Молодой лейтенант из охраны принцессы, – а это был именно он, – спешился при виде нелепой сцены, уже собравшей вокруг постоялого двора любопытных женщин и ребятишек из деревни Ла Шоссе.

Увидав Филиппа, хозяин почтовой станции бросился в ноги нежданному заступнику, посланному самой судьбой.

– Господин офицер! – завопил он – Если бы вы только знали, что здесь происходит!

– Что такое, друг мой? – холодно поинтересовался Филипп.

– У меня силой собираются захватить прекрасных лошадей ее высочества.

Филипп насторожился, услыхав столь невероятную новость.

– Кто же собирается забрать у вас лошадей? – спросил он.

– Вот этот господин, – отвечал хозяин станции, указывая пальцем на виконта Жана.

– Вы, сударь? – удивился Филипп.

– Да, черт побери! Я, – отвечал виконт.

– Вы, должно быть, ошибаетесь, – покачал головой Таверне. – Этого не может быть: либо господин сошел с ума, либо он не дворянин.

– Это вы ошибаетесь, дорогой лейтенант, – возразил виконт. – Я пока в своем уме и вышел из кареты его величества в надежде, что скоро опять в нее сяду.

– Как, будучи в своем уме и путешествуя в каретах его величества, вы смеете посягать на лошадей, предназначенных принцессе?

– Начнем с того, что здесь шестьдесят лошадей. Ее высочеству может понадобиться только восемь. Я имел несчастье, выбрав три наугад, взять именно тех лошадей, которые были приготовлены для принцессы.

– В конюшне шестьдесят лошадей, это верно, – отвечал молодой человек. – Ее высочеству нужно восемь, это тоже верно. Однако все шестьдесят лошадей от первой до последней, принадлежат ее высочеству, поэтому вам и было трудно отличить восемь лошадей для принцессы от всех остальных.

– Однако вы видите, что мне все-таки удалось их отличить, раз я беру эту упряжку, – насмешливо отвечал виконт. – Или я, по-вашему, должен шагать пешком, в то время как презренные лакеи поскачут в каретах, запряженных четверкой? Черт побери! Пусть следуют моему примеру, довольствуясь тройками, у них еще останутся на смену свежие лошади.

– Если лакеи и ездят в каретах, запряженных четверкой лошадей, – попытался убедить виконта Филипп, жестом останавливая его возражения, – значит, таков приказ короля, вот они так и ездят. Соблаговолите, сударь, приказать своему лакею отвести лошадей на место.

Слова эти были произнесены столь же твердо, сколь и вежливо; не подчиниться ему было невозможно.

– Вероятно, вы имели бы основание так разговаривать, дорогой лейтенант, – возразил виконт, – если бы в ваши обязанности входило следить за этими животными. Но до сих пор я не слыхал, что офицеры принцессы повышены в звании и стали конюхами. Закройте глаза, прикажите своим людям сделать то же и поезжайте с Богом!

– Вы ошибаетесь. Меня ни повысили, ни понизили до конюха… Просто то, что я сейчас делаю, входит в мои обязанности, так как ее высочество лично выслала меня вперед проследить за почтой.

– Тогда другое дело, – отвечал Жан. – Однако, позвольте вам заметить, у вас незавидная служба, господин офицер. Если юная особа так начинает помыкать армией…

– О ком вы изволите так выражаться? – прервал его Филипп.

– Как, черт возьми! Об австриячке, разумеется. Молодой человек стал бледнее полотна.

– Как вы смеете так говорить? – вскричал он.

– Не только говорить, но и делать! – продолжал Жан. – Патрик, запрягай, друг мой, да поскорее: я очень спешу.

Филипп схватил одну из лошадей под уздцы – Сударь, – не теряя спокойствия, заговорил Филипп де Таверне, – могу ли я просить вас об удовольствии назвать мне ваше имя?

– Вы настаиваете?

– Да.

– Извольте: я виконт Жан Дю Барри.

– Как! Вы брат особы…

– Той самой, которая сгноит вас в Бастилии, господин офицер, если вы сейчас же не замолчите! Виконт направился к карете. Филипп подошел к дверце.

– Господин виконт Жан Дю Барри! – сказал он. – Имею честь настаивать на том, чтобы вы вышли.

– Ах, вот как! Я спешу! – отвечал барон, безуспешно пытаясь захлопнуть дверцу.

– Еще одна минута, сударь, – продолжал Филипп, придерживая левой рукой дверцу кареты, – и я даю вам честное слово, что проткну вас насквозь.

Свободной правой рукой он выхватил шпагу.

– О Боже! – вскричала Шон. – Да это просто убийство! Отдайте лошадей, Жан, отдайте скорее!

– А, вы мне угрожаете? – рассвирепел виконт и, в свою очередь, схватил шпагу, лежавшую на переднем сиденье.

– Я готов перейти от угрозы к действию, если вы сию же минуту не выйдете, вы меня поняли? – взмахнув шпагой, воскликнул молодой человек.

– Мы так никогда не уедем, – шепнула Шон на ухо Жану. – Уговорите этого офицера.

