад. Колонна, о которую ударился Артур, была гладкой на ощупь – дерево, полированное и окрашенное под камень.
Кругом толпились люди – рабочие сцены, актеры, безымянные служащие с папками-планшетами.
– Господи, – расслышал Дживан, – да остановит кто-нибудь этот чертов снег?
У занавеса, держась за руки, плакали Регана и Корделия. Эдгар сидел неподалеку, скрестив ноги и прижав ладонь ко рту. Гонерилья тихо говорила по мобильному; накладные ресницы отбрасывали на лицо тени.
На Дживана никто не смотрел – наверное, его роль в этом представлении подошла к концу. Врачи, судя по всему, тоже оказались бессильны. Дживан захотел найти Лауру. Скорее всего, она, расстроенная, ждет его в фойе; возможно – только возможно – она восхищена поступком Дживана.
Снег наконец остановился – вниз упали последние пластиковые «снежинки». Дживан начал искать ближайший выход со сцены, когда услышал всхлипы – слева, у соседней колонны, плакала девочка, которую он заметил ранее, маленькая актриса. Дживан видел пьесу уже четырежды, но в постановках никогда не участвовали дети, поэтому сегодня этот ход показался ему весьма оригинальным. Девочке было лет семь-восемь. Она постоянно вытирала глаза, смазывая макияж тыльной стороной ладони.
– Разряд, – произнес медик, проводя дефибрилляцию. Его коллега отошел.
– Здравствуй, – обратился Дживан к девочке и присел рядом.
Она не сводила с медиков глаз. Почему ее никто не увел?.. Дживану не приходилось иметь дела с детьми, хотя подумывал уже и о собственных, и не знал, как с ними разговаривать.
– Разряд, – повторил медик.
– Не надо туда смотреть, – сказал Дживан.
– Он умрет? – всхлипнула девочка, почти задыхаясь от рыданий.
– Не знаю.
Артур лежал без движения даже после двух разрядов. Уолтер сжимал его запястье и мрачно смотрел куда-то вперед, пытаясь нащупать пульс.
– Как тебя зовут?
– Кирстен, – ответила девочка. – Кирстен Реймонд.
Сценический макияж на ее личике смотрелся странно.
– Кирстен, а где твоя мама?
– Она забирает меня только в одиннадцать.
– Объявляем время, – произнес медик.
– А кто же тогда за тобой присматривает?
– Пастушка Танья.
Девочка по-прежнему смотрела на Артура. Дживан сдвинулся, загородив его спиной.
– Двадцать один час четырнадцать минут, – проговорил Уолтер Джейкоби.
– Пастушка? – переспросил Дживан.
– Ее так называют, – ответила Кирстен. – Она за мной следит.
Справа подошел мужчина в костюме и что-то быстро сказал медикам, которые укладывали Артура на каталку. Один пожал плечами и откинул ткань с лица Артура, чтобы надеть кислородную маску. Притворство ради семьи актера, сообразил Дживан, иначе они узнают о смерти Артура из вечерних новостей. Трогательно.
Дживан поднялся на ноги и протянул руку хлюпающей носом девочке.
– Пойдем, поищем Танью. Она, наверное, сама тебя высматривает.
Что, конечно, вряд ли – Танья уже нашла бы свою подопечную. Дживан повел девочку за кулисы. Мужчина в костюме исчез. Кругом царил хаос – все сновали туда-сюда, шумели. Раздавались громкие просьбы пропустить каталку. Уолтер держался у изголовья. Процессия прошла по коридору к служебному выходу, и всеобщий шум только усилился. Люди плакали, звонили по телефону, сбивались в группки и раз за разом пересказывали друг другу случившееся («Значит, поворачиваюсь я, а он уже падает…»); одни отдавали распоряжения, другие не обращали на них внимания.
– Сколько же тут людей, – произнес Дживан. Он не очень любил толпу. – Видишь Танью?
– Нет, не вижу.
– Тогда лучше останемся на месте, она сама нас найдет.
Такой совет давала брошюра о том, что делать, если заблудишься в лесу. Дживан уселся на один из стульев у стены. Оттуда он видел неокрашенную заднюю часть фанерных декораций. Рабочий подметал искусственный снег.
– А с Артуром все будет хорошо? – Кирстен забралась на соседний стул и стиснула в кулачках ткань платья.
– Буквально только что, – сказал Дживан, – он делал то, что любил больше всего на свете.
Такой вывод Дживан сделал из интервью, которое прочитал месяц назад. Артур беседовал с газетой «Глоб энд мэйл»: «Всю жизнь ждал, когда достаточно состарюсь для роли Лира. Для меня нет ничего любимей игры на сцене, ощущения, что все происходит здесь и сейчас…» Странные слова. Артур, как правило, играл в кино, а кто в Голливуде жаждет постареть?
Кирстен молчала.
– В том смысле, что раз уж эта роль стала его самым последним делом, – проговорил Дживан, – то в этот момент он был счастлив.
– А это стало его последним делом?
– Думаю, да. Мне жаль.
Снег успели смести в небольшую сверкающую кучку.
– Я тоже больше всего на свете это люблю, – через некоторое время сказала Кирстен.
– Что любишь?
– Играть на сцене, – пояснила она.
Из толпы вдруг вынырнула заплаканная девушка и протянула к малышке руки. На Дживана девушка даже не посмотрела. Кирстен же, прежде чем уйти, оглянулась.
