Глава 13

Торопливо шагаем по неровному гравию Анниной подъездной дорожки, Кармель трещит без умолку. Вопросы сыплются из нее тысячами, я не обращаю внимания. Я могу думать только о том, что Анна убийца. Но она не злая. Анна убивает, но Анна не хочет убивать. Она не такая, как все другие привидения, с которыми я имел дело. Конечно мне доводилось слышать о разумных привидениях, которые вроде бы знали, что умерли. По словам Гидеона, они сильны, но редко настроены враждебно. Не знаю, что делать. Кармель хватает меня за локоть и разворачивает к себе.

– Что? – рявкаю я.

– Ты не хочешь рассказать мне, что именно ты там делал?

– Не особенно.

Видимо, я проспал дольше, чем думал… или так, или разговаривал с Анной дольше, чем мне казалось, потому что облака на востоке уже пронизаны масляными столбами света. Солнце мягкое, но мне оно режет глаза. Тут в голове звенит звонок, и я, моргая, смотрю на Кармель, впервые осознавая, что она и правда здесь.

– Ты следила за мной, – говорю. – Что ты здесь делаешь?

Она неловко переминается:

– Не могла заснуть. И хотела выяснить, правда ли это, поэтому отправилась к твоему дому и видела, как ты уезжал.

Она глядит на меня из-под ресниц, словно хочет, чтобы я сам обо всем догадался, чтобы ей не пришлось говорить вслух, но я ненавижу эту игру. Выдержав несколько секунд моего раздраженного молчания, она сдается.

– Я разговаривала с Томасом. Он говорит, ты… – Кармель трясет головой. По ней, верить в подобное просто глупо. А я чувствую себя дураком, что доверился Томасу. – Он говорит, ты занимаешься убийством призраков. Типа охотник за привидениями.

– Я не охотник за привидениями.

– Тогда что ты там делал?

– С Анной разговаривал.

– Разговаривал с ней? Она убила Майка! И тебя могла убить!

– Нет, не могла. – Бросаю взгляд на дом. Странно говорить о ней так близко от ее дома. Неправильно как-то.

– И о чем же ты с ней разговаривал?

– Ты всегда такая любопытная?

– Можно подумать, о чем-то личном! – фыркает она.

– Может, и так, – отвечаю я.

Мне хочется убраться отсюда. Хочу оставить мамину машину дома, и пусть Кармель отвезет меня к Томасу. Разбужу его. Матрас из-под него выдерну. Прикольно будет поглядеть, как он, сонный, будет подскакивать на голой пружинной сетке.

– Слушай, давай просто двигать отсюда, ладно? Поезжай за мной обратно до моего дома, а там уже на твоей машине поедем к Томасу. Я все объясню, обещаю, – добавляю я, видя ее недоверчивый взгляд.

– Ладно.

– И, Кармель…

– Да?

– Никогда больше не называй меня охотником за привидениями, хорошо? – Она улыбается, и я улыбаюсь в ответ. – Ну вот и договорились.

Она норовит прошмыгнуть мимо меня к своей машине, но я ловлю ее за руку:

– Ты никому больше не рассказывала о том, что сболтнул Томас?

Она мотает головой.

– Даже Кати и Натали?

– Я сказала Нат, что у нас с тобой свидание, чтобы она прикрыла меня, если мои родители позвонят ей. Им я сказала, что осталась у нее.

– И зачем, ты ей сказала, мы с тобой встречаемся? – спрашиваю.

Она награждает меня возмущенным взглядом. Полагаю, Кармель Джонс встречается с мальчиками тайком ночью исключительно по романтическим причинам. Запускаю пятерню в волосы.

– Так что, я должен что-то изобразить в школе? Типа мы целовались?

Кажется, я слишком часто моргаю. И плечи опустились так, что я чувствую себя на фут ниже ее. Она завороженно смотрит на меня:

– Ты по этой части не очень, да?

– Да как-то вообще не приходилось, Кармель.

Она хохочет. Черт, она и правда красивая. Неудивительно, что Томас слил все мои тайны. Она его, поди, одним взмахом ресниц в нокаут отправила.

– Не переживай, – говорит она. – Я что-нибудь придумаю. Скажу всем, что ты офигенно целуешься.

– Обойдусь без рекламы. Слушай, просто поехали к моему дому, ладно?

Она кивает и ныряет в свою машину. Садясь в свою, ловлю себя на желании надавить на руль, чтоб сработал клаксон. Его рев заглушит мой крик. Почему это дело такое трудное? Из-за Анны? Или из-за чего-то еще? Почему всем так надо лезть в мои дела? Никогда еще так трудно не было. Самые дикие мои байки принимались на веру, потому что в глубине души никто не хотел знать правду. Как Чейз и Уилл. Они-то легко купились на Томасову волшебную сказку.

Но теперь поздно. Томас и Кармель в игре. А игра на сей раз куда опаснее.

– Томас живет с родителями?

– Не думаю, – говорит Кармель. – Его родители погибли в автокатастрофе. Пьяный водитель выехал на встречку. По крайней мере, так говорят в школе. – Она пожимает плечами. – По-моему, он просто живет у дедушки. У того чудного старика.

– Хорошо.

Стучу в дверь. Не страшно, если разбужу Морврана. Ядовитый старый хрен умеет пользоваться суматохой. Но после тринадцати очень громких и раскатистых ударов дверь распахивается и перед нами возникает Томас в крайне неприглядном зеленом халате.

– Кас? – шепчет он сиплым со сна голосом.

Я невольно улыбаюсь. Трудно злиться на него, когда он выглядит четырехлеткой-переростком, волосы с одной стороны примяты, очки на носу сидят криво. Осознав, что рядом со мной стоит Кармель, он быстро проверяет, не течет ли у него слюна, и пытается пригладить волосы. Безуспешно.

– Э, что вы здесь делаете?

– Кармель поехала за мной к Анниному дому, – ухмыляюсь я. – Не хочешь рассказать мне почему?

Он заливается краской – не знаю, из-за чувства вины или оттого, что Кармель видит его в пижаме. Как бы то ни было, он сторонится, пропуская нас внутрь, и ведет по слабо освещенному дому в кухню.

Повсюду пахнет Морврановым травяным куревом. Затем я вижу его грузную сутулую фигуру, наливающую кофе. Он протягивает мне кружку прежде, чем я успеваю попросить. Ворча на нас, он покидает кухню.

Тем временем Томас прекратил суетиться и таращится на Кармель.

– Она пыталась тебя убить, – брякает он с круглыми глазами. – Ты не можешь перестать думать о том, как она нацелила скрюченные пальцы тебе в живот.

Кармель моргает:

– Откуда ты знаешь?

– Не надо, – предупреждаю я Томаса. – Людям от этого делается неуютно. Нарушение личного пространства, понимаешь?

– Понимаю, – говорит он. – У меня редко получается, – добавляет он для Кармель. – Обычно только когда у людей сильные или жестокие мысли или они думают об одном и том же снова и снова. – Он улыбается. – В твоем случае – все три фактора.

– Ты умеешь читать мысли? – недоверчиво спрашивает она.

– Сядь, Кармель, – говорю я.

– Что-то не хочется, – говорит она. – В последнее время я узнаю про Тандер-Бей все больше интересного. – Руки у нее скрещены на груди. – Ты умеешь читать мысли, там, в том доме, что-то убивает моих бывших парней, а ты…

– …убиваю призраков, – заканчиваю я за нее. – Вот этим. – Вынимаю атам и кладу на стол. – Что еще Томас тебе рассказал?

– Только что твой отец тоже этим занимался, – говорит она. – Полагаю, это его и убило.

Пристально смотрю на Томаса.

– Прости, – беспомощно шепчет он.

– Ладно. Ты влюбился. Я понимаю. – Ухмыляюсь, а он смотрит на меня в отчаянии. Можно подумать, Кармель до сих пор не в курсе. Она ж не слепая.

Вздыхаю:

– И что теперь? Я могу велеть вам отправиться по домам и забыть об этом? Существует ли для нас какой-нибудь способ избежать превращения в эдакую веселенькую команду… – губы не успевают закончить, а я уже сгибаюсь пополам и со стоном прячу лицо в ладонях.

Кармель догадывается первой и хохочет.

– …веселенькую команду охотников за привидениями? – уточняет она.

– Чур, я Питер Венкман, – говорит Томас.

– Никто, чур, никто, – рявкаю я. – Мы не охотники за привидениями. У меня есть нож, и я убиваю призраков, и я не могу спотыкаться о вас все время. Кроме того, очевидно, что Питером Венкманом был бы я. – Кидаю на Томаса острый взгляд. – Ты был бы Игоном.

– Погодите минуточку, – встревает Кармель. – Сразу тебе главную роль. Майк был мне другом, ну, в своем роде.

– Это не значит, что ты должна помогать. Это не ради мести.

– А ради чего тогда?

– Чтобы… остановить ее.

– Ну, конкретно в этом ты не особенно продвинулся. И судя по тому, что я видела, даже не пытался, – вскидывает бровь Кармель.

От этого взгляда щекам почему-то становится горячо. Срань господня, я краснею.

– Глупости, – брякаю я. – Она крепкий орешек, ясно? Но у меня есть план.

– Ага, – встает на мою защиту Томас. – Кас уже все придумал. Камни из озера я добыл. Они заряжаются под луной, пока она не пойдет на убыль. Куриные лапы заказаны.

Почему-то от разговоров о чарах мне становится не по себе, словно что-то не сходится. Словно я что-то упустил из виду.

Кто-то входит без стука. Я едва замечаю это, потому что от этого мне тоже кажется, что я что-то упустил. Поломав голову еще пару секунд, поднимаю глаза и вижу Уилла Розенберга.

Вид у него такой, словно он не спал несколько дней. Дышит тяжело, подбородок тянет к груди. Гадаю, не пьян ли он. На джинсах грязь и масляные пятна. Тяжко бедняге. Он тупо смотрит на мой лежащий на столе нож, я забираю его и сую обратно в задний карман.

– Так и знал, что с тобой что-то не так, – говорит он. В его выдохе шестьдесят процентов пивного выхлопа. – Это же все из-за тебя, да? Стоило тебе приехать сюда, все пошло не так. Майк знал. Вот почему он не хотел, чтоб ты тусовался с Кармель.

– Майк ничего не знал, – спокойно говорю я. – С ним произошел несчастный случай.

– Убийство не несчастный случай, – бормочет Уилл. – Перестань мне врать. Что бы ты ни затевал, я хочу участвовать.

Вою. Всё наперекосяк. В кухню возвращается Морвран и, не обращая на нас внимания, таращится в свою чашку, как будто там нечто суперинтересное.

– Круг становится больше, – всего-то замечает он, и тут проблема, которую мне не удавалось поймать, щелчком встает на место.

– Черт. – Запрокидываю голову так, что упираюсь взглядом в потолок.

– Что? – спрашивает Томас. – Что стряслось?

– Круг, – отвечаю. – Чары. Чтобы наложить их, мы должны находиться в доме.

– Ну да, и что? – не понимает Томас.

До Кармель доходит до первой, лицо у нее вытягивается.

– А то, что Кармель сегодня утром вошла в дом, и Анна ее чуть не съела. Единственный, кто может безопасно находиться в доме, это я, а я не настолько колдун, чтобы образовать круг в одиночку.

– А ты не можешь сдерживать ее достаточно долго, чтобы круг образовали мы? Как только он замкнется, мы окажемся под защитой.

– Нет, – говорит Кармель. – Не выйдет. Видели бы вы его сегодня утром – она прихлопнула его как муху.

– Спасибо, – фыркаю я.

– Это правда. Томасу в жизни не справиться. И к тому же – разве нам не надо будет сосредоточиться и все такое?

Уилл вскакивает и хватает Кармель за руку:

– О чем ты говоришь? Ты ходила в тот дом?! Ты спятила?! Майк убил бы меня, если б с тобой что-то случилось.

И тут он вспоминает, что Майк мертв.

– Нам надо придумать способ замкнуть круг и наложить чары, – вслух размышляю я. – Сама она ни за что не расскажет мне, что с ней произошло.

И тут наконец вступает Морвран:

– Ничего не происходит без причины, Тезей Кассио. На раздумье у тебя меньше недели.

Меньше недели. Меньше недели. Толкового колдуна меньше чем за неделю из меня никак не сделать, и я однозначно не стану сильнее и лучше контролировать Анну не научусь тоже. Мне нужна помощь. Надо звонить Гидеону.

Мы все топчемся на подъездной дорожке, разойдясь с кухни. Сегодня воскресенье, ленивое, тихое воскресенье, даже в церковь еще никто не идет – слишком рано. Кармель с Уиллом направляются к своим машинам. Она сказала, что проводит его домой и побудет с ним немного. В конце концов, она была к нему ближе всех, а Чейз утешение слабое, как ей кажется. Полагаю, она права. Прежде чем уйти, она отводит Томаса в сторонку и пару минут с ним шепчется. Провожая Кармель и Уилла взглядом, спрашиваю, о чем шла речь.

Он пожимает плечами:

– Она просто хотела сказать мне, что рада, что я ей рассказал. И надеется, что ты не сердишься на меня за слив, потому что она сохранит все в тайне. Она просто хочет помочь.

А потом все говорит и говорит, пытаясь привлечь внимание к тому, как она коснулась его руки. Лучше бы я не спрашивал, потому что теперь он не заткнется.

– Слушай, – говорю, – я рад, что Кармель тебя замечает. Если поведешь себя правильно, может, и срастется. Только не слишком лезь к ней в голову. Она реально напугалась.

– Я и Кармель Джонс, – насмешливо хмыкает он, провожая ее машину полным надежды взглядом. – Лет через миллион, ага. Скорее она в итоге будет утешать Уилла. Он умный и принадлежит к кругу таких, как она. Он неплохой парень. – Томас поправляет очки.

Томас тоже неплохой парень, и когда-нибудь это, возможно, до него дойдет. А сейчас я предлагаю ему надеть хоть какую-то одежду.

Когда он поворачивается и идет по подъездной дорожке к дому, я кое-что замечаю. Возле дома проходит круговая тропинка, соединяющаяся в конце подъездной дорожки. На развилке растет беленькое деревце, молодая березка. И на нижней ветке висит тонкий черный крест.

– Эй, – окликаю я Томаса и указываю на крест. – Что это?

Но отвечает не он. На крыльцо вперевалочку выходит Морвран в домашних тапочках и голубых пижамных штанах, клетчатый халат плотно обхватывает его выдающееся пузо. Наряд смешно контрастирует с заплетенной в косу, замшелой рок-н-ролльной бородой, но сейчас я об этом не думаю.

– Крест Папы Легбы, – просто говорит он.

– Вы занимаетесь вуду? – спрашиваю я, и он хмыкает, вроде бы утвердительно. – Я тоже.

Он фыркает в свою кофейную чашку:

– Нет, не занимаешься. Да тебе и не стоит.

Значит, крест повесили специально. Да, я не практикую – я учусь. И вот она, прекрасная возможность расширить мои познания.

– Почему это не стоит? – спрашиваю.

– Сынок, вуду строится на энергии. Твоей внутренней энергии и энергии, которая идет через тебя. Энергии, которую ты крадешь, и энергии, которую ты получаешь из курицы на ужин. А ты в том кожаном лоскутке таскаешь привязанные к боку примерно десять тысяч вольт.

Рефлекторно прикасаюсь к лежащему в кармане атаму.

– И если бы они шли через тебя… ну, смотреть на тебя было бы все равно как смотреть на летящего в электромухобойку мотылька. Ты б светился круглые сутки семь дней в неделю. – Он прищуривается. – Может, когда-нибудь я тебя поучу.

– Хотелось бы, – говорю я.

Тут на крыльцо вылетает Томас в свежей, но по-прежнему разномастной одежде. Он сбегает по ступенькам.

– Куда мы направляемся? – спрашивает он.

– Обратно к Анне, – говорю. Он несколько зеленеет. – Мне надо разработать ритуал, а то через неделю я буду любоваться твоей отсеченной головой и внутренностями Кармель. – Томас зеленеет еще больше, и я хлопаю его по спине.

Оглядываюсь на Морврана. Он внимательно смотрит на нас поверх своей кофейной чашки. Стало быть, вудуисты перекачивают через себя энергию. Интересный дядька. И он дал мне слишком много пищи для размышлений, чтобы заснуть.

Пока едем, возбуждение от событий прошлой ночи начинает спадать. В глаза как песку насыпали, и я клюю носом даже после целой кружки растворителя, который Морвран называет кофе. Томас всю дорогу помалкивает. Наверное, все вспоминает ощущение от ладони Кармель у себя на плече. Будь в жизни справедливость, Кармель обернулась бы и посмотрела ему в глаза, увидела бы, что он ее добровольный раб, и была бы благодарна. Она подняла бы его с колен, и он перестал бы быть рабом, стал бы просто Томасом, и они бы радовались, что они есть друг у друга. Но справедливости в жизни нет. В итоге она, наверное, свяжется с Уиллом или каким другим качком, а Томас будет молча страдать.

– Не хочу, чтоб ты даже близко подходил к дому, – говорю я, чтобы выдернуть его из грез и убедиться, что он не пропустит поворот. – Можешь посидеть в машине или проводить меня по подъездной дорожке. Но после утренних событий она, скорее всего, нестабильна, поэтому к крыльцу не приближайся.

– Дважды повторять не придется, – фыркает он.

Когда мы въезжаем на дорожку, он решает остаться в машине. Я продолжаю путь в одиночку. Открывая входную дверь, я смотрю вниз – хочется попасть в прихожую, а не рухнуть головой вперед в кучу мертвых тел.

– Анна? – окликаю я. – Анна? Как ты?

– Глупый вопрос.

Она только что вышла из комнаты наверху и стоит на лестнице. Опирается на перила – не темная богиня, но девушка.

– Я мертва. Что еще со мной может случиться?

Глаза у нее опущены. Ей одиноко, она чувствует себя виноватой и загнанной. Она жалеет себя, и я не могу ее за это винить.

– Я не предполагал, что такое произойдет, – честно говорю я и делаю шаг к лестнице. – Я бы не поставил тебя в такое положение. Она следила за мной.

– С ней все в порядке? – спрашивает Анна неожиданно тонким голосом.

– В порядке.

– Хорошо. Мне показалось, я ей синяк поставила. А у нее такое красивое лицо.

На меня Анна не смотрит. Теребит деревянные перила. Она пытается заставить меня что-то сказать, но я не понимаю что.

– Мне нужно, чтобы ты рассказала мне, что с тобой случилось. Нужно, чтобы ты рассказала мне, как умерла.

– Почему ты хочешь, чтобы я это вспоминала? – тихо спрашивает она.

– Потому что мне нужно понять тебя. Мне надо знать, почему ты такая сильная. – Начинаю думать вслух. – Исходя из того, что мне известно, убийство не было ни странным, ни ужасным. Даже особенно жестоким не было. Поэтому я не могу вычислить, почему ты стала такой. Должно быть что-то… – Когда я замолкаю, Анна с отвращением смотрит на меня округлившимися глазами. – Что?

– Я как раз начинаю жалеть, что не убила тебя, – говорит она.

Моему измученному недосыпом мозгу требуется минута, чтобы понять, и тогда я чувствую себя полной скотиной. Я слишком много отирался возле смерти. Я видел столько тошнотворного, извращенного дерьма, что подобное отскакивает у меня от зубов как детская считалка.

– Как много ты знаешь, – спрашивает она, – о том, что произошло со мной?

Голос ее звучит мягче, почти покорно. Я вырос среди разговоров о смерти, выкладывания фактов без обиняков. Только теперь я не знаю, как подойти к делу. Когда Анна стоит передо мной, это больше чем просто слова или картинки в книжке. С минуту молчу. И когда меня наконец прорывает, говорю это быстро и разом, как пластырь снимаю:

– Я знаю, что тебя убили в 1958 году, когда тебе было шестнадцать. Кто-то перерезал тебе горло. Ты направлялась на школьный бал.

На губах ее мелькает легкая улыбка, но не задерживается.

– Я очень хотела пойти, – говорит она тихо. – Это был бы мой последний бал. Первый и последний. – Она опускает глаза и оттягивает подол. – Это было мое платье.

По мне, так ничего особенного, просто белое платье-рубашка, немного кружева и лент, – но что я в этом понимаю? Во-первых, я не девушка, а во-вторых, мало знаю о 1958 годе. В те времена это мог быть последний писк, как сказала бы моя мама.

– Ничего особенного, – говорит она, читая мои мысли. – Одна из пансионерок, жившая у нас в то время, работала портнихой. Мария. Из Испании. Мне она казалась такой экзотичной. Ей пришлось оставить дочь, чуть младше меня, когда она приехала сюда, поэтому она любила со мной разговаривать. Она сняла с меня мерки и помогла сшить его. Мне хотелось что-нибудь более изысканное, но я никогда не умела хорошо шить. Пальцы неуклюжие, – говорит она и поднимает руки, словно я сумею увидеть, как они могут напортачить.

– Ты в нем красивая, – говорю я первое, что приходит в мою глупую, пустую голову. Прикидываю, не воспользоваться ли атамом, чтобы отрезать себе язык. Вероятно, она хотела услышать вовсе не это, и вышло совсем не то. Голос отказывается мне служить. Повезло еще, что петуха не дал. – Почему это был бы твой последний бал? – быстро спрашиваю я.

– Я собиралась бежать, – говорит она.

Глаза ее сияют вызовом, как, должно быть, сияли тогда, и в голосе слышен огонь, отчего мне становится грустно. Затем все гаснет, и она кажется смущенной. – Не знаю, сделала ли бы я это на самом деле. Я хотела.

– Почему?

– Хотела жить своей жизнью, – объясняет она. – Я знала, что никогда ничего не сделаю, если останусь здесь. Мне бы пришлось управлять пансионом. И я устала воевать.

– Воевать? – Делаю еще один шаг ближе.

Пряди темных волос рассыпались по ее плечам, и те опускаются, когда она обхватывает себя руками. Она такая бледная и маленькая, с трудом представляю, чтобы она с кем-то воевала. Уж не с ее кулачками.

– Это была не война, – говорит она. – И все-таки война. С ней. И с ним. Это значило прятаться, заставлять их думать, что я слабее, потому что именно этого им и хотелось. Именно этого, по ее словам, хотел бы мой отец. Тихую, послушную девочку. Не шлюху. Не проститутку.

Делаю глубокий вдох. Спрашиваю, кто называл ее так, кто посмел, но она больше меня не слушает.

– Он был лжец. Бездельник. Притворялся, будто любит мою мать, но это была неправда. Говорил, что женится на ней и тогда получит все остальное.

Я не знаю, о ком она говорит, но догадываюсь, что подразумевалось под «всем остальным».

– Он имел в виду тебя, – негромко говорю я. – Это за тобой он на самом деле охотился.

– Он бывало… зажимал меня, в кухне или снаружи у колодца. Я от этого цепенела. Я ненавидела его.

– Почему ты не сказала матери?

– Не могла… – Она умолкает и начинает заново: – Но я не могла ему позволить. Я собиралась удрать. Пришлось бы. – Лицо ее бесстрастно. Даже глаза мертвы. Она просто шевелит губами и управляет голосом. Все остальное ушло глубоко внутрь.

Протягиваю руку и касаюсь ее щеки, холодной как лед.

– Это он? Это он убил тебя? Пошел за тобой в тот вечер и…

Анна очень быстро трясет головой и отстраняется.

– Довольно, – говорит она, пытаясь придать голосу твердости.

– Анна, мне нужно знать.

– Почему тебе нужно знать? Какое тебе до этого дело? – Она прижимает ладонь ко лбу. – Я с трудом себя помню. Все в грязи и кровоточит. – Она расстроенно мотает головой. – Я ничего не могу тебе рассказать! Меня убили, и было черно, а потом я очутилась здесь. Я была этим, и я убивала, и убивала, и не могла остановиться. – Дыхание ее прерывается. – Они со мной что-то сделали, но я не знаю что. Не знаю как.

– Они, – с любопытством повторяю я, но дальше это никуда не ведет.

Я буквально вижу, как она закрывается наглухо. Еще пара минут – и я обнаружу, что стою здесь и пытаюсь держаться за деву с черными венами и в сочащемся кровью платье.

– Есть заклинание, – говорю я. – Заклинание, способное помочь мне понять.

Она немного успокаивается и смотрит на меня так, будто я спятил.

– Колдовские заклинания? – Недоверчивая улыбка пропадает. – Я отращу фейские крылышки и прыгну через костер?

– О чем ты говоришь?

– Колдовства не бывает. Это фантазии или суеверия, старые ругательства моих финских бабушек.

Поверить не могу, что она подвергает сомнению существование магии, стоя здесь передо мной мертвая и разговаривая. Но я могу убедить ее – что-то начинает происходить, что-то выворачивает ей мозг, и она вздрагивает. Когда она смаргивает, взгляд ее где-то далеко.

– Анна?

Она резко выбрасывает руку, удерживая меня на расстоянии:

– Ничего.

Я вглядываюсь пристальнее:

– Нет, не ничего. Ты что-то вспомнила, да? Что это? Скажи мне!

– Нет, я… ничего такого. Не знаю. – Она трогает висок. – Не знаю, что это было.

Нелегко нам придется. Почти невозможно, если я не добьюсь ее сотрудничества. Тяжелое ощущение безнадежности заползает в мои измученные конечности. Кажется, будто мышцы начинают атрофироваться, да и мышц-то почти не осталось.

– Пожалуйста, Анна, – говорю я. – Мне нужна твоя помощь. Мне нужно, чтобы ты позволила нам наложить чары. Мне нужно, чтобы ты впустила вместе со мной других людей.

– Нет, – говорит она. – Никаких заклинаний! И никаких людей! Ты знаешь, что произойдет. Я не могу это контролировать.

– Ради меня – можешь. И для них тоже сможешь.

– Не понимаю, почему мне не приходится тебя убивать. Кстати, разве этого не достаточно? Почему ты просишь о дополнительных поблажках?

– Анна, пожалуйста! Мне нужен хотя бы Томас и, наверное, Кармель – девушка, с которой ты познакомилась сегодня утром.

Она изучает носки своих туфель. Ей грустно. Я знаю, что ей грустно, но дурацкое Морвраново «меньше недели» звенит у меня в ушах, и я хочу покончить с этим. Я не могу позволить Анне остаться еще на месяц, с шансами пополнить коллекцию у нее в подвале. Не имеет значения, что мне нравится с ней разговаривать. Не имеет значения, что она мне нравится. Не имеет значения, что случившееся с ней несправедливо.

– Тебе лучше уйти, – говорит она тихо, и когда поднимает глаза, я вижу, что она едва не плачет и смотрит через мое плечо на дверь или, может быть, в окно.

– Ты знаешь, что не могу, – говорю я, повторяя ее слова, сказанные несколько мгновений назад.

– Ты заставляешь меня хотеть того, чего у меня быть не может.

Прежде чем я успеваю сообразить, что она имеет в виду, она просачивается сквозь ступеньки вниз, глубоко в подвал, куда, как ей известно, я за ней не последую.

Гидеон звонит, как раз когда Томас только высадил меня у дома:

– Доброе утро, Тезей. Извини, что поднимаю тебя в такую рань в воскресенье.

– Я уже несколько часов на ногах, Гидеон. По уши в работе.

Он ухмыляется мне с той стороны Атлантики. Входя в дом, я киваю маме и желаю ей доброго утра. Она гонит Тибальта вниз по лестнице и шипит, что крысы ему неполезны.

– Какая жалость, – хихикает Гидеон. – А я-то столько часов откладывал звонок, чтобы ты немножко отдохнул. Как же это было трудно. Здесь уже почти четыре пополудни, знаешь ли. Но, думаю, основная часть нужного тебе заклятья у меня есть.

– Не уверен, что это имеет значение. Я и сам собирался вам звонить. Есть проблема.

– Какого рода?

– Того, что никто, кроме меня, войти в дом не может, а я не колдун. – Рассказываю ему еще немного о случившемся, почему-то оставляя за скобками факт своих долгих ночных бесед с Анной. Слышу, как он цокает языком на том конце линии. Уверен, он щиплет себя за подбородок и протирает очки.

– Тебе совсем не удалось усмирить ее? – спрашивает он наконец.

– Совсем. Она Брюс Ли, Халк и Нео из «Матрицы» в одном флаконе.

– Да. Спасибо за абсолютно непостижимые отсылки к феноменам поп-культуры.

Улыбаюсь. Уж кто такой Брюс Ли, он точно знает.

– Но факт остается фактом – чары наложить нужно. Некие обстоятельства смерти этой девочки наделяют ее ужасной мощью. Вопрос только в том, как раскрыть тайну. Я помню одного призрака, с которым у твоего отца были изрядные трудности в 1985 году. По какой-то причине тварь могла убивать, даже оставаясь бестелесной. Только проведя три спиритических сеанса и навестив церковь сатанистов в Италии, мы выяснили, что единственной вещью, позволявшей призраку оставаться на земном плане существования, было заклятье, помещенное в довольно обыкновенную каменную чашу. Твой отец разбил чашу: раз – и никакого привидения. У тебя будет что-нибудь вроде.

Отец однажды рассказывал мне эту историю, и, по моим воспоминаниям, там все было куда запутаннее. Но пусть. Все равно он прав. У каждого призрака свои методы, свой собственный арсенал. У них разные нужды и разные побуждения. И когда я их убиваю, все они уходят своей дорогой.

– И как именно действуют эти чары? – спрашиваю я.

– Освященные камни образуют защитный круг. Когда он замкнется, у нее не будет власти над теми, кто внутри него. Колдун, проводящий ритуал, может взять любую энергию, какая бы ни владела домом, и отразить ее в гадальной чаше. Гадальная чаша покажет тебе то, что ты ищешь. Разумеется, все не настолько просто; понадобятся еще куриные лапы и смесь трав, с которой тебе может помочь твоя матушка, и кое-какие слова. Текст я вышлю по электронной почте.

У него все звучит так легко. Он что, думает, я преувеличиваю? Неужели он не понимает, как мне трудно признавать, что Анна способна одолеть меня в любой момент? Швырнуть как тряпичную куклу, отвесить щелбан и натянуть мне трусы на голову, а потом показывать пальцем и ржать?

– Не сработает. Я не смогу замкнуть круг. У меня отродясь не было способностей к колдовству. Мама наверняка вам говорила. Я каждый год путал ее бельтайновское печенье, пока мне не исполнилось семь.

Я знаю, что он мне сейчас скажет. Он вздохнет и посоветует вернуться в библиотеку, начать разговаривать с людьми, которые могут знать, что произошло. Постараться реконструировать «глухарь» более чем полувековой давности. И именно этим мне придется заниматься. Потому что я не намерен подвергать Томаса или Кармель опасности.

– Хм.

– Что «хм»?

– Да просто заново прокручиваю в уме все ритуалы, проведенные мной в годы занятий парапсихологией и мистицизмом…

Я буквально слышу, как крутятся шестеренки у него в мозгу. Он что-то нашел, и у меня начинает теплиться надежда. Я знал, что он не подведет.

– Говоришь, в твоем распоряжении имеется несколько адептов?

– Кого несколько?

– Колдунов.

– На самом деле колдун у меня один. Мой друг Томас.

На Гидеоновом конце слышен глубокий вдох, а следом исполненная удовлетворения пауза. Я знаю, о чем старый кекс думает. Он никогда раньше не слышал от меня выражения «мой друг». Лучше бы ему не обольщаться.

– Он не из продвинутых.

– Главное, чтобы ты ему доверял. Но тебе понадобится не только он. Ты сам и еще двое. Каждый должен представлять одну из сторон круга. Понимаешь, вы замкнете круг снаружи и войдете в дом, готовые к работе. – Он умолкает, обдумывая еще что-то. Он очень доволен собой. – Заманите ваше привидение в центр круга – и вы в полной безопасности. Вдобавок подключение к ее энергии сделает заклинание более могущественным и информативным. Оно может ослабить ее как раз достаточно для того, чтобы ты закончил дело.

С трудом сглатываю и чувствую тяжесть ножа в заднем кармане.

– Однозначно, – говорю.

Слушаю еще десять минут, пока он перебирает детали, и все это время думаю об Анне и о том, что она мне покажет. Под конец, кажется, запоминаю большую часть того, что мне предстоит сделать, но все-таки прошу Гидеона прислать набор инструкций по электронной почте.

– А теперь – кого ты возьмешь, чтобы составить круг? Лучше всего тех, кто так или иначе связан с привидением.

– Возьму этого парня, Уилла, и моего друга Кармель, – говорю. – И не говори ничего. Я знаю, у меня плохо получается не давать другим лезть в мои дела.

Гидеон вздыхает:

– Ах, Тезей. Это никогда не значило, что ты должен быть один. У твоего отца было множество друзей, и твоя мама, и ты. Со временем твой круг будет становиться шире. Тут нечего стыдиться.

Круг становится шире. Почему все повторяют эту фразу? Чем больше круг, тем больше народу путается под ногами. Надо убираться из Тандер-Бей. Подальше от этой неразберихи, обратно к привычному распорядку – приехал, выследил, убил.

Приехал, выследил, убил. Как «нанести, прополоскать, повторить». Моя жизнь во всей простоте заведенного порядка. Она кажется одновременно пустой и тяжелой. Вспоминаю Аннину реплику про хотение того, чего у нее не может быть. Кажется, я понимаю, что она имела в виду.

Гидеон все говорит:

– Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится. Хотя я всего лишь собираю пыльные книжки и старые байки по ту сторону океана. Реальную работу делать тебе.

– Да. Мне и моим друзьям.

– Да. Потрясающе. Вы будете точь-в-точь как те четыре чувака в фильме. Ну, в том самом, с зефириной-переростком.

Ты, наверное, шутишь.