– Никто не может меня ни уговорить, ни заставить силой, когда речь идет о моем долге, – вежливо поклонившись, возразил Филипп, слышавший совет молодой дамы. – Лучше посоветуйте господину виконту подчиниться; в противном случае именем короля, которого я представляю, я буду вынужден либо его убить, если он согласится драться, либо арестовать, если он откажется.

– А я вам говорю, что уеду, и вы не сможете мне помешать! – взревел виконт, выпрыгнув из кареты и взмахнув шпагой.

– Это мы сейчас увидим, – заметил Филипп, приготовившись к защите, – вы готовы?

– Господин лейтенант! – обратился к нему капрал, возглавлявший шестерку находившихся в подчинении Филиппа солдат эскорта – Господин лейтенант! Не прикажете ли, – Не двигайтесь, сударь, – отвечал лейтенант, – это вопрос чести. Итак, господин виконт, я к вашим услугам.

Мадмуазель Шон пронзительно вскрикнула; Жильбер мечтал только об одном: чтобы карета стала такой же глубокой, как колодец, где он мог бы укрыться.

Жан ринулся в наступление. Он безупречно владел этим видом оружия, требующим не столько физической силы, сколько расчетливости, Однако злость, очевидно, изрядно мешала виконту. Филипп, напротив, легко и изящно взмахивал клинком, словно находился в зале на тренировке.

Виконт отскакивал, затем делал резкий выпад, атаковала то справа, то слева, громко вскрикивая наподобие полковых учителей фехтования.

Сжав зубы и не спуская глаз с противника, Филипп был почти неподвижен; он все подмечал, угадывая каждое его движение.

Все, включая Шон, в полном молчании следили за происходящим.

Поединок продолжался уже несколько минут. Все ложные выпады, крики, наскоки Жана ни к чему не приводили. Филипп, внимательно наблюдавший за противником, сделал один-единственный выпад.

Вскрикнув от боли, виконт Жан отпрянул назад.

Его манжета обагрилась кровью, кровь стремительно стала стекать по пальцам на землю: точным ударом шпаги Филипп пронзил противнику предплечье – Вы ранены, сударь, – заметил он – Я сам вижу, черт побери! – проговорил Жан, бледнея и роняя шпагу.

Филипп поднял шпагу и подал виконту – Идите, сударь, – сказал молодой человек, – и не делайте больше глупостей.

– Черт возьми! Если я их делаю, я сам за них и расплачиваюсь, – проворчал виконт. – Поди сюда, Шоншон, милая, поди скорее, – обратился он к сестре, соскочившей с подножки кареты и поспешившей к нему на помощь.

– Справедливости ради прошу вас признать, сударыня, – проговорил Филипп, – что не я виноват в случившемся; весьма сожалею, что был вынужден обнажить шпагу в присутствии дамы.

Отвесив поклон, он отошел в сторону.

– Распрягайте лошадей, друг мой, и ведите в конюшню, – приказал Филипп хозяину станции.

Жан погрозил Филиппу кулаком, тот пожал плечами.

– Тройка возвращается! – закричал хозяин. – Куртен! Куртен! Немедленно запрягай их в карету этого господина.

– Хозяин… – попытался возразить кучер.

– Молчи! – перебил его тот. – Не видишь, господин торопится!

Жан продолжал браниться.

– Сударь, сударь! – закричал хозяин. – Не отчаивайтесь! Вот вам лошади!

– Да, – проворчал Дю Барри, – твоим лошадям следовало бы здесь быть на полчаса раньше.

Топнув ногой от отчаяния, он взглянул на раненную навылет руку, которую Шон перевязывала носовым платком.

Вскочив в седло, Филипп отдавал приказания таким тоном, будто ничего не произошло.

– Едем, брат, едем, – проговорила Шон, увлекая Дю Барри к карете.

– А арабский жеребец? – возразил тот. – А, да пусть он идет ко всем чертям! Мне сегодня решительно не везет! Он сел в карету.

– А, прекрасно! – воскликнул он, заметив в углу Жильбера. – Теперь мне и ног не вытянуть!

– Сударь, – отвечал молодой человек, – я очень сожалею, что помешал вам.

– Ну, ну, Жан, – вмешалась мадмуазель Шон, – оставьте в покое нашего юного философа.

– Пусть пересядет на козлы, черт побери! Краска бросилась Жильберу в лицо.

– Я вам не лакей, чтобы сидеть на козлах, – обиделся он.

– Вы только посмотрите на него! – усмехнулся Жан.

– Прикажите мне выйти, и я выйду.

– Да выходите, тысяча чертей! – вспылил Дю Барри.

– Да нет, сядьте напротив меня, – вмешалась Шон, удерживая молодого человека за руку. – Так вы не будете мешать моему брату.

Она шепнула на ухо виконту:

– Он знает человека, который только поранил вас. В глазах виконта промелькнула радость.

– Прекрасно! В таком случае пусть остается. Как имя того господина?

– Филипп де Таверне.

В эту минуту молодой офицер проходил как раз рядом с каретой.

– А, это опять вы, молодой человек! – вскричал Жан. – Сейчас вы торжествуете, но придет и мое время!