Дживан вернулся к сцене. Его никто не останавливал. Он почти ожидал увидеть Лауру в центре первого ряда – а сколько вообще прошло времени?.. – но зрителей уже не было. Уборщики подметали полы и собирали оброненные программки. На спинке кресла висел забытый шарф. Дживан покинул зал, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Он набрал номер Лауры. Тщетно. Она выключила телефон на время представления и, очевидно, до сих пор не включила.
– Лаура, – обратился Дживан к голосовой почте, – я в фойе. Ты где?
Задержавшись у дверей женского туалета, он выяснил у работницы театра, что там пусто. Затем еще раз обошел фойе и направился к гардеробу. На крючках оставалось совсем немного одежды, в том числе полупальто Дживана. А вот синее пальто Лауры уже пропало.
На Янг-стрит опускался снег. Дживан вздрогнул, когда увидел его – эдакий отголосок прозрачных кусочков пластика, которые до сих пор поблескивали на пиджаке. У служебного входа дежурило с полдюжины папарацци. Артур уже не так интересовал публику, как раньше, но за его фото все равно можно было выручить денег. Особенно теперь – он ввязался в эпический бракоразводный процесс то ли с моделью, то ли актрисой, которая изменила ему с режиссером.
До недавнего времени Дживан и сам работал папарацци. Он надеялся тайком проскользнуть мимо, однако эти люди с профессиональным чутьем замечали подобные уловки и тут же его обступили.
– Неплохо выглядишь, – обратился один. – Модное пальтишко.
Дживан был одет в двубортное полупальто – не такое уж теплое, зато отличающее его, как и планировалось, от бывших коллег, которые предпочитали дутые куртки и джинсы.
– Где пропадаешь?
– Работаю барменом, – ответил Дживан. – Учусь на парамедика.
– Серьезно? Хочешь за гроши с тротуаров пьяниц соскребать?
– Я хочу делать что-нибудь важное.
– Ну, ясно. Ты внутри был, да? Что там случилось?
Некоторые папарацци кому-то звонили.
– Говорю тебе, он умер, – раздалось рядом. – Снег, конечно, мешает, но посмотри, что я отправил, там лицо на снимке, где его грузят в «скорую»…
– Не знаю, – произнес Дживан. – В середине четвертого акта опустился занавес, и все.
Он соврал отчасти потому, что не хотел ни с кем разговаривать. Наверное, кроме Лауры. И отчасти потому, что не желал разговаривать именно с этими людьми.
– Вы видели, как его увезла «скорая»?
– Выкатили из этого выхода, – отозвался фотограф, который то и дело нервно затягивался сигаретой. – Медики, «скорая», все дела.
– Как он выглядел?
– Честно? Как чертов труп.
– Ботокса надо меньше колоть, – фыркнул другой папарацци.
– Официальное заявление было? – спросил Дживан.
– К нам вышел мужик в пиджаке. Истощение и – что бы вы думали? – обезвоживание. – Несколько человек рассмеялись. – Стандартная отговорка.
– Пора открыть им эту тайну, – заговорил фотограф, упомянувший ботокс. – Пусть бы хоть кто-то уже решился отвести в сторонку одного-другого актера и сказать, мол, слушай, дружище, передай остальным: пейте больше водички и периодически ложитесь спать, ага?
– Увы, я видел еще меньше вашего, – произнес Дживан.
Затем он сделал вид, будто ему звонят, и зашагал по Янг-стрит, прижимая телефон к уху. Через полквартала Дживан остановился под козырьком какой-то двери, чтобы снова набрать Лауру. Ее телефон был до сих пор выключен.
Дживан мог бы поймать такси и оказаться дома уже через полчаса, но ему нравилось прогуливаться на свежем воздухе, подальше от людей. Он вдруг ощутил себя странно, почти преступно живым. Какая несправедливость – его сердце продолжает уверенно биться, а Артур лежит где-то там, бездыханный и холодный… Дживан шел на север по Янг-стрит, сунув руки в карманы. Снег падал на лицо и покалывал кожу.
Дживан жил в районе Кеббеджтаун, северо-восточнее театра. В двадцатилетнем возрасте он отправился бы в такой путь, даже не задумываясь, – несколько миль пешком, пока мимо проплывают красные трамваи. Впрочем, он уже давно так не ходил и сомневался, стоит ли пытаться сейчас. Тем не менее, свернув направо, на Карлтон-стрит, он ощутил внезапный порыв и все же прошел мимо трамвайной остановки.
У парка Аллан, примерно в середине пути, Дживана охватила внезапная радость. Артур умер, напомнил он себе, ты не смог его спасти, чему здесь радоваться? Однако повод нашелся; Дживан был счастлив, потому что всю жизнь гадал, какую профессию выбрать, и теперь понял, совершенно ясно понял, что хочет работать в «Скорой помощи». В те моменты, когда остальные способны лишь смотреть, он готов сделать шаг вперед.
Накатило нелепое желание пробежаться по парку. Снегопад превратил его в незнакомое место, полное теней и черно-белых деревьев. Поблескивал стеклянный купол теплицы. В детстве Дживан любил лежать на спине во дворе и смотреть на падающий снег. В кармане завибрировал телефон. Дживан остановился и прочитал сообщение от Лауры: «Голова разболелась, ушла домой. Захватишь молока?»
