На холме, куда поднималась почтовая карета, находилась деревня Ла Шоссе, где должны были менять лошадей, Разбросанные в беспорядке, крытые соломой дома деревеньки расположились, казалось, по воле жителей, посреди дороги, на опушке леса, вдоль берега реки, о которой мы уже говорили и через которую были переброшены мостики и мостки напротив каждого дома.

Единственной достопримечательностью этой красивой деревушки был человек, который стоял посреди дороги, будто получив приказание свыше, и то жадно смотрел на большую дорогу, то разглядывал прекрасную лошадь серой масти с длинной гривой, привязанную к ставню хижины. Ставень при каждом движении лошади сотрясался. Она нетерпеливо встряхивала головой, так как была оседлана и ждала своего хозяина.

Время от времени незнакомцу, как мы успели это заметить, надоедало смотреть на дорогу; он подходил к лошади и изучал ее с видом знатока, позволяя себе погладить опытной рукой ее мощный круп или тонкие ноги. Всякий раз, как ему удавалось избежать удара копытом нетерпеливого животного, он возвращался на свое место и продолжал смотреть на пустынную дорогу.

Устав ждать, он постучал в ставень.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – крикнул он.

– Кто там стучит? – спросил мужской голос. Ставень распахнулся.

– Сударь! Если ваша лошадь продается, покупатель перед вами.

– Вы же видите, что под хвостом нет соломенной затычки, – захлопывая ставень, сказал человек, по-видимому, простолюдин.

Этот ответ, казалось, не удовлетворил незнакомца, и он опять постучал.

Ему было лет сорок, он был высок и силен, с обветренным лицом и черной бородой, жилистыми руками в широких кружевных манжетах. Обшитая галуном шляпа была сдвинута набок, как это было принято у офицеров из провинции, желавших произвести впечатление на парижан. Он постучал в третий раз и нетерпеливо заговорил:

– Знаете ли, дорогой мой, вы невежливы, и если вы не отворите ставень, я его выломаю.

При этой угрозе ставень раскрылся и показалось то же лицо.

– Вам ведь сказано, что лошадь не продается, – повторил крестьянин. – Этого вам недостаточно, черт побери?

– А я говорю вам, что мне нужна скаковая лошадь.

– Если вам нужна скаковая лошадь, обратитесь на почтовую станцию. Их там штук шестьдесят, и все из конюшни его величества, у вас будет большой выбор. А эту лошадь оставьте тому, у кого, кроме нее, ничего нет.

– Повторяю вам, что мне нужна эта лошадь.

– Губа не дура – арабский скакун!

– Вот почему я и хочу купить ее.

– Очень может быть, что вы хотите ее купить, да она-то не продается.

– А чья же она? Кому она принадлежит?

– Вы очень любопытны.

– А ты чересчур скромен – Ну так вот! Лошадь принадлежит тому, кто живет у меня и любит ее, как ребенка.

– Я хочу поговорить с этим человеком.

– Она спит.

– Это женщина?

– Да.

– Хорошо! Скажи ей, что если ей нужны пятьсот пистолей, она получит их за лошадь.

– Ничего себе! – сказал крестьянин, широко раскрыв глаза. – Пятьсот пистолей! Кругленькая сумма!

– Можешь добавить, что эту лошадь хочет купить король.

– Король?

– Да, сам король.

– А вы случайно не король?

– Я его представитель.

– Вы представляете короля? – переспросил крестьянин, снимая шляпу.

– Пошевеливайся, дружок, король торопится. Силач бросил на дорогу внимательный взгляд.

– Хорошо! Когда дама проснется, – сказал крестьянин, – будьте спокойны, я замолвлю словечко.

– Прекрасно, только я не могу ждать, пока она проснется.

– Что же делать?

– Разбуди ее, черт подери!

– Я не осмеливаюсь…

– Ладно! Подожди! Я разбужу ее сам.

Человек, который утверждал, что является представителем его величества, замахнулся длинным хлыстом с серебряной ручкой.

– Этого только не хватало!

Офицер уронил занесенную было руку, так и не дотронувшись до ставня, так как заметил почтовую карету, запряженную тройкой лошадей, которые неслись рысью.

Наметанный глаз незнакомца узнал герб кареты; он бросился вперед с такой скоростью, которой мог бы позавидовать арабский скакун, которого он хотел купить.

Это была карета, в которой ехала наша незнакомка, ангел-хранитель Жильбера.

Увидев человека, который подавал знаки, кучер, не уверенный, что его лошади благополучно доберутся до почтовой станции, с удовольствием остановился.

– Шон! Дорогая Шон! – воскликнул незнакомец. – Неужели это ты? Ну, здравствуй, здравствуй!

– Да, это я, Жан, – ответила незнакомка, носившая столь странное имя, – ты что здесь делаешь?

– Черт возьми! Что за вопрос? Я жду тебя! Наш силач вспрыгнул на подножку и, обняв молодую женщину, осыпал ее поцелуями.

Вдруг он заметил Жильбера, который не догадывался об отношениях между этими людьми и имел вид побитой собаки, у которой отбирают кость.

– Так, а кого это ты подобрала?

– Молодого забавного философа, – отвечала мадмуазель Шон, не думая о том, заденут ее слова Жильбера или польстят ему.

– А где ты его нашла?

– На дороге. Но это к делу не относится.

– Ты права, – отвечал тот, кого звали Жаном. – Как поживает наша старая графиня де Беарн?

– Она чувствует себя хорошо.

– Хорошо, говоришь?

– Да, она приедет.

– Приедет?

– Да, да, да, – повторила мадмуазель Шон, кивая головой.

Во время этого разговора Жан по-прежнему стоял на подножке, а мадмуазель Шон сидела в карете.

– Что ты ей наговорила? – спросил Жан.

– Что я дочь ее адвоката, мэтра Флажо, что я проезжала через Верден и что мне было поручено моим отцом сообщить о начале ее процесса.

– И все?

– Конечно. Я добавила, что ее присутствие в Париже необходимо.

– Что она сделала?

– Она широко раскрыла свои маленькие глазки, понюхала табаку, заметила, что мэтр Флажо был большим человеком, и распорядилась об отъезде.

– Великолепно, Шон! Ты будешь моим чрезвычайным послом.

– Позавтракаем?

– Непременно, этот несчастный юноша умирает с голоду. Только побыстрее, хорошо?

– Почему?

– Потому что они туда уже подъезжают.

– Старая сутяга! Ладно! Лишь бы опередить их часа на два, чтобы успеть поговорить с господином Монеу.

– Нет, с принцессой.

– Но принцесса еще, наверное, только в Нанси.

– Она в Витри.

– В трех милях отсюда?

– Ни больше, ни меньше.

– Черт возьми! Это меняет дело. Трогай, кучер, трогай!

– Куда прикажете?

– На почтовую станцию.

– Сударь садится в карету или выходит?

– Я поеду на подножке, трогай!

Карета покатилась, а с ней и наш путешественник, стоя на подножке. Минут через пять карета остановилась около почтовой станции.

– Быстро, быстро, быстро! – приказала Шон. – Отбивных, жареного цыпленка, яиц, бутылку бургундского и десерт. Мы должны немедленно ехать дальше.

– Простите, сударыня, – обратился к ней хозяин станции, – если вы собираетесь сейчас же ехать дальше, вас повезут те же лошади.

– То есть как те же лошади? – спросил Жан, тяжело спрыгивая с подножки.

– Очень просто: вас повезут лошади, на которых вы ехали.

– Это невозможно, – сказал кучер, – они и так проделали двойной путь. Посмотрите, в каком состоянии несчастные животные.

– Да, верно! Они не могут ехать дальше.