– Как вам будет угодно, сударь, – спокойно отвечал Филипп.

– Да, да, господин Филипп де Таверне! – продолжал Жан, пытаясь уловить смущение в лице молодого человека, не ожидавшего услышать свое имя.

Филипп в самом деле поднял голову с удивлением, к которому примешивалось некоторое беспокойство. Но он тут же овладел собой и, с необычайной грациозностью обнажив голову, произнес:

– Счастливого пути, господин Жан Дю Барри! Карета рванулась с места.

– Тысяча чертей! – поморщившись, проворчал виконт. – Если бы ты знала, как я страдаю, дорогая Шон!

– На первой же станции мы потребуем врача, а молодой человек наконец пообедает, – отвечала Шон.

– Ты права, – заметил Жан, – мы не обедали. А у меня боль заглушает голод, но я умираю от жажды.

– Не хотите ли стакан вина?

– Конечно, хочу, давай скорее.

– Сударь! – вмешался Жильбер. – Позволительно ли мне будет заметить…

– Сделайте одолжение.

– Дело в том, что в вашем положении лучше отказаться от вина.

– Вы это серьезно? Он обернулся к Шон.

– Так твой философ еще и врач?

– Нет, сударь, я не врач. Я надеюсь когда-нибудь им стать, буде на то воля Божия, – отвечал Жильбер. – Просто мне приходилось читать в одном справочнике для военных, что в первую очередь раненому запрещено давать воду, вино, кофе.

– Ну, раз вы читали, не будем больше об этом говорить.

– Господин виконт! Не могли бы вы дать мне свой платок? Я смочил бы его вон в том роднике, вы бы обернули руку платком и испытали огромное облегчение.

– Пожалуйста, друг мой, – сказала Шон. – Кучер, остановите! – приказала она.

Жильбер остановил лошадей. Жильбер поспешил к небольшой речушке, чтобы намочить платок виконта.

– Этот юноша не даст нам переговорить! – заметил Дю Барри.

– Мы можем разговаривать на диалекте, – предложила Шон.

– Я сгораю от желания приказать кучеру трогать, бросив его здесь вместе с моим платком.

– Вы не правы, он может быть нам полезен.

– Каким образом?

– Я от него уже получила весьма и весьма важные сведения.

– О ком?

– О принцессе. А совсем недавно, при вас, он сообщил нам имя вашего противника.

– Хорошо, пусть остается.

В эту минуту появился Жильбер, держа в руках платок, смоченный ледяной водой.

Как и предсказывал Жильбер, от одного прикосновения платка к руке виконту стало гораздо легче.

– Он прав, я чувствую себя лучше, – признался он. – Ну что же, давайте поговорим.

Жильбер прикрыл глаза и насторожился, однако ожидания его обманули. На приглашение брата Шон отвечала на звучном диалекте, который не воспринимало ухо парижанина: оно не различает в провансальском наречии ничего, кроме раскатистых согласных и мелодичных гласных.

Несмотря на самообладание, Жильбер не смог скрыть досады, что не ускользнуло от мадмуазель Шон. Чтобы хотя отчасти его утешить, она мило ему улыбнулась.

Улыбка дала Жильберу понять, что им дорожили. В самом деле, он, земляной червь, касался руки виконта, которого сам король осыпал милостями.

Ах, если бы Андре видела его в этой чудесной карете!

Он преисполнился гордости.

О Николь он и думать забыл.

Брат с сестрой продолжали беседовать на непонятном диалекте.

– Прекрасно! – неожиданно вскричал виконт, выглянув из кареты и обернувшись.

– Что именно? – спросила Шон.

– Нас догоняет арабский жеребец!

– Какой еще арабский жеребец?

– Тот самый, которое я собирался купить.

– Взгляни-ка, – сказала Шон, – это скачет женщина. Ах, какое восхитительное создание!

– О ком вы говорите, о даме или о коне?

– О даме.

– Окликните ее, Шон. Может быть, она вас не испугается. Я готов предложить тысячу пистолей за коня.

– А за даму? – со смехом спросила Шон.

– Боюсь, мне пришлось бы разориться… Так позовите же ее!

– Сударыня! – крикнула Шон. – Сударыня! Однако молодая черноглазая женщина, завернутая в белый плащ, в серой шляпе с длинным плюмажем, промелькнула стрелой, обогнав карету. Она прокричала на скаку:

– Avanti! Djerid, Avanti!

– Она итальянка, – проговорил виконт. – Черт побери, до чего хороша! Если бы мне не было так больно, я бы выпрыгнул из кареты и побежал за ней.

– Я ее знаю, – сказал Жильбер.

– Ах, вот как? Наш деревенский философ – ходячий альманах! Он что же, со всеми знаком?

– Как ее зовут? – спросила Шон.

– Лоренца.

– Кто она?

– Подруга колдуна.

– Какого колдуна?

– Барона Джузеппе де Бальзамо. Брат и сестра переглянулись. Казалось, сестра спрашивала:

«Не права ли я была, оставив его?» «Разумеется, права!» – казалось, отвечал ей брат.