Все, порыв сошел на нет. Билеты в театр должны были стать эдаким красивым жестом – в духе «давай добавим в жизнь немного романтики, ведь мы только и делаем, что ссоримся», – а Лаура оставила его одного. Он делал непрямой массаж сердца мертвому актеру, а она ушла домой и теперь просит купить молока. Стоя на месте, Дживан начал мерзнуть. Пальцы ног онемели от холода.
Волшебство метели исчезло. Счастье, испытанное мгновение назад, померкло. Снег падал бесшумно и быстро, скрывая под собой припаркованные у обочины машины. Дживан боялся, что наговорит лишнего, если вернется сейчас домой к Лауре. Он подумал о баре, но общаться ни с кем не хотелось, да и напиваться тоже. Лучше просто побыть одному, пока он не решит, куда идти дальше. И Дживан шагнул в тишину парка.
2
В театре Элгин еще оставалось несколько человек. Двое в костюмерной – женщина чистила наряды, мужчина их гладил. Актриса, игравшая Корделию, пила текилу за кулисами с помощником режиссера. Молодой рабочий подметал сцену и кивал в такт музыке с айпода. В гримерной женщина, чьей обязанностью было следить за маленькими актрисами, пыталась утешить плачущую девочку, которая видела смерть Артура.
Шестеро человек переместились в бар, расположенный в фойе; бармен сжалился и тоже остался. Среди них был режиссер, Эдгар и Глостер, гример, Гонерилья, а также исполнительный продюсер. В то время как Дживан брел по парку сквозь метель, бармен наливал Гонерилье виски. Разговор зашел о том, как сообщить о случившемся родственникам Артура.
– Кто у него вообще был? – спросила сидящая на высоком стуле Гонерилья. Без грима лицо с покрасневшими глазами казалось мраморным – самым бледным и безупречным из тех, что когда-либо видел бармен. Вне сцены она выглядела куда ниже ростом, да и совсем не такой злой.
– Сын, – ответил гример. – Тайлер.
– Сколько ему?
– Семь или восемь? – Гример знал точный возраст, но не хотел признаваться, что читает светские журналы. – Наверное, живет с матерью в Израиле – в Иерусалиме или Тель-Авиве.
Он знал, что в Иерусалиме.
– А, точно, та светловолосая актриса, – сказал Эдгар. – Элизабет, да? Элиза? Что-то в этом роде.
– Бывшая жена номер три? – поинтересовался продюсер.
– Кажется, сына родила бывшая жена номер два.
– Бедный парнишка, – сказал продюсер. – А сейчас у Артура кто-нибудь был?
Воцарилось неловкое молчание. Артур крутил роман с женщиной, которая присматривала за маленькими актрисами. Об этом знали все присутствующие, кроме продюсера, хотя каждый и сомневался, что другой тоже в курсе. Ее имя произнес Глостер:
– Где Танья?
– Кто это? – спросил продюсер.
– Одну из девочек не забрали. Наверное, в гримерке. – На глазах у режиссера никогда никто не умирал. Ему хотелось курить.
– Ну, – снова заговорила Гонерилья, – так кто? Танья, маленький сын, бывшие жены… А еще? Братья-сестры, родители?
– Кто такая Танья? – настаивал продюсер.
– Сколько там этих жен? – Бармен натирал бокал.
– У него есть брат, – сказал гример, – не помню имени. Артур упоминал младшего брата.
– По-моему, три или четыре, – ответила Гонерилья о женах. – Три?
– Три. – Гример сморгнул слезы. – Не знаю, развелся ли он окончательно с последней.
– То есть Артур не женат… он не был женат? – Продюсер понимал, как нелепо прозвучал вопрос, но не мог подобрать других слов. Артур Линдер вошел в здание театра всего несколько часов назад, и невозможно было представить, что завтра он уже не придет снова.
– Три развода, – произнес Глостер. – Невероятно.
Он и сам недавно расстался с женой. Сейчас он пытался вспомнить, что последнее сказал ему Артур. Что-то про расстановку во втором акте?..
– Кому-нибудь уже сообщили? Кому нам звонить?
– Надо позвонить его юристу, – проговорил продюсер.
Бесспорная необходимость, да. Однако это настолько опечалило собравшихся, что некоторое время они пили молча.
– Юристу!.. – наконец выплюнул бармен. – Господи, вот так умрешь, а звонить будут юристу.
– Кто там еще? – спросила Гонерилья. – Семилетний сын? Бывшие жены? Танья?
– Знаю, знаю, – продолжил бармен. – Просто это чудовищно.
Все снова умолкли. Кто-то сказал про сильный снегопад, и они в самом деле увидели метель сквозь стеклянные двери в дальнем конце фойе. Из бара снег казался нереальным, будто кино о плохой погоде на пустынной улице.
– Ну, за Артура, – произнес бармен.
В детской гримерной Танья старалась отвлечь Кирстен.
– Вот, держи, – опустила она в руки девочки пресс-папье. – Я буду дозваниваться твоим родителям, а ты постарайся не плакать, смотри, какая красивая штучка…
И Кирстен, которой через считаные дни исполнялось восемь лет, уставилась на предмет в руках, задыхаясь от слез. Она подумала, что это самая красивая и самая странная вещица, какую ей когда-либо давали – крупный кусок стекла с пойманной внутрь грозовой тучей.
Собравшиеся в баре зазвенели бокалами.
– За Артура.
Вскоре они вышли на улицу, в метель, где разошлись каждый в свою сторону.
Из собравшихся в баре той ночью дольше всех продержался бармен. Он умер через три недели на дороге, ведущей из города.
3
Дживан в одиночку бродил по парку Аллан. Холодный свет теплицы манил, словно маяк. Снег уже доставал до середины голени: можно, как в детстве, радостно оставить следы на его нетронутой белой глади. Заглянув в теплицу, Дживан ощутил некое умиротворение – рай из тропических растений и пальмовых ветвей за запотевшим стеклом напомнил о давнем отдыхе на Кубе. Надо навестить брата; хотелось рассказать Фрэнку о сегодняшнем вечере, об ужасной смерти Артура и собственном открытии, что он все-таки должен стать парамедиком. До сегодняшнего дня Дживан сомневался. Он долго искал себе профессию и успел поработать барменом, папарацци, журналистом в развлекательном журнале, затем снова папарацци и снова барменом. И это только за последний десяток лет.
Фрэнк жил в стеклянной многоэтажке с видом на озеро, на южной окраине города. Дживан вышел из парка и немного подождал на тротуаре, слегка подпрыгивая, чтобы согреться. Затем сел в трамвай, который выплыл из темноты, словно корабль, и прислонился лбом к стеклу. Трамвай медленно пополз вдоль Карлтон-стрит, откуда Дживан пришел пешком. Снежная буря все замела белым.
После массажа сердца Артура, которое упрямо не желало начинать стучать, болели руки. Дживана охватили грусть и воспоминания, как он много лет назад делал снимки Артура в Голливуде. Вспомнилась та девочка в театральном гриме, Кирстен Реймонд; стоявший на коленях кардиолог в сером костюме; лицо Артура, его предсмертные слова: «И королек…». Последнее, конечно, навело на мысли о птицах, Фрэнке и его бинокле, как они с братом несколько раз наблюдали за пернатыми; любимое летнее платье Лауры – синее с россыпью желтых попугайчиков. Лаура… что же будет с их отношениями? Дживан почти вернулся к началу своего пути – впереди, в нескольких кварталах, темнел уже закрытый театр. Трамвай остановился, так и не доехав до Янг-стрит, – на пути вынесло машину. Трое людей помогали ее толкать; колеса буксовали в снегу. В кармане снова завибрировал телефон, но звонила не Лаура.
– Хуа?
Дживан считал Хуа своим лучшим другом, пусть и виделись они редко. Они проработали в одном баре несколько лет после колледжа, пока Хуа готовился к экзамену для поступления в медицинский университет, а Дживан делал безуспешно карьеру свадебного фотографа. Затем Дживан с еще одним другом отправился в Лос-Анджелес снимать «звезд», а Хуа стал учиться на врача. Теперь он работал, зачастую сверхурочно, в клинике «Торонто Дженерал».
– Новости смотрел? – необычайно напряженно произнес Хуа.
– Сегодня? Нет, я в театре был. Собственно, не поверишь, что случилось…
– Погоди, послушай, скажи мне, только честно, ты, как всегда, впадешь в панику, если я расскажу тебе кое-что очень-очень плохое?
– У меня уже три года не было панических атак. Доктор считает, что это все временная реакция на стресс.
– Ладно, слышал про грузинский грипп?
– Конечно, – ответил Дживан, – ты же знаешь, я стараюсь следить.
Вчера эфир потрясла новость о бушующем в Грузии новом опасном гриппе. Поступали противоречивые сведения о проценте смертности и количестве жертв. Информационные агентства дали вирусу название «грузинский грипп». Дживану оно показалось обезоруживающе красивым.
– У меня в реанимации пациент, – сказал Хуа. – Шестнадцатилетняя девочка, вчера прилетела из Москвы, рано утром поступила с симптомами гриппа.
Дживан только сейчас заметил, какой усталый у друга голос.
– Перспективы у нее не очень. А к середине утра с аналогичными симптомами поступило ещё двенадцать новых больных. Все летели тем же рейсом и утверждают, что начали плохо себя чувствовать еще на борту.
– Родственники? Друзья той девочки?
– Никаких связей. Они просто сели в один самолет из Москвы.
– А шестнадцатилетняя?..
– Вряд ли выживет. Так вот, это была первая группа, пассажиры из Москвы. Днем появился еще пациент. Те же симптомы, но на борту его не было. Он работает в аэропорту.
– Не понимаю, к чему ты…
– То есть он не контактировал с другими пациентами, за исключением одного, который спросил, как сесть на автобус до отеля.
– Ого, – удивился Дживан. – Паршиво.
Трамвай до сих пор не мог сдвинуться с места из-за застрявшей машины.
– Значит, ты сегодня допоздна?
– Помнишь эпидемию ТОРС? – спросил Хуа. – И наш разговор тогда?
– Я позвонил из Лос-Анджелеса, когда узнал, что твоя больница на карантине, но не помню, что говорил.
– Ты ударился в панику, и мне пришлось тебя успокаивать.
– Ладно, было дело. Но слушай, про это все так убедительно…
– Ты попросил сообщить, если вдруг начнется настоящая эпидемия.
– Да, помню.
– С утра количество пациентов с гриппом возросло до двух сотен, – сказал Хуа. – Сто шестьдесят только за последние три часа. Пятнадцать умерли. Каталки стоят уже в коридорах. Министерство здравоохранения вот-вот объявит официально.
Дело не только в усталости, сообразил Дживан. Хуа напуган.
Дживан надавил на кнопку, подавая сигнал водителю трамвая, и добрался к задней двери. По пути он вдруг понял, что поглядывает на других пассажиров: девушка держит полную сумку покупок, мужчина в деловом костюме играет на телефоне, пожилая пара тихо переговаривается на хинди. Может, кто-то из них был в аэропорту?.. Дживан буквально чувствовал их дыхание.
– Я знаю, как у тебя может разыграться паранойя, – сказал Хуа. – Поверь, я в жизни тебе не позвонил бы…
Дживан постучал ладонью по стеклу. Кто еще прикасался к этой двери?.. Водитель мрачно глянул и все же выпустил его. Дверь тихо закрылась за спиной, и Дживан шагнул в метель.
– Но ты думаешь, что это не пустяк.
Дживан прошел мимо застрявшей машины. Впереди показалась Янг-стрит.
– Я уверен. Слушай, мне пора возвращаться.
– Хуа, ты с этими пациентами с самого утра работаешь?
– Я в порядке. Мне пора. Позвоню позже.
Дживан сунул телефон в карман и пошел по Янг-стрит в сторону озера и многоэтажки, где жил брат. Ты в порядке, мой давний друг, или будешь в порядке?.. Дживана охватило страшное беспокойство. Впереди замерцали огни театра Элгин. Внутри здания уже было темно, освещенные постеры до сих пор рекламировали «Короля Лира» – Артур с венком из цветов глядел вверх и держал на руках мертвую Корделию. Дживан постоял немного, рассматривая постеры, затем побрел дальше. Странный звонок Хуа никак не шел из головы.
На Янг-стрит почти никого не было. Дживан остановился под козырьком входа в магазин чемоданов, переводя дыхание и наблюдая, как по нерасчищенной дороге медленно пробирается такси. Фары осветили падающий снег, и это зрелище на мгновение перенесло его на сцену театра. Он помотал головой, чтобы перестать видеть застывший взгляд Артура, и зашагал дальше, усталый и оцепеневший, сквозь тени и оранжевые огни, мимо трассы Гардинер – Экспрессвей к южной окраине Торонто.
На набережной Квинс-Квей метель бушевала еще яростней. Над озером завывал ветер. Дживан только добрался до дома Фрэнка, как Хуа позвонил снова.
– Я все думаю о тебе, – начал Дживан. – Ты и правда…
– Слушай, – перебил Хуа. – Уезжай из города.
– Что? Сегодня? Что творится?
– Не знаю, Дживан. Если вкратце, я не знаю, что творится. Это грипп, да, но я никогда такого не видел. Все очень быстро. Он так легко передается…
– Стало хуже?
– Отделение переполнено, – ответил Хуа, – и дело плохо, уже половина штата не может работать.
– Заразились от пациентов?
В холле здания листал газету ночной консьерж. За его спиной на стене висела абстрактная картина в серо-красных тонах. И консьерж и картина отражались в натертом до блеска полу.
– Никогда не видел такого короткого инкубационного периода. Только что осмотрел пациентку – она работает у нас санитаркой. Когда утром начали поступать больные, как раз была ее смена. Через несколько часов санитарке стало плохо и она ушла домой. Два часа назад бойфренд привез ее обратно, теперь она на искусственной вентиляции легких. Если рядом больной, ты сляжешь в считаные часы.
– Думаешь, вирус выйдет за пределы больницы?.. – Дживан постепенно терял способность ясно мыслить.
– Не думаю – знаю. Он уже за ее пределами. Это полномасштабная эпидемия. Если она так распространяется у нас, то в городе наверняка еще похлеще. Я никогда не видел ничего подобного.
– То есть ты говоришь, чтобы я…
– Говорю, чтобы ты немедленно уезжал. Или запасись едой и не выходи из квартиры. Мне надо сделать еще несколько звонков.
Хуа положил трубку, и Дживан остался один посреди метели. Дежурный перевернул очередную страницу. Если бы такое рассказал кто-то другой, Дживан не поверил бы, но Хуа обладал невероятной способностью все преуменьшать. Если он подтвердил, что бушует эпидемия, значит «эпидемия» – это еще слабо сказано.
Дживан вдруг содрогнулся от внезапной уверенности, что всему настал конец. Что болезнь, о которой говорил Хуа, станет чертой между «до» и «после», проходящей через его жизнь.
Он миновал дом Фрэнка, темную кофейню у причала, крошечную гавань, полную засыпанных снегом прогулочных лодок, и вышел к продуктовому магазину. Внутри замер, моргая от яркого света. Между рядами ходили всего пара покупателей. Дживан понял, что должен позвонить, но кому? Его единственным близким другом был Хуа. Брата Дживан увидит через несколько минут. Родители мертвы, а заставить себя поговорить с Лаурой он пока не мог. Наконец Дживан решил сперва добраться к Фрэнку, проверить новости, а потом пройтись по списку контактов телефона и всех обзвонить.
Над окошком киоска фотоаппаратуры висел небольшой телевизор, и Дживан подошел ближе. На экране на фоне «Торонто Дженерал» под снегопадом стояла корреспондентка, а над ее головой шли субтитры. «Торонто Дженерал» и две другие больницы закрыты на карантин. Министерство здравоохранения подтверждает вспышку грузинского гриппа. На данный момент они не обладают точными цифрами, однако уже были случаи летального исхода. Информация продолжает поступать. Есть предположения, что грузинская и российская стороны скрывают истинное положение дел в их странах. Чиновники обращаются с просьбой по возможности сохранять спокойствие.
Как подготовиться к катастрофе, Дживан знал только из экшн-фильмов, зато пересмотрел их целое множество. Он начал с воды и доверху наполнил огромную тележку как упаковками, так и отдельными бутылками. С усилием толкая свою ношу к кассам, Дживан вдруг засомневался – не перегнул ли палку? Однако затем он решил, что поворачивать назад уже поздно. Продавщица вскинула бровь, но промолчала.
– Припарковался у магазина, – сказал Дживан. – Я верну тележку.
Девушка устало кивнула. Она была юной, едва за двадцать, наверное, и постоянно отбрасывала с глаз темную челку. Дживан выкатил невозможно тяжелую тележку за двери, в снег. Тележка набрала скорость на склоне, но колеса увязли в снегу и она вильнула к клумбе.
Двадцать минут двенадцатого. Сорок минут до закрытия магазина. Дживан мысленно прикидывал, как быстро сможет добраться к Фрэнку и разгрузить тележку. И сколько времени уйдет на попытки объяснить происходящее и убедить брата, что Дживан не сошел с ума. Может, оставить тележку здесь?.. На улице ведь ни души.
По пути к магазину Дживан позвонил Хуа:
– Что там сейчас творится?
Пока Хуа рассказывал, Дживан быстро перемещался между рядами. Еще упаковка воды – воды много не бывает, затем бесчисленное множество консервных банок, всю полку тунца, бобов и супов, макароны – все, что хоть как-то хранится. В больнице Хуа было полно больных гриппом, как и в остальных больницах города. В «Скорой помощи» сбивались с ног. Умерло уже тридцать семь человек, включая всех пациентов московского рейса и двух медсестер, которые дежурили с утра. Дживан стоял у кассы, продавщица «пробивала» все его консервы и упаковки. Хуа позвонил жене и велел вместе с детьми покинуть город, только не самолетом. События в театре Элгин теперь казались частью какой-то совершенно иной жизни. Продавщица шевелилась ужасно медленно, а кредитку Дживана разглядывала так пристально, как будто не видела ее десять минут назад.
– Забирай Лауру и брата, – сказал Хуа, – и сегодня же уезжайте из города.
– Я не могу из-за брата. Где я в такое время арендую фургон для инвалидного кресла?
В ответ донесся приглушенный звук. Хуа кашлял.
– Ты заболел? – Дживан толкнул тележку к выходу.
– Доброй ночи.
Хуа бросил трубку, и он остался один посреди снега. Следующую тележку он нагрузил туалетной бумагой. Затем еще одну – снова консервами, замороженным мясом, аспирином, мусорными пакетами, отбеливателем, клейкой лентой.
– Работаю на благотворительную организацию, – пояснил Дживан девушке за кассой во время третьего или четвертого круга, однако она почти не обратила на него внимания. Она то и дело поглядывала на экран телевизора, машинально «пробивая» товары.
Во время шестого похода в магазин Дживан позвонил Лауре, но попал на голосовую почту.
– Лаура, слушай…
Да, лучше переговорить с ней лично, однако на часах уже было почти без десяти одиннадцать. Наполняя очередную тележку едой, Дживан быстро перемещался по этому пропахшему выпечкой и чем-то цветочным миру, что вот-вот исчезнет, и думал о Фрэнке в квартире на двадцать втором этаже, как снаружи бушует метель, а брат заперт на такой высоте наедине с бессонницей, работой над книгой, вчерашним выпуском «Нью-Йорк таймс» и музыкой Бетховена. Дживана охватило отчаянное желание поскорее добраться до Фрэнка. Он хотел позвонить Лауре позже, но передумал и набрал домашний номер, пока стоял на кассе, старательно избегая взгляда продавщицы.
– Дживан, ты где? – В голосе Лауры звучало смутное обвинение.
– Ты смотришь новости? – Дживан в который раз достал кредитку.
– А надо?
– Началась эпидемия гриппа. Лаура, это не шутки.
– В России, что ли? Знаю.
– Теперь и здесь. Дела куда хуже, чем все думали. Я только что говорил с Хуа. Ты должна уехать из города.
Подняв взгляд, Дживан вдруг увидел выражение лица девушки за кассой.
– Должна?! Что? Ты вообще где?
Он нацарапал свое имя на чеке и с трудом толкнул тележку к выходу, где начиналась снежная буря. Управлять тележкой одной рукой было сложно; между скамейками и клумбами дожидались еще пять, припорошенных снегом.
– Просто включи новости.
– Ты ведь знаешь, я не люблю смотреть новости перед сном. У тебя что, паническая атака?
– Нет. Я иду к брату, проверю, в порядке ли он.
– А что с ним может быть?
– Ты меня не слушаешь. Ты никогда меня не слушаешь.
Дживан понимал, что говорить такое, когда им грозит пандемия гриппа, слишком мелочно, но все равно не удержался. Он толкнул тележку в сторону остальных и рванул обратно к магазину.
– Поверить не могу, что ты бросила меня в театре. Ты просто ушла, пока я пытался запустить сердце мертвого актера.
– Дживан, скажи, где ты.
– В магазине.
Без пяти двенадцать. В последнюю тележку легли всякие излишества: овощи, фрукты, пакеты с апельсинами и лимонами, чай, кофе, крекеры, соль.
– Слушай, Лаура, я не хочу ссориться. Грипп очень опасный. И очень быстрый.
– Кто быстрый?
– Грипп. Хуа сказал, что он очень быстро распространяется. Тебе лучше уехать из города.
В последний момент Дживан взял еще и букет нарциссов.
– Что?..
– В самолет ты сядешь еще здоровой, – проговорил он, – а через день умрешь. Я останусь с братом. Немедленно собери вещи и поезжай к матери, пока большинство людей не в курсе и дороги без пробок.
– Дживан, я волнуюсь, у тебя паранойя. Прости, что оставила тебя в театре, действительно разболелась голова, и я…
– Пожалуйста, включи новости. Или почитай их где-нибудь в Сети.
– Прошу, ответь, где ты, и я…
– Лаура, пожалуйста, сделай, как я говорю, – сказал он и бросил трубку, потому что уже в последний раз вернулся на кассу и время на разговоры с Лаурой подошло к концу.
Дживан отчаянно пытался не думать о Хуа.
– Мы закрываемся, – произнесла девушка за кассой.
– Последний заход, – отозвался Дживан. – Вы, наверное, считаете меня психом.
– Видела и похуже.
А она ведь напугана – после случайно услышанных фраз Дживана и тревожных новостей по телевизору.
– Ну, я просто хочу подготовиться.
– К чему?
– Кто знает…
– Это? – Девушка кивнула на экран. – Будет как с атипичной пневмонией. Раздули такую шумиху, а все мгновенно кончилось.
Говорила она, впрочем, не так уж уверенно.
– Ничего подобного. Уезжайте из города.
Дживан всего лишь хотел быть честным и как-то помочь, но сразу понял, что зря. Испуганная девушка просто решила, что он сумасшедший. Скользнув по нему безучастным взглядом, она «пробила» оставшиеся товары, и Дживан вновь оказался на улице под падающим снегом. Парень с козлиной бородкой, что работал в киоске, щелкнул замком.
Снаружи ждали семь огромных забитых тележек, которые необходимо доставить в квартиру брата. Дживан чувствовал себя глупым и немного безумным.
Ушел добрый час, чтобы откатить тележки по одной в холл здания, а потом в грузовой лифт, за внеурочное использование которого пришлось подкупить консьержа. И затем, по очереди, доставить их на двадцать второй этаж.
– Я выживальщик, – пояснил Дживан.
– У нас здесь такое редкость, – отозвался консьерж.
– Поэтому тут для этого и самое место, – ляпнул Дживан.
– Для чего самое место?
– Для выживализма.
– Вот как…
Потратив еще шестьдесят долларов, Дживан наконец остался один. Тележки выстроились вдоль коридора. Может, стоило позвонить брату еще из магазина?.. Час ночи – все квартиры заперты, кругом царит тишина.
– Дживан? – удивился Фрэнк, открыв дверь. – Какая приятная неожиданность.
– Ну, я… – Дживан не знал, как объясниться, поэтому шагнул в сторону и слабо махнул рукой на тележки.
Фрэнк проехал вперед в инвалидном кресле и выглянул из квартиры.
– Смотрю, ты прошелся по магазинам, – сказал он.
4
К тому времени театр Элгин уже был почти пуст – там находились лишь охранник, который сидел в фойе первого этажа и играл в тетрис на телефоне, и продюсер, наконец решившийся позвонить из кабинета наверху. Продюсер удивился, когда адвокат Артура ответил. Разве юристы в сфере индустрии развлечений обычно работают до десяти вечера по тихоокеанскому времени? Наверное, да, из-за огромной конкуренции в их области. Так или иначе продюсер сообщил адвокату о смерти Артура и ушел домой.
Адвокат всю жизнь был трудоголиком и приучил себя к двадцатиминутным перерывам на сон вместо полноценного отдыха. Он два часа изучал завещание Артура Линдера, а затем все его е-мейлы. Оставались вопросы, что-то не сходилось. Адвокат позвонил ближайшему другу Артура, которого однажды встретил на званом ужине в Голливуде. Утром после нескольких все более раздражающих телефонных разговоров этот ближайший друг начал обзванивать бывших жен Артура.
5
Звонок застал Миранду на южном побережье Малайзии. Она работала на судоходную компанию, поэтому получила задание отправиться в недельную командировку и проверить условия на местности, как сказал ее начальник.
«На местности?» – переспросила тогда Миранда.
Леон улыбнулся. Их кабинеты располагались рядом, и оба выходили на Центральный парк. Леон и Миранда работали вместе уже долго, больше десяти лет. Они пережили два преобразования предприятия и переезд компании из Торонто в Нью-Йорк. Друзьями они не были – по крайней мере в смысле общения вне работы, – но Миранда считала Леона самым дружелюбным из сотрудников.
«Ты права, звучит странно, – согласился он. – Значит, условия на воде».
В тот год у побережья Малайзии на якоре стояло около двенадцати процентов транспортных судов всего мира, погруженных в спячку экономическим кризисом. Днем они казались серо-коричневыми фигурами у линии горизонта, почти скрытыми в дымке. На каждом – от двух до шести человек, сокращенный состав команды. Люди бродили по пустым каютам и коридорам, и шаги их отзывались гулким эхом.
«Одиноко тут», – пожаловался моряк Миранде, когда она вместе с переводчиком и местным капитаном вышла из опустившегося на палубу штатного вертолета. Дюжина располагающихся здесь кораблей принадлежали их компании.
«Пусть они там не особо расслабляются, – сказал Леон. – Капитан неплох, но я хочу дать им понять, что всем руководит именно наша компания. Так и вижу эту армаду плавучих вечеринок».
Однако люди были настроены серьезно и осторожничали, боялись пиратов. Миранда пообщалась с человеком, который не был на суше уже три месяца.
Тем же вечером, на пляже у гостиницы Миранду вдруг охватило необъяснимое одиночество. Она думала, что знала абсолютно все об этих остатках флота, но не была готова увидеть такую красоту. Корабли светились, чтобы не сталкиваться ночью. Глядя на них, Миранде казалось, что ее выбросило на темный берег, а у линии горизонта сверкает таинственная и невозможно далекая сказочная страна. Миранда держала в руке телефон, ожидая звонка от друга, однако, ощутив вибрацию, увидела на экране незнакомый номер.
– Да?
Пара неподалеку общалась по-испански. Миранда уже несколько месяцев учила этот язык и разбирала каждое третье или четвертое слово.
– Миранда Кэрролл? – произнес смутно знакомый мужской голос с британским акцентом.
– Да, с кем я говорю?
– Вряд ли вы меня помните, мы виделись несколько лет назад на мероприятии в Каннах. Кларк Томпсон. Друг Артура.
– И еще раз после этого, – сказала Миранда. – Вы приезжали на званый ужин в Лос-Анджелесе.
– Да, – отозвался Кларк. – Да, конечно, как я мог забыть…
Ничего он не забыл, поняла Миранда, а просто повел себя тактично.
– Миранда, – произнес Кларк. – Боюсь, у меня плохие новости. Лучше присядьте.
Она осталась стоять.
– Говорите.
– Миранда, вчера Артур умер от сердечного приступа.
Свечение над водой смазалось, превращаясь в череду сливающихся ореолов.
– Мне очень жаль. Не хотел, чтобы вы узнали из новостей.
– Но я только недавно его видела, – услышала Миранда собственный голос. – Я была в Торонто две недели назад.
– Сложно поверить, да. – Кларк кашлянул. – Такое потрясение, такое… Мы познакомились, когда мне было всего восемнадцать. Тоже никак не могу смириться.
– Прошу, расскажите, что вы знаете.
– Ну, он… надеюсь, вас не обидит, если я скажу, что сам Артур был бы рад… Он умер на сцене. Мне сообщили, что у него случился тяжелый сердечный приступ во время четвертого акта «Короля Лира».
– Он просто рухнул?..
– В зале было двое врачей, они сразу поднялись на сцену, как только поняли, что происходит, и попытались его спасти, однако никто уже ничего не мог сделать.
Вот как все заканчивается, думала Миранда после разговора. Так банально и просто, что эта мысль почему-то странно успокаивала – вот тебе звонят по телефону, пока ты в другой стране, и в одно мгновение узнаешь, что человек, с которым ты когда-то хотела прожить до самой старости, покинул этот мир.
Из темноты по-прежнему доносилась беседа на испанском. На горизонте светились корабли. Ветра не было. В Нью-Йорке занималось утро. Миранда представляла, как Кларк положил трубку телефона в своем офисе в Манхэттене. Все это происходило в последнем месяце той эры, когда еще было возможно нажать несколько кнопок на аппарате и связаться с кем-то на другом конце планеты.
6
НЕПОЛНЫЙ СПИСОК:
Не стало бассейнов с хлорированной водой и подсветкой на дне. Игр с мячом в свете прожекторов. Фонарей, у которых летними ночами вьется мошкара. Поездов, что проносятся под землей в городах, благодаря текущему в третьем рельсе току. Не стало самих городов. Не стало кино, разве что иногда, с генератором, который заглушает половину диалогов, хотя вскоре топливо кончилось, ведь автомобильный бензин портится через два или три года хранения. Авиационный – медленнее, но его сложно найти.
Нет больше экранов, что светятся в полутьме, когда люди вытягивают руки с телефонами над головами толпы, чтобы сфотографировать сцену. Нет и самих сцен, освещенных яркими галогенными лампами. Нет электронной музыки, нет панка и электрогитар.
Нет лекарств. Нет уверенности, что можно не умереть от царапины на руке или пореза на пальце, если соскочит нож, пока готовишь обед.
Нет полетов. Не выглянуть из иллюминатора на мерцающие внизу города, представляя, как среди этих огней живут люди. Нет самолетов, нет просьб поднять и зафиксировать откидные столики… хотя самолеты все же иногда встречались то тут, то там. Они покоились в ангарах и на взлетных полосах, собирали снег на крыльях. В холодные месяцы самолеты становились идеальными хранилищами для пищи. Летом те, что находились возле садов, были наполнены подносами с высыхающими на солнце фруктами. Подростки тайком пробирались в самолеты, чтобы заняться сексом. На металле расцветала ржавчина.
Исчезли государства, границы остались без охраны.
Не стало пожарных частей, полиции. Как и технического обслуживания дорог, вывоза мусора. С космодромов Мыс Канаверал, Байконур, Ванденберг, Плесецк и Танегасима не взлетают космические корабли, прожигая пути вверх сквозь атмосферу.
Не стало Интернета, социальных сетей. Больше не прокрутить бесконечные страницы, заполненные чужими мечтами, надеждами и фотографиями еды, криками о помощи или радостными возгласами, обновлениями статуса отношений с целыми или разбитыми сердечками, планами о встречах, призывами, жалобами, желаниями, картинками с детьми в костюмах мишек или перчинок для Хеллоуина. Не почитать и не прокомментировать жизнь, чувствуя себя не так одиноко в своей комнате. Не поставить аватарку.