– Кто мешает вам дать мне свежих лошадей?

– Да у меня их больше нет.

– У вас они должны быть… Есть же инструкция, черт возьми.

– Сударь! По инструкции в моих конюшнях должно быть шестнадцать лошадей.

– Ну и что же?

– А у меня их восемнадцать.

– Это больше, чем достаточно, – мне нужно всего три.

– Но все они уже в пути.

– Все восемнадцать?

– Все восемнадцать.

– Тысяча чертей! – выругался путешественник.

– Виконт! Виконт! – воскликнула молодая женщина.

– Хорошо, хорошо, Шон! – сказал незнакомец. – Успокойтесь, я буду сдержаннее.

– Когда вернутся твои клячи? – продолжал виконт, обращаясь к начальнику станции.

– Господи, да я понятия не имею, сударь! Это зависит от кучеров: может, через час, а может, через два.

– Не понимаю, хозяин, – сказал виконт, сдвигая набок шляпу, – вы знаете, что со мной шутки плохи?

– Я в отчаянии, я бы предпочел, чтобы это была шутка.

– Ладно, запрягайте – и как можно скорее, а то я рассержусь.

– Пойдемте со мной в конюшню, и если вы найдете в стойле хоть одну лошадь, вы получите ее бесплатно.

– Хитрец! А если я найду там шестьдесят?

– Это все равно, как если бы вы не нашли ни одной, сударь, потому что все они принадлежат его величеству.

– Ну и что же?

– Как что же! Этих лошадей никому не дают.

– Тогда зачем они здесь?

– Для ее высочества.

– Что! Шестьдесят лошадей в стойле и ни одной для меня?

– Что поделать, черт побери…

– Я знаю только одно: я очень спешу.

– Очень сожалею…

– А так как ее высочество, – продолжал виконт, не обращая внимания на замечание хозяина станции, – будет здесь только к вечеру…

– Что вы говорите?.. – переспросил ошеломленный хозяин.

– Я говорю, что лошади вернутся сюда до прибытия ее высочества.

– Сударь! – вскрикнул бедняга. – Вы хотите сказать…

– Черт побери! – продолжал виконт, входя в стойло. – Кого мне стесняться?

– Но, сударь.

– Мне нужно только три лошади. Я не прошу у вас восемь лошадей, как того требуют королевские высочества, хотя у меня есть на это право, по крайней мере благодаря моему браку, – мне достаточно и трех лошадей.

– Вы не получите ни одной! – закричал хозяин, вставая между лошадьми и незнакомцем.

– Негодяй! – воскликнул виконт, побледнев от гнева. – Ты знаешь, с кем ты разговариваешь?

– Виконт! – кричала Шон. – Виконт, ради Бога! Не надо скандала!

– Ты права, дорогая Шоншон, ты совершенно права! После минутной паузы он добавил:

– Итак, пора перейти от слов к делу Он обратился к хозяину как можно любезнее.

–Дорогой друг! Я снимаю с вас всякую ответственность.

– То есть как это? – не понял хозяин, сбитый с толку любезным выражением лица своего собеседника.

– Я все сделаю сам. Вот три совершенно одинаковые лошади. Я беру их.

– Как это вы их берете?

– Ну да, беру.

– И вы называете это: снять с меня ответственность?

– Конечно: не вы отдали лошадей – у вас их забрали силой.

– Повторяю: это невозможно.

– Так. А где тут у вас сбруя? Вот она, верно?

– Никому не двигаться! – крикнул хозяин станции двум или трем конюхам, слонявшимся во дворе под навесом.

– Ох, идиоты!

– Жан, дорогой! – вскричала Шон, видевшая и слышавшая через дверной проем все, что произошло. – Не делайте глупостей, друг мой! Исполняя такое поручение, как у вас, нужно все терпеливо сносить.

– Все, кроме промедления, – отвечал Жан как нельзя более флегматично. – Чтобы мне не пришлось слишком долго ждать, пока эти бездельники запрягут лошадей, я готов все сделать сам.

Перейдя от угрозы к делу, Жан снял со стены одну за Другой три конские сбруи и набросил их на спины лошадям.

– Ради Бога, Жан! – умоляюще воскликнула Шон. – Будьте благоразумны.

– Ты собираешься ехать или нет? – скрипнув зубами, пробормотал виконт.

– Конечно, собираюсь! Если мы не приедем, все погибло!

– Ну так не мешай мне!

Выбрав трех далеко не самых плохих лошадей, виконт направился к карете, ведя их за собой.

– Что вы делаете, сударь, подумайте! – воскликнул хозяин почтовой станции, следуя за Жаном по пятам, – взяв лошадей, вы совершите преступление против короля.

– Да я не краду их, дурак, я всего-навсего собираюсь их взять на время. Вперед, лошадки, вперед!

Хозяин хотел было вцепиться в вожжи, но незнакомец грубо его оттолкнул.

– Брат! Брат! – закричала мадмуазель Шон. «Так это ее брат!..» – Жильбер, забившийся в глубину кареты, облегченно вздохнул.

В доме на противоположной стороне улицы распахнулось окно, выходившее как раз на конюшни. В окне показалась очаровательная женщина, напуганная доносившимися со двора криками.

– А, вот и вы, сударыня! – заметил Жан.

– Что значит: вот и я? – переспросила дама с сильным акцентом.

– Вы как раз вовремя проснулись. Не продадите ли вы мне своего коня?

– Моего коня?

– Да, арабского скакуна серой масти, который привязан к ставню. Я готов предложить за него пятьсот пистолей.

– Конь не продается, сударь, – затворяя окно, отвечала дама.

– Решительно, мне сегодня не везет, – проговорил Жан, – мне не хотят ни продать, ни дать на время лошадей. Черт возьми! Да я отберу скакуна, если не куплю его; я перебью этих гнедых, если немедленно их не получу! Ко мне, Патрик!

Лакей незнакомца спрыгнул с высоких козел.

– Запрягай! – приказал Жан лакею.

– Слуги, ко мне! Скорее сюда! – завопил хозяин. Прибежали два конюха.

– Жан! Виконт! – кричала мадмуазель Шон, – от волнения ей не удавалось отворить дверцу кареты. – Вы с ума сошли! Вы все погубите!

– Все погубить!.. Надеюсь, что мы всех их перебьем! Ведь нас трое против одного. Ну, юный философ, – во все горло закричал Жан, обращаясь к Жильберу, застывшему в полном недоумении. – Выходите же, выходите! Сейчас мы их отделаем кто палкой, кто камнями, а кто и кулаками! Идите же скорее, черт побери! Что вы застыли, словно изваяние?

Жильбер вопросительно и вместе с тем умоляюще взглянул на мадмуазель Шон; она удержала его за руку.

Хозяин станции вопил во всю мочь и тянул к себе лошадей, а Жан пытался тащить их к себе.

Стоял невообразимый шум.

Необходимо было положить конец этой свалке.

Усталый, измученный виконт Жан, собрав остаток сил, нанес хозяину станции столь мощный удар, что тот, перелетев через голову, угодил в пруд, распугав уток и гусей.

– На помощь! – закричал он. – Убивают! Грабят! Виконт, не теряя ни минуты, бросился к упряжке – На помощь! Убивают! Грабят! На помощь! Именем короля! – не переставал надрываться хозяин, пытаясь привлечь на свою сторону ошеломленных кучеров.

– Кто здесь звал на помощь именем короля? – прокричал всадник, влетевший галопом на постоялый двор, едва не наскочив на участников описанной нами сцены, и спрыгнул с взмыленной лошади.

– Господин Филипп де Таверне! – съежившись, пробормотал Жильбер.

Шон, от которой ничто не могло укрыться, услышала его слова.