Глава 20

Что нам делать?

Томас повторяет этот вопрос снова и снова. Кармель звонила дважды, но я не отвечаю. Что нам делать? Понятия не имею. Просто тихо сижу на пассажирском месте, пока Томас едет куда глаза глядят. Видимо, так и выглядит кататония. Никакие панические мысли в голове не мечутся. Я не строю планы, не оцениваю риски. Только мягко и ритмично повторяется: «Оно здесь. Оно здесь».

Левое ухо улавливает голос Томаса. Он с кем-то говорит по телефону, объясняя, что мы обнаружили. Должно быть, это Кармель. Видимо, она плюнула на меня и позвонила ему, зная, что тут-то ей точно ответят.

– Не знаю, – говорит он. – По-моему, у него крыша едет. А может, уже и съехала.

Лицо дергается, готовое отреагировать и ответить на вызов, но мышцы не слушаются, словно когда отходишь от новокаина после зубного. Мысли медленно капают в мозг. Уилл и Чейз мертвы. Тварь, сожравшая моего отца. Томас едет в никуда.

Мысли не задевают друг друга. Ни одна из них не имеет большого смысла. Но мне хотя бы не страшно. Затем кран начинает капать быстрее, и Томас выкрикивает мое имя и бьет меня по руке, успешно включая воду обратно.

– Отвези меня к Анне, – говорю я.

Ему явно легчает. По крайней мере, я что-то сказал. По крайней мере, принял какое-то решение, некий порядок действий.

– Так и сделаем, – слышу я, как он говорит в телефон. – Ага. Как раз едем. Жди нас там. Без нас не входи.

Он понял меня неправильно. Как ему объяснить? Он не знает, как погиб мой отец. Не знает, что это значит – что оно меня наконец настигло. Оно исхитрилось отыскать меня, сейчас, когда я практически беззащитен и даже не знал, что оно ищет. Я почти улыбаюсь. Судьба устраивает мне розыгрыш.

Мили пролетают незаметно. Томас чирикает что-то ободряющее. Втискивается на Аннину подъездную дорожку и вылезает. Моя дверь открывается парой секунд позже, и он вытаскивает меня за руку.

– Давай, Кас, – говорит он. Серьезно смотрю на него. – Ты готов? Что ты собираешься делать?

Не знаю, что сказать. Состояние шока теряет свое очарование. Хочу обратно свой мозг. Почему он не может просто встряхнуться уже как собака и вернуться к работе?

Под ногами хрустит холодный гравий. Мое дыхание повисает ярким облачком. Справа от меня Томас пускает облачка гораздо быстрее, нервно пыхтит.

– Ты в порядке? – спрашивает он. – Чувак, я никогда ничего подобного не видел. Просто не верится, что она… Это было… – Он останавливается и сгибается пополам. Он вспоминает, и если он вспомнит слишком ярко, может и блевануть. Протягиваю руку, чтоб поддержать его.

– Наверное, нам стоит подождать Кармель, – говорит он. Затем тянет меня назад.

Аннина дверь открыта. Она выходит на крыльцо, тихо, как олененок. Я гляжу на ее весеннее платье. Она не пытается закутаться, хотя ветер наверняка хлещет по ней острыми ледяными бичами. Ее голые мертвые плечи не способны его почувствовать.

– Он у тебя? – спрашивает она. – Ты нашел его?

– Что у тебя? – шепчет Томас. – О чем она?

Мотаю головой в ответ обоим и иду к крыльцу. Прохожу прямо мимо нее в дом, она идет за мной.

– Кас, – говорит она, – что случилось? – Ее пальцы касаются моего плеча.

– Отвали, сестренка! – пищит Томас.

Он действительно отпихивает ее и встает между нами. Чертит пальцами смехотворно маленький крест, но я не могу его за это винить. Он в шоке. И я тоже.

– Томас, – говорю, – это не она.

– Что?

– Она этого не делала.

Смотрю на него спокойно, так, чтобы он понял – меня уже отпускает; я прихожу в себя.

– И кончай ломать пальцы, – добавляю я. – Она не вампир, а если бы и была, не думаю, что от скрещенных пальцев много толку.

Он роняет руки. Облегчение распространяется по его мышцам и лицу.

– Они мертвы, – сообщаю я Анне.

– Кто мертвы? И почему ты не собираешься снова обвинять меня?

Томас прочищает горло:

– Ну, он не собирается, а я – да. Где ты была прошлой ночью и сегодня утром?

– Здесь, – отвечает она. – Я всегда здесь.

Снаружи доносится шорох покрышек. Кармель приехала.

– Это было прекрасно, пока ты была «замкнута», – возражает Томас. – Но теперь-то, выпущенная на волю, ты можешь ходить где угодно. Почему бы нет? Зачем оставаться здесь, где ты просидела взаперти пятьдесят лет? – Он нервно озирается, хотя в доме тихо. Злые духи не показываются. – Мне даже сейчас неприятно тут находиться.

По крыльцу грохочут шаги, и влетает Кармель, сжимая в руках не что-нибудь, а металлическую бейсбольную биту.

– Отвали от них! – орет она во все горло.

Она широко размахивается и бьет Анну по лицу. С тем же успехом можно треснуть свинцовой трубой Терминатора. Сначала Анна несколько удивляется, а затем несколько обижается. Кажется, я вижу, как Кармель сглатывает.

– Все нормально, – говорю, и бита опускается на дюйм. – Это не она.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Кармель. Глаза у нее горят, а бита дрожит в руках. Она держится на адреналине и страхе.

– Откуда она знает – что? – вмешивается Анна. – О чем вы говорите? Что случилось?

– Уилл и Чейз мертвы, – отвечаю я.

Анна опускает глаза. Потом спрашивает:

– А кто такой Чейз?

Ну почему все задают мне такую чертову уйму вопросов?! Может, по крайней мере, кто-нибудь другой на них отвечать?

– Один из тех парней, кто помогал Майку обдурить меня в ту ночь, когда… – осекаюсь. – Это тот второй, у окна.

– Ох.

Поняв, что я продолжать не собираюсь, Томас рассказывает Анне всё. На особо неаппетитных деталях Кармель морщится. Томас бросает на нее извиняющиеся взгляды, но продолжает. Анна слушает и смотрит на меня.

– Кто мог это сделать? – сердито спрашивает Кармель. – Вы что-нибудь трогали? Вас кто-нибудь видел? – Она поочередно смотрит на меня и на Томаса.

– Нет. Мы были в перчатках и, по-моему, ничего там не двигали, – отвечает Томас.

Тон у обоих ровный, разве что говорят чуть быстрее обычного. Они сосредотачиваются на практических моментах, так проще. Но я не могу им этого позволить. Я не понимаю, что здесь происходит, а нам надо в этом разобраться. Они должны знать всё или хотя бы столько, сколько я в состоянии им рассказать.

– Там было столько крови, – слабым голосом говорит Томас. – Кто на такое способен? Зачем кому-то…

– Это не то чтобы «кто» – скорее «что», – говорю я.

Внезапно наваливается усталость. Спинка зачехленного дивана просто прелесть. Опираюсь на нее.

– «Что»? – переспрашивает Кармель.

– Ага. Вещь. Не человек. Уже не человек. Это та же тварь, что расчленила того парня в парке. – Сглатываю. – Следы укусов, скорее всего, скрыли. Засекретили улики. По телику об этом не рассказывали. Вот почему я сразу не понял.

– Следы укусов, – шепчет Томас, и глаза у него округляются. – Так это они были? Быть не может. Слишком большие, там огромных кусков не хватало.

– Я уже такое видел, – говорю. – Погодите. Это неправда. На самом деле не видел. И понятия не имею, что эта тварь делает здесь теперь, спустя десять лет.

Кармель рассеянно постукивает концом алюминиевой биты по полу; звук разносится, словно фальшивящий колокол, по всему дому. Не говоря ни слова, Анна проходит мимо нее, подхватывает биту и кладет на диван.

– Извини, – шепчет Анна и пожимает плечами в сторону Кармель, а та скрещивает руки на груди и пожимает плечами в ответ.

– Все хорошо. Я и не замечала, что так делаю. И… извини за… ну, что я огрела тебя.

– Мне не было больно. – Анна стоит рядом со мной. – Кассио. Ты знаешь, что это за тварь.

– Когда мне было семь, мой отец преследовал одно привидение в Батон-Руж, в Луизиане. – Я смотрю в пол, на Аннины туфли. – Он не вернулся. Оно его одолело.

Анна кладет руку мне на плечо:

– Он был охотник за привидениями, как ты.

– Как все мои предки. Он был как я и лучше, чем я.

При мысли о том, что убийца папы здесь, у меня голова идет кругом. Это должно было произойти не так. Это я должен за ним охотиться. Мне полагалось подготовиться, собрать все инструменты, а потом загнать его в угол.

– Как оно его убило? – негромко спрашивает Анна.

– Не знаю. – Руки у меня трясутся. – Одно время я думал, он на что-то отвлекся. Или попал в засаду. Я даже додумался до идеи, что нож ему отказал, что по прошествии определенного времени он просто перестает работать в твоих руках, когда твой срок вышел. Думал, это я виноват. Мол, я убил его просто тем, что подрос и был готов заменить его.

– Это неправда, – говорит Кармель. – Смешно даже.

– Ну, может, так, а может, и нет. Когда тебе семь, а твой папа погибает и тело его выглядит так, словно им закусывали грёбаные уссурийские тигры, много всякой смехотворной чуши в голову приходит.

– Его съели? – спрашивает Томас.

– Ага. Съели. Я слышал, как полицейские это описывали. Из тела были вырваны большие куски, в точности как у Уилла с Чейзом.

– Это не обязательно значит, что это одна и та же тварь, – рассуждает Кармель. – Своего рода огромное совпадение, нет? Через десять-то лет?

Молчу. С этим нельзя не согласиться.

– Так, может, это что-то другое? – предполагает Томас.

– Нет. Не другое. Это та же тварь. Я знаю.

– Кас, – говорит он, – откуда ты знаешь?

Смотрю на него исподлобья:

– Слышь, может, я и не колдун, но и моя халтурка дает кое-какие привилегии. Просто знаю, ладно? Судя по моему опыту, призраков, питающихся плотью, не то чтобы вагон.

– Анна, – мягко произносит Томас, – ты никогда ничего не ела?

Она мотает головой:

– Никогда.

– Кроме того, – добавляю я, – я собирался вернуться за ним. Всегда хотел сделать это. Но на сей раз я собирался всерьез. – Бросаю взгляд на Анну. – В смысле я думал, что готов. Как только закончу здесь. Может, он догадался.

– Оно охотится за тобой, – рассеянно замечает Анна.

Тру глаза, думаю. Я вымотался. Серьезно, еле ноги таскаю. А это полный идиотизм, потому что прошлой ночью я спал как бревно, пожалуй, впервые за неделю.

И тут в голове щелкает.

– Кошмары, – говорю я. – С тех пор как я сюда приехал, они стали хуже.

– Какие кошмары? – спрашивает Томас.

– Я думал, это просто сны. Некто склоняется надо мной. Но все это время это был, по-видимому, дурной знак.

– Типа чего? – спрашивает Кармель.

– Типа психопомпа. Вещие сны. Сны, предсказывающие будущее. Предупреждение. – Этот мрачный голос, словно доносящийся из-под земли и пропущенный через циркулярную пилу. Этот акцент, почти каджунский, почти карибский. – И еще запах. – Морщу нос. – Какой-то сладковатый дым.

– Кас, – встревоженно произносит Анна. – Я чуяла дым, когда меня порезали твоим атамом. Ты мне тогда сказал, что это, наверное, просто воспоминание о трубочном табаке Элиаса. Но что, если это не так?

– Нет, – говорю я.

Но уже произнося это, вспоминаю один из своих кошмаров. «Ты потерял атам, – вот что говорила тварь. – Ты потерял его». Этот голос – словно гниющие растения и бритвенные лезвия.

По спине холодными пальцами ползет страх. Мозг пытается установить связь, дендриты осторожно нащупывают друг друга. Тварь, убившая моего отца, принадлежала вуду. Это-то я всегда знал. А что такое вуду, по сути-то?

Есть еще что-то, какое-то знание на самом краю памяти. Это имеет какое-то отношение к чему-то, сказанному Морвраном.

Кармель поднимает руку словно на уроке.

– Глас разума, – объявляет она. – Чем бы эта тварь ни являлась и как бы ни была она связана или не связана с ножом, или с Касом, или с его отцом, она убила минимум двоих и большую часть их съела. Так что мы намерены предпринять?

В комнате воцаряется молчание. Без ножа от меня никакого толку. Судя по всему, что мне известно, тварь могла забрать нож у Уилла, а значит, я втравил Томаса и Кармель в страшную беду.

– У меня нет ножа, – бормочу я.

– Не начинай, – говорит Анна. Она резко отходит от меня. – Артур без Экскалибура оставался Артуром.

– Да, – в тон ей произносит Кармель. – Пусть у нас нет атама, но, если я не ошибаюсь, у нас есть она, – она кивает на Анну, – а это уже кое-что. Уилл и Чейз мертвы. Мы знаем, кто это сделал. Мы можем стать следующими. Так давайте же, черт подери, составим фургоны в круг и что-нибудь предпримем!

Спустя пятнадцать минут мы все сидим в «Темпо». Все четверо – мы с Томасом впереди, Кармель и Анна сзади. Почему мы не взяли более просторную, более надежную и менее подозрительную «Ауди» Кармель, выше моего понимания, но именно так и бывает, когда набрасываешь план за пятнадцать минут. Только плана-то особого у нас и нет, потому что на деле мы не знаем, что произошло. В смысле догадки-то у нас имеются – а у меня больше чем догадка, – но как выработать план, когда толком не известно, ни что это за тварь, ни чего ей надо?

Поэтому вместо того, чтобы переживать о том, чего не знаем, мы занялись тем, что знаем. Мы собираемся отыскать мой атам. Мы собираемся проследить его магически – Томас уверяет, что это можно сделать с помощью Морврана.

Анна настояла на том, чтобы поехать с нами, ведь сколько бы она ни обзывала меня королем Артуром, думаю, она понимает, что я практически беззащитен. И не знаю, насколько хорошо она разбирается в легендах, но Артура убил призрак из его прошлого, приближения которого король не заметил. Не самое удачное сравнение. Прежде чем покинуть дом, мы коротко обсудили, какие бы измыслить себе алиби для полиции, когда та обнаружит Уилла и Чейза. Но эту мысль быстро отбросили. Потому что, в самом деле, какие к черту алиби, когда тебя того и гляди сожрут в ближайшие пару-тройку дней?

В мышцах поселилось это странное, пружинистое ощущение. Несмотря на все случившееся – гибель Майка, просмотр убийства Анны, смерть Уилла и Чейза и знание о присутствии того, что убило моего отца и, вероятно, пытается убить меня, – мне хорошо. Понимаю, что это идиотизм. Все наперекосяк. А мне хорошо. Рядом с Томасом, Кармель и Анной я чувствую себя почти неуязвимым.

Когда мы добираемся до лавки, меня осеняет, что надо рассказать маме. Если это и правда та тварь, что убила моего папу, она должна знать.

– Погодите, – говорю я, когда мы все вылезли из машины. – Мне надо позвонить маме.

– А почему тебе просто не съездить за ней? – протягивает мне ключи Томас. – Вдруг она сумеет помочь. Мы можем начать и без тебя.

– Спасибо, – говорю я и забираюсь на водительское сиденье. – Вернусь как можно быстрее.

Анна перекидывает бледную ногу через переднее сиденье и плюхается рядом:

– Я с тобой.

Я и не спорю. Компания может пригодиться. Завожу машину и выезжаю. Анна просто смотрит на проплывающие мимо дома и деревья. Наверное, смена пейзажа ей интересна, но лучше бы она что-нибудь сказала.

– Кармель не сделала тебе больно, ну, там? – спрашиваю я только ради того, чтобы заговорить.

Она улыбается:

– Не будь дурачком.

– У тебя там все было в порядке, в доме?

Лицо ее обретает неподвижность, наверняка умышленную. Она всегда так неподвижна, но у меня такое ощущение, что сознание у нее вроде акулы, вертится и плавает, и вижу я лишь спинной плавник, да и то мельком.

– Они продолжают являться мне, – осторожно говорит она. – Но они все еще слабы. За вычетом этого я просто ждала.

– Чего ждала? – спрашиваю я.

Не осуждайте меня. Порой только и остается, что тупицей прикинуться. К сожалению, Анна на это не ведется. Поэтому мы сидим, я рулю, а на кончике языка у меня так и вертятся не произнесенные слова. Хочу сказать ей, что мне не обязательно это делать. Жизнь у меня очень странная, и она в нее прекрасно впишется. Вместо этого я говорю:

– У тебя не было выбора.

– Это не важно.

– Как так?

– Не знаю, но не важно, – отвечает она. Краем глаза улавливаю ее улыбку. – Мне бы не хотелось делать тебе больно.

– Не хотелось?

– Конечно. Поверь мне, Кассио. Я никогда не хотела устраивать такую трагедию.

Наш дом стоит у подножия холма. К моему облегчению, мамина машина припаркована перед крыльцом. Можно было бы продолжить этот разговор. Я мог бы поддеть ее, мы бы поспорили. Но я не хочу. Я хочу отложить это на потом и сосредоточиться на текущей проблеме. Может, мне и не придется никогда с этим разбираться. Может, что-то изменится.

Въезжаю на подъездную дорожку, и мы вылезаем, но, поднимаясь по ступенькам крыльца, Анна начинает принюхиваться. Она морщится словно от головной боли.

– Ой, – соображаю я, – точно. Прости. Я забыл про чары. – Жалко пожимаю плечами. – Понимаешь, кое-какие травки и заговоры – и никакое умертвие в дверь не войдет. Так безопаснее.

Анна скрещивает руки на груди и облокачивается на перила.

– Понимаю, – говорит она. – Ступай за мамой.

Оказавшись внутри, слышу, как мама напевает себе под нос какую-то мелодию – наверное, сама придумала. Вижу, как она проходит мимо арки в кухне, носки скользят по деревянному полу, а пояс от вязаной кофты волочится следом. Подхожу и ловлю его.

– Эй! – с раздраженным видом говорит она. – А ты разве не должен быть в школе?

– Тебе повезло, что это я, а не Тибальт, – говорю, – а то кофта была бы уже в клочья.

Она фыркает на меня и завязывает пояс на талии, где ему и полагается быть. В кухне пахнет цветами и хурмой – теплый, зимний запах. Она готовит новую порцию «Благословенного попурри», как делает каждый год. С сайта расходится на ура. Но я тяну время.

– Ну и? – говорит она. – Ты не собираешься рассказать мне, почему ты не в школе?

Набираю побольше воздуха:

– Кое-что случилось.

– Что? – Тон у нее почти усталый, словно она наполовину ожидает как раз таких плохих новостей. Наверное, она всегда ожидает тех или иных плохих новостей, зная, чем я занимаюсь. – Ну?

Я не знаю, как ей об этом сказать. Реакция может оказаться неадекватной. Но применимо ли это понятие к данной ситуации? Теперь я уже гляжу в очень обеспокоенное и возбужденное мамино лицо.

– Тезей Кассио Лоувуд, лучше выкладывай.

– Мам, – говорю, – только не психуй.

– Не психовать? – Уже руки в боки. – Что происходит? У меня тут очень странное ощущение. – Не сводя с меня глаз, она шествует на кухню и включает телевизор.

– Ма-ам, – но мой стон опаздывает.

Подойдя и встав перед телевизором рядом с ней, я вижу полицейские мигалки, а в углу школьные фотографии Уилла и Чейза. Стало быть, история выплыла наружу. Полицейские и репортеры облепляют газон, словно муравьи хлебную корку, готовые разломать, поделить ее и унести прочь, чтобы слопать дома.

– Что это? – Она прижимает ладонь ко рту. – Ох, Кас, ты знал этих мальчиков? Какой ужас! Это потому ты не в школе? Вас распустили на сегодня?

Она изо всех сил старается не смотреть мне в лицо, выпаливает эти цивильные вопросы, но подлинная причина ей известна. Она даже обмануть сама себя не может. Через пару секунд она выключает телик и медленно кивает, силясь осмыслить услышанное:

– Расскажи мне, что случилось.

– Я не знаю, как именно.

– Попробуй.

И я пробую. Опускаю как можно больше деталей. Кроме укусов. Когда я говорю ей об этом, у нее перехватывает горло.

– Думаешь, это то же самое? – спрашивает она. – То, которое…

– Я знаю, это оно. Я его чувствую.

– Но ты же не знаешь.

– Мам. Я знаю. – Стараюсь подать ей это дело мягко. Губы у нее сжаты так плотно, что даже губами быть перестали. Кажется, она сейчас расплачется.

– Что было в том доме? Где атам?

– Не знаю. Только успокойся. Нам понадобится твоя помощь.

Она ничего не говорит. Одну ладонь прижимает ко лбу, другой упирается в бедро. Смотрит в никуда. Между бровей появляется глубокая страдальческая морщинка.

– Помощь, – негромко произносит она, а затем еще раз, уже тверже: – Помощь.

Кажется, я устроил ей переполнение буфера.

– Ладно, – говорю я мягко. – Просто оставайся здесь. Я разберусь с этим, мам. Обещаю.

Снаружи ждет Анна, а в лавке вообще бог знает что творится. Такое ощущение, что я потратил на эту поездку уже несколько часов, но на деле не могло пройти больше двадцати минут.

– Пакуйся.

– Что?

– Ты меня слышал. Пакуй вещи. Мигом. Мы уезжаем.

Она протискивается мимо меня и взлетает по ступеням, видимо чтобы приступить к сборам незамедлительно. Со стоном следую за ней. На это нет времени. Ей придется успокоиться и перестать суетиться. Она вполне может покидать мое барахло в коробки. Может загрузить их в наш грузовичок. Но я отсюда не уеду, пока тварь не исчезнет.

– Мам, – говорю, следуя за развевающейся кофтой к себе в спальню. – Ты перестанешь трепыхаться? Я не еду.

Пауза. Ее мастерство непревзойденно. Все мои носки уже вынуты из ящика и сложены аккуратной стопочкой на комоде. Даже по цветам разобраны.

– Мы уезжаем, – говорит она и, не сбиваясь с ритма, продолжает громить мою комнату. – Даже если мне придется стукнуть тебя по башке и выволочь из дома, мы уезжаем.

– Мам, уймись.

– Не говори мне успокоиться. – Слова вылетают сдавленным криком, идущим прямо из глубины ее напряженного нутра. Она останавливается и стоит неподвижно, сунув руки в наполовину опустошенные ящики комода. – Эта тварь убила моего мужа.

– Мам.

– Тебя она не получит. – В воздухе снова принимаются мелькать руки, носки и трусы. Лучше б она начала не с ящика для белья.

– Я должен ее остановить.

– Пусть этим займется кто-нибудь другой! – рявкает она. – Мне следовало сказать тебе это раньше. Мне следовало объяснить тебе, что это вовсе не твой долг, или право по рождению, или еще что, обусловленное смертью твоего отца. С этим могут справиться другие люди.

– Не так уже много других людей, – возражаю я. Это меня бесит. Я знаю, что она не специально, но мне кажется, будто она позорит отца. – И не в этот раз.

– Ты не обязан.

– Это мой выбор, – говорю я. Битву за спокойный тон я проиграл. – Если мы уедем, оно последует за нами. И если я его не убью, оно будет жрать людей. Как ты не понимаешь? – Наконец я рассказываю ей то, что всегда держал в тайне. – Я именно этого и ждал. К этому готовился. Я изучал это привидение с тех пор, как обнаружил тот вуду-крест в Батон-Руж.

Мама захлопывает комод. Шеки у нее красные, а глаза влажные и блестят. Кажется, она готова меня придушить.

– Эта тварь его убила, – говорит она. – Она и тебя убить может.

– Спасибо, – вскидываю руки. – Спасибо за глас доверия.

– Кас…

– Стой. Заткнись.

Я не часто велю своей маме заткнуться. На самом деле, по-моему, вообще никогда так не говорил. Но это необходимо. Потому что что-то в моей комнате неправильно. Здесь присутствует нечто, чего здесь быть не должно. Она следует за моим взглядом, и я хочу видеть ее реакцию, потому что не хочу быть единственным, кто это видит.

Кровать в том же виде, в каком я ее оставил. Одеяла смяты и наполовину сползли. На подушке отпечаток моей головы.

А из-под нее торчит резная рукоять отцовского атама.

Этого не должно быть. Этого не может быть. Эта вещь должна находиться в нескольких милях отсюда, спрятанная у Уилла Розенберга в туалете или в руках убившего его привидения. Но я подхожу к кровати, протягиваю руку и чувствую в ладони знакомую гладкость дерева. Соедини точки.

– Мам, – шепчу я, не сводя с ножа глаз. – Нам надо убираться отсюда.

Она только моргает в ответ, застыв как камень, и в тишине дома я слышу незнакомый неровный скрип.

– Кас, – выдыхает мама. – Чердачный люк.

Чердачный люк. От звука и слов что-то на задворках памяти начинает шевелиться. Что-то сказанное мамой про енотов, что-то о том, как Тибальт залез на меня в день нашего переезда сюда.

Тишина тошнотворна: она усиливает каждый шумок, поэтому, когда раздается отчетливое царапанье, я понимаю, что слышу, как спускают на пол чердачную стремянку в коридоре.