Эпилог

Вам бы в голову не пришло, что люди поверят, будто нас всех так потрепало – и таким занятно разнообразным образом – при нападении медведя. Особенно учитывая, что у Кармель отметина на бедре в точности совпадает с ранами, обнаруженными на месте самого жуткого преступления в новейшей истории. Но я не устаю удивляться тому, во что способны поверить люди.

Медведь. Ага. Медведь укусил Кармель за ногу, а меня зашвырнул на дерево, после того как я героически попытался стащить его с нее. И Морврана. И Томаса. Никого, кроме Кармель, не покусал и не поцарапал, а мама моя вообще не пострадала, но, видать, и не такое бывает.

Мы с Кармель все еще в больнице. Ей понадобилось наложить швы, а сейчас она проходит курс прививок от бешенства, что мерзко, но такова цена нашего алиби. Морврана и Томаса даже не обследовали. Я лежу в кровати с забинтованной грудиной и стараюсь дышать правильно, дабы не заработать воспаление легких. Из-за ферментов печени мне делают переливание крови, потому что, когда меня привезли, цветом я напоминал банан, но повреждений не нашли. Все функционировало нормально.

Мама с Томасом по очереди навещают нас и раз в день привозят ко мне на кресле-коляске Кармель, чтобы мы могли посмотреть «О, счастливчик!». Никому неохота говорить: мол, какое облегчение, что не обернулось хуже, или как легко мы все отделались, но я знаю, что думают они именно так. Они думают, что могло быть гораздо хуже. Может, и так, но я не хочу этого слышать. А если это правда, тогда благодарить за это следует только одного человека.

Анна спасла нам жизнь. Она утащила себя и обеата один бог знает куда. Я непрестанно думаю, что я мог сделать по-другому. Пытаюсь припомнить, можно ли было избавиться от него иным способом. Но не слишком увлекаюсь, ведь она пожертвовала собой, моя прекрасная глупая девочка, и я не хочу, чтобы это было зазря.

Стук в дверь. Поворачиваю голову и вижу стоящего в проеме Томаса. Нажимаю кнопку на кровати, чтобы сесть и поприветствовать его.

– Эй, – говорит он, придвигая стул. – Ты разве не собираешься есть свое желе?

– Блин, терпеть не могу зеленое желе, – отвечаю я и двигаю тарелку к нему.

– Я тоже. Просто спросил.

Смеюсь:

– Гад ты, у меня из-за тебя ребра болят.

Он улыбается. Как же я рад, что с ним все в порядке! Затем он прочищает горло.

– Нам очень жаль ее, – говорит он. – Понимаешь, ну, нам с Кармель. Нам она нравилась, хоть и жутковато было, и мы знаем, что ты… – Он умолкает и снова откашливается.

Я любил ее. Вот что он хотел сказать. Вот что все остальные поняли раньше меня.

– Дом был, ну, как бы безумен, – говорит он. – Типа как в «Полтергейсте». Не в первом. В том, где этот жуткий старик. – Он все откашливается. – Мы с Морвраном потом вернулись посмотреть, не осталось ли чего-нибудь. Ничего. Даже ее недоеденных духов.

Сглатываю. Надо бы радоваться, что они теперь свободны. Но это значит, что она действительно ушла. От такой несправедливости я на миг едва не задыхаюсь. Я наконец-то нашел девушку, с которой мог быть по-настоящему счастлив, может, единственную во всем мире, – и что получил? Два месяца с ней? Этого недостаточно. После всего, через что ей пришлось пройти – и всего, через что прошел я, – мы заслуживаем большего.

А может, не заслуживаем. В любом случае, жизнь устроена иначе. Ей нет дела до справедливости и несправедливости. Однако здесь в больнице у меня появилось много времени для размышлений. В последнее время я думаю о множестве вещей. В основном о дверях. Ведь, по сути, именно это Анна и сделала. Она открыла дверь отсюда в какое-то другое место. А двери можно заставить открываться в обе стороны, по опыту знаю.

– Чего такого смешного?

Вздрагиваю и смотрю на Томаса. Соображаю, что начал улыбаться.

– Просто жизнь, – пожимаю плечами. – И смерть.

Томас вздыхает и пытается улыбнуться:

– Ну, полагаю, ты скоро двинешь отсюда. Поедешь делать свое дело. Твоя мама говорила что-то про вендиго.

Хихикаю, затем морщусь. Томас нерешительно присоединяется. Он изо всех сил старается, чтобы я не чувствовал себя виноватым из-за отъезда, прикидывается, будто ему так или иначе все равно, если я уеду.

– Куда… – начинает он и осторожно поглядывает на меня, опасаясь ляпнуть бестактность. – Куда, как ты думаешь, она отправилась?

Смотрю на своего друга Томаса, на его открытое, искреннее лицо.

– Не знаю, – говорю я мягко. Должно быть, в глазах у меня пляшут черти. – Может быть, вы с Кармель поможете мне это выяснить.