Глава 8
– Эй. Эй, чувак, ты живой?
Я знаю этот голос. Мне этот голос не нравится. Разлепляю глаза – так и есть, его рожа нависла надо мной.
– Ты заставил нас поволноваться. Наверное, не стоило давать тебе спать так долго. Наверное, надо было отвезти тебя в больницу, но мы так и не сумели придумать легенду.
– Я в норме, Томас.
Протираю глаза, затем собираю волю в кулак и принимаю сидячее положение, зная, что мир сейчас побежит вокруг и закачается, да так, что меня наверняка вырвет. Однако каким-то образом мне удается спустить ноги на пол.
– Что случилось?
– Это ты мне расскажи. – Он прикуривает сигарету. Лучше б он ее затушил. Из-за всклокоченных волос и характерных очков он выглядит шестиклассником, стянувшим пачку у мамы из сумочки. – Что ты делал в доме Корлов?
– А ты что делал, когда следил за мной? – отзываюсь я вопросом на вопрос, принимая протянутый им стакан воды.
– Что и обещал, – отвечает он. – Только мне и в голову не приходило, что тебе настолько понадобится помощь. Да, блин, никто к ней в дом не ходит. – Его голубые глаза разглядывают меня словно неизвестную науке разновидность идиота.
– Ну, я не просто вошел и упал.
– Я тоже так подумал. Но как-то не верится, что они это сделали – затолкали тебя в дом и попытались убить.
Оглядываюсь. Понятия не имею, который час, но солнца нет, а нахожусь я в каком-то антикварном магазине. Он изрядно захламлен, но полон всяких прикольных штук, а не куч старого мусора, какие порой видишь в более убогих местах. Но все равно пахнет стариками.
Я сижу на пыльной кушетке с подушкой, почти насквозь пропитанной моей засохшей кровью. По крайней мере, я надеюсь, что это моя засохшая кровь. Надеюсь, что спал не на невесть чьем гепатитном коврике.
Смотрю на Томаса. По-моему, он в бешенстве. Он ненавидит Троянскую Армию. Вне всякого сомнения, они доставали его с детского сада. Тощий неуклюжий парнишка вроде него, да еще заявляющий, будто он ясновидящий и ошивающийся в пыльных лавках древностей, наверняка являлся их любимым объектом для макания в унитаз и натягивания трусов на голову. Но они безобидные приколисты. Не думаю, что они действительно пытались убить меня. Просто не принимали ее всерьез. Не верили в рассказы. А теперь один из них мертв.
– Черт.
Неизвестно, что теперь будет с Анной. Майк Эндовер не относится к числу ее обычных жертв – бродяг и беглецов. Он был одним из школьных заводил, завсегдатаев вечеринок, и Чейз все видел. Остается только надеяться, что он слишком напуган, чтобы идти в полицию.
Хотя копам все равно Анну не остановить. Если они войдут в дом, мертвых только прибавится. А может, она и вовсе им не покажется. И вообще, Анна – моя. Ее образ сам собой вырастает у меня в мозгу и с мгновение маячит там, бледный и сочащийся красным. Но поврежденный мозг не в силах удержать его.
Бросаю взгляд на Томаса, он по-прежнему нервно курит.
– Спасибо, что вытащил меня, – говорю я, и он кивает.
– Я не хотел, – говорит. – В смысле хотел, но вид лежащего кучей Майка энтузиазма отнюдь не прибавлял. – Он глубоко затягивается. – Господи. Поверить не могу, что он мертв. Не могу поверить, что она его убила.
– Почему? Ты же верил в нее.
– Знаю, но я никогда по-настоящему ее не видел. Никто не видит Анну. Потому что если ты видишь Анну…
– …то уже никому не успеешь об этом рассказать, – заканчиваю я угрюмо.
Поднимаю глаза на звук шагов по неровным половицам. Входит какой-то старик, ну вроде бы старик, с заплетенной в косицу сивой бородой. Одет в изрядно выношенную футболку с «Грэйтфул дэд» и кожаную жилетку. На руках по всей длине странные татуировки – ни одной не узнаю.
– Ты чертовски везучий парень. Должен сказать, от профессионального убийцы призраков я ожидал большего.
Ловлю брошенный им пузырь со льдом для моей головы. Лицо, похожее на печеное яблоко, расплывается в улыбке, глаза в очках в проволочной оправе смотрят внимательно.
– Это вы дали наводку Ромашке. – Я понимаю это мгновенно. – А я-то думал это старина Томас.
В ответ он лишь улыбается. Но этого достаточно.
Томас откашливается.
– Это мой дедушка, Морвран «Скворец» Сабин.
Приходится рассмеяться.
– Почему вы, готы, всегда берете себе такие причудливые имена?
– Сильное высказывание со стороны того, кто расхаживает под именем Тезей Кассио.
Язвительный старый хрен нравится мне сразу, и голос у него как из черно-белого спагетти-вестерна. Тот факт, что он знает, кто я такой, меня не обескураживает. Честно говоря, я почти испытываю облегчение. Приятно наткнуться на еще одного представителя этого странного подполья, где люди знают мою работу, знают мою репутацию и репутацию моего отца. По жизни я вовсе не супергерой. Мне нужно, чтобы мне указывали верное направление. Нужны люди, знающие, кто я на самом деле. Только не слишком много. Не понимаю, почему Томас не рассказал мне все это, когда нашел меня возле кладбища. Приспичило ему поиграть в загадочность.
– Как твоя голова? – спрашивает Томас.
– Разве ты не можешь определить, телепат?
Он пожимает плечами:
– Я тебе говорил, я не настолько экстрасенс. Дедушка сказал, ты приезжаешь, и я вышел тебя искать. Иногда у меня получается читать мысли. Но не твои и не сегодня. Может, это из-за сотрясения. Может, это просто мне больше не нужно. Оно приходит и уходит.
– Хорошо. От этой хрени с чтением мыслей у меня мурашки по коже. – Перевожу взгляд на Морврана: – Итак, почему вы послали за мной? И почему не велели Ромашке организовать встречу, когда я прибыл сюда, вместо того чтобы посылать Ментока Мозгоеда?
Дергаю головой в сторону Томаса и тут же жестоко расплачиваюсь за попытку скорчить из себя умника. Голова моя еще недостаточно оправилась для умничанья.
– Ты был мне нужен здесь быстро, – объясняет он, пожимая плечами. – Я знал Ромашку, а Ромашка знал тебя, лично. Он сказал, ты не любишь, когда тебя дергают. Но я все-таки хотел держать руку на пульсе. Пусть ты убийца призраков, но ты всего лишь мальчишка.
– Ладно, – говорю. – Но какая спешка? Анна же тут десятки лет обретается.
Морвран опирается на стеклянную конторку и качает головой:
– Что-то в Анне изменилось. Теперь она злее. Я завязан на мертвых – во многих отношениях куда больше твоего. Я вижу их, чувствую и думаю – думаю, чего же они хотят. Так повелось с тех пор, как…
Он пожимает плечами. Тут явно имеется история. Но, вероятно, это его лучшая история и он не хочет выдавать ее прямо с порога.
Он потирает виски.
– Я чувствую, когда она убивает. Каждый раз к ней в дом забредает какой-нибудь несчастный. Раньше у меня всего лишь между лопаток чесалось. А сейчас все нутро переворачивает. В прежние времена она бы тебе даже не показалась. Она давно мертва и не дура, знает разницу между легкой добычей и детками толстосумов. Она теряет осмотрительность. Эдак и на первые полосы попадет. А мы с тобой оба знаем, что некоторые вещи лучше держать в тайне.
Он усаживается в кресло-качалку и хлопает ладонью по колену. Я слышу цокот собачьих когтей по полу, и почти сразу вперевалку появляется толстый черный лабрадор с седым носом и кладет голову ему на колени.
Перебираю в памяти события предыдущей ночи.
Она опрокинула все мои ожидания, хотя теперь, увидев ее, я с трудом могу вспомнить, чего ожидал. Может, я думал, она окажется печальной, испуганной девочкой, убивающей от страха и горя. Думал, она неловко спустится по лестнице в белом платье с темным пятном на вороте. Думал, у нее две улыбки – одна на лице, другая на шее, влажная и красная. Думал, она спросит, что я делаю в ее доме, а затем бросится на меня, оскалив острые зубки.
Вместо этого я обнаружил призрак, наделенный силой бури, с черными глазами и бледными руками. Вовсе не покойника, но мертвую богиню. Вернувшуюся из царства Аида Персефону или восставшую Гекату.
От этой мысли меня слегка знобит, но я решаю списать это на кровопотерю.
– Что ты собираешься делать? – спрашивает Морвран.
Смотрю на тающий пузырь со льдом, розоватый от кровяных разводов. Пункт номер один: отправиться домой, принять душ и постараться сделать так, чтобы мама с перепугу не искупала меня в розмариновом масле целиком.
Затем вернуться в школу и предпринять кое-какие антикризисные меры в отношении Кармель и Троянской Армии. Вероятно, они не видели, как Томас меня вытащил; наверняка они думают, что я помер, и устроили крайне драматичную встречу у обрыва, дабы решить, что делать насчет меня и Майка, как это объяснить. У Уилла, несомненно, найдется ряд потрясающих предложений.
А после этого – обратно в тот дом. Потому что я видел, как Анна убивает. И я должен ее остановить.
С мамой мне везет. Когда я прихожу домой, ее там нет, а на кухонном столе записка, что обед в пакете в холодильнике. Подписи в виде сердечка нету, стало быть, она недовольна, что я отсутствовал всю ночь и не отзвонился. Попозже придумаю для нее какую-нибудь историю без участия окровавленной башки и обморока.
А вот с Томасом удача мне изменила. Он отвез меня домой и поднялся следом за мной на крыльцо. Спускаюсь вниз после душа. Голова по-прежнему пульсирует так, словно сердце переселилось куда-то позади глазных яблок. А он сидит за моим кухонным столом и играет в гляделки с Тибальтом.
– Это не обычный кот, – сквозь зубы произносит Томас.
Он не мигая смотрит Тибальту в зеленые глаза – зеленые глаза, мельком взглядывающие на меня, словно говоря: «Этот парень дурак». Кончик хвоста у кота подергивается словно наживка на крючке.
– Разумеется, необычный. – Роюсь в шкафчике в надежде зажевать аспирина. Привычку эту я подцепил после прочтения Кингова «Сияния». – Это ж ведьмин кот.
Томас разрывает зрительный контакт и сердито глядит на меня. Он знает, что я над ним смеюсь. Улыбаюсь ему и бросаю жестянку газировки. Он вскрывает ее очень близко к Тибальту, тот шипит, спрыгивает со стола и проходит мимо меня, раздраженно гудя. Нагибаюсь почесать ему спинку, а он бьет меня хвостом, намекая, что неплохо бы убрать этого немытого типа из его, Тибальтова, дома.
– Что ты намерен предпринять насчет Майка? – Томас смотрит на меня круглыми глазами поверх банки с колой.
– Антикризисные мероприятия, – отзываюсь я, потому что ничего другого сделать не могу.
Выбор у меня был бы больше, не проваляйся я без сознания всю эту ночь, но, снявши голову, по волосам не плачут. Надо разыскать Кармель. Надо поговорить с Уиллом. Надо заткнуть их обоих.
– Так что поехали-ка в школу.
Он вскидывает брови якобы в удивлении, что я больше не пытаюсь от него избавиться.
– А чего ты ждал? – спрашиваю. – Ты в деле. Хотел поучаствовать в чем бы то ни было? Ну, поздравляю. Времени на передумать не осталось.
Томас сглатывает. Но, надо отдать ему должное, молчит.
Входим в школу – в коридорах пусто. На миг закрадывается мысль, что нас спалили, что за каждой закрытой дверью происходит бдение со свечами по Майку.
Затем до меня доходит, что я идиот. В коридорах пусто, потому что мы приперлись посреди третьего урока.
Останавливаемся каждый у своего шкафчика и уклоняемся от расспросов бродячих учителей. Я на урок не пойду. Мы просто собираемся дождаться обеда, отираясь возле шкафчика Кармель в надежде, что она здесь, а не лежит дома бледная и больная. Но даже если так, Томас знает, где она живет. Можно заглянуть к ней потом. Если у меня осталась хоть капля удачи, с родителями она еще не поговорила.
От резкого звонка я чуть из кожи не выпрыгиваю. Голове от этого точно легче не становится. Но я изо всех сил моргаю и вглядываюсь в толпу, бесконечный поток одинаково одетых тел, расхаживающих по коридорам. При виде Кармель с облегчением вздыхаю. Она бледновата, словно долго плакала или ее тошнило, но одета как всегда безупречно, в руках книги. Не худший вариант.
Одна из брюнеток с прошлого вечера – не знаю которая, но назовем ее Натали – подскакивает к ней и начинает что-то щебетать. Реакция Кармель достойна Оскара: наклон головы и внимательный взгляд, круглые глаза и смех – все так непринужденно и естественно. Она что-то говорит, что-то отвлекающее, и Натали поворачивается и ускакивает прочь. Маска снова соскальзывает с Кармель.
До шкафчика ей остается футов десять, когда она наконец поднимает взгляд достаточно, чтобы заметить, что перед ним стою я. Глаза у нее становятся квадратные. Она громко произносит мое имя, затем оглядывается и подходит ближе, словно не хочет, чтобы ее услышали.
– Ты… живой. – Она с трудом выдавливает два простых слова, и это выдает, как странно она себя чувствует, произнося это. Взгляд ее обшаривает мое тело, словно она ожидает увидеть кровь или торчащую кость. – Как?
Я киваю Томасу, который застенчиво топчется справа от меня:
– Томас меня вытащил.
Кармель одаривает его взглядом и улыбкой. Больше она ничего не говорит. Не обнимает меня, как я до некоторой степени от нее ожидал. И оттого, что она этого не делает, она почему-то нравится мне еще больше.
– Где Уилл? И Чейз?
Я не спрашиваю, в курсе ли кто-нибудь еще. По атмосфере в коридорах, по тому, как все ходят и болтают как ни в чем не бывало, ясно, что никто. Но разобраться все-таки надо. Сопоставить наши истории.
– Не знаю. До обеда я их не увижу. В любом случае, не знаю точно, сколько у них уроков.
Она опускает глаза. Ей хочется поговорить о Майке. Сказать нечто, что, как ей кажется, она должна сказать: мол, как ей его жалко или что он был на самом деле не такой уж плохой и не заслужил того, что с ним случилось. Она закусывает губу.
– Нам надо с ними поговорить. Всем вместе. Разыщи их за обедом и сообщи, что я жив. Где мы можем встретиться?
Она отвечает не сразу, мнется. Ну же, Кармель, не разочаровывай меня.
– Я приведу их на футбольное поле. Там никого не будет.
Быстро киваю, и она уходит, оглянувшись всего раз, словно чтобы убедиться, что я на месте, что я настоящий и что она не спятила. Замечаю, что Томас глядит ей вслед будто очень печальный, верный охотничий пес.
– Чувак, – говорю я ему и направляюсь к спортзалу, чтобы выйти через него на футбольное поле. – Сейчас не время.
Слышу, как он бормочет у меня за спиной, что неподходящего времени не бывает. Позволяю себе поухмыляться с минуту, прежде чем задуматься, что можно сделать, дабы удержать Уилла и Чейза на поводке